О счастье можно говорить минут пять, не больше. Тут ничего не скажешь, кроме того, что ты счастлив. А о несчастье люди рассказывают ночи напролет.
Эрих Мария Ремарк
Никлаус ворвался в кабинет, закрыв дверь за собой. Это был поистине ужасный день. — О, как великолепно! Я не мог не отметить твою выдающуюся способность игнорировать очевидные вещи! Ведь ты конечно же забыл, что Лилит способна внезапно исчезнуть перед глазами?! И ведь какая сложность в том, чтобы просто выполнить мой приказ и выстрелить в нее вербеной? — прокричал Никлаус в трубку телефона и, получив бессмысленный ответ, сбросил звонок. Элайджа стоял, прислонившись к столу, перекатывая между пальцами шариковую ручку. Итак, это снова происходило. Всегда, всегда Клаус… Элайджа на миг позволил себе помечтать, что когда-нибудь все же прибьет братца сам. Это значительно упростило бы жизнь. Если бы Ребекка была при делах — под ее бдительным оком ситуация не вышла бы из-под контроля до такой степени, и они не потерпели бы такое сокрушительное фиаско. Но уже поздно было думать о том, как все могло бы сложиться. — Я во всем виноват. Во всем, — признался Никлаус, и Элайджа перевел взгляд на него. — Если бы я не выгнал ее… Если бы я принял ее беременность и задействовал все силы на поиски, вместо того чтобы быть королем… Побег Лилит пугал обоих братьев, как приставленный к боку нож пугает человека. Никлаус глубоко вздохнул, он понимал, что зверь не сразу сгрызает кость, сначала он облизывает ее. Ночь не сразу становится ночью. Ей предшествует полумрак. И яд тоже действует не сразу. Поэтому у него было достаточно времени, чтобы избежать того, что происходило сейчас. — А после ее обращения я должен был взять ее под свое крыло… Но сейчас уже месяц как… — хотел продолжить Клаус, но Элайджа прервал его, забирая телефон, и произнес: — Никлаус… Если ты будешь гоняться за бабочками, они будут улетать от тебя. Но если ты потратишь время на создание красивого сада, они сами прилетят к тебе. Возможно, нам стоит просто подождать, когда она вернется сама, — сказал Элайджа, и Клаус заставил себя кивнуть, хоть и был другого мнения. На некоторое время Никлаус погрузился в глубокие размышления так, что потерял счет времени, и вернулся к реальности только тогда, когда ветер взвил занавеску достаточно высоко. — Наша матушка ожила… Кол из белого дуба… — Ты уверен, что это была она? — вмешался Элайджа. — О, да… Абсолютно… — сжал челюсти Клаус. — Сначала я подумал, что, возможно, ведьмой, которая осмелилась создать кольца Луны и переманить большую часть волков на свою сторону, была Лилит. Но, когда я пришел туда, я увидел молодую девушку, которая оказалась последней, кто ожил после ритуала Жатвы. А наша матушка вселилась в ее тело. Поверь, брат… Я бы не смог не узнать нашу мать. — Белый кол у Давины, — признался Элайджа, и Клаус прикрыл глаза, старательно избегая смотреть в сторону брата, потому что наверняка не прочел бы на его лице ничего хорошего. Что, безусловно, было правильным решением, учитывая все усилия, которые он приложил, чтобы милая ведьмочка возненавидела его. К примеру, манипуляции, убийство ее школьного друга, бесконечные угрозы в сторону Марселя. — Значит, единственное оружие, способное нас убить, находится в руках ведьмы, еще и у Давины, — фыркнул Никлаус. Его кулаки сжимались и разжимались, он по-прежнему был взбешен, но во взгляде читалось больше переживание, чем злость. — Никлаус, даже в этой ситуации можно найти положительные моменты, — постарался подбодрить его Элайджа. — Например, кошмары с нашим отцом, кажется, закончились. — Видимо Лилит успела избавиться от нужной ведьмы, прежде чем отправиться в свое дальнее путешествие, — бросил Никлаус. — Хоть какая-то польза от нее. Элайджа только покачал головой на этот колкий комментарий. Кажется, Клаус был чересчур зациклен на своих эмоциях в этот раз. — Ну а что насчет Хейли? — спросил Никлаус, повернувшись к Элайдже. — Большая часть ее стаи ушла к ведьме, чтобы заполучить кольца, — ответил он. — Точнее, к нашей матери, — поправил Клаус. — Однако одного из волков она направила туда, чтобы он докладывал о том, что там происходит, — сказал Элайджа, но вдруг братья бросили друг на вдруг многозначительный взгляд, услышав знакомый голос за дверью. Дверь в кабинет открылась так же быстро, как и закрылась. — Какой-то мудак на уродливом синем джипе-пикапе с дурацкой наклейкой «спроси меня, какой длины моя вторая клюшка», чуть не сбил меня на стоянке у твоего дома, — сказала Майя. — Поэтому я задержалась! — Может быть следующий раз я подарю тебе часы со счетчиком скорости, чтобы ты знала, как медленно двигаешься, — сказала Ребекка, опускаясь на диван и ставя на столик тарелку. — И впредь будь добра различать апельсины и грейпфруты. Майя сделала глубокий вдох-выдох, пытаясь собрать последние осколки своего терпения. — Я бы их не перепутала, если бы мне не звонили каждые две минуты! — отрезала Майя. Братья внимательно слушали, иногда переводя взгляд на Ребекку, а иногда на тарелку, в которой таяли остатки мороженого и плавала недоеденная картофелина… — Что-то хочешь сказать, Ник? — резко спросила Ребекка. Клаус поднял брови вверх и обворожительно улыбнулся. — Доброе утро, сестренка, — произнес Никлаус. Ведь утро и вправду было добрее некуда: сияло солнце, на дворе зеленела травка. — Что ты хочешь этим сказать? — спросила она. — Желаешь мне доброго утра? Или утверждаешь, что утро доброе и не важно, что я о нем думаю? Или, может, ты хочешь сказать, что испытал на себе доброту этого утра? Или ты считаешь, что все должны быть добрыми в это утро? — И то, и другое, и третье, — отозвался Клаус. — А если хочешь подробностей, я уже жду не дождусь, когда ты родишь, — добавил он. — Хочу поскорее обнять тебя самыми теплыми объятиями***
Несколько недель назад в Мистик Фоллс
Крики боли разносились по всему залу, где теперь валялись осколки вместе со свадебными украшениями. — Давай, пей же, — сказал Деймон, прикладывая свое запястье к губам Елены. — Нет… Стефан, она не просыпается, я не понимаю, почему. — Уведи ее отсюда, — сказал Стефан, и Деймон унес ее. Как только Стефан повернулся… С ним повернулась и его шея. — Ничего личного, но это семейный вопрос, — прокомментировал Кай. В этот момент раздались голоса, которые читали заклинание. Это были члены Ковена Близнецов. — Дайте угадаю, снова в тюрьму? Убить вы меня не можете, сами тогда умрете, — слегка улыбнулся Малакай. Он повернулся к Аларику, который все еще сидел с Джозетт на руках. — Мне очень жаль ваших малышей, кажется, это были близняшки? — театрально поджал губы Кай, глядя на живот Джо. — Просто надоело уже со всеми бороться за власть. Видишь ли… Когда вся твоя семья решает, что ты всего лишь неисправимый мерзавец… Остается только подтвердить их мнение. Он подобрал осколок стекла с пола и развернулся к клану, который его окружил, образуя круг. На его лице расползлась широкая улыбка, прежде чем он вонзил осколок в свою шею. — Нет! — крикнул Джошуа. Кай, захлебываясь своей же кровью, упал на пол, за ним последовали все члены клана, которые медленно умирали. С огромным трудом Лилит открыла глаза и увидела перед собой массивную мебель, которая упала на нее. — Notes, — произнесла Лилит, и мебель отлетела в сторону, а ее раны мгновенно затянулись. Она поднялась, едва удерживаясь на ногах, и ощутила, что в помещении было жарко, душно и гадко. Кровь была везде, ее запах смешивался с вонью других телесных выделений, так что Лилит не могла определить, испытывала ли она жажду или тошноту. Однако, когда она увидела свежие кровоточащие раны, жажда победила. Наклонившись к телу, она выпила кровь, и слабость отступила. Теперь она могла сфокусироваться и в хаосе заметила лежавшее знакомое тело. Она подошла к нему, и ее голубые глаза встретились с его. — Ну привет, — произнесла Лилит, наблюдая, как на его лице отразилась гримаса ужаса. — Думал, ты меня больше не увидишь? — спросила она. — Пришло время расплачиваться, дедуль. Джошуа приподнял подбородок, но теперь выглядел при этом удивительно спокойно. Он все равно умирал, и, если Лилит приблизит его конец, это только сократит его мучения. — Желаешь что-то сказать перед смертью? — спросила Лилит. — Жалею, что не убил тебя еще в утробе твоей бестолковой матери, — произнес Джошуа, прерывисто дыша. — Но судьба предоставила мне шанс исправить свои ошибки и избавить мир от твоего наследия. Вспышка гнева пронзила Лилит, и теперь ей было ясно, кто убил ее и попытался убить ее малыша. Она впилась ногтями в ладони, оставляя на них красные полумесяцы. Чувство мести разрывало ее изнутри, но огромным усилием воли она сдержала себя, выражая слова спокойно. — Sangiema Meam… — прошептала Лилит, но Джошуа рассмеялся от ее слов. — Если это театр, то лучший из всех, что я видел, — насмешливо заметил Джошуа. — Наш Клан приложил все усилия, чтобы никому не удалось заполучить наши заклинания. — Ты слышал о гримуаре Эстер Майклсон? — спросила Лилит, и улыбка Джошуа быстро потухла сама собой. — О, я знаю это заклинание благодаря этому гримуару. Но знаешь, что забавно? Я отправлю тебя в твой собственный тюремный мир, где ты не сможешь умереть. А если ты каким-то образом выберешься оттуда, — она хлопнула ладонями, и он осознал, что в такой безнадежной ситуации еще не оказывался. — То тебя все равно ждет смерть. Лилит наклонилась к нему, полностью поглощенная удовлетворением от его чувства страха. — Счастливого пребывания в Аду, дедушка, — прошептала Лилит. —Sangiema Meam liber nos ex carcelema sangiema meam liber. От этих слов у него все скрутило болезненным спазмом. Джошуа попытался вцепиться ногтями в деревянные половицы, но его крики отозвались по всему помещению, когда он отправился в свой тюремный мир. Кай пришел в себя от ужасной боли в шее. Он обхватил осколок и вытащил его. — Где мой драгоценный отец? — спросил Кай, оглядываясь вокруг. — Ну же, папа, давай выпьем за перерождение! — Сними с нее чары, Кай! — крикнула Бонни. — Уже получили мое видео? — ухмыльнулся Паркер. — Пока ты жива, Елена будет спать вечным сном. Таким образом я хочу тебе сказать, что твое предательство меня ранило. Ты сама во всем виновата. — Сними! — крикнула Бонни, выставляя руку. В голове Паркера раздался звук, из-за которого голова буквально вскипала и разрывалась от боли. — Не могу. Что сделано — то сделано, — произнес он, и в следующий момент Бонни с силой отлетела в стену, а после упала на пол. Она попыталась пошевелиться, но тело будто парализовало. — Малышка Беннет, которая бросила меня в тюремном мире с голодными еретиками, обрекая на вечные мучения. А я ведь с благими намерениями помогал Деймону вытащить его мать, — сказал Кай, подходя к Бонни. Он провел пальцем по ее коже, собирая капли крови, а затем поднес его ко рту, тем самым становясь полноценным вампиром. — Бонни… — прошептал Деймон, подбегая к ней. — Что ты за тупица, — цокнул языком Паркер, — Я принес тебе Бонни на блюдечке с голубой каемочкой, а ты тормозишь. — Деймон… — прохрипела Бонни. — Все хорошо, — ответил он, обхватывая ее лицо ладонями. — Перевожу, она сейчас откинется, — пояснил Паркер. — Тебе не обязательно ей помогать, можно просто уйти. Она умрет от коллапса легкого. Твои руки будут чисты, и вы с Еленой заживете жизнью, о которой так мечтали. Деймон задумался. Ведь если Бонни умрет, то Елена очнется от вечного сна. — Так или иначе — нужно решать, — сказал Кай. — Прости меня, Бонни… — сказал Деймон и поцеловал ее в лоб. Она прикрыла глаза и всей душой хотела разрыдаться, но убеждала себя, что нужно оставаться сильной. — И все? — удивился Малакай. — Он просто ушел? Я надеялся, что Деймон хоть какое-то время помучается. Думал, хотя бы монетку подбросит, — разглагольствовал он. — Орел — выберет тебя, а если решка — то… И в следующий момент Кай отлетел к стене. — То удар кочергой, — сказала Лилит, держа в руках стальной предмет. — Ого, как все неудачно складывается, — поднялся Кай с пола. — Ох, привет… Кстати, спасибки за кровь, невероятно глупое твое решение. — Отличный костюм, — подметила Лилит, и Кай расплылся в улыбке, оценивая свой выбор одежды. — Как раз для похорон. Паркер успел только моргнуть, как его впечатали в стену, а горло сдавила рука Лилит. — Я отчетливо помню, как говорила не трогать моих друзей, — сказала Лилит. Он приоткрыл рот, чтобы произнести заклинание, но, к своему удивлению, не мог этого сделать. — Что за хрень? — не понимал Паркер. Магия в нем была, но почему-то он не мог ничего сделать против Лилит. Словно он был связан цепью. Лилит притянула магией кусок какого-то дерева. Обхватив его пальцами, она прижала его к центру груди Малакая. — Да ладно, это даже не забавно, — возмутился Малакай, он почувствовал, как острая часть дерева пронзила его кожу. — Использовала на мне какое-то заклинание? — Я ничего не использовала, — ответила Лилит, и тут послышался голос, заставивший ее руку дернуться. А может, дернул сам Кай. — Лилит?! — удивился Деймон, вернувшись в зал. — Черт! — прорычала Лилит, когда изо рта Кая потекла кровь, а ее деревяшка проделала дыру в его теле. Она шагнула назад, и он рухнул на пол. Кай всхлипывал, открывая и закрывая рот, словно умирающая рыба, пойманная на крючок. — Ну как так? Я думал вырвать ему сердце, заколоть, но Лилит? Откуда ты взялась? — до сих пор удивленно смотрел Деймон, а сама Лилит раздраженно цокнула, глядя на спину Малакая, из которой торчала палка, а он, кажись, был мертв. — Лилит… Деймон, — прошептала Бонни, и Деймон рванул к ней. — Думалa, что я брошу тебя одну, а? — он прокусил запястье и прижал его к ее губам. Бонни обхватила его руку, и слезы покатились по ее щекам. — Ни за что. Кого иначе я буду дразнить? Сальваторе поднял Беннет на руки и, развернувшись, заметил, что Лилит уже не было. Подошвы стучали по тротуару ровно и быстро, лицо и майка были забрызганы кровью, руки слегка дрожали. Резкий ветер заставил вернуться к безумной реальности, в которой она барахталась. Клятвы, боль, ее собственная смерть, превращение в вампира, нескончаемая злость и жажда мести… — Почему все еще так пусто внутри? Почему мне не стало легче? — спросила себя Лилит, ощущая, как вместо сердца в груди образовалась огромная дыра. Она залезла на байк и завела мотор. Уютно сияли окна кофеен и баров. Лилит вдохнула воздух. В нем было что-то пронзительно печальное. Будто завтра начнется война. Или случится катастрофа. Или придет конец человечества. А может, это уже все было. Шекспир говорил, что все хорошо, что хорошо кончается. Но иногда все просто кончается… И Лилит, став вампиром, подумала, что это не начало, а просто конец. Поэтому все пошло наперекосяк.***
Возможно, из-за скуки, или же вспомнив о совести, Лилит все же вернулась в Новый Орлеан спустя месяц. Когда она доехала до своего уединенного домика, утопленного в густой зелени леса, небо над ней сгустились темными облаками. Несильный ветер танцевал в чаще, заставляя ветки деревьев покачиваться ему в такт. Лилит вошла в дом и извлекла из своей сумки все необходимые атрибуты. У нее было достаточно знаний, чтобы совершить самой этот ритуал, но до сих пор было непонятно, почему она откладывала это и вдруг вспомнила прямо сейчас. Она заняла место в центре круга, который начертила. В этот момент птицы, которые обычно щебетали в лесу, словно замерли. Вся окружающая природа затаилась в ожидании. Лилит сидела смирно, опустив руки на колени и закрыв голубые глаза. — Vitas Fasmatis, Ex Saleto, Revertas Fasmatis. Ut Vectas, Vitas Fasmatos, Ex Saleto, — произнесла Лилит, но к ее большому сожалению, ничего не произошло. Она сверилась с гримуаром Эстер и произнесла заклинание снова, но и в этот раз ничего не произошло. Сердце забилось сумасшедшим ритмом, словно удары барабана на многомиллионной концертной арене. И тут ей стало ясно, что что-то пошло не так, ведь ритуал, который Лилит так идеально подготовила, провалился. Либо уже было слишком поздно… С внезапным отчаянием и отвращением к самой себе, Лилит выбежала из дома. За баром стоял серый сумрак, мельчайшие капли дождя на окнах создавали узоры, напоминая слезы. За легким шумом разговоров можно было услышать нотки джаза. В этой атмосфере Лилит пыталась унять горе и тоску, но, не зная толком своей вампирской дозы, она прилично опьянела. Тихий смех бармена вырвал Лилит из мыслей. Она покачала головой, увидев перед собой высокий стакан с оранжево-желтой мешаниной. — Рэнди, как неоригинально, — сказала Лилит, посмотрев на скромный коктейль, который даже поленились украсить трубочкой. — Ты разочаровал меня. — Наверное, потому что я не Рэнди, — ответил бармен. Его нафталиновая рубашка бросалась в глаза и была яркой точкой в баре, придающей этому месту нотку жизни. — А где Рэнди? — спросила Лилит о прошлом бармене, который славился своими замудренными коктейлями и умением вырезать звездочки из ананасов. Кроме того, он был хорошим собеседником. Новый бармен молча отвернулся и погрузился в приготовление следующего заказа. Лилит вздохнула, потом отпила содержимое стакана и осмотрела бар. Она нуждалась в беседе с кем-то, кто был полностью незнаком с ее прошлым, кто посчитал бы ее рассказ всего лишь алкогольным бредом. Лилит оглядела посетителей бара, и ее взгляд упал на парня, который сидел в одиночестве рядом с ней. Под неоновой подсветкой, встроенной в барную стойку, его голубые глаза сверкали, как у разъяренного Тора из «Мстителей». — Эй ты, что, тоже паршивый день? — спросила Лилит, усмехнувшись. — У меня все нормально, — сухо ответил парень, не удостоив ее даже взглядом. — Это не ответ, — сказала Лилит. — Нет, это ответ. Просто это не то, что ты хочешь услышать, — возразил парень. Лилит сложила губы в небольшой бантик и задумалась. — Ты можешь говорить мне все, что хочешь, я готова слушать, а потом ты выслушаешь меня, — сказала Лилит, пытаясь побудить его начать диалог. — Просто говори что угодно, — позволительно махнула рукой она, на что парень закатил глаза к потолку. — Почему ты заставляешь меня испытывать чувство вины за то, что мне не хочется участвовать в твоей передаче под названием «Давай делиться своими чувствами», — раздраженно ответил парень. — У меня уже был неприятный опыт бесед в баре. — Я не... — Прекрати сидеть и подсчитывать, сколько у тебя накопилось чувств на предмет грусти и одиночества, — прервал ее парень грубым голосом. — Если не в силах справиться с этим, есть профессионалы, занимающиеся именно таким. Обратись к ним, — последние слова парень буквально выплюнул. Кажется, что внутри Лилит прозвучало эхо. Как будто она одна из тех шоколадных зайцев, что везде продают на Пасху: сладкая оболочка, а внутри пустота. Она была похожа на них. — К сожалению, а может быть, к счастью, своего психолога я съела, — пожала плечами Лилит, наконец привлекая внимание парня. — Но хорошо, хорошо, мне просто было интересно узнать. Мне же разрешается интересоваться чужими людьми? Узнавать, как у них дела, например? — Разумеется, — фыркнул парень, повернувшись обратно к своему напитку. Лилит перевела взгляд на бармена и подняла палец, чтобы сделать заказ. Через пару минут перед ней уже стояла рюмка с прозрачной жидкостью. Обхватив ее пальцами, Лилит опрокинула рюмку, особо не заморачиваясь по поводу соли и лимона. — Я неспроста выбрала ее, — сказала Лилит, вращая пустую рюмку. — Текила неплохо «ладит» с моим организмом и моментально уносит до крови избитый проблемами разум в беззаботный Алколэнд, — добавила она, на что парень не выдержал и покашлял, пытаясь этим прикрыть смех. Лилит помахала бармену и жестом велела повторить заказ. — Ладно, могу предположить, что твое состояние связано с одним редкостным ослом, который забил на тебя. Моя семья частенько таким же занималась по отношению ко мне, — сказал парень. Его выражение лица несколько смягчилось, а глаза загорелись пакостью. — Мы расстались насовсем. Или не совсем насовсем… — неуверенно произнесла Лилит, запив слова одним глотком текилы. — Тебе же лучше, — прокомментировал парень. — Хотя не могу не отметить, что наблюдать за эмоциями людей и их часто глупым выбором — это просто бесценно. Она постаралась сфокусировать на нем взгляд. Его каштановые вьющиеся волосы обрамляли лицо, а мальчишеская дерзкая улыбка придавала особый шарм. Лилит признала, что он выглядел довольно привлекательно. Что ж, это могло стать хорошим началом. — А ты симпатичный, — призналась Лилит, однако эти слова оставили в ее сердце нотку вины. Ей было неприятно осознавать, насколько преданной она себя чувствовала к Клаусу. Но так же было и с Нейтаном, и, возможно, через некоторое время она сможет наслаждаться обществом другого мужчины. — Вообще-то в хорошие времена я был очаровашкой, а это… — сказал парень, внимательно осматривая собственную внешность, а после с удовольствием ответил: — Ну знаешь, раньше я выглядел как тот, кто вырывает сердца и отрывает головы. Хах… — Значит, под милой внешностью у тебя спрятан тот самый «плохой парень», — усмехнулась Лилит, что снова обратила внимание на этот типаж. Парень с удовлетворением, хмыкнул, словно получил комплимент. — Ну, раз ты вырываешь сердца… То у меня есть повод пригласить тебя на «кофеек» и закусить им пару сердец, — сказала Лилит так безразлично, как будто рассматривала обычный план на день. Парень взглянул ей в глаза, и его губы дрогнули в улыбке. — Понятно… Сумасшедшинка в тебе всегда была привлекательна… — сказал парень, оценивая взглядом Лилит, которая снова опрокинула рюмку. — Но у тебя слишком много душевных терзаний, это всегда раздражало. — Терзаний? — переспросила Лилит, надевая на себя привычную хмурую физиономию. — Да... Пьешь много текилы и спишь с не теми парнями, — пояснил он. — И что, я теперь президент сообщества людей с неудавшимися судьбами? — спросила Лилит. Она убрала со своего лба упавшую волнистую прядь, а после провела по волосам, зарываясь пальцами в них. — Нет, просто когда-нибудь настанет тот день, — сказал он. — Когда ты все-таки найдешь возможность перепрограммировать тот самый чип, который вживил в голову тот парень, и сможешь забыть его. — Это вряд ли, — сказала Лилит. — Хотя возможно, лет так через сто. — Зря, такие парни склоны умещать людей в замкнутые пространства, я бы им явно не доверял, — усмехнулся парень. — Ну, как бы он ни старался уместить свою семью в гробики, в нем всегда можно было найти что-то хорошее, — сказала Лилит. — По крайней мере, это хорошее в нем более заметно, чем сейчас во мне. — Ты несешь полный бред, вот это точно, — подметил парень. — Причем довольно часто, — сказал он так громко, что последняя выпитая рюмка словно выветрилась из нее. Лилит поняла, что с текилой пора завязывать, если она не хотела заночевать в компании пьяных бомжей, греющихся у костра, разведенного в топливной бочке, или повторить судьбу и проснуться с неизвестным парнем. — Хм, я действительно часто говорю несусветную чушь, — призналась Лилит. Парень наклонил голову и понаблюдал, как она засунула руку в карман, вытащила купюры и положила их на барную стойку. — Да уж, вот и уникальность моя как раз таки ни к чему, раз я даже с инструкцией не смогла воскресить своего друга, — фыркнула Лилит. Знаете, если говорить правду в том виде, какой она была, Лилит могли бы принять за пьяницу или психа. Поэтому она абсолютно не парилась насчет того, что могла показаться сумасшедшей перед обычным парнем, который, вероятно, не знал о сверхъестественном. — Забавно, не так ли? — спросила Лилит. — Мой друг убил другого моего друга и, имея все средства, чтобы вернуть его к жизни, я… У меня ничего не вышло, — сказала она, вставая с места. Лилит внимательно посмотрела на парня, пробегаясь глазами по нему. — Тебе бы понравился он, — добавила Лилит. — У вас манера речи даже схожа, — отметила она. Ядовитая усмешка слетела с губ парня, словно пузырек мыльной воды, который внезапно лопнул. — Видишь ли, очень часто мы толком не знаем, как описать людей после их смерти, в ход идут банальности, мол, он был веселый и интересный. Но это не то, не те слова, неправильные. Кол был… Он был грандиозным и незабываемым. Только так я могу описать его, — сказала Лилит. Она направилась к выходу, оставив парня в полном замешательстве. Но всего лишь на время. Когда Лилит дошла до выхода, она почувствовала, как задела кого-то плечом, но этот человек был так погружен в свои мысли, что не обращал внимания на мир вокруг. — Ты в порядке, чувак? Твои глаза похоже готовы вступить в мешочный бой. — Мне снилось, что Гритти гонялся за мной, — пробормотал он. — Я не смог сбежать от него. — Ты же не говоришь о нашем Талисмане Вилли, правда? — спросил парень. — Он просто такой красный и большой, — сказал он. Парни потеряли самообладание, и их хриплый смех эхом разнесся по всему бару. Но в этом вихре веселья один из них оставался молчаливым. Его рука прошлась по черным растрепанным волосам, а после сжала переносицу. — Черт возьми, — произнес он тихо. Его челюсть напряглась, и он тяжело вздохнул, как бы пытаясь освободиться от тяжести внутри. Несмотря на то, что прошло много времени, воображаемый запах неудачи оставался на его коже. — Эй, капитан. Мне нужно сказать тебе перевернуть это хмурое выражение лица с ног на голову, как всегда делает моя мама? — пошутил Лукас. Губы капитана даже слегка дернулись, но та решительная улыбка, которой он одарил Лукаса перед выходом на поле, не вернулась. — Заткнись, чувак. — Не для тебя? Что ж, вот еще один мой мудрый совет: напиши фанаткам или девушкам из группы поддержки, чтобы они тебя расслабили, — предложил Лукас. Пара членов команды присоединились к этому предложению. Капитану, конечно, не составило бы труда найти компанию, которая бы помогла ему забыть горечь поражения, но вот только ему это было неинтересно. — Если бы наш Адам пользовался бы всеми благами спортсмена, то на его личике бы не было этого выражения, — заметил Чейз, демонстрируя помаду, размазанную по его щеке. Не то чтобы Адам Кинг возражал против идеи переспать без обязательств, но его мечта попасть в НФЛ была слишком важной. Это была цель, к которой он стремился изо всех сил, желая доказать своему отцу, что он способен достичь успеха без его вмешательства. Не в духе Адама было опускать голову после поражения. Это был не самый лучший вид для нового капитана команды. Этот титул у него был всего несколько месяцев, и последняя игра против команды «Вороны» проигрывалась в его голове снова и снова, пока он размышлял о том, что мог бы сделать по-другому. Возможно, комбинация линии нападения и обороны работала неплохо, но «Вороны» оказались первыми, кто забил в овертайме, одержав победу. Если бы та девушка на трибунах не отвлекла его, игра прошла бы по-другому. По крайней мере, так подумал Адам. — Черт возьми, не вешай нос, — сказал Лукас, положив руку на плечо Адама. — Сезон только начинается, и результат одной игры не определяет все. Ведь мы только начали двигаться к плей-офф, — добавил он, стараясь вдохновить. Адам склонил голову, густые волосы закрыли его лицо, когда он мрачно рассматривал свои руки, которые тогда выпустили мяч. Этот сезон был его шансом пробиться в профессиональный футбол. — Эй! Давайте направим свои силы на следующую игру, — заговорил один из игроков команды. В ответ раздались постукивания ногами по полу и аплодисменты. Грудь Адама разом ожила, когда напряжение начало спадать. — Завтра мы вернемся с новыми силами, — сказал Адам. — Вперед, «Фениксы»! — закричали остальные, готовые двигаться вперед и бороться за свои мечты.***
В это время молодая девушка с короткострижеными волосами складывала в миску травы. Эта привычка с красивыми ритуалами подобного сорта очень напоминала о могущественной и элегантной ведьме… Которая прокляла детей в отчаянной попытке защитить свою семью от неистовства оборотней, так и не признавшись, что у нее куда больше общего с нападающими, чем можно предположить. — Моя задача — Лилит, твоя — Давина, — отчитывал темнокожий мужчина, заходя в помещение. — Знаешь, что одна из моих главных миссий в жизни — заставить всех чувствовать себя настолько некомфортно, насколько это возможно? — одарил его победной ухмылкой парень с темными вьющимися волосами. — Ты должен был следить за одной юной ведьмой. Стоит ли напоминать, что ты даже этого не смог? — спросил темнокожий мужчина. — Раз мы уже заговорили о неудачах, то ты должен был заставить Лилит обнажить душу, но ты даже не смог заговорить с ней. Попробуй прием с текилой, у меня это уже во второй раз прокатывает. — Знаешь, в чем твоя проблема, Кол? — спросил темнокожий мужчина. — О, давай же! — ухмыльнулся Кол. — Кол, Финн, — привлекла их внимание девушка. — Да, мама, — ответил Финн в теле темнокожего мужчины. — Успокойтесь, у нас все идет по плану, — успокоила Эстер. — Ведьмы работают и днем, и ночью, скоро у нас будет достаточно колец для целой армии. Эстер так любила своих детей, что в далеком прошлом своими чарами сделала мужа и детей бессмертными и неуязвимыми. Она сделала то, что считала наилучшим, но потом горько об этом пожалела и умерла, пребывая в убеждении, что все ее дети от Майкла, а также прижитый от оборотня Никлаус — мерзкие выродки. — Что насчет Давины? — поинтересовалась Эстер у Кола, ведь это была часть его обязанностей. — Давина что-то скрывает на чердаке, — ответил Кол. Он, конечно, был недоволен тем, что его засунули в чужое тело и заставили жить неприметно, подобно червю. Но это было и неудивительно, учитывая, что при жизни семья его не замечала. — Если я права, то у Давины кол из белого дуба, вотрись к ней в доверие и забери его, — сказала Эстер, и Кол хмыкнул. — А что насчет вашего брата и его возлюбленной... Они красивая пара, — слегка улыбнулась Эстер. Кол закатил глаза, прежде чем ответить: — Да, они у нас сладкие, — с раздражением произнес Кол. — Точнее были. Кол злился абсолютно на всю семью, включая Лилит, несмотря на то, что она в баре призналась, что пыталась его оживить. Его семье на него было наплевать, как и самой Лилит. Как-никак, у них было семь месяцев, чтобы вернуть его в мир живых. — Ты ведь помнишь, что нужно делать, Финн? — спросила Эстер. — Никлаус должен потерять все, чтобы согласиться на мое предложение, поэтому… — посмотрела она на старшего сына и приблизилась к нему. — Он не должен сойтись с Лилит, но если это все же случится… То вмешай третьего, или лучше предыдущего ее возлюбленного в их отношения. Лицо Кола помрачнело при упоминании бывшего возлюбленного Лилит, но он постарался сконцентрироваться на трех вещах, которые его интересовали: месть семье, симпатичная ведьма Давина и, конечно же, магия. — Не важно, что ты предпримешь, сын, — сказала Эстер. — Лилит должна оставаться одна, как и Клаус. Мы научим их, что быть вампиром — это жалкая судьба. — Я буду следовать инструкциям, мама, — ответил Финн. Эстер провела ладонью по его лицу и почувствовала, как сердце ее буквально переполнялось от любви к своим детям. — От тебя я и не ожидала иного, Финн, — добавила она. — Ох, — тяжело вздохнул Кол, глядя, как Финн продолжает быть маменькиным сынком даже спустя тысячелетия. Финн покосился на брата и попытался сдержать замечание. Правда, при маме такая колкость была неуместна. — Я буду контролировать и ведьм, и оборотней, а с уходом вампиров, — заявила Эстер, глядя на своих теперь уже смертных сыновей, чьи души обрели новые тела ведьмаков, — мы начнем обживаться в нашем новом доме. Финн, Кол, за работу, нужно подготовить семейный ужин.***
Шум и суета города будоражали, люди спешили по своим делам, кутаясь в плащи и сжимая в руках кофейные стаканчики. Никлаус с Элайджей часами кружили по кварталу, куда привели их информаторы. Подслушивали, выслеживали, и, наконец, их поиски сузились до единственной улицы, а потом и до единственного переулка. И теперь Клаус колебался, решая, что делать с этим открытием. Он почему-то воображал, что, когда он явится, Лилит будет с тоской глядеть в небо, но, конечно, не увидел ничего подобного, ведь какая тоска без человечности? Майклсоны двинулись в направлении Лилит, ее длинный черный плащ развевался на ветру, а низко натянутый капюшон скрывал ее лицо. Никлаус подумал, что имя «Лилит» очень шло ей, ведь темнота всегда окружала ее, и сейчас она казалась ее воплощением. Но, к сожалению, Лилит не осознавала, что перед ней раскинулись три ловушки, губящие счастье: сожаление о прошлом, тревога из-за будущего и неблагодарность за настоящее. — Лилит! — поприветствовал ее Клаус и широко раскинул руки, словно охватывая заодно и весь участок земли, на котором они стояли. Однако его радостная улыбка сменилась опасным блеском глаз. — Я удивлен, что ты до сих пор помнишь о нас, — язвил Клаус, шагнув вперед, чтобы как следует рассмотреть Лилит. Та, в свою очередь, не собиралась отрываться от шеи молодой девушки. — Достаточно, — произнес Элайджа, но Лилит продолжала пить кровь. — Ты оставляешь за собой трупы, а это только привлекает ненужное внимание, — сказал он. Лилит на мгновение оторвалась, чтобы насмешливо заметить, что ей все равно, а затем вцепилась в шею девушки снова. — Не могу поверить, что мне приходится говорить это, но, пожалуйста, прояви хотя бы немного самообладания, — произнес Клаус, но его слова оказались бесполезными. — Лилит! — крикнул он. Она напряглась, услышав свое имя, произнесенное этим голосом. Голосом, который шептал ей по ночам и говорил, как сильно дорожил ею. Голосом, который она не слышала три месяца, когда однажды попала в тюремный мир. Ее голубые глаза поднялись, встретившись с его зелено-голубым взглядом. — Ну же, — сказала она, разводя руки в стороны. — Скажите это… Я знаю, что вам есть, что сказать. Что-то либо оскорбительное, либо чертовски раздражающее, но лучше просто выкиньте это из головы, потому что это ничего не изменит, — сказала Лилит. Хотя она и обращалась к обоим братьям, но на самом деле ее слова были предназначены только одному. — Мы пришли просто поговорить, — сказал Элайджа. В знак извинения за эту маленькую ложь Клаус подарил ей свою самую ослепительную улыбку, но Лилит явно была не в том настроении, чтобы поддаваться его чарам. — Лилит, ты пропала на целый месяц. Помнишь, что от тебя зависит безопасность Ребекки? — Если вы перестанете впускать кого попало в дом, то Ребекка останется в безопасности, — возразила Лилит, скрестив руки на груди, а затем посмотрела на Никлауса. — К примеру, не следует впускать таких, как Женевьева. Никлаусу пришлось приложить усилия, чтобы не расхохотаться, ибо в словах Лилит, полных упрека, заключалась некоторая доля ревности. У него было ощущение, что если бы он действительно рассмеялся, то она бы прокляла его до беспамятства. Но Лилит заметила, как дернулся уголок его губ при упоминании Женевьевы, и ей прямо-таки хотелось уничтожить его нахальство до самых корней. — Клаус, ты хотел чего-то большего, это очевидно, — сказала Лилит, сделав шаг вперед оставляя за собой покорно ожидающую жертву. — Любви тебе было недостаточно. Вдобавок к любви тебе нужны власть, восхищение и известность, без них тебе не видать счастья, не так ли? — спросила Лилит. Клаус выдохнул, понимая, что такие разговоры лучше вести наедине, без посторонних. Он машинально поправил свою одежду, словно прикрывал новую волну гнева. — Я пошла за тобой по темной дороге, думая, что это того стоило, — вновь уколола Лилит. В ответ на ее слова, Никлаус казался раздраженным, но Элайджа, шагнув вперед, по-братски сжал его предплечье. Сердитый взгляд Клауса сменился печальной улыбкой. — Мы обсуждали это ранее. Я хотел защитить тебя, — коротко ответил Никлаус. — Значит, твоя защита помешала тебе сдержать нашу клятву. Ну-ну, — фыркнула Лилит. От его все еще безнаказанных поступков ее чуть не вывернуло наизнанку. Но Лилит держалась… Глубоко в сердце она правда понимала, что ее поступки безумны, но она была одержима и, возможно, пыталась утешить себя фантазиями о его провале, о его громком падении, о том, как он расплачивается за то, что бросил ее. — И теперь из-за твоих ошибок выясняется, что я опасный безумец, которого нужно приструнить и подчинить, а ты просто прекраснодушный романтик, которого нужно понять и простить, — произнесла одними губами Лилит, не в силах сдерживать поток своих истинных мыслей. — И тем не менее мы здесь, — слабо вмешался Элайджа, которому, кажется, больше нечего было сказать. Лилит нахмурилась в его сторону, и это отвлекло ее, так как в следующий момент ее руку сжали с такой силой, что казалось, будто она разломится пополам. Лилит вернула свое внимание к Клаусу. Даже кровь не приносила ей такого удовлетворения, как созерцание его разгневанного лица, желающего взять ситуацию и ее под контроль. — Если ты хочешь обсудить это еще раз, мы можем сделать это наедине, — наклонился Никлаус, усиливая свою хватку на ее руке. Он не хотел, чтобы Лилит выставляла свою девчачью мелодраму на обозрение другим, оскорбляя при этом его чувства к ней. — Видимо по своей наивности я влюбилась в тебя, — продолжила Лилит. — Даже какое-то время опасалась тебя, ведь передо мной стоял первородный гибрид и его семья, так что я даже просила Сальваторе прекратить попытки убить вас. Но смерть научила меня многому, — сказала она, приближая свое лицо к нему, едва касаясь носом. — И поверь мне, Клаус Майклсон, это ты теперь должен меня бояться. Лилит выдернула свою руку из его хватки. Никлаус выпрямился и равнодушно пожал плечами. Все, кто когда-либо говорил ему подобные самоуверенные слова, завершали свою жизнь глубоко под землей. — Но, в конечном итоге, мы все равно хотим одного и того же, верно? — сказал Никлаус, и следующее слово он произнес только губами. «Любви». Тут Клаус, пожалуй, зашел далековато, либо терпение Лилит достигло предела. — Вовсе нет, — ледяным тоном ответила она, отступая назад. — Ваше присутствие прервало мой ужин, — сказала Лилит и улыбнулась так, чтобы они смогли увидеть заострившиеся клыки. — Так что я все еще голодна. — Ты выпила достаточно, чтобы утолить свою жажду, — сказал Элайджа. — Если выпьешь еще, она умрет. Но запах... Пряный, металлический, сладкий. Голова Лилит закружилась. Жажда крови превратилась в боль — такую сильную, что она не могла сопротивляться. Лилит наклонилась и запустила в девушку клыки, высасывая жизнь. Ее уши уловили сердцебиение жертвы. Между ее ударами проходили целые секунды, чтобы она успела остановиться. Тук... Тук... Тук... Тук... Тук... Весь остальной мир молчал. Только Лилит, луна и шум крови умирающей девушки. Элайджа шагнул вперед, желая остановить Лилит, но Никлаус протянул руку, удерживая его. Обладательница сердца, которое пропустило последний удар, рухнула на серый бетон. — Ах, — протянула Лилит. — Кровь предыдущего человека была такой пресной в сравнении с этой, — беззаботно сказала она, словно обсуждала ранний прилет скворцов. — Ты убила ее, — сказал Элайджа. Лилит насмешливо улыбнулась, демонстрируя свои острые клыки, которые были в крови, как и губы, с которых стекала капелька бордовой жидкости. — Да ладно, — возразила Лилит. — Она знала, что за ней идет смерть. Разгуливала поздно вечером… Совсем одна, отрезанная от общества и знающая о своей участи, — пожала плечами Лилит, двигаясь к выходу из темного переулка, но Никлаус перегородил ей путь. — Эта власть над жизнью... — размышлял Клаус, вглядываясь в глаза Лилит. — Ты решаешь, кому жить, а кому умереть... Не скрою, это достаточно увлекательно, — сказал он, бросив взгляд на мертвое тело. — Один миг наслаждения может повлечь страдания многих людей, но это помогает забыть о внутренней боли, о пустоте, — кивнул Клаус, словно понимал Лилит. Изобразив скуку на лице, Лилит скрестила руки на груди и устремила свой взгляд в небо. — Завтра найдут эту девушку, и ее муж, мать, сестры или братья будут страдать... — Замечательные размышления, но мне пора, — сказала Лилит, пытаясь пройти мимо первородного гибрида, но ее планы нарушил крик. Это было странно, но Лилит старалась не думать об этом. Она хотела только одного — убежать. И как можно скорее. Но, не успев даже дернуться, она поморщилась: ее развернули, заставляя смотреть на происходящее. Твердь под ее ногами качнулась, как в лифте, и Лилит медленно погружалась в свой персональный ад. — Или заставить страдать ребенка, — прошептал Клаус на ухо Лилит, и она попыталась высвободиться из его хватки, но он лишь прижал ее к себе сильнее. — Отпусти! — прорычала Лилит. — О нет, дорогуша, — шептал Никлаус. — Ты будешь наблюдать за последствиями. — Мамочка! Мамочка, очнись, прошу тебя, — склонилась над мертвым телом девочка. Лилит окутала паника, словно быстро летящая вниз снежная лавина. Она хотела зарыться пальцами в волосы и выдрать все до единого, только бы это оказалось всего лишь страшным кошмаром. — Пусти, я помогу ей! — сказала Лилит. — Ее сердце не бьется, как ты собираешься ей помочь? — спросил Никлаус. Лилит замешкалась, а после застыла. Мир завертелся вокруг мутным вихрем. Казалось, ей проткнули легкое. Разодрали сердце. — Что же будет дальше с девочкой? — риторически спросил Клаус, отпуская Лилит. — Есть ли у нее другие родственники? А если нет, это означает, что она попадет в детский дом, как когда-то попала и ты… Девочка истошно умоляла маму открыть глаза, отчего грудь Лилит болезненно сжималась. На ее глаза навернулись слезы, а в горле образовался огромный ком, что не давал нормально вздохнуть. Это было странно. Лилит просто-напросто забыла, что это такое — испытывать любые эмоции к людям. А тут — целый букет. Целый океан, в котором она захлебывалась. — Я не хотела… — это были единственные слова, которые Лилит смогла произнести. — Говори себе что угодно, чтобы спать спокойно ночью, — сказал Никлаус, и Элайджа обернулся, кинув на брата осуждающий взгляд. Лилит растерянно посмотрела на Клауса, а после снова на девочку. Слезы струились по ее щекам, и она обхватила себя руками, пытаясь поддержать саму себя. — Нет, что я наделала, — прошептала Лилит, мотая головой. Она бросилась к девочке, пытаясь утешить ее, но та оттолкнула ее, чего не предвидел Никлаус. — Почему моя мама?! Почему?! Во рту Лилит застыл привкус крови. Смотреть в глаза девочке она не могла, поэтому она отвернулась, зажмуриваясь. Но такова была цена ее безрассудства. Пальцы Лилит вцепились в пряди волос, словно она сидела не на бетоне, а в лодке, которую унесло штормящее море. — Эй, эй, эй, — прошептал Никлаус, присев рядом и обхватив плечи Лилит. Он наклонился ближе к ее лицу и четко произнес, чтобы она точно расслышала: — Похоже, тебе нужна поддержка, — сказал он. Руки Лилит резко упали, и она взглянула на остатки высохшей крови на них. — Я не смогу, — прошептала Лилит. — Малышу будет лучше без такой мамы, как я, — сказала она. От ее слов у него все скрутило болезненным спазмом. Знакомое чувство, что нужно поскорее исчезнуть, одолевало Лилит. Ничего более не казалось важным. И, когда она исчезла, Клаус сжал кулаки, осознавая, что переусердствовал с этим спектаклем. — Никлаус… — прошептал Элайджа. — Не сейчас, оставь свои нравоучения до дома, — ответил он. — У меня все под контролем… Лилит забежала в лес, когда вдалеке увидела яркое пламя. Треск огня слился с ее дыханием, и, когда она уже стояла напротив своего домика, она с ужасом наблюдала, как крыша рухнула под гнетом пламени. Рядом стоял мотоцикл, но прежде чем Лилит успела подбежать к нему, он взорвался. Спина ударилась о твердую почву, а в ушах раздался глухой шум. Лилит почувствовала тяжесть на себе и, открыв глаза, увидела Никлауса, который нависал над ней. — Ты в порядке? — спросил он, успев оттолкнуть ее от взрыва. Лилит приняла сидячее положение и уставилась на догорающий мотоцикл, который остался у нее от Жака. На ее лице не было ни малейшего признака паники или боли. Клаусу показалась Лилит такой спокойной, что он начал сомневаться во всем. Вампиры, которые включали эмоции, не могли выглядеть так безмятежно. Она была больше похожа на утомленного перелетом путешественника, чем на того, кто должен был испытывать целый спектр эмоций. И только через несколько секунд его глаза начали улавливать малозаметные, ускользающие от внимания детали: ненормальная бледность, дрожь в губах, усталый взгляд, очерченный двумя полутенями, как будто у нее выдалась длинная ночь. Или даже не одна. Лилит поднялась с земли, но, едва сделав шаг, ее накрыло. Она упала на колени и разрыдалась. Боль текла наружу вместе со слезами, но внутри ее было так много, что не хватило бы никаких слез. Лилит хотелось забыть, что ей полагалось ненавидеть Клауса, ее лицо было спрятано в мягкой ткани его кофты, а щека прижата к его груди. — Ч-ш-ш, — прошептал Никлаус, проводя рукой по спине Лилит. — Все будет хорошо, я помогу тебе. — Как?! — разозлилась Лилит, резко уперевшись руками в его грудь. — Как ты можешь мне помочь?! Она окинула взглядом окружающее, не понимая, что именно сейчас ощущала. Все эмоции обрушились на нее, как домино, падая одна за другой. Но такое с ней уже бывало. — Ты вампир, смерть будет преследовать тебя, тебе лишь… — Я убила Женевьеву и отомстила Паркерам, но мне не стало легче, — сказала Лилит. — Это нормально для вампира, который отключил эмоции. Но сейчас ты чувствуешь, как тяжесть постепенно уходит? Это эмоции. Это человечность, — сказал Никлаус. — Мотоцикл Жака сгорел, и я убила девушку… — сказала Лилит, тяжело дыша. Лицо Клауса застыло, словно он превратился в каменную статую. По правде говоря, его это беспокоило. Это беспокоило его больше, чем он хотел признать. Мотоциклом Лилит дорожила, ведь он остался у нее в память о Жаке, и Клаус чувствовал себя виноватым за это. — Я не хотела ее убивать, — прошептала Лилит, но затем в ужасе застыла. — Я... Господи... Я хотела ее убить, — прошептала она и посмотрела на него своими голубыми глазами, полными шока и раскаяния. — Девочка... Я... Я лишила ее матери. Я поступила, как... — Вампир, — закончил Никлаус. — Ничего такого, чего нужно стыдиться. Ты теперь вампир, надо просто научиться им быть, и я тебя научу. — Нет-нет-нет-нет, я не могу, — сказала Лилит, закрыв лицо руками. Капли ее слез, что она не могла остановить, падали на землю. — Лилит, посмотри на меня, — просил Клаус. — Посмотри на меня, — повторил он, и она подняла голову, хлопая ресницами, чувствуя, как от эмоций из ее груди вырывалось сердце. Снова. — Тебя переполняют эмоции, но тебе нужно на чем-то сосредоточиться. Найди в себе то, что делает тебя сильнее. Оно внутри, — сказал Никлаус. Он дотронулся до ее лица, убирая выбившуюся, мокрую от слез прядь ее волос за ухо. — Направь все свои чувства и найди то, что пробуждает желание жить. Впусти это в себя. У Лилит не было сил, чтобы раздумывать над поведением Никлауса и как-либо его оценивать — ей было слишком плохо. Где-то внутри она подозревала, что во всей этой заботе и желании помочь мог быть холодный расчет. Иначе быть не могло. Но насколько сильно Лилит была необходима помощь? Наверное, жизненно. Ее душа медленно и болезненно затухала с каждым днем, а в разуме все смешалось в непонятную кашу, что лишило ее способности чувствовать. Лилит закрыла глаза и попыталась следовать совету Никлауса. В этом беспорядке эмоций было сложно выделить одну, но при воспоминаниях о девочке на первый план вышло раскаяние, и Лилит ухватилась за эту ниточку. — Вот молодец, — прошептал Клаус. — Просто дыши этим и выдыхай остальное. — Это не я, по крайней мере, это не я, — сказала Лилит, смотря куда угодно лишь бы не на Клауса. — Я не была такой, но мой разум, — прошептала она, едва веря тому, что говорила дальше. — У меня ужасные мысли, ужасные картинки, которые я жажду воплотить… Но всем двигают простые вещи… Это голод и жажда мести. Я сделала все, чтобы отомстить за своего ребенка, но теперь даже не смогу посмотреть ему в глаза, — она закусила губу, сдерживая слезы, которые грозились снова вырваться наружу. — Я должна была стать матерью, но стала чудовищем. Все стало иначе, и не пытайся меня переубедить, что это не так. Клаус вслушивался в каждое слово Лилит и пытался смириться с услышанным. Выходило с трудом. Он почти физически чувствовал ее боль и, не зная, что сказать, обхватил ее дрожащую руку. Внутри он был опустошен и буквально высосал все силы круговоротом мыслей. Можно было сделать лучше. Сделать больше. Поступить иначе. Быть просто рядом. Оказывается, даже короли могли совершать роковые ошибки. — Знаешь, за все эти годы у меня было множество друзей, врагов, любимых. Побед и поражений. Со временем оно начинает перемешиваться, но ты поймешь, что самое важное остается ярким, — посмотрел Никлаус на Лилит. — Все остальное исчезнет, и твоя боль растает… — он сделал паузу, словно обдумывал каждое свое слово, чтобы не травмировать ее еще больше. — Я точно знаю, что однажды ты выберешься из этого плена и станешь собой, Лилит, — сказал Клаус, сжимая ее руку. — Все будет, и будет лучше, чем в твоих мечтах. И то, что не выходит сейчас, еще ничего не значит, — улыбнулся Никлаус. — Главное, из точки А прийти в точку Z, а все, что между ними, — не столь важно. Его раскаяние, внимание, настойчивость, каждое его слово и шепот на ухо, что с той девочкой все будет в порядке… Все это обрушилось на Лилит, как океанический шторм. Известно, что перед штормом могут устоять только укрепленные гавани. Лилит сейчас была тонкой полоской песка на берегу — хрупкой и потерянной. Так что будем считать, что ее просто смыло. Лилит отдала Клаусу контроль над ситуацией и уехала с ним. Но такое случилось только сегодня, ведь так? Завтра все будет иначе… Никлаус расположился на диване. Прогресс шагал вперед, философствовал про себя он, но не всякий прогресс — улучшение… Может, Новый Орлеан и стал более современным, да только как и прежде можно было найти не тот сорт виски. — Никлаус… «Ох, эта семья заставляет меня воспользоваться кинжалами», — подумал он. В комнату вошел Элайджа, но прежде, чем он начал говорить, Никлаус поднял руку, прижимая палец к губам, чтобы он был тише и, возможно, бросил бы свою привычку кричать с порога его имя. — Все в порядке, — успокоил его Клаус, перекатывая граненый стакан с отвратительным виски. — Лилит спит в моей спальне. — Похвально, Никлаус, — кивнул Элайджа, но его дипломатичность уже давала трещины. — Видимо, я должен поздравить тебя. Вот только для возвращения человечности можно было обойтись без детей. — Брось, брат, — нахмурился Клаус. — Девочка никак не пострадала, ей навязали эти эмоции, и сейчас она дома со своими родителями, а жертва… Жертва вела аморальный образ жизни, она бы так или иначе умерла в переулке. — Это был жестокий спектакль, учитывая, что в детстве Лилит убила много детей… Ты сыграл на больном. — Поэтому это был единственный способ достучаться до нее, — перебил Клаус, посмотрев на Элайджу с неким раздражением. Старший брат глубоко вздохнул и снял с себя пиджак. — Я договорился с Марселем, он готов ей помочь, — сообщил Элайджа так, между делом, пока аккуратно складывал пиджак. Какое-то время Никлаус смотрел на брата так, будто он перешел на язык племени навахо. — Нет, — ответил Клаус. — Никлаус, она сейчас так беззащитна, хрупка. Ей нужен мягкий подход, и Марсель именно этим владеет, — пояснил Элайджа, пытаясь донести суть до брата. — Он обучил сотни вампиров и с ней справится. Тем более, что у них есть общее — дети. Клаус на мгновение погрузился в воспоминания. Однажды Клаус увидел, как маленького Марселя избивали, и спас его, а после приютил. Возможно, поэтому у Марселя было правило — не трогать детей. А детство Лилит было… таким простым. Восхитительная роскошь была быть как все, жить как все. Счастье быть обычным человеком. Все закончилось в тот день, когда она стала оборотнем. Если вовсе забыть про Гаррета… Но действительно, у этих двоих было одно общее. Клаус встал со стула и поставил полный стакан на стеклянный столик, подчеркивая таким образом конец беседы. — Никлаус… — Перестань, Лилит не та, кем ты ее считаешь, и «шутить» с ней не стоит. Она кажется беззащитной, наивной и даже невинной, но нельзя забывать о кулаке злости, сжатом в ее сердце. Если ослабишь поводок, она воспользуется этим и задушит им тебя же, — сказал Клаус. — Мягкий подход может оказаться не для нее. — Ты уверен? — спросил Элайджа. — Довольно-таки, — ответил Клаус. — В нашей ситуации «довольно-таки» меня не устраивает, — сказал Элайджа. Клаус издал сдавленный смешок, но тут же снова стал серьезным. — Очень довольно-таки! — закатил к потолку глаза Клаус и направился к выходу. Беспокойство Элайджи явно усугубило его и так подавленное настроение. — И когда я говорил про бабочку и сад, я не имел в виду поджигать ее дом, — сказал Элайджа, и Клаус остановился у порога. Ему хотелось посмеяться в этой ситуации, но, к сожалению, не смог — в спешке он забыл про мотоцикл и из-за этого находился в таком настроении. — Зато она сама приняла решение остаться здесь и включила свою человечность, пусть и таким способом, — сказал Клаус, и хотелось бы Элайдже добавить, что у Лилит не осталось выбора, но все же промолчал. Никлаус переступил порог, но затем остановился. — Если тебе нечем заняться, можешь поискать гримуар нашей матушки, — добавил он, и старший брат нахмурился, не понимая, о чем шла речь. — Лилит сказала, что гримуар украли у нее прошлой ночью. Займись лучше этим, чем вечно бегать к нашему предателю. Никлаус прошел длинный коридор, замедляя шаги по мере приближения к комнате. Он взялся за ручку двери и медленно приоткрыл ее. В комнате царил полумрак, единственным источником света была настольная лампа. Шагнув внутрь, он остановился возле кровати. Лилит спала, ее грудь, укрытая одеялом, тяжело вздымалась. Кожа была бледной, как простынь, а веки подрагивали во сне. Даже сейчас, после всего, что ей пришлось пережить, она выглядела для него изумительно: рассыпавшиеся по подушке темные волосы, родинка под глазом и припухшие глаза с влажными ресницами. Его рука потянулась к ее лицу, пальцы медленно скользнули вдоль линии ее подбородка. — Что бы там ни было, теперь это не имеет значения, — прошептал он. Нежно, так нежно, будто сомневаясь, что она существовала. Словно он боялся, что она… Раз… И смотрите-ка, исчезла, испарилась. Его пальцы едва касались ее лица, но сердце больно сжималось. Все же власть — самая заразная болезнь на свете... Да, и сильнее всего уродующая людей. Никлаус нашел в своей жизни что-то хорошее и не собирался это отпускать. Но в итоге отпустил. И вот этой ночью в его голову забрела мысль о том, что весь этот мир, весь этот город — не стоили того, чтобы оказаться здесь в таком моменте. Он был готов на все, чтобы вернуть то, чего сам лишил их обоих. Даже если для этого потребуется вечность.***
Утренние лучи солнца проникли сквозь шторы, окутывая комнату мягким золотистым светом. Сказать, что на утро Лилит чувствовала себя разбито, — это не сказать ничего. Душ взорвался снопом горячих струй. Она стерла с лица подтеки туши и, дав себе ровно пять минут, сделала напор сильнее, чтоб за стеной ничего не было слышно. И дала волю слезам. Досчитав мысленно до десяти, она попыталась привести свои эмоции в относительный порядок. Советы Клауса о сосредоточении на конкретной эмоции оказались сложными, ведь каждая эмоция боролось за свое внимание, вновь создавая внутренний бардак. Выйдя из душа, Лилит переоделась и направилась к холу. В такое раннее время в доме царила тишина, которая лишь подчеркивала, что Лилит и Ребекка сейчас были единственными обитателями особняка. Лилит разглядывала каждый уголок этого величественного здания. Отделка внутри дома и мебель выглядели старомодно, словно перенеслись из девяностых годов, а может даже из еще более далекого прошлого: кожаные диваны, белые колонны, высокие потолки и деревянная лестница с позолоченными перилами. «Жуткий особняк под стать жуткому Клаусу», — пронеслась мысль в голове Лилит. — Давно я тебя не видела, — прозвучал женский голос за спиной Лилит. Повернувшись, она увидела перед собой Ребекку, чье лицо выражало неподдельную обиду, а в ее белокурой голове копились вопросы: где же Лилит пропадала на самом деле? — Я уезжала по делам, — соврала Лилит. — А после заблудилась по дороге под названием жизнь… — попробовала пошутить Лилит, но это никак не смягчило выражение лица Ребекки. Ее губы были вытянуты, а изогнутая бровь явно свидетельствовала о том, что она скорее всего хотела покинуть ее компанию. Лилит сглотнула комок эмоций и наложила на них скрывающееся заклинание, после чего они направились в город. В утренние часы Новый Орлеан кишел людьми. До пункта назначения оставалось пройти всего один перекресток, и, стоя возле светофора, Лилит заметила знакомое лицо. Давина… В разуме Лилит снова что-то переметнулось. Она вообразила, как одной рукой сдавливала ей горло, не давая дышать, пока ореховые глаза не закрылись. Лилит пришли на ум тысячи жестоких способов мести за то, что Давина не раз пыталась навредить Майклсонам, но безопасность семьи перевесила, и прагматизм победил. Не было нужды ни в жестокой смерти, ни в таинственном исчезновении. Ее тело нашли бы в море неподалеку от Нового Орлеана. Обыденная, будничная смерть, и этого вполне достаточно для мести, и не вызвало бы подозрений у Марселя, ведь у Давины было полно врагов. Светофор переключился на зеленый, и девушки вступили на дорогу. Когда Давина прошла мимо двух невидимых фигур, глаза Лилит опустились вниз, устремившись на книгу, которую крепко держала в руках ведьма. Но это было не совсем книга. «Гримуар Эстер… Она его украла… У меня?!» — пронеслось в голове Лилит, и она внезапно остановилась посреди дороги, желая только одного — оторвать руки подростку. — Эй, пошли, пока меня не сбила машина, — сказала Ребекка. Лилит снова помотала головой, отгоняя от себя те мысли, из-за которых она уже не раз забывала о будущем ребенке. Дойдя до места, Ребекка удобно уселась на кушетку, поднимая блузку наверх. Лилит тем временем схватила за локоть врача и, почувствовав, что в нем не было магии, а значит, не было и вербены, внушила ему проявить весь свой профессионализм. Пока по животу Ребекки скользил прибор, Лилит уставилась на толстую жилку на шее врача. «Моя сила стала бременем, жажда крови — проклятием, а бессмертие — тяжким крестом. Вампиры — чудовища, убийцы, и я никогда не забуду о вчерашней ночи», — пронеслось в мыслях Лилит. Она всегда будет нести груз вины за то, что сотворила с девочкой, за выбор, который она сделала, но она будет стараться избегать темных путей, которые вели в этот Ад. Будучи вампиром и находясь рядом с Майклсонами, она понимала, что убийства были неизбежны, но Лилит решила, что будет делать все возможное, чтобы не уносить жизни невинных. Лилит услышала звонкий смех Ребекки и быстро обернулась на ее голос. Возникла пауза. Каждый был поглощен тем, что видел на экране. Малыш рос. Делал смешные вещи на очередном исследовании УЗИ: прыгал внутри, отталкиваясь от стенки матки маленькими ножками, сосал палец, игрался с пуповиной. Даже еще не родившись, он уже находил себе игрушки, и почему-то это ужасно радовало Ребекку. Она была едва ли не горда, что носила в себе этого маленького затейника. Но Лилит ощущала совершенно противоположные эмоции. Невольно она прикоснулась к своему плоскому животу, осознавая, что скучала по тем ощущениям, что были у нее раньше. Благодарность за то, что малыш жив, соперничала с пустотой внутри, которая была так же остро ощутима, как боль, холод или жажда. — Могу с уверенностью сказать, что ребенок растет как положено, — сказал врач, протягивая салфетку Ребекке, чтобы та вытерла гель с живота. — Но… Я обязан предупредить вас, — добавил вдруг он, и Лилит насторожилась, а у Ребекки и вовсе выпала салфетка из рук. — Не стоит так беспокоиться, я ведь еще ничего не сказал, — усмехнулся врач, протягивая новую салфетку Ребекке. — У Вас недостаток гемоглобина. — Поверьте, она употребляет очень много гемоглобина… — сказала Лилит, и губы Ребекки дернулись наверх. — Анализы, к сожалению, говорят об обратном. Также на плаценте присутствует отслойка… — произнес врач, указывая на экран. — Я не вел вашу беременность с самого начала, поэтому не знаю, была ли у вас угроза выкидыша? — Да, была, — ответила Лилит, ощущая, как ее ладони стали влажными. — Вы говорили, что плод очень активный, — сказал врач и посмотрел на Ребекку, которая кивнула на это. — В совокупности это может вызвать преждевременные роды, но, — добавил он, успокаивая девушек, — если придерживаться всем рекомендациям, можно этого избежать. Ребекка приоткрыла рот и округлила глаза, словно не веря своим ушам. — По типу избегать стрессов, ванны, лежать в кровати, читая мантру? — возмутилась Ребекка. — Именно этим я и занималась все эти месяцы. — И избегать массажей и секса, — добавил мужчина. — Да и Вы уже близки к сроку, когда выживаемость детей очень высока в случае преждевременных родов. — С ума сойти можно, — вздохнула Ребекка, поправляя блузку на себе. В ее глазах отражалась злость. Ведь она уже не могла находиться в доме, ощущая, что ей элементарно не хватало воздуха. — Поверьте, с этим можно жить, — сказал он с улыбкой. — Самое худшее в родах — когда ребенок застревает в родовых путях, — добавил врач, закатывая рукав. — Мне иногда приходится влезать аж по локоть, чтобы повернуть головку и плечи, чтобы вытащить плод. Врач взглянул на ошарашенную Ребекку, которая хлопала ресницами, пытаясь переварить эту информацию. — Но не переживайте, так было раньше, — махнул рукой врач. — Сейчас мы используем акушерские щипцы для этого. Где же они лежали? — спросил сам себя он, копошась в ящиках. — Не надо, — остановила его Лилит. — Думаю, достаточно, — сказала она, подавая руку Ребекке. — Знаете, мы, врачи, каждый день видим такие чудеса, что роды кажутся всего лишь веселой прогулкой в парке, — продолжил врач, закрывая карту пациента. — Поверьте, Ваш малыш будет таким милым, что Вы даже забудете о всей этой боли... — сказал он. — В любом случае, приятной Вам беременности и легких родов, — сказал напоследок врач, на что девушки посмотрели друг на друга и нервно улыбнулись ему. Вернувшись в особняк, Лилит уже двинулась к выходу, но Ребекка ее остановила. — И через какое время ты снова появишься? — спросила она. — Успей хотя бы свои «дела» закончить до родов, Лилит, — сказала она. Лилит повернулась к ней, опустив взгляд и не решаясь взглянуть на Ребекку. — Я очень голодна, — призналась Лилит. — И я не могу остановиться, когда пью кровь, — сказала она, решив, что пора уже завязывать притворяться и лгать. — Но все будет в порядке, я справлюсь с этим и сейчас направляюсь к Марселю, чтобы он помог. Выражение лица Ребекки изменилось, на нем проявилось беспокойство. Она вспомнила, что Лилит была новообращенным вампиром, и, возможно, ее резкое исчезновение означало, что она ушла в «кровавый загул», как делал младший брат Кол в свое время. Ребекка посмотрела на Лилит и мягко улыбнулась ей. — Мне нужно выйти отсюда, этот дом буквально давит, — сказала Ребекка. — Я хочу погулять в парке или просто прогуляться по магазинам, но Ник не дает мне этого сделать. — Впервые я согласна с ним, — сказала Лилит. — В нынешнем положение лучше оставаться дома. Ребекка сжала ладони в кулаки и подошла так близко к Лилит, что их дыхание смешалось. — Нет, Лилит, — покачала головой она. — Я говорю, что хочу выйти отсюда, и я выйду либо с тобой, либо сделаю это одна, — сказала Ребекка. — Врач сказал минимизировать стресс, а я очень хочу выйти в общество и сменить обстановку… Ты же понимаешь, о чем я говорю, верно? — спросила Ребекка, на что Лилит сжала челюсти, ведь тоже была в такой же ситуации. — Твой уикенд закончился, и учти, что твоя замена в виде Майи слишком медленно двигается, так что в следующий раз постарайся найти более подходящую замену. Лилит постаралась улыбнуться несмотря на злость. Ей хотелось выдернуть у Ребекки пару белокурых волос за такие слова, но Лилит подсчитала до десяти и сосредоточилась на мысли, что это всего лишь гармоны. — Я что-нибудь придумаю, — сказала Лилит и направилась к выходу. — Вот и чудненько, — пробормотала Ребекка, наблюдая, как входная дверь закрылась. — Куда это она ушла? — Есть такое чудное изобретение, — ответила она, поворачиваясь к брату. — Телефон. Позвони и спроси. Клаус склонил голову набок и скрестил руки на груди, наблюдая за очередным драматическим шоу сестры. — Но если ты принесешь мне финики и баблти, возможно, я расскажу тебе, куда она ушла. Ее брат демонстративно запустил руку в карман джинсов и извлек из него телефон. Ребекка цокнула языком, понимая, что он не поддался. — Учитывая, что я все равно хочу финики, и если ты не хочешь, чтобы я родила прямо сейчас, принимая во внимание, что в доме никого нет… А именно тебе, возможно, придется засунуть руку по локоть в меня, чтобы вытащить ребенка… — сказала Ребекка, тыча пальцем в воздух. Брови Никлауса сошлись в центре, и он проморгал несколько раз, пытаясь осмыслить сказанное. — Это будет на твоей совести. Ребекка повернулась и направилась к лестнице, напоследок добавив: — Она пошла к Марселю! И не забудь о моей просьбе! Клаус сжал телефон в руках, грозясь раскрошить его. — Эта девчонка заставляет меня думать о заказе гроба…***
Лилит взобралась на решетчатую ограду и спрыгнула с другой стороны. Она выглянула из-за угла и увидела Марселя, который произносил внушительную речь будущим вампирам. — Она уже показала себя и поняла, во что ввязывается, — сказал Марсель, указывая на брюнетку, которая увлеченно играла на кубинских барабанах. — Она будет первой, кого я обращу, а насчет остальных… Я должен быть уверен, что вы справитесь с подъемом по пищевой цепочке: переменчивое настроение, одиночество, жажда крови… — добавил он. — Представьте, что вы слышите, как сердце бьется и бьется… И вам хочется лишь одного — есть. Вот каково быть вампиром, поэтому это не для всех, — осматривал Марсель присутствующих и, конечно же, заметил Лилит. — У некоторых наружу выходит все самое темное. Сладкий запах крови заполнил ее ноздри, и пустой желудок, намертво прилипший к позвоночнику, издал невнятный звук. Лилит положила одну руку на завывающий от голода живот. — Как дела? — неожиданно спросил знакомый голос. Лилит не решалась посмотреть на Клауса. После того, что произошло вчера, она до сих пор не могла прийти в себя. Поэтому она продолжала смотреть на Марселя с очень серьезным и сосредоточенным лицом, молча намекала, что ему стоило уйти. — Будем вести светскую беседу? — не сдержавшись, съязвила Лилит. Клаус стоял напротив нее. Его спина упиралась в кирпичную стену, а руки были скрещены на груди. — Да, почему бы и нет? — спросил он. — Не люблю разговоры для галочки… Знаешь, когда тебе плевать, но надо проявить вежливость и чуткость и спросить у человека, как дела, — сказала Лилит. — Начнем с того, что мне действительно интересно, — спокойно ответил Клаус, на что Лилит закатила глаза. — Если бы тебе и правда было интересно, как протекает моя жизнь, то, мне кажется, мы бы не находились в таком положении, — намекнула Лилит. — Действительно… Видимо, вчера ты забыла о нашем уговоре, ведь я ждал тебя дома к назначенному времени, — сказал Клаус. — Дома? Это ты про свой жуткий особняк? — фыркнула Лилит. — Я осталась там всего лишь на ночь. Как же это так? «На ночь»? Никлаус планировал примерно… навсегда. Его зелено-голубые глаза смотрели словно сквозь нее, пытаясь добраться до чего-то совсем уж глубокого. — Ты ведешь себя не очень красиво, — произнес Клаус, отталкиваясь от кирпичной стены. В следующую секунду он уже стоял рядом, склонившись над ней, но не слишком близко. — Как и ты, — отрезала Лилит. Он улыбнулся и положил ладонь на стену прямо перед ее носом, заслонив ей вид на Марселя. — Ты быстро учишься плохому, — протянул он. — Даже не знаю, стоит ли мне тебя опасаться. — Стоит, — ответила Лилит, и Никлаус продолжал в упор смотреть на ее профиль. — Чего ты хочешь, Лилит? — спросил Никлаус. — Это время мы могли бы потратить на обучение. — Хочу мир во всем мире, лекарство от рака, воссоединения группы The White Stripes, — перечислила Лилит, но Клаус даже глазом не моргнул. — Почему ты пришла сюда? — спросил он. — Потому что хочу обучаться у лучших, а у Марселя это хорошо получается, — ответила Лилит. — Совершенно точно подмечено, ведь Марселя обучал я, — сказал Никлаус. Лилит закатила глаза и застонала, как Эмили Роуз во время первого сеанса экзорцизма. Наконец, она повернулась к нему. — Позволь мне позаботиться о твоей проблеме, милая, — сказал он. От этих его слов ей становилось еще хуже. Будто все гири мира уютно устроились в ее сердце. — Я не твоя милая, Клаус. Я просто девушка, которая отдала тебе свое сердце, а ты вернул мне его разорванным, — сказала Лилит, смотря ему в глаза. — Уф… Да и еще ты устроил представление на подобие «Бродвея», — указала она на будущих вампиров и на самого Марселя, которые смотрели на них. — О том, как сильно заботишься обо мне, когда мы оба знаем, что нет. — Я действительно забочусь о тебе, милая, — сказал сквозь зубы Клаус, игнорируя косые взгляды в его сторону, и наклонился достаточно близко к Лилит, чтобы та задержала дыхание. — Возможно, не в общепринятом смысле, но я никогда не переставал заботиться о тебе. Это становится утомительным и чертовски раздражающим занятием. Лилит молчала. Сейчас у нее было странное состояние: она злилась на него, злилась на себя, ей хотелось рыдать от случившейся ситуации и от того, что случилось с ней. Но переизбыток эмоций дал тот же эффект, что был уже раньше: внутри все затухло. Лилит стала равнодушной к происходящему, как будто отстраненно наблюдала за своей жизнью со стороны. Снова. — Понятно… — протянул Клаус. — Тогда, если ты молчишь, поговорю я. Мы сейчас сядем в машину, и ты во время дороги запомнишь, что мое терпеливое отношение к тебе может однажды закончиться, — он потянул ее за локоть к себе. — И я не люблю, когда меня считают пустословом. Никлаус завел машину, и, тронувшись с места, они направились к дому. По мере того, как Клаус продолжал свои попытки обучения, в его ум прокралась мысль: либо Лилит издевалась над ним, провоцируя, либо она была безнадежным случаем. — Ответь мне честно, ты все поняла, но специально делаешь вид, что у тебя ничего не получается? — спросил Клаус, наблюдая за Лилит, которая смотрела на девушку, шея которой была в ее укусах. — Может быть, ты плохой учитель, — произнесла Лилит, выпуская еще одну колкость. — Возможно, у Элайджи получилось бы лучше. — Или, возможно, ты бездарная ученица, — сказал Клаус, чувствуя, как ее комментарий задел его. Но Лилит действительно старалась услышать тот момент, когда стоило остановиться, но у нее это не получалось. — Это глупо. Обучение основано на доверии, а я тебе не доверяю, — сказала Лилит. Он сжал кулак, а затем заметил Элайджу, который периодически проходил мимо комнаты, наблюдая за процессом. Набрав воздуха в грудь, Никлаус расправил плечи и поднял подбородок. Он был готов дать ей отпор и прекратить эту маленькую игру здесь и сейчас, пока она не вышла из-под контроля. — Можешь сколько угодно острить, паясничать, — сказал Клаус. — Я вижу тебя насквозь. Я прекрасно вижу, что ты сломлена... Потеряла надежду, — произнес он. — Но я думал, что с включением человечности у тебя наконец-то задвигаются твои извилины и ты осознаешь, что тебе необходимо взять себя в руки, независимо от того, доверяешь ты мне или нет. — Ах, человечность… — протянула Лилит. — Я не выключала ее, — и их взгляды пересеклись, как холодные сабли в поединке. — Я тогда пошутила, — добавила Лилит, улыбаясь. Он вопросительно посмотрел на нее, приподняв бровь. Клаус пытался понять… Блефовала ли она сейчас, а если нет, зачем она поступала подобным образом? — Я действительно удивлена, что мне удалось вас обдурить, — сказала Лилит, расхаживая по комнате. Никлаус скрестил руки на груди и с лицом, больше похожим на каменную маску, слушал каждое ее слово. Хотя внутри разгорался настоящий пожар. — Я была зла и до сих пор злюсь. За то, что я доверилась тебе, за то, что я впустила тебя в свою жизнь, за то, что позволила ранить себя, я очень зла на… Себя. Никлаус молчал. И Лилит могла видеть и чувствовать всем своим нутром, как он всеми силами пытался сдержать себя. — Вот только с тех пор, как у меня отняли жизнь и показали вновь, что я ошиблась с выбором человека, — сказала Лилит, — я хотела лишь одного — сделать больно всем вокруг, кто бы ни попался. Лилит так сильно жаждала отомстить всем вокруг, что погубила себя в этой затее. Внезапно Клаусу перехотелось ее видеть. А точнее видеть то, что он сделал и как его поступки отразились на ней. — Ох, эмоции, эмоции, эмоции… Их было так много, что в один день, словно защитный механизм, я перестала что-либо чувствовать… К людям, — сказала Лилит. И хоть это было неправильно, но, благодаря той девочке, она наконец-то вспомнила, что такое сочувствие и ценность жизни. До этого Клаус и правда думал, что Лилит нужно время побыть в одиночестве, как волку, которому нужно зализать раны. Да, Лилит была сильной и пережила многое, но это не означало, что она способна пережить абсолютно все. — Ты не настолько зол, как я ожидала, — отметила Лилит. Конечно, Клаус был зол, но его реакция на ее признание показалась удивительно спокойной для нее. — Давай, — сказала Лилит не в силах больше выносить его критичное молчание. — Мне пришлось делать вид, что мне все равно, — сказал Клаус, подойдя к Лилит. — Будто я не ценю ничего и никого, чтобы никто не вздумал тронуть тебя, — добавил он, и ее брови сошлись на переносице. — Но ты должна знать, что когда я сделал тебе больно… Он вглядывался в ее глаза, и внутри него все разрывалось на части, из-за чего было сложно подобрать слова получше. — Мне жаль, Лилит, но я найду способ это исправить. — Может, когда-нибудь до тебя дойдет, что проявлять заботу перед другими — это не слабость, — ответила Лилит. Сейчас они просто смотрели друг на друга, словно впервые. В этом разговоре Лилит смогла понять Клауса, но не простить. — Ты действительно не слышишь, как замедляется пульс, когда ты пьешь кровь? — спросил Клаус. — Ну… — Иногда теория не срабатывает, — произнес он. — И тогда приходит время для практики, — добавил Клаус. Лилит посмотрела на него, не понимая, о чем он говорил. Ведь практика у них уже была, судя по количеству укусов на шее девушки. — Ты должна полностью сосредоточиться на том, что я говорю. Смотри на меня. И не думай ни о чем, кроме меня. Ни прошлого, ни будущего, только настоящее, только мои глаза и мой голос. Поняла? — спросил он. Она не ответила, только слегка кивнула, не отводя глаз, но ему и этого хватило. — Слушай внимательно свое сердцебиение. Рука Никлауса обвила талию Лилит, и в следующее мгновение он пронзил ее шею своими клыками. И она не знала, что делать в этот момент. Все чувства будто обострились в десятки раз. Сердце начало учащенно биться, и воспоминания накрыло ее волной: тяжесть его тела, запах его кожи, жар прикосновения, резкие вздохи. Но как только внутри нее начали трепетать бабочки, ее осенило, что он хотел просто иссушить ее. Явно это был способ запереть ее в гробу. — Клаус! — прошипела Лилит и, схватив его за плечи, начала поглощать из него магию. Неприятное жжение сразу отразилось в его теле, но он подвел пальцы к краю ее майки и нежным движением провел по участку оголенной кожи, отчего она на миг застыла. Не понимая почему, но подчинилась ему. Не знала почему, но в глубине души она все еще верила в него и надеялась, что он вовсе не желает ей вреда. Тело Лилит начало обмякать, а собственный пульс отдавался в ушах. Тук… Тук… … Тук… Когда он, наконец, отстранился от ее шеи в тот самый подходящий момент, она дышала так тяжело, что боялась, как бы сердце не выскочило из груди. — Теперь посмотрим, чему ты научилась, — сказал Клаус и жестом позвал девушку к себе. — Да я уже как-то и не голодна, — ответила Лилит. Во время этой близости она испытала весь спектр своих возможных эмоций: страх, смущение, любопытство и… Желание. — Вперед, — подтолкнул ее он. — Твои чувства острее, чем у кого бы то ни было. Слушай ее ритм. Аккуратно погружая клыки в шею девушки, Лилит громко вздохнула от переполняющего ее чувства удовлетворения. Слух уловил четкий ритм сердца, и, когда он замедлился до опасного темпа, Клаус напрягся. Однако его лицо осенила гордая улыбка. Лилит отстранилась от девушки и извинилась перед ней, но не из-за того, что только что почерпнула из нее кровь. Нет, она извинялась перед другой девушкой, которая умерла в том самом переулке. Клаус внушением освободил девушку, и она вышла через массивную металлическую дверь. Лилит осталась неподвижно стоять. Она, конечно, справилась. Впервые почувствовала момент, когда нужно остановиться. Но что-то все равно было не так. Не было внутреннего спокойствия и баланса, которое было у нее, когда она являлась человеком. Она почувствовала, как ее плечи сжали его руки. — Жизнь — это борьба, сокол не извиняется за то, что ловит голубку, — сказал Клаус. — Этот мир был бы лучше, если бы в нем не было хищников и добычи, — ответила Лилит. — Тогда соколам пришлось бы клевать зерно, утратить клюв и когти, разжиреть и превратиться в голубей. А голуби потеряли бы интуицию, легкие крылья и заодно небеса вместе с ними. Борьба украшает нас, как добычу, так и хищника, — сказал Клаус, сжав плечи Лилит. — Кстати, о голубке… Он указал на другую «голубку». Когда Лилит повернулась, чтобы взглянуть, ей показалось, что гвозди вонзились ей в живот. — Последний бой, — произнес он. Она с трудом проглотила ком в горле, борясь с наступающими эмоциями. На долю секунды «голубка Майя» встретилась взглядом с Лилит, потерла шею, но молчала. Лилит не знала, чего ожидать. С одной добычей она могла остановиться, но что, если не сможет сдержаться перед другой? — Нет, это уже слишком, — прошептала Лилит. Правда ее голос сейчас дрожал и, наверное, все же звучал не очень убедительно. Резким движением Клаус развернул Лилит лицом к себе. — У тебя в друзьях есть человек, и мы живем в мире среди людей. Ты должна научиться контролировать жажду, особенно когда ты не имеешь возможности утолить ее, — сказал Клаус. — Условия простые — сдержать жажду и не наброситься на нее. — Но… — Лилит нервничала из-за неспособности подобрать нужные слова, внутри нее нарастала паника. Какова была вероятность того, что Клаус остановит ее, если Лилит все же накинется на подругу? Он быстро заметил ее растерянность и успел поймать ее взгляд своим. — Ты способна на гораздо большее, чем думаешь, — сказал Клаус, развернув Лилит обратно, а затем отошел от нее. — Борись. И его вера в нее сработала безошибочно, лучше любых угроз или упреков. Майя вытащила из кармана небольшой складной нож и порезала ладонь. Клаус все так же находился за спиной Лилит, и она могла почувствовать его внимательный взгляд, который пронзал ее насквозь. Майя перевела взгляд со своей ладони на Лилит. В ее глазах читалась поддержка и призыв не паниковать. Запах крови достиг ее, и все стало черно-красным в ее глазах. Жилы на лице напряглись от нахлынувшей жажды, но она сделала глубокий вдох и тоненькой струйкой выдохнула воздух. Жажда отступила на второй план, и Лилит повернулась к Клаусу. — Я сделала, доволен? — сказала Лилит, не скрывая своей злости. — Это не все, — ответил Клаус, и в ту же секунду Майя размазала свою кровь по губам Лилит. Клыки выросли, быстро и жестоко прорвав десны. Все чувства Лилит снова обострились, а ноздри раздувались, вбирая запах. Даже кожей Лилит чувствовала малейшие движения воздуха, изменения температуры и биение крови, означавшее, что ее тело готово было разорвать мягкую плоть и глотать ее квинтэссенцию. С каждым шагом назад сердце Майи колотилось о грудную клетку. Лилит встала впритык к ней и склонилась к ее шее. Мысленными движениями она останавливала жажду, пытающуюся схватить ее за глотку. Она раздвигала стены, делая комнату просторнее, пока не начала свободно дышать. Маленькие венки под глазами исчезли, и по щекам Лилит уже потекли слезы. Клаусу хотелось бы расплыться в улыбке, но в груди слишком сильно щемило сердце. Ему пришлось выбрать жесткие методы, потому что люди, которые в жизни видели много жестокости и несправедливости, могли собраться и взять себя в руки, когда находились в клетке. Никлаус отошел в другую комнату, дав девушкам немного времени. Лилит хотелось что-то сказать Майе, но не могла подобрать нужных слов. Подруга молча подставила свое плечо и дала ей возможность выплакаться. Майя была несокрушимой опорой и абсолютным добром. Вот на таких людях держался мир и человечество. Вот такой человек никогда не будет упрекать тебя за твое прошлое или считать, что ты чего-то не достоин.***
Лилит стояла у окна, наблюдая за тем, как люди бежали к метро от надвигающегося дождя. В дверном проеме появился Никлаус, и Лилит встретилась с ним взглядом через отражение в стекле. — Лилит, — позвал он. — Идем со мной, — сказал Клаус, открывая дверь в другую комнату и жестом приглашая войти. — Пожалуйста, я хочу тебе показать. — Если это что-то вроде двух полосок и чемоданов, то, пожалуй, я откажусь, — начала Лилит, направляясь к нему. — Очень остроумно, — прокомментировал он, впуская ее внутрь. Она вошла в комнату и замерла на полпути. Она была выполнена в пастельных тонах, окно украшали белые плотные шторы, а над детской кроваткой висел хрустальный мобиль. Деревянные полки уже были заполнены детскими игрушками и книгами. Лилит подошла к кровати и увидела там игрушку — деревянную лошадку, которую, вероятно, смастерил Клаус. Ураган эмоций завертелся внутри нее, но Лилит старалась подавить их, чтобы ясно мыслить. — Я хотел бы, чтобы ты жила с нами, веришь ты или нет, — сказал Клаус. Он демонстративно не закрыл дверь, ему хотелось, чтобы она поняла, что вольна уйти в тот же миг, как пожелает. Лилит опустила голову на миг, затем начала размышлять над его словами и тем, что могло быть скрыто за ними. — Клаус, — сказала Лилит. — Если я узнаю, что ты что-то задумал и пытаешься манипулировать мной ради своей цели... Он быстро преодолел расстояние между ними и оказался совсем рядом. — Ты проделала долгий путь, волчонок, — сказал Никлаус. От этого прозвища у нее закололось сердце. Оно напоминало те времена, когда он только узнал о ее второй сущности и все было настолько хорошо, что никто не предполагал, что после станет совсем иначе. — Я знал, что ты можешь быть коварной, но я не знал, что в твоей груди бьется сердце воителя, — произнес Никлаус. — Как бы тьма тебя не подчинила, ей не сравниться с твоей силой. И ты даже не представляешь, как она велика, мой боец. Лилит поглощенно вглядывалась в его эмоции, стараясь найти признаки фальши. Но, столкнувшись с его взглядом, она нахмурилась: ей показалось, что он полностью отключил их от внешнего мира, размывая его словно фон на портретной фотографии с эффектом боке. — Так каков твой ответ? Уйдешь или останешься? — прошептал Клаус. В ответ Лилит лишь едва заметно кивнула головой, продолжая всматриваться в его лицо. — Можешь выбрать любую комнату, — сказал Клаус. — Однако могу посоветовать комнату Кола, в ней есть камин, — он повернулся к двери, готовый уйти. — Сегодня мы кое-что узнали на УЗИ, — остановила его Лилит. — Это девочка, — она видела только его спину, но была уверена, что он улыбался. Клаус вышел из комнаты с улыбкой на лице. Он предположил, что, возможно, она выберет комнату, порекомендованную им, и именно поэтому он оставил там подарок в честь ее прошедшего дня рождения. Но в эту ночь Лилит все-таки не ночевала там, ведь все прервал телефонный звонок. Дверь распахнулась, и, перешагнув барьер, в комнату вошла Лилит. Она бегло огляделась по сторонам и, уловив взгляд Ребекки, быстрым шагом направилась к ней. — Что-то не так, — сказала Ребекка, вставая с кресла. — Я устроилась поудобнее, как пишут в книгах, и, кажется, Вселенная бьет меня за это, потому что что-то явно не так! — Подожди, подожди, — остановила Лилит. — Что случилось? — Что-то, похожее на трепет, но это точно не толчки, потому что это ощущается совершенно по-другому, — сказала Ребекка, размахивая руками. — Это ненормально, так не должно быть. Лилит тревожно взглянула на нее, прежде чем дрожащими руками прикоснуться к ее животу. И тут случилось нечто неожиданное. Ощущалось что-то похожее на толчки, но это были не они. Эти «толчки» были слишком нежные и больше походили на пульсацию. — О, милая, это не плохо, — сказала Лилит, поглаживая ее живот. — Что-то не так?! — беспокоилась Ребекка. — Я ведь говорила, что это чрезвычайно странно! — О нет, это хорошо, — ответила Лилит, улыбнувшись. — Это так хорошо… Она икает, — пояснила Лилит. Ребекка ахнула, а затем, выдохнув, заулыбалась в ответ. Момент, который мог показаться странным и тревожным, оказался всего лишь икотой малыша. Но в следующий момент Лилит услышала пульсацию маленького сердца и испытала знакомые чувства, которые не хотела отпускать. — Я могу остаться? — внезапно спросила Лилит. — Конечно, — лишь пожала плечами Ребекка. Этот вопрос показался ей странным. Учитывая, что Майклсоны неоднократно подчеркивали, что это их общий дом. — Ты же знаешь, что у нас здесь есть свободные комнаты. — Я бы хотела спать в одной кровати с тобой, — пояснила Лилит. — С вами… Голубые глаза Ребекки загорелись мгновенной радостью, но она быстро подавила этот всплеск эмоций, чтобы не выдать свои чувства Лилит. Она кивнула в знак согласия, и, переодевшись уже в пижаму, они устроились на кровати. — Лилит, — прервала долгую паузу Ребекка, накрываясь одеялом. — На самом деле, я злюсь не только из-за того, что ты уехала. Но и из-за того, что мы с Майей ждали тебя и подготовили вечеринку-сюрприз на твой день рождения, который ты успешно проигнорировала. Ребекка решила не тратить силы на попытки понять, что происходило на самом деле в семье Майклсон и с Лилит, хотя, конечно, любопытство было на взводе. Братья и даже сама Майя мастерски держали все под замком, чтобы Ребекка не испытывала излишних переживаний. И вот, как только Майя предложила устроить вечеринку в честь дня рождения, Ребекка наконец-то смогла отложить свои книги и журналы, ведь что могло быть лучше, чем организация праздника? Однако вместо того, чтобы наслаждаться весельем, она оказалась сидящей в куче конфетти, окруженной разноцветными шариками, выглядя, по ее мнению, как полная идиотка. Ведь именинник так и не соизволил явиться. — Прости, — прошептала Лилит. Было глупо снова оправдываться. В тот момент она была охвачена жаждой возмездия, а чувство мести привело к необдуманным поступкам и изменениям в характере. Однако сейчас она испытывала яркое чувство стыда, настолько сильное, что ее щеки покрылись легким румянцем. Но, кажется, извинения Лилит немного смягчили Ребекку, хотя она продолжала поддерживать мрачное выражение лица, демонстрируя, что все еще обижена. — Завтра ты уйдешь? — спросила Ребекка. — Нет, я остаюсь, — ответила Лилит. Она заметила, как Ребекка даже приподнялась, не веря в услышанное. — Эм… Миленький дом, в нем явно есть душа, — ляпнула Лилит, сверля глазами потолок. — Значит… Вы помирились? — спросила Ребекка. — Ну… Можно считать это временным перемирием, наверное… Ребекка, конечно, была благодарна, что несмотря на то, что она вынашивала ребенка, Лилит была открыта с ней. Она потянулась к ночному столику, чтобы выключить лампу, и повернулась на бок. Лилит скрестила руки и теперь глядела в темный потолок. — Как после всего, что с вами было, вы смогли сохранить сердце? — спросила вдруг Лилит, что заставило Ребекку нахмуриться. Нет, явно что-то произошло, а может до сих пор происходило. Она повернулась лицом к Лилит. — Все, что происходит, делает нас сильнее, — ответила Ребекка. — И ты не одна, Лилит. Чрезвычайно фальшивая улыбка застыла на лице Лилит. Ее взгляд скользнул по комнате, осматривая каждый уголок, и она понимала, что на данный момент она не одна, но как долго это продержится? Слова Женевьевы крутились в ее голове снова и снова: «Ты всегда будешь одна». Ребекка демонстративно громко выдохнула и приняла сидячее положение. — Ребекка? Она покопошилась в своих волосах или в шее и медленно повернулась к Лилит. — Это мой подарок, — произнесла Ребекка, протягивая серебряный кулон с гравировкой. На нем была выведена буква «М», точно такая же, как на гербе семьи Майклсон. — Я собиралась его подарить тебе на день рождение, но…***
Пока солнце медленно склонялось к самому горизонту, проникая последними лучами сквозь тонкие домотканые занавески, в доме уже исчезло напряжение. Элайджа со сладкой горечью осознал, что Клаус держался настолько благородно, что он не мог не испытывать гордость за него. Он вошел на кухню, где в воздухе витал запах шоколадных хлопьев и молока. Хейли, услышав приближающиеся шаги, подняла голову и встретилась с его карими глазами. — Кажется, можно выдохнуть, — сказала Хейли. — Я бы не советовал расслабляться в нашей семье, — улыбнулся Элайджа, подойдя ближе. Зная, что Лилит приняла решение остаться, Элайджа мог прийти к выводу, что Клаус, должно быть, хорошенько ее обработал и ему надо бы не забыть похвалить брата за это. Взгляд старшего Майклсона задержался на руке Хейли, которая водила ложкой по миске, но она так ничего и не съела из нее. — Мне жаль, что твоя стая распалась, — поддержал ее Элайджа. — Но ты все еще окружена теми, кто остался с тобой. Ты отлично справляешься. Она отодвинула от себя миску, осознав, что ее тошнило не от голода, а от переживаний за свою стаю. Изначально ее проблемой был Оливер, но со временем он замолк при виде нее и теперь даже помогал ей. Джексон, который должен был стать ее женихом, держался нейтрально, но она чувствовала, что, пожимая вампиру руку, он был готов вцепиться тому в горло. Да и Элайджа на Джексона смотрел с подозрением, но Хейли это особо не волновало. Ее главная тревога касалась стаи. Из-за жажды заполучить кольца многие ушли, и Хейли вдруг возненавидела себя за то, что медлила: если бы она вышла замуж за Джексона, оборотням было бы не нужно никакое кольцо. Но Элайджа… Он выделялся среди прочих мужчин, с которыми ей доводилось встречаться. Он напоминал рыцаря из сказок — заботливого старшего брата и преданного друга. Он становился для нее всем, и это ее пугало, потому что сейчас она разрывалась между своей стаей и чувствами к нему. — На самом деле, если бы не Энтони, у меня бы вряд ли что-то получилось, — призналась Хейли. Увидев, что Элайджа не понимал, о ком шла речь, она решила прояснить. — Он с самого моего прихода верил в меня и поддерживал, хотя у него нет особого влияния в стае. Но все уважают его, — добавила она, пытаясь улыбнуться, но ее улыбка казалась натянутой. — Кстати, он владеет баром, в котором работает Камилла и подруга Лилит. — «У Руссо»… — произнес Элайджа название бара. — Да, — подтвердила она, глядя на тонущие в миске хлопья. — Бар назван в честь его покойной жены. Это ее фамилия. — Я не знал об этом, — признался Элайджа. Его взгляд был настойчивым, словно каждый раз он пытался убедить самого себя, что между ним и волчицей все сложно. Но он знал, что это не так. Между ними было взаимное влечение. Все было просто. Элайджа влюбился, именно поэтому он внимательно слушал историю, которая его мало чем интересовала. — Они ехали в этот город, но в пути попали в аварию. Его жена сильно пострадала, скорая бы не успела приехать, да и она была больна раком, — рассказала Хейли, сделав паузу, она сжала губы в тонкую линию. Она безутешно размышляла над тем, что ему незачем было знать историю какого-то незнакомого мужчины, но в то же время она так не хотела, чтобы он расспрашивал о ней, о ее самочувствии и о ее переживаниях. Ведь, думая уже о браке, принимать заботу от него казалось неправильным. — Чтобы облегчить ее мучения, ему пришлось «помочь» ей… Так он и стал оборотнем на старости лет, — сказала Хейли. — После этого он очнулся в лесу и обнаружил, что окружен толпой волков. — Оборотни? Это была твоя стая? — спросил Элайджа, и Хейли кивнула. Он был под впечатлением от такой истории и на время забыл, о чем хотел ей сказать прийдя на кухню. — Да, тогда стая еще была проклята, поэтому они оставались в шкуре волка большую часть времени, в отличие от Энтони, — пояснила Хейли. — Он строил хижины, заботился о детях, помогал женщинам, которые еще не стали оборотнями, но уже были частью этой стаи... И, несмотря на то, что он потерял обоих своих детей и жену, у него осталось огромное сердце. — Все наладится, я уверен в этом, — сказал Элайджа, наклонившись вперед так, что Хейли все же посмотрела на него. В его голосе было столько нежности и заботы, что она не посмела возразить или прервать его. — Мы вернем волков и заставим сполна заплатить мою мать за все, что она сделала, — сказал он, положив руку на ее плечо. И вновь та нить, соединившая их сердца крепче стальных канатов, вспыхнула яркой искрой. Нежность во взглядах и дикое желание ощутить прикосновение губ друг друга. И, повинуясь этому желанию, Хейли снова потянулась к Элайдже. Ну раз она уже планировала выйти замуж за другого, что скорее всего повлечет за собой каскад ошибок, почему бы не совершить еще одну? Он смотрел на нее и прикрыл на мгновение глаза, ощущая, что их губы были слишком близко друг другу. Почти соприкасались. Элайджа слегка наклонился, но ее вздох вернул его в реальность, и он отступил назад. Смущенная Хейли понимающе улыбнулась и направилась к выходу из кухни. Джексон выражал свою заботу так же искренне, как и Элайджа. Он был внимателен к ней, переживал за ее, и она была уверена, что он ответил бы на поцелуй, если бы она решила это сделать. Вот только ей этого не хотелось. Джексон был ее другом, но не больше. В его присутствии сердце не трепетало и кожа не воспламенялась от прикосновений. Элайджа провел ладонью по лицу, размял шею и в следующий миг оказался возле Хейли, нежно, но настойчиво поцеловав ее губы. Она замерла, чувствуя, как глухо стучало его сердце в такт с ее. И, поняв, что это происходило на самом деле, ответила на поцелуй. Наслаждаясь, прижимая ее к себе, он в который раз ощутил, что совершает ошибку. И Элайджа понимал, что после поцелуя последует разговор. Но он так и не знал, что сказать: пожелать ли ей спокойной ночи или все-таки извиниться и поставить точку на этом. Они оторвались друг от друга, тяжело дыша, словно только что завершили марафон. Однако разговор так и не состоялся, их момент прервал настойчивый звук, доносящийся от входной двери. Открыв дверь, Элайджа увидел молодого парня, стоявшего спиной к нему и размахивающего руками. — Кэтрин. Дочь сатаны. Я серьезно, в Аду мы с ней самые первые в списке, хоть я там пробыл недолго, — вдруг заявил парень. Элайджа пристально смотрел на него, но тот, казалось, просто беседовал с самим собой. — Кто Вы? — спросил Элайджа, и гость внезапно почувствовал себя неловко. — Ой, — пробормотал он, поправляя шевелюру на голове. — Неловко вышло, я ожидал увидеть другого. — Повторю в последний раз, кто Вы? — сказал Элайджа. — Черт, простите, — извинился он, прикладывая руку к груди. — Я Кай, — он протянул ладонь в знак приветствия, но впервые Элайджа не решался пожать кому-то руку и с особой опаской смотрел на парня. — Ты… — Эх, понимаю, — сказал Кай, опустив руку, и, чтобы не оставаться обделенным, он дал самому себе рукопожатие, немного усмехнувшись. — Не многие решаются прикоснуться к сифону. Занятие так себе, но, конечно, явно входит в каталог экстрим-развлечений первого класса. — Что происходит? — выглянула Хейли через плечо Элайджи, но тот выставил руку, останавливая ее. Кай усмехнулся на такую реакцию. — Я предполагаю, ты Паркер... — начал Элайджа, ощущая затылком удивленный взгляд Хейли. — Который, как я помню, должен был быть мертв... — А, это… Я должен был быть в списках на небо, но, кажется, они не отвечают на мои звонки, — широко улыбнулся Малакай, заложив руки за спину. Элайджа молча наклонил голову набок, явно демонстрируя свое недоумение. — Промахнулась она, вот я и живой, хотя мое актерское мастерство тоже сыграло роль, — пояснил он. — В общем, понимаю ваше замешательство по поводу моего присутствия, но я в том же положении… Со мной происходят странные вещи. Мое сердце будто упало вниз и взрывается где-то под желудком… — Ближе к делу, Паркер, я наслышан о твоей пустой болтовне, — прервал Элайджа, и Кай невинно поднял брови вверх, словно удивляясь, как его бесценная болтовня могла быть названа пустой. — Ладно, меня просто неудержимо тянет сюда, — сказал Малакай, делая большой шаг к Элайдже. — Лилит, видимо, приготовила для меня какое-то эксклюзивное заклинание, я не знаю, как она это делает, но я беспрерывно думаю только о ней. Честно, такое «великолепное» проклятье могло бы завоевать мир. Элайджа еще более напрягся и, не отрывая взгляда от Малакая, попросил Хейли разбудить Никлауса и Лилит. В его голове промелькнула безумная мысль. — Как же я рад, что в моей жизни появилась эта уникальная возможность сравнивать себя с собакой, — пробормотал в недовольстве Кай. — Готов завилять хвостом от встречи с ней. «Но ведь маловероятно, что что-то подобное могло случиться… Снова», — пронеслось у Элайджи в мыслях.