Чужими глазами

Этого не было в плане. Стандартная уловка судьбы — маленькая, бесполезная пылинка, ломающая размеренный ход тщательно смазанных шестерней. Маленькая, бесполезная мушка, останавливающая весь механизм своим существованием. Ту Дянь спокойно относился к насекомым. Ему нравилось быть той самой мелкой мошкой в чужих схемах. Но это — о, этот надоедливый, отвратительный навозный жук его выводил из себя. Как смело нечто подобное… Назвать Хэй Сяцзы досадным препятствием не повернулся бы язык. Ничто из того, что могло заинтересовать Се Юйченя, не бывало мелким, досадным, глупым. Итак, Хэй Сяцзы был проблемой. Проблему следовало решить. Ту Дянь знал, что в своих суждениях не одинок. Все, от рядовых муравьишек компании до глупца Синъяо, посчитали бы Хэй Сяцзы проблемой. Угрозой благу Се Юйченя. Объяснили бы беспокойство заботой, любовью, тревогой, прочими социальными и природными связями. Ту Дянь отличался от них. Он умел превосходно лгать другим и никогда — себе. И, конечно, причины своих эмоций разобрал на атомы, чтобы связать после в новый план. Так или иначе, он вырос среди Се. Это было в его разуме, в его воспитании и жизненном курсе: если не можешь изменить, подумай ещё раз, как это можно использовать. В первую очередь он испытывал ревность. Стылую, ядовитую, подтачивающую самообладание — за то, что Хэй Сяцзы заинтересовался Се Юйченем. Конечно, кто ещё мог привлечь внимание легенды, кроме Се Юйченя, великолепного и столь же равнодушного к людям? Почему Хэй Сяцзы посмел выбрать его, почему они всегда выбирали его, тогда как Ту Дянь мог бы найти Хэй Сяцзы лучшее применение? Пустая трата ресурсов, правда. Обжигающе едкую, кипящую, как отвар в горшочке — за то, что Се Юйчень, безраличный и далёкий, как звёзды, к Хэй Сяцзы потянулся. Сам, первым, словно человек какой-нибудь. Се Юйчень не должен был быть человеком — он был символом, он был знаменем, он был безжалостным тираном, небесным бедствием и лучшим щитом. Человека — уязвимое, распростёртое на больничной койке, разбитое существо — в нём мог видеть только Ту Дянь. Вторым было отвращение. Хэй Сяцзы был монстром из легенд. Се Юйчень был чудовищем из слухов. Они были самоцельными, совершенно чудесными в своём одиночестве — способность убивать без оглядки на мораль текла в их венах свободно, словно рождённая из крови, а уверенность в силе напитывала кости, как лучший из бальзамов. Наблюдать за ними было редким удовольствием. Которое стухало, как забытое на жаре молоко, стоило им встретиться. Такое, пожалуй, могли бы испытывать астрономы, когда две свежеоткрытые звезды внезапно рванули навстречу, складываясь в бесполезном акте саморазрушения. Отвратительное зрелище. Тем более ужасное, что Хэй Сяцзы и Се Юйчень не были звёздами: они расходились обратно с периодичностью приливов, не меняясь, и собирались вновь, как будто находили в этом какое-то наслаждение. Ту Дянь понял бы стремление использовать. Принял бы необходимость развлечься. Но какой смысл можно отыскать в установлении добровольных оков связи? Как будто они были обычными людьми, ха. Впрочем, это объясняло его третье чувство — разочарование, и четвёртое — гнев, и пятое — желание перемен. Когда божество падает с небес, верующие чувствуют боль. Хэй Сяцзы не был его божеством — никогда и ни за что, но он был интересным объектом для изучения и превосходным инструментом, если бы Ту Дяню удалось его заполучить. К несчастью, Хэй Сяцзы обладал определённым уровнем интеллекта и звериной интуицией — уловки Ту Дяня он чуял, словно капканы, и держался настороже, показательно вздыбив шерсть и оскалив клыки. Жаль, конечно, но ничего не поделать. Се Юйчень не был его божеством — он был его любимой игрушкой, идеальным образцом, не поддающимся никакому влиянию. Он был чистейшим алмазом, привлекающим взгляды, полные жажды, гордым и неприступным. Он был тем, в чьих гранях Ту Дянь находил своё отражение год за годом, словно в нелепой, затянувшейся шутке. Се Юйчень был любимцем старших, проводником их чаяний и планов. Ту Дянь был объектом их ненависти, досадной помехой, расстраивающей дельные идеи ради дурной прихоти. И в то же время они были одним и тем же. Он полагал, что в культуре запада их природный антагонизм, рождённый из единой сути, назвали бы вполне логичным, обосновывая это убеждение религией. В таком контексте зваться демоном было бы неплохо. Се Юйчень не был его божеством, но Ту Дянь верил в него столь же истово, как любой фанатик. Се Юйчень был восхитительным созданием. Единственным, кто поддерживал и питал игры Ту Дяня, непреклонно уничтожая доступные ходы и аккуратно выставленные фигуры. Единственным, кто мог уничтожить Ту Дяня одним вздохом, если бы пожелал. Единственным, кто верил в него достаточно, чтобы полностью осознавать природу Ту Дяня и иметь убеждённость, что Ту Дянь не навредит напрямую. Кого другого Ту Дянь назвал бы самоуверенным глупцом за подобную наглость. Се Юйчень не был глуп — он, скорее, был слишком умён. Слишком нечеловечен. Поэтому с ним и было интересно. Если же Се Юйчень вдруг оказался человеком… Это уничтожило всё удовольствие от игр с ним. Это уничтожило всё, кроме желания ударить в ответ, укусить как можно больнее в слабой надежде вернуть то существо, которым Ту Дянь искренне восхищался. Которое ненавидел. Которое любил. Существо, которое было развоплощено силами Хэй Сяцзы. Он обязан был попробовать его воскресить. И он обязан был уничтожить проблему. Бешеных зверей убивают, пока они не разнесли заразу. Хэй Сяцзы, несомненно, был источником заразы. Маленьким камешком, заклинившим жернова идеального механизма. Чёртовой мухой, издевательски жужжащей в тарелке с любимым супом. Умирая, Ту Дянь не жалел о провале с А Тоу. Ту Дянь ликовал. Чудовище в Се Юйчене пробудилось, спасая то, что считало своим. План удался, а последствия не заставят Се Юйченя скучать ещё много лет. Его будут помнить. Умирая, Ту Дянь утешался мыслью, что его драгоценное чудовище продолжало существовать. Хэй Сяцзы не удалось уничтожить это окончательно. И только одно омрачало его уход: почему из абсолютно одинаковых, омерзительных по своей натуре тварей Се Юйчень выбрал Хэй Сяцзы, а не созданного для него Ту Дяня? Они могли бы провести вечность, играя против друг друга. Разве Се Юйчень не был потомком Се Цзюе, гениального шахматиста человеческих судеб? Разве он не мог правильно оценить предоставленного самим мирозданием соперника? Почему, Юйчень?