Девушка в красном

Жизнь не обязана давать нам то, чего мы ждем. Надо брать то, что она дает, и быть благодарным уже за то,

что это так, а не хуже.

М. Митчелл, «Унесенные ветром».

      Пройдя все белые двери, Элайджа достиг конца коридора, где перед ним возникла красная. Все его страхи и боль были заперты за этой чертовой дверью. Он повернул ручку, и перед ним предстала она — Хейли. Проклятье вампиризма разбудило его истинную природу. Элайджа схватил Хейли за горло, но в следующий момент ее лицо преобразилось и перед ним возникла Татия — его первая любовь, верный друг семьи и первый двойник в роде Петровых. В ее глазах он увидел смертный приговор, прежде чем резко наклонился и впился в ее шею. Долгие годы семья Майклсонов верила, что Эстер убила Татию и использовала ее кровь в рамках заклинания, которое сдерживало у Никлауса ген оборотня. Но правда была иная: именно Элайджа убил Татию. Эстер стерла этот ужасный момент из его памяти и внушила ему мысль, что пока его руки чисты, его совесть тоже чиста.       — Все еще спит, — вошла Эстер в помещение, наблюдая за сыном, который был подвешен на цепях. — Потерян в ужасной правде и мечтах о любви, — произнесла она, обхватив его подбородок. — Я помню тебя маленьким мальчиком. И если бы этот мальчик узнал, каким чудовищем он со временем станет, он прыгнул бы в мои объятия и попросил его спасти. Не выпуская сына, она протянула руку к ножу, который лежал на массивной столешнице.       — Я бы сделала для него что угодно и сделаю это для тебя. Нож прошел вдоль его горла. Она схватила его за волосы и, глядя на шею, которая истекала кровью, произнесла заклинание.       На небесах ярко сверкало солнце, но внезапно темные тучи настигли город, бесцеремонно окутывая его мраком. Из этой пелены вырисовался величественный силуэт — Клаус, стоящий у раковины, тщательно смывающий кровь с рук и лица. Едва мелькнувшего профиля было достаточно для него, чтобы понять, кто находился рядом.       — Похоже, допрос прошел успешно, — подметила Лилит. Он закрутил ручку крана, пару раз отряхнул руки от капель воды и потянулся за полотенцем.        — Оказывается, ведьмы — удивительно нежные создания, — ухмыльнулся он, прежде чем повернуться к ней уже без коварной улыбки на лице. Вся его верхняя одежда была покрыта пятнами крови. — Как я и думал, Элайджа у нашей матери.       — Прекрасно, пошли искать, — сказала Лилит.         — Эстер слишком сильна, ее найти будет непросто, — размышлял вслух Клаус. — Нужно ее выманить, — сказал он, обхватывая ручку двери.       — Стоп, — она остановила дверь рукой. — Куда ты собрался?       — Переодеться, — вскинул брови Никлаус. — Затем отправлюсь искать брата.       — Позволь пойти с тобой, — сказала Лилит, на что в ответ услышала его изнуренный вздох.       — Я знаю, что ты хочешь помочь, но ты не можешь, — сказал Никлаус. — Моя мать коварна, она нападет на тебя, чтобы отвлечь меня, — сказал он, бросив полотенце в раковину. — Я не смогу спасти Элайджу, если буду спасать тебя, правда?       — И бросить тебя на произвол судьбы? — спросила Лилит.       — Да, — ожидаемо, выдал Клаус. — Я не хочу, чтобы кто-то пострадал.       — Тогда что насчет тебя? — спросила Лилит, и в комнате повисло молчание.       — Мне важнее знать, что тебе и Ребекке не грозит опасность, — ответил Никлаус.  Она прикусила губу и отвела взгляд. От досады Лилит захотелось взять то самое полотенце и бросить ему в лицо. Вернув внимание к нему, Лилит дважды моргнула от неожиданного стриптиз-шоу. Клаус снял с себя рубашку, демонстрируя оголенный торс. Непроизвольно ее глаза проследили за каждым его движением, а затем внимательно изучили рельеф его мышц. По ее лицу пробежала россыпь уже знакомых ей крохотных всполохов, показывая, насколько быстро она могла потерять рассудок перед ним.        — Останешься на шоу, Лилит? — спросил Клаус.  Желудок сделал сумасшедшее сальто, когда она осознала, что ее поймали на том, что она его рассматривала. Он подошел к ней, и расширенные зрачки его глаз препарировали ее, затапливая лавой.        — Сперва я должен найти брата, а потом мы можем продолжить. Если ты, конечно, хочешь этого, — произнес Никлаус.  Лилит не успела фыркнуть на его самоуверенность, как из проема двери раздался кашель. Отбросив белокурые волосы назад, она привлекла к себе их внимание.       — Вы снова вместе? — спросила Ребекка, не скрывая улыбки.       — Нет, — ответила Лилит.       — Да, — произнес Клаус одновременно с ней, чем заслужил пылающий взгляд от нее, словно метательные ножи.       — Да? — переспросила Лилит, вскидывая правую бровь вверх.       — Разве нет? — спросил Никлаус, наклоняясь к ее уху. — Разве не ты вчера целовала меня в том здании, а потом в моей машине, в моем доме и в моей комнате? — прошептал он, касаясь губами ее кожи. — Ты представляешь, что могло произойти, если бы я не остановил нас? Клаус выпрямился и посмотрел на Лилит, уловив сбивчивое дыхание, от которого ее грудь начала вздыматься чаще. Его голова медленно склонилась вбок, выдерживая ее бушующий взгляд. Не проронив ни слова, он провел трепетную дорожку пальцами по ее ключице.       — Это все безумно мило, — вздохнула Лилит, неохотно убрав его руку. — Но все, что было вчера, остается вчера. Сегодня новый день, Никлаус, — сказала она, добавив драматизма в голос. Крайне медленно он выгнул брови, словно оттачивал это выражение лица на протяжении сотни лет.        — Что ты этим хочешь сказать? — спросил он, сузив свои зелено-голубые глаза.       — А то, что трепать языком у тебя явно талант, — сказала Лилит, бросив этот камушек в его огород. — Но одного языка недостаточно, поступки-то когда будут? Клаус ничего не ответил, лишь одарил ее пронизывающим взглядом. Сбивать этого гибрида столку было приятно, что случалось редко. Лилит вышла из комнаты, исчезнув за стеной.       — Все же когда-нибудь я ее придушу, — прошептал Клаус. Его угроза моментально растворилась в воздухе, и он вынул черную футболку из ящика комода. — Она бесит меня больше, чем это вообще возможно в принципе, — бубнил он себе под нос. — Но я хочу прожить с ней каждую эту раздражающую минуту.       — Мне одной кажется, что до вампиризма она была более уравновешенной? — спросила Ребекка.  Он натянул футболку на тело, но, увидев этикетку, с рычанием снял ее, повернув правильной стороной.       — Если мой характер — не сахар, то настроение Лилит меняется чаще, чем направление ветра в Чикаго, — сказал Клаус.       — Ну, Ник, твой характер — как кислород: без него невозможно жить, но с тобой становится сложно дышать, — произнесла Ребекка, с насмешливой улыбкой встречая взгляд своего брата.       — Ребекка… — предупреждающим тоном произнес Клаус. На его лице отразилась злость, и она сразу прикусила язык, сдерживая роковые слова, которые угрожали вырваться из ее уст. Никлаус застегнул пряжку ремня на темных джинсах и направился к выходу, но его взгляд случайно упал на обувь сестры.       — Зачем ты надела такие высокие каблуки, находясь дома? А если ты упадешь? — спросил Клаус. — Твой живот уже перевешивает твое тело.       — Забавно видеть, как ты переживаешь, — усмехнулась Ребекка. — Особенно, если твоя забота заключается в том, что мой живот перевесит меня. Словно осознав, что его поведение было несвойственным по отношению к ней, он сунул руки в карманы джинс и отвел взгляд от сестры. Ребекка приблизилась к нему и обняла, на что Клаус вздохнул, а она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку, как во времена их детства.       Спускаясь по лестнице, Лилит погружалась в раздумья о том, как оставить позади прошлое и попросту наслаждаться чувствами к Клаусу. Возможно, должно случиться что-то весомое, чтобы шагнуть вперед, но оно уже произошло: Майя жива, малыш жив и проблемы вампиризма остались позади. Увы, но человеческая природа часто подчиняется методу кнута, а не пряника. Шрамы, оставшиеся после удара, напоминают о прошлых болячках и не дают забыть о боли, не позволяя двигаться дальше. Из мыслей ее выбил шум. Снизу доносилась какая-то возня, звуки голосов, смешанные с ароматом шоколада. Поддавшись то ли неприязни, то ли другим неведомым порывам, Лилит в мгновение ока оказалась возле Хейли. Клыки вырвались из ее десен, и она провела ими вдоль ее шеи. Лилит надавила ими на пульсирующую точку, ощущая каждый удар сердца, каждый ток крови по венам. Реакция Хейли была мгновенной — с силой она оттолкнула Лилит от себя.       — В следующий раз я оставлю тебя без зубов, — рявкнула Хейли. Лилит развела руки в стороны и немного наклонила голову вбок. На ее лице расплылась милая улыбочка. Хейли явно не оценила этот жест, еще бы немного, и из ее ушей пошел бы пар.       — Может быть, следующего раза и не будет, — подмигнула Лилит.       — Чего ты добиваешься? — спросила Хейли.        — Разве это не очевидно? — ответила Лилит. — Если бы Элайджа не привязался к тебе, мы бы не столкнулись с тем, что твои соратники выгнали вампиров из квартала, — продолжала Лилит, параноидально опасаясь, что оборотни в их доме и в городе могут представлять угрозу. — Твои псы и ты были бы уже мертвы.       — Моим «псам» этот город принадлежал не одну сотню лет, — заявила Маршалл, сделав шаг вперед. — Может, все возвращается на свои места? Об этом ты не подумала? — спросила она, на что Лилит прищурилась, расценив ее слова как угрозу.       — Тот тихий голос в моей голове, который я подавляла всякий раз, когда видела тебя... — задумчиво проговорила Лилит. — Все кричит о том, чтобы избавиться от каждой псины в этом городе. Может, стоит уже прислушаться?        — Только тронь моих людей, и я подвешу твою голову в центре города, — ощерилась Хейли, скаля клыки на нее.        — Не искушай меня, волчонок, — прошептала Лилит, улыбка вновь мелькнула на ее лице. — Если быть честной, думаешь, Клаус оценит твои угрозы в мою сторону? Во рту Хейли застряла горсть слов, стремящихся наружу. Она понимала, что Клаус вряд ли будет на ее стороне, а сам Элайджа скорее всего будет делать то, что скажет его брат. Сейчас, в этот момент угрозы, она почувствовала себя, как одинокая роза, брошенная на лавку. Но Маршалл улыбнулась, надеясь, что ее сердце не выпрыгнет наружу через огромную невидимую дыру, и молча развернулась.       — А я думала, королевы не убегают, — сказала Лилит, глядя ей в спину. С хлопком входной двери Лилит почувствовала гадкое ощущение внутри себя. Ее поведение было нехарактерным для нее, но она знала наверняка: если Хейли представит угрозу для Майклсонов, она окажется готовой запятнать свои руки.       — И это все? Драки не будет? — спросил Кай, обмакивая палец в кондитерскую глазурь. — Я был готов поставить десять баксов, что мой щенок победит, — прошептал он, слизнув глазурь.  Лилит повернула голову к нему, словно не совсем понимая, ослышалась ли она. Малакай взял еще теплый кексик и отведал его. Огромная ухмылка до ушей украсила его лицо, когда он понял, что вторая попытка увенчалась успехом. Теперь он размышлял о том, как запатентовать свои шоколадные кексы с кровью.       — Да? — произнесла Лилит в трубку телефона.       — Удалось продвинуться в том, чтобы отвязать жизнь Елены от моей? — послышался усталый голос Бонни.       — Я работаю над этим, — ответила Лилит, чувствуя себя отвратительно от того, что не было никаких зацепок, как и гримуара.       — Эй! Дай передать привет! —прошептал Кай, оказавшись за спиной Лилит. Она резко обернулась и попыталась строгим взглядом утихомирить его, словно непослушного ребенка.       — Лилит… — настороженно произнесла Бонни. — Скажи, что это был не Кай Паркер, — попросила она, и Лилит выдохнула весь воздух из легких. — Он же мертв, верно?       — Конечно мертв, зачем ты вообще об этом спросила? — возразила Лилит. Она бросила взгляд на Кая, которого была готова запихнуть в духовку вместе с новыми партиями кексов.       — Господи, он жив! — воскликнула Бонни, и Лилит зажмурила глаза от такой резкой смены тона. — Значит, он может разорвать связь?!       — У нас возникли некоторые осложнения, но все под контролем, поверь, — сказала Лилит.       — Говорит осложнение, — добавил Кай, снова оказавшись за спиной Лилит. — Я не знаю, как разорвать эту связь. Вот так вот. Лилит взмахнула рукой вверх и оттолкнула Паркера к кухонной гарнитуре. Тот склонил голову, поблагодарив ее, ведь самое время было доставать из духовки кексы.       — Лилит… Деймон высушил себя и лег рядом с Еленой, — сказала Бонни. — Решил, что без нее не может жить. Оглушительные слова прошлись по ее ушам, и ей вдруг стало не по себе. Казалось, что сама земля раскрылась, раздвигая тектонические плиты.       — Мне так жаааль Деймона, — надул губки Кай. Первое правило в его новой жизни было «уметь держать язык за зубами». И оно было чрезвычайно эффективным, если использовать его. — Но всего этого не случилось бы, если бы меня не бросили в тот мир, — не унимался он, не замечая, как лицо Лилит исказилось от переполнявшей ее злобы. В один миг холодные пальцы обхватили его горло, отрывая от земли.       — А это че еще… Ы-ы-ы… За нахрен? — прохрипел Кай, глядя на ее спыхнувшие янтарные глаза.       — Знаешь, я уже не злюсь на тебя по поводу того, что ты сделал, — сказала Лилит, играя желваками на скулах. — Я киплю от ярости.        — Да ладно, — с трудом глотал воздух Паркер. — Деймон — галимый друг, как Бонни и Елена. Они однажды отвернулись от тебя. Все заслуженно, — добавил он. Его ноги беспомощно болтались в воздухе, пытаясь найти опору.       — Да ладно, Малакай, — в том же тоне ответила Лилит. — Понятие дружбы для тебя чуждо. Для тебя даже семейные узы и любящие родители — неведомо.        — Последнее было особенно обидно, — прошептал Кай.       — Ты знаешь, что мне нужно от тебя, поэтому ты еще жив, — произнесла Лилит. Увидев, как его лицо посинело, она разжала пальцы на его шее, и он оказался на земле, ловя воздух ртом. — А пока я найду утешение в ожидании момента, когда смогу разорвать тебя на кусочки.       — И теперь скажи мне, — выдохнул Малакай. — Что я должен был сделать, если меня заперли там, где я провел восемнадцать лет? Погладить Бонни по головке?       — Это уже не моя головная боль, — ответила Лилит. — За мной. Кайю хотелось набить ей рот землей, надрезать голосовые связки, но вместо этого послушно последовал за ней. Он совсем не так представлял свою нынешнюю жизнь. Вырвавшись из тюремных объятий, он мечтал о настоящей вампирской жизни в стиле голливудских блокбастеров. В его фантазиях мелькали мгновения, когда он загрузит в интернет селфи, сопровождаемое хэштегами #КайОсвобожден #КлыкастыйКай, после чего направиться в кинотеатр «Дракула Марафон», чтобы пересмотреть все классические ужасы. Он даже представлял, как открывает свою пекарню «Вампирский Рулет», где он бы лично готовил вампирские десерты. Представьте: «Пирожные с Кровавым Глазом» и «Вампирский Круассан». Но свобода, казавшаяся сладкой, становилась чем-то вроде выстоявшегося теста на фруктовых пирогах.       Стоило переступить порог, как все внимание сразу переключилось на них. Марсель уселся на диван в ожидании разговора о местонахождении Элайджи. Несмотря на обиду на семью Майклсонов, в его душе все еще теплилось беспокойство за них.       — Прошли сутки, — начала Лилит. — С того момента, как гримуар должен был оказаться в моих руках.       — Его нет, потому что я не знаю, где Давина, — ответил Марсель. Он был удивлен поведением Лилит. Они не оговаривали сроки, когда он должен был вернуть гримуар, и идея, что у него были всего сутки, казалась весьма смехотворной.       — Она ведь тебе так дорога, как ты утверждаешь? — спросила Лилит. — Тогда почему в день, когда был Майкл, ты не упомянул о гримуаре? — продолжила она. — Я знаю, что ты разговаривал с ней, предостерегая ее о плате за содеянное. Клаус не прощает предательства, она за свое заплатит, а я внесу свою ленту. Марсель резко встал с дивана, его вампиры, словно муравьи, теснились вокруг своего лидера. Он был готов выполнить все указания Клауса, лишь бы спасти Давину, но перед ним теперь стояла и Лилит.       — У нас был уговор, — сказал Марсель, исподлобья глядя на нее.       — Именно! — прорычала Лилит. — Гримуар все еще не у меня в руках! Ярость — кислота, разъедающая душу, пробуждающая темные уголки и освобождающая демонов на цепи. Лилит отлично ощущала это, ведь уже не раз ступала в эту яму. Она пыталась медленно и размеренно дышать. Но, как же сильно ей хотелось удушить всех плющом, вьющимся по водосточной трубе. Вдох-выдох. Но все это не принадлежало ей. Это была язва, чужеродная опухоль на ее сущности, которую следовало держать в тисках и устоять перед ее искушением.       — Я имею предостаточно способов заставить тебя поспешить, — сказала Лилит. — Эти методы довольно неприятны, так что не заставляй меня прибегать к ним. Такой поворот событий явно не понравился бывшему правителю Нового Орлеана. Несколько месяцев назад он был самопровозглашенным королем, но затем пришли Майклсоны, уничтожившие не только его империю, но и всю гармонию и слаженную структуру города. Ощущение быть пешкой на чужой доске было неприятным, особенно для того, кто заслуживал большего. Угрозы Лилит не понравились не только Марселю. Кай засиял, как начищенный алюминиевый тазик, когда один из вампиров рванул вперед, но вмиг потух, когда Лилит схватила парня за горло.       — Типичный вампир, — произнесла Лилит. Паркер фыркнул, как перчаточный кот, обиженно скрестив руки на груди. — Всегда недооценивающий противника.       — Отпусти его, — мягко попросил Марсель, поднимая руки в жесте смирения.  Лилит пыталась сдержаться, но внезапно ею овладела мысль: а что, если постоянно уступать — это не путь к серьезному восприятию? И в следующий момент ее клыки погрузились в шею молодого вампира. Марсель сжал губы, чувствуя себя вновь беспомощным, вынужденным просто наблюдать. Вампир упал на колени, дотронувшись до укуса, который не заживал.       — Ну, я просто взглянула на часы, и они, надо же такому случиться, показали ровно половина-злобно-стервозного. Вот я и подумала, что тебе и твоим товарищам стоит объяснить, что случится, если они не будут серьезно относиться ко мне, — сказала Лилит. — Малакай, найди колбочку с кровью Клауса. Марсель почувствовал холод, словно тысячи стальных снежинок вонзились в его тело. Когда Паркер принялся за поиски, он с остальными вампирами закрыл ему путь к последнему шкафу.        — Марселиус… Как ты меня остановишь? — спросила Лилит, давая этому вопросу повиснуть в воздухе. — Я могу устроить здесь бойню, и даже той крови, что у тебя осталась, не хватит, чтобы спасти всех. Понимая, что она была права и рисковать своими подопечными того не стоило, Марсель приказал своим людям отойти. Кай изобразил польщение, обнаружив баночку с кровью. Открыв колбочку, он тонкой струей вылил содержимое на пол.       — У него есть двадцать четыре часа, как и у тебя, — объявила Лилит, глядя на вампира. — Верни мне гримуар, и я излечу его от укуса.       Выкопав глубокую яму, Клаус извлек из карибского дуба гроб. Лучи солнца, словно золотые нити, падали на надгробие, раскрывая надпись «Эстер, наша любимая мать». С канистрой бензина в руке, он услышал осуждающий щебет птиц.       — Ты видишь это, мама? — спросил Никлаус, выливая жидкость на крышку гроба. — Осквернить тело — лучший способ сказать «ненавижу тебя».       — Никлаус, — послышался голос сзади, и, обернувшись, он увидел перед собой свою мать.       — Где Элайджа, Эстер? — спросил он. Она хмыкнула, когда сын назвал ее по имени.        — Сейчас он занят, — ответила она, приближаясь. — Я помогаю ему найти свой путь, но не беспокойся, я верну его тебе. Взамен прошу лишь выслушать меня.       — Думаешь, я стану слушать твою лживую проповедь? — отвернулся Клаус. Под его глазами выступили выпуклые вены. — Советую вернуть мне брата, пока я не разозлился.       — Столько ненависти, — прошептала Эстер. — Как тяжело, что мой любимый сын стал таким…       — Твоя любовь — проклятие, твои чувства — фальшь. Правда в том, что ты не лучше Майкла, — сказал Клаус. — Похоже, ты, как и он, выкарабкалась из могилы лишь для того, чтобы погубить своих детей… — заявил он, но вдруг заметил, как стремительно выражение лица матери сменилось. — Оу, ты не знала, да? — усмехнулся Никлаус. — Уничтожитель возродился. Его вернула ведьма Давина, чтобы убить меня. Наверняка Кол тебе это рассказал, или маменькин верный подхалим не настолько уж верен? Эстер пропустила едкий комментарий и судорожно начала размышлять. Когда-то она дала себе обещание стать могущественной ведьмой, и, если потребуется, в этот раз она уничтожит Майкла собственными руками, чтобы спасти детей.        — Тысячу лет назад в порыве неудержимого гнева твои пальцы стиснули мою шею и сжимали ее, пока я не умерла, — произнесла Эстер, взгляд ее упал на вырытую яму. — Ты помнишь, почему?       — Дай мне подумать… — издав смешок, Клаус сложил руки за спиной. — Ты сделала из нас чудовищ. Прокляла меня, скрыла мою истинную природу и солгала о моем отце.        — И это важнее всего, — подчеркнула Эстер. — Ты лишил меня жизни, потому что я не дала тебе узнать об отце.        — Моя ненависть уходит так глубоко, что я не знаю, где ее корни, — сказал Клаус. — Может быть, мне ненавистно то, что я плод распутства потаскухи?  Усмехнувшись, он в ответ получил пощечину от матери.       — Следи за языком, советую не забывать, что ты все еще мой сын, — строгим тоном отрезала Эстер, начав поучительно тыкать пальцем в его сторону. Клаус, проследив за этим движением, вновь направил взгляд на нее. Внутри него загоралось желание засунуть тот же палец ей в горло. — Не раз я сожалела о той любви, которую подарила твоему отцу, но ты не знаешь истину о том, как эта любовь родилась, — начала она, на что он издал пренебрежительный вздох. — О событиях, когда чума отняла у нас с Майклом нашего первенца — Фрею. Тяжесть утраты ребенка не поддается описанию… Ты и сам это знаешь.  Организм Клауса хотел среагировать: сглотнуть, помяться на месте, нервно взъерошить волосы, но он подавил это ощущение, чтобы не выдать себя.       — Когда Фрея погибла, Майкл был безутешен. Из-за его горя нам пришлось собрать свои вещи и отправиться за море, — рассказывала Эстер. — Постепенно его отчаяние разлучило нас, и тогда я впервые встретила его. Твоего отца, — она взглянула на своего сына, увидев в его глазах заинтересованность, хоть он и пытался это скрыть. — Я еще не встречала такого мужчину. Сильного, но мудрого и любимого его людьми. Поскольку Майкл предпочел горе и стал отдаляться от меня, — тяжело вздохнула она, обращая взгляд на ветви деревьев. — Меня начало тянуть к другому.       — Оставь эту грязную историю о моем рождении, — прервал ее Клаус, вызывая в ней недовольство.       — Я лишь говорю правду, — ответила она.       — Тогда скажи мне, — приблизился он к матери. — Почему он бросил своего сына? Почему позволил растить тому, кому я ненавистен? Почему не забрал меня и не растил как волка? Или он так же стыдился меня, как и ты?       — Нет, — качнула головой Эстер, стремясь опровергнуть сомнения сына. — Он любил тебя. На его пути преградой была я. Если бы Майкл узнал о моей измене… В ярости он мог бы погубить нас всех! У меня не было выбора, — прошептала она, но не увидела понимания в его глазах. — Когда я узнала, что беременна, я вернулась к Майклу и сказала ему, что ношу его ребенка, — на миг Эстер поникла, но тут же приподняла голову. — Он не был в восторге, но и не заподозрил ничего. Когда ты появился на свет, он как будто ожил, — сказала она, встретив взгляд сына. — У нас были Кол, Ребекка, Хенрик. Благодаря тебе мы снова стали семьей. Хорошо… Где-то глубоко это коснулось его, но все же этого было недостаточно.       — Чтобы сберечь эту тайну, я не позволила тебе жить с твоим отцом, но я могу искупить свою вину, — сказала Эстер. В этот раз дорогая спятившая мамочка переплюнула саму себя  — она в очередной раз хотела «исправить» своих детей, уверенная, что действовала им на благо.        — Кола и Финна я поместила в тела ведьм, — разъясняла Эстер. — А тебя я помещу в тело оборотня, — доложила она, и он пошатнулся. — Ты сможешь прожить всю жизнь тем, кем всегда должен был быть. Клаус надавил пальцами на глаза. Опять одно и то же. Он покачал головой, закипая. Не понимая, почему мать думала, что определенно лучше него разбиралась в его жизни.       — С чего ты взяла, что я на такое соглашусь?! — воскликнул он. — Скажи, где Элайджа, или я убью тебя. В этом теле или в другом, я буду убивать тебя до конца времен.  Эстер протяжно выдохнула, выпуская воздух порциями, а затем взглянула на часы на своем запястье. Несмотря на то что солнце уже касалось вершин деревьев и свет становился тусклым, она была довольна, что смогла задержать своего сына и сказать все, что задумала.       — Ты хотел вернуть брата, — сказала Эстер. — Он спит, скованный в склепе Лафаер. — поведала она ему. — Я сняла заклятие, скрывающее его. Можешь забрать его домой. Пробудившись, он примет решение.       Клаус мгновенно двинулся вперед, но, пройдя несколько кварталов, он заметил группу оборотней, нападающих на одного. Он скрутил шею одному из них и, когда тело рухнуло перед ним, обнаружил того, кого абсолютно не ожидал увидеть. Сердце сделало кульбит, и холод пронзил тело, не давая пошевелиться. Перед ним была... Галлюцинация. Никак иначе…       — Ты… — прошептал он.       — Никлаус, — прошептал следом мужчина, ощутив, как теснило его грудь при виде сына.       — Нет, ты не настоящий! — отрицал Клаус, прикрывая глаза и запрокидывая голову назад, потому что не хотел смотреть на это. — Ты призрак, созданный Эстер, не более, — бросил он. — Мать! — прокричал Клаус. — Прекрати этот спектакль, я знаю, что это лишь подделка.       — Взгляни на меня, Никлаус, — молвил его отец. — Я из плоти и крови. Твоей плоти и крови.       — Ты был мертв тысячу лет, — разъярился Клаус.        — Все это время я был на другой стороне, видел, как вокруг тебя гибнет мир, — старался объяснить Ансель своему сыну. — Несколько месяцев назад я пробудился в землях волков, подобных мне. Никлауса затапливало гадливое ощущение обманутости.       — Нет, нет, нет, — отверг он снова, стуча пальцем по виску. — Ты всего лишь в моих мыслях! Ты иллюзия, которую мать пытается внушить мне, чтобы я пошел на сделку.        — Я не подчиняюсь Эстер, — опроверг Ансель. — Я ничего не знаю о какой-либо сделке, но знаю, что ты мой сын. Он попытался прикоснуться к сыну, но тот не позволил ему этого.       — Даже если все сказанное —правда, — произнес Клаус. Взгляд его упал на татуировку, что была на руке отца. — Ты для меня никто. Можешь возвращаться обратно в Ад.       Ночная темень облепляла исполинские стволы деревьев, которые царапали верхушками затянутое мраком небо. Кай сидел перед камином, щедро пополняя огонь дровами, когда из колонки прозвучала знакомая ему мелодия.       — Here we are now, entertain us. I feel stupid and contagious… — вполне достойно пропел Паркер.       — Заткнись, Малакай, и радио выключи, — вмешалась Лилит. Он драматично вздохнул, откинув голову назад.        — Боже… Сначала тюремный мир, а теперь я застрял с тобой. Не обижайся, но ты, Лилит, довольно скучная, — зевнул он, выключая радио.       — Занимайся книгами, как я тебе велела, — бормотала она, пока ее глаза скользили по страницам в поисках подсказки.       — Оооо, — протянул Кай. — Это просто комично! Я думал, ты уже поняла, дорогая племянница, что в этих книгах ничего нет! Это бессмысленно!       — Значит, думай! — отрезала Лилит. — Ведь как-то ты до заклинания додумался!       — А я и думаю! — возмутился Паркер.       — Смотри не надорвись... — буркнула она, отодвигая книгу от себя.       — Острым языком можно перерезать себе глотку, — заявил Кай. Было ясно, что он понимал все последствия, но без огня под задницей ему было невесело.       — Советую подкладывать лаванду под подушку, — посоветовала Лилит. — Отлично помогает таким заносчивым придуркам. И я тут торчу не для светской беседы с социопатом. Садись. Паркер залпом осушил жестяную банку с газировкой так, словно шипучая жидкость была противоядием от Лилит. В это время она не прекращала диктовать ему свои указания, пока в комнате не установилась полная тишина, и в ее глазах вспыхнуло прошлое, словно светлая вспышка: Он покосился через плечо и увидел, как она нацелилась на него брызгалкой.       — Ни с места, — предупредила Лилит.        — Разве честно стрелять в безоружного? — возмутился Деймон. Ему пришлось вскинуть руки в шутливом жесте, но почти сразу же в спину прилетела струя воды.       — Во мне нет ни капельки чести, — улыбнулась Лилит.        — Дай мне! Я тоже хочу, — прогоготал Деймон. Он ловко уклонялся несколько раз, прежде чем выхватить у нее водяной пистолет и направить струю прямо ей в лицо. Смех разразился в воздухе, пока вода брызгала по всем уголкам дома, как конфетти.  Лилит тревожно сминала губы, глаза ее блуждали, а зрачки метались из стороны в сторону, пытаясь найти выход из заклинания Кая. Соленая влага скопилась на кайме нижнего века, готовая упасть вниз. Под вечер Лилит почувствовала себя, как выжатый лимон. Беспокойство о Деймоне, переживания Стефана, Бонни, которая, подобно ей, ощущала свою беспомощность. Что уж говорить о Кэролайн? Она оказалась втянута в интересное положение. Когда Джозетт умирала, клан Близнецов перенес ее детей в нее, подобно тому, как Кай поступил с Лилит и Ребеккой в свое время. Все это лишний раз давило на нее, заставляя чувствовать свою сопричастность к произошедшему. Спустя полчаса Кай буркнул и захлопнул книгу. Как и ожидалось, никаких зацепок не было. Он уже был готов предъявить ей упрек, как заметил, что она заснула.       — О-х-е-р-е-т-ь… Я тут перелистываю книгу в третий раз, а она спит, — возмутился он. В нем горела жажда во что бы то ни стало скрутить ее внутренности. К сожалению, навредить ей он не мог. Но Лилит многое ему не запрещала, и это было ошибкой с ее стороны, ведь в его больной голове созрел план. Паркер захотел покопаться в ее голове, чтобы найти возможный способ разрушить их связь. Он был убежден, что Лилит что-то знала. Действовать нужно было быстро, пока она не смекнула, что он копошится в ее памяти. Кай медленно протянул руку и коснулся Лилит. Ничто не приносило ему большего удовольствия, чем проникнуть в чужие воспоминания. Как в перемотанном режиме, он прокручивал то, что ему не представляло интереса, но в следующий момент что-то пошло не так. Кай больше не мог просматривать ее воспоминания, словно Лилит взяла под контроль это действие. Подобно тому, как оставаясь во сне, мы способны контролировать свои сновидения. Ураган ужасных событий просто снес ему голову. Все, через что она прошла, пролетело перед его глазами. Но. Темные полосы воспоминаний уступили место светлым, и перед ним предстали счастливые моменты ее жизни. Паркер увидел людей, ставших для Лилит семьей. Эти подобные сцены были ему знакомы из его собственного раннего детства. Однако, после потеряв это, он издалека наблюдал за жизнью соседских семей, мечтая о том, чтобы быть любимым ребенком. Все ее чувства перекочевали в него, и ему стало дурно. Кай отдернул руку. Голова кружилась так, словно он резко соскочил с бешено вращающейся карусели. Его пальцы коснулись висков, и он поморщился, словно от головной боли. Что-то в ней задело его струны. И ему это не нравилось.        — Чеееерт, — процедил Кай. Его раскат грома вырвал Лилит из сна.       — Что случилось? — спросила она. И, взглянув на нее, Кай был готов продать душу дьяволу, лишь бы избавиться от ее воспоминаний и перестать сочувствовать ей.        — Сам не знаю… Все это время мне хотелось придушить одну девчонку, а потом закопать где-нибудь за беседкой, но теперь… Мне ее жаль? — ответил Кай. Лилит постаралась не вникать в выпадки Кая. Иногда он говорил несусветный бред, и разбираться в его словах означало выслушивать его несмолкаемую болтавню. Она кинула взгляд на книги по магии. Ей оставалось лишь сидеть, сложа руки, и надеяться на то, что поможет гримуар.       — Агрх, не смотри на книги так, словно я отобрал у тебя щенка и отдал цыганам, — сказал Кай, тихо вскрикнув. — Я не виноват в этом! Бонни меня вынудила! И уж прости меня, но поговорим по душам… Я…       — Для этого надо иметь душу, — перебила его Лилит, и Кай почувствовал, как по щекам поползло знакомое чувство ненависти к этой персоне.       — Ох, так легче, — прикрыл глаза он, блаженно выдыхая. — Я снова чувствую себя собой.       — Что ж, Малакай, — начала Лилит. — Раз нет никаких результатов, направим силы в другую сторону, — сказала она. — Обучи меня. Ты провел многие годы взаперти, знаешь большое количество заклинаний, покажи мне их.        — Конечно, будто у меня есть право выбора, — сказал он, разводя руки в стороны.       — Это не приказ, а просьба, — пояснила она. — Мне нужно больше знаний и опыта, чтобы защитить дорогих мне людей. На его груди потяжелело. Паркер отвернулся, сделал вид, что устроился поудобнее на полу, но на деле стремился уйти от вспыхнувшего сочувствия и понимания к ней.  «Подумай о том, как разорвешь эту связь и сломаешь ей пару костей. Скафоид, трапеция, капитель...» — подумал он.  Лилит поднесла руку к его лицу и пару раз щелкнула пальцами.        — Сделай лицо попроще, — сказала она.       — В смысле сделать лицо попроще?! — возмутился Кай и приставил указательный палец к своей физиономии. — У меня только одно, вот это недовольное! Он молчал какое-то время, смотря сначала на нее, а потом нервно провел руками по своему лицу. Попытка собраться и остановить навязчивое сочувствие оказалась провальной.       — Дай мне руку, — попросил он.        — Зачем? — с подозрением спросила его Лилит.        — Как бы я ни желал нанести тебе вред, я не могу это сделать. Ты ведь мне приказала! Поэтому давай свою чертову руку, — раздраженно вздохнул Кай. Она неуверенно покосилась на него, прежде чем протянуть ему руку. К ее удивлению, он, закрыв глаза, передал знание нескольких заклинаний. — Для начала хватит, тебе надо применить это на практике.       — Fes Matos Tribum, Nas Ex Veras, Estas Sue Sastanance, Trasum Viso. Mastenas Quisa, Nas Metam, — произнесла заклинание Лилит, после чего возле себя обнаружила свою астральную проекцию.       — Вау, — удивился Паркер. — Как я рад, что ты не такая уж и балда.       — Прости что? — спросила Лилит.       — Так и быть, прощаю, — одобрительно кивнул он. — А это что? Новый тренд в магии? — спросил он, указывая на ее проекцию. — Шестое колесо в карете, пальцы на все случаи жизни? — добавил с ухмылкой Кай, рассматривая на проекции руку из шести пальцев.        — Чтобы тебя было легче придушить, — буркнула Лилит.        — Что? — Кай поднес руку к уху. — Что ты там сказала? Не слышу тебя! Никто тебя не слышит!       — Иди к черту, — прогремела она.       — Не могу. Сатана выдал запретительный ордер, — ответил он, сложив руки на груди. От негодования ее прошибло током. Лилит открывала рот, собираясь высказать ему все, что думала, но не произнесла ни слова. Кай нервно постукивал пальцами по бицепсу, желая побыстрее убраться отсюда, как заметил, что искоса на них смотрела Хейли.        — Можем поговорить? — произнесла Хейли, дождавшись момента, когда их разговор утих. — Наедине. Тень лукавства и злобы скользнула по лицу Лилит, когда она зловеще улыбнулась, поворачивая голову к Хейли.       — Ладно, — сделала показательный вздох Хейли, понимая, что ей предстоит разговаривать в присутствии Кая. — Мне нужна помощь ведьмы. К сожалению, только к тебе могу обратиться.       — О, вижу, ситуация серьезная, если ты обратилась ко мне, — усмехнулась Лилит. — Но попробуй попросить о помощи по-другому, дорогая.        — В ту ночь Оливера забрали вместе с Элайджей. Ведьмы наложили на него клеймо за предательство, к двенадцати ночи он умрет, — оповестила Хейли. — Если не поможешь, его смерть будет на тебе.        — О, как жаль... Кай перевел взгляд на Лилит, когда та расхохоталась. Ему больше нравилась эта ее сторона. Обычная Лилит, похожая на саму себя, не вызывала у него ненависти, а неожиданная просьба помочь вместо привычного приказа вовсе сбила его с толку.       — Одним волком меньше, — небрежно пожала плечами Лилит.       — Ты тоже волк, — напомнила ей Хейли. — Разве ты не хочешь помочь своим? Да, она оборотень, но долгое время она испытывала неприязнь к этой стороне своей природы. Даже после того, как она приняла свою истинную сущность, она так и не почувствовала себя полноценным волком. Она никогда не входила в стаю, не знала, что значило ощутить ту внутреннюю связь, которую оборотни испытывали, находясь вместе. Даже сами оборотни избегали ее из-за вампирской сущности внутри нее. А, как давно известно, вампиры и оборотни веками вели войны друг с другом. Поэтому ей было все равно на волка, которого она видела один раз в жизни.         — Пожалуйста, — добавила Хейли. Она буквально выплюнула эти слова, которые прозвучали в ее устах скорее как «черт», чем как просьба.       — Ты меня умоляешь? — насмешливо спросила Лилит. — Занимательная картина.  И Хейли, казалось, ощущала, как земля под ее ногами уходила. Унижаться перед Лилит — не то, чего она ожидала. Она резко развернулась и направилась к выходу, решив, что попытка попросить о помощи оказалась напрасной.       — О-о-ого, — Лилит перегнула палку в излишнем выражении, и Кай чуть не улыбнулся, улавливая намек на их схожесть. Когда она уже касалась бездны, ее речь и поведение приобретали оттенок его собственного стиля. — Оказывается, гордость важнее, чем твоя ста-а-ая, — саркастически произнесла Лилит, встав с пола и подойдя к Маршалл. — Все ведьмы Нового Орлеана работают на Эстер, но не беспокойся, я не такая гордая, как ты, — она приблизила свое лицо к ней, пока та буквально плавила ее взглядом. — Помни, я держу тебя на коротком поводке. Если ты что-то натворишь, я не только не спасу Оливера, но и устрою ему дополнительные трудности, — сказала она. Взмахнув своим носом, Лилит намеренно коснулась кончика ее носа. Резко отпрянув, Хейли раздраженно проследила, как Лилит, хохоча, распахивала входную дверь. В ее глазах мерцало желание прихлопнуть ее дверью, как насекомое.       Через пару минут в дом явился Клаус, придерживая своего брата. С Лилит он разминулся. Элайджа был уложен в свою постель. В его разуме проходили кошмары, в которых он, будучи ребенком, сталкивался с монстром из-за красной двери — самим собой. Клаус попытался пробудить его, проникнуть в его разум, но мать установила барьер. Тут он обнаружил сыпь на шее брата, которая напомнила ему момент из детства. Тогда Майкл, возвращаясь с битвы, был более буйным, чем обычно, и Эстер использовала лепестки редкой орхидеи «Медок», чтобы усыпить его. Так она исцеляла его душу и пробуждала с помощью корней того же растения. Раз его мать проделала то же самое с его братом… Это означало, что орхидея должна была расти на болотах.        По вытоптанным тропинкам, где ветви деревьев высоко вздымались в ночное небо, он почувствовал, что кто-то следовал за ним. В следующий момент Клаус прижал своего преследователя к стволу ближайшего дерева.       — Не преследуй меня, — произнес Никлаус. — Я не пойду на сделку с Эстер и не собираюсь становиться смертным. Не мог бы ты свалить? — добавил он, отстраняясь. — Я должен помочь настоящей семье.       — Тебе нужна орхидея «Медок», — проговорил Ансель.       — А ты откуда знаешь?! — спросил Никлаус.       — Я видел, как ты несешь Элайджу, — ответил Ансель. — Помнишь, как твоя мать усыпляла Майкла? Кто приносил ей цветы? Без моей помощи ты будешь искать их вечно.       — Мать вернула тебя из мертвых, — сощурил глаза Клаус. — Стратегический расчет подсказывает, что не ради того, чтобы ты с сыном на природу сходил. Фыркнув напоследок, он уверенно направился на поиски, оставляя отца позади.       — Можешь уходить от меня из упрямства, — сказал Ансель. — Но я советую пойти на запад, — заявил он. Взглянув в ту сторону, куда собирался отправиться, Клаус не был уверен, стоило ли полагаться на отца, но у него не было другого выбора.       Щербатая луна, мигая за вершинами деревьев, распространила голубой зернистый свет на две фигуры.       — Эстер запретила с тобой видеться, но, зная, что проклятие однажды пробудиться... Тебе должен был понадобиться настоящий отец, — произнес Ансель. И, хотя Клаус не имел ясного маршрута, он все равно шагал впереди отца. — Но когда это случилось, Майкл нашел меня первым.       — Что ж, боюсь, со своими заявлениями ты слегка опоздал, — ответил Клаус.       — Все шутишь, — подошел он к нему. — Но я знаю, что внутри тебя — пустота. Я следил за тобой веками, — сказал Ансель, глядя в зелено-голубые глаза сына, унаследованные от него. — Ты путешествовал по всему свету, видел, как воздвигаются монументы, вдохновлялся выдающимися людьми своего времени, но не находил покоя, — продолжил он. — Хоть какое-то счастье на мгновение ты находил в простых вещах, — мягко улыбнулся Ансель, вспоминая. — Когда забирался на Гималаи, когда ухаживал за лошадьми, когда рассказывал тому парню о Шекспире.  Казалось, что кто-то поджигал кончики ушей Никлауса. Хотелось бы провалиться под землю, пронзить планету и уйти подальше от этого взгляда. Потому что во взгляде Майкла никогда не было такой доброты, сочувствия и боли, как в глазах Анселя.       — Хватит, — произнес Клаус.       — Я видел, как ты рисовал, как вырезал деревянные игрушки для своей нерожденной дочери...       — Я сказал хватит! — рявкнул Клаус. — Ты следил за мной тысячу лет, ты отворачивался, когда я вырезал деревни? Когда я питался тысячами невинных? — спросил он, ткнув в воздухе пальцем в непроницаемое лицо отца. — Будем честны, я люблю поиграть с едой. Ну, гордишься ли ты мной, отец? Сердце Анселя колотилось в груди, словно отбойный молоток. Он почувствовал, как слова растаяли на его языке, точно сливочное масло, таящее под солнцем. Следующие минуты поисков прошли в молчании. Найдя цветы, Ансель развел костер, превращая корни в однородную субстанцию.       — Не видел, чтобы так использовали клинок, — произнес Клаус, внимательно следя, как его отец искусно вырезал корни цветов.       — Майкл научил тебя убивать, но ты был создан творить, — сказал Ансель. — Прими свою сущность, и новые силы раскроются перед тобой.       — Ты думаешь, что мне стоит поддаться предложению матери? Пожертвовать вампиризмом и что потом? Стать флористом? — усмехнулся Никлаус.       — Ты ничем не жертвуешь, становясь волком. Ты будешь королем целого вида, — убеждал Ансель. — Обретешь покой и станешь прекрасным отцом.       — Я больше не отец, — искусно врал Клаус.       — В животной форме наши чувства обостряются, — сказал Ансель, завершая процесс с приготовлением. Он перелил готовую смесь в стеклянную баночку. — Когда ты был ребенком, после каждого полнолуния я просыпался в твоей деревне. В ночи меня тянуло к тебе, — пояснял он. — С тех пор, как я вернулся, после каждого превращения я просыпаюсь все ближе к твоему дому. Ансель взглянул на сына. Хоть в голове Клауса бушевало множество чувств и эмоций, было глупо отрицать, что он абсолютно ничего не чувствовал к своему отцу.       — Я могу распознать зов своей крови, — сказал Ансель. — Я знаю, что твое дитя еще живо. И тут земля вдруг задрожала под ногами, а по телу пошли вибрации.        — Недавно я встретил волка. С рассветом мы проснулись в одном и том же месте, рядом с твоим домом, — сообщил Ансель. — Как и меня, его тянет зов крови. Мне известно, что в твоем доме обитают волки. Хейли и мать твоего ребенка. Вместо воздуха, вырывающегося с шумом из его груди, легкие наполнились чем-то тяжелым и ледяным. Клаус только сейчас осознал, что в доме было два сифона, способных, вероятно, устранить следы на шее его брата. Рукой он провел по лицу, словно острием ножа прокладывая путь по извилинам оголенного мозга.       — Ансель, твое предложение крайне заманчиво, — сказал Клаус, поднимаясь с бревна. — Никогда раньше родитель не тянул мне руку помощи, — добавил он, глядя на баночку. — Наверное, я был бы рад быть твоим сыном… Но для меня был избран иной путь. Из-за этого я тысячу лет был сыном Майкла — недоверчивым, мстительным и достаточно сильным, чтобы защитить свою дочь.       — Я хочу помогать оберегать твою дочь, — сказал Ансель, искренне смотря на сына. Он положил руку на его плечо, и Клаус с тяжелым вдохом положил свою поверх его.       — Я верю тебе, но Эстер уродует любовь, — проговорил Клаус. — Она воспользуется твоими благими намерениями и с помощью тебя доберется до моей дочери.  Никлаус сжал руку отца, впитывая этот момент. А после отвернулся и, словно готовясь погрузиться под воду, медленно вздохнул, зная, что вынырнет не скоро.       — Ты пришел спасать меня слишком поздно, — отрезал Клаус. — Я не допущу такой же ошибки с ней. Ансель проследил взглядом, как сын обхватил рукоятку его клинка. Даже мысль о том, что сын может пойти на это, наполняла его тело страхом.       — Нет, — сказал Ансель. — Я тебя знаю, ты не способен на такое.       — И вот ты впервые солгал мне, — сказал Никлаус. Он стиснул зубы, закрыл глаза и зажмурился настолько крепко, что становилось плохо. В следующее мгновение он резким движением пронзил грудь отца клинком. Картина вокруг начала плыть, а ком подступил к горлу. Ноги Анселя подкосились, и Клаус подхватил его, крепко сжимая в своих объятиях. Он почувствовал влагу сначала в уголке глаз, а потом на скуле. Никлаусу нужно было вытереть эту слабость с лица и отпустить отца.        Ворвавшись в спальню брата, он подошел к нему, охваченный любопытство. Возможно ли было снять заклинание, имея способности сифона? Скорее всего да. Тем не менее, Никлаус уже знал: в доме присутствовал только Малакай и медлить с бесплодными уговорами не имело смысла. Элайджу следовало извлечь из этой мучительной тьмы как можно скорее.       — Элайджа, — произнес он, соскребая пальцами субстанцию. — Когда-то мы были невинны. Жажда крови была внедрена в нас родителями, — сказал Клаус, нанося содержимое на шею брата. Одеяло, под которым лежал Элайджа, шевельнулось, и сердце Никлауса подпрыгнуло от надежды, что он очнулся. Но старший брат все еще был без сознания и лежал в той же позе. Дыхание было поверхностным, а на высоком лбу выступила испарина.       — Из жертв мы стали хищниками, — произнес Клаус, и разум Элайджи открылся ему. Он встретил своего брата лицом к лицу, таким, каким он был в детстве. — Мы демоны, крадущиеся во тьме. Мы жестокие злодеи из тех сказок, что рассказывают детям, — заглядывал Никлаус в испуганные глаза маленького Элайджи. — Но не из той сказки, которую узнает моя дочь. Для нее мы рыцари в сияющих доспехах.  Клаус на мгновение опустил взгляд, после чего продолжил.       — Если тебя не будет рядом… Мне кажется, любовь к дочери меня погубит, — выразил он. — Ты нужен мне. Лишь вместе мы сможем победить наших демонов и спасти нашу семью. Сознание Элайджи пробудилось, он резко вздохнул, словно всплывший из воды человек.        — Братишка, — с облегчением вымолвил Клаус. И Элайджа задался вопросом: не начались ли опять галлюцинации? Его брат, окропленный кровью, в едва заметном ореоле света представлял собой едва ли обнадеживающий облик, свидетельствующий о психическом здравии.       — Брат… — опасливо повторил Элайджа, осторожно приподнявшись на локтях.  Клаус опустился на корточки рядом с постелью Элайджи. Пятна крови на его одежде, вероятно, принадлежали не ему, и на задворках затуманенного мозга Элайджи зашевелилась какая-то тревога. Он обнаружил, что судорожно ищет… Нечто. Нечто, чего ему не хватало… Где, черт возьми, его носовой платок? Он снова похлопал себя со всех сторон, копаясь в клочьях одежды, но тряпица пропала. Закрыв глаза, он вздохнул. Нужно было собраться, именно так все обычно и бывало. Случались неудачи, а за ними следовали новые решения и новые неудачи. «Передо мной осколки. То ли где-то разбилась посуда, то ли я сам...» — промелькнула мысль у Элайджи.       Клаус подошел к двери и тихонько постучал, надеясь, что она уже вернулась домой. По паркету раздались четкие шаги, затухшие, когда ноги вступили на ковер. Дверь отворилась, и перед ним предстала Лилит в черной сатиновой сорочке, держа в руках чашку чая. В воздухе повис запах шиповника, мяты и чабреца. Ему захотелось улыбнуться, когда он увидел, что она наконец-то решила противостоять своим иногда бушующим эмоциям, прибегнув к успокоительным травам. Он встретил ее взгляд и оглянулся по сторонам, прежде чем произнести:       — Я хочу спать сегодня здесь, — выдал Клаус. — В этой комнате, в этой постели рядом с тобой. У проема двери прошелся звук, кажись, это выпали глаза Лилит. Она прочистила горло и прислонилась плечом к косяку.        — Неплохой ход, — сказала Лилит. — Я, конечно, понимаю, что твоя самоуверенность размером с полконтинента, но…       — Ты нужна мне, Лилит. Прямо сейчас, — перебил ее Никлаус. — Я не знаю, как справиться с этим чувством, но старался как мог, потому что знал, что ты откажешь мне, — сказал он. Ее глаза сузились, и, встретившись с его взглядом, она поняла, что что-то случилось. — Лишь эту ночь. Мне нужно заснуть рядом с тобой, не более. Не встретив сопротивления, Клаус прошел внутрь комнаты, пока Лилит все еще стояла в дверях. Она уже сталкивалась с этим, еще до того, как он выгнал ее из Нового Орлеана. В тот день он не заметил, как она вошла. Клаус сидел неподвижно, глядя в стену, и слушал, как позже она выяснила, Боба Дилана. Он переставлял иглу всякий раз, когда заканчивалась дорожка. Тогда она промолчала, решив подождать, не расскажет ли он сам, в чем дело. Но Клаус так и не коснулся этой темы, а Лилит позже узнала все от других людей. И сейчас что-то было явно не так, ведь, когда она повернулась, он уже лежал у самого края кровати, выглядя совершенно непохожим на себя. Лилит поставила чашку на стол и направилась в уборную, чтобы подготовиться ко сну. Спустя некоторое время она вернулась обратно. Комната была окутана темнотой, за исключением света от луны, проникающего сквозь тонкие занавеси. Она направилась к кровати и, отодвинув одеяло, улеглась. Голубые глаза сверлили поток, она размышляла о том, как бы сорвать покровы, окутывающие его. Она хотела знать и плохое, и хорошее. Вытащить наружу его секреты и покончить с ними раз и навсегда, потому что сейчас ее воображение играло во всех красках.  Лилит глубоко вдохнула и шумно выдохнула.       — Я вижу, что-то произошло, скажи мне, — произнесла Лилит.       — Некоторые темы лучше не поднимать, поверь мне, — сказал Клаус. Она так резко приняла сидячее положение, что он инстинктивно повернулся в ее сторону.       — Как насчет того случая, когда ты утаил факт о том, что заколол Элайджу и отдал его Марселю? Или когда ты убил мать Тайлера? — спросила Лилит, глядя на него. — Говори, что происходит. Я тоже часть этой семьи. Клаус взглянул на нее и, не моргая, произнес:       — Я провел этот день со своим отцом, — заявил он. Заметив недоумение на ее лице, он поспешил пояснить. — С настоящим отцом. Эстер вернула его из мертвых, надеясь, что он уговорит меня отказаться от вампиризма. Глаза Лилит расширились, а рот открылся, но тут же беззвучно захлопнулся. С тревогой она вглядывалась в его лицо, где эмоции стремительно сменяли друг друга, придавая ему легкий флер безумия.       — Сама мысль о том, кем я мог стать, если бы меня вырастил он, воспитал он… — сказал Клаус, прислоняясь плечом к изголовью кровати, чувствуя, как по сердцу проходили тупым ножом. — Он знает о нашей дочери, — добавил он, и она так резко прижалась спиной к кровати, как если бы на ее плечи рухнул многотонный груз. — Я хотел доверять ему больше всего на свете, но не мог быть уверенным… Я не простил бы себя, если что-то случилось бы с ней из-за моего эгоистичного желания иметь отца, — признался Никлаус. — И я убил его без всякий сомнений. Лилит подняла взгляд, встречаясь с его глазами. Он смотрел на нее с такой отчаянной надеждой и немой мольбой, будто от нее зависила сама жизнь. Мысли сбивались, но она настойчиво стягивала их в буквы, собирая слова, чтобы спрясти предложение.       — Ты убил его ради дочери, — произнесла Лилит, и в этих словах звучала правда. Возможно, если бы она оказалась на его месте, поступила бы так же. Доверять человеку, которого она едва знала, было чрезвычайно опасно, особенно после всех пережитых событий. Никлаус медленно выдохнул, чувствуя, как ему было необходимо, чтобы кто-то верил в него. Однако физического контакта ему не хватало. Заметив, как она почти дотронулась до его руки, но в последний момент отдернула ее, он нахмурился, в нем вспыхнул вихрь недоумений.       — Что между нами происходит? — спросил он. — Мы целуемся, а потом ты заявляешь, что мы все еще не вместе.        — Рано или поздно все заканчивается, — спокойным тоном произнесла Лилит, унося свой взгляд в сторону. — В этот раз я предпочту рано… Порой одной любви недостаточно.       — Мне будет достаточно твоей любви, — произнес Никлаус, вглядываясь в ее профиль, не понимая и совсем не имея представления о том, что происходило между ними. — Вопрос в другом: будет ли тебе достаточно моей? Не хочу тебя обманывать, но ты же знаешь, что будет непросто?       — Я делаю то, чего ты хочешь, — ответила Лилит. — Тебе нравится добиваться, нравится покорять вершины, нравится то, что не принадлежит тебе.       — Что?..       — Если я позволю нам быть вместе, то в какой-то момент ты решишь, что зря во все это ввязался и что это стало большой ошибкой, которую не стоило повторять. Как в прошлый раз, — заявила Лилит, и он обомлел. — Получив меня, ты заскучаешь, решишь выставить меня за дверь. А учитывая, что у нас скоро родится дочь, я откажусь уходить, поэтому, предполагаю, что ты бы не колеблясь заколол меня и уложил в гроб или нашел бы способ убить меня, чтобы я не мешала.       — О, Лилит… — вздохнул Клаус. Ему внезапно захотелось опрокинуть ее недопитую кружку, чтобы она прекратила разговаривать, как диктор новостей. — Ты так это видишь? — спросил он, обхватив ее подбородок и рывком повернув в свою сторону. — Убить тебя не составит мне никакого труда, Лилит. Большинство же моих проблем вызвано тем, чтобы ты оставалась в живых, — сказал Никлаус, четко выговаривая каждое слово, что делало его британский акцент еще более заметным. — Да, твое упрямство мне нравится, — признался он. — Но… Порой эти игры выматывают. Вечные пикировки.       — Кто здесь играет в игры, так это ты, — возразила Лилит, но Никлаус ее проигнорировал, продолжая свою речь.       — А насчет того, что ты не принадлежишь мне, так это…       — Именно так, — снова перебила его Лилит. — Я ничья не собственность, Клаус, — заявила она, и он так резко отпустил ее подбородок, что ей пришлось упереться рукой в постель, чтобы не клюнуть носом.       — Ты, похоже, не понимаешь, что значит быть моей, — сказал Клаус, стиснув зубы, издав треск. — Это не только о том, что ты мне принадлежишь, или о том, что я буду защищать тебя от всего мира и даже от самой себя, если потребуется. Речь идет о преодолении преград, чтобы ты могла выйти из тени и сиять так, как тебе всегда было предназначено. Ты можешь провоцировать, называя меня «Клаус» или испытывать мое терпение, но я владею тремя языками и готов назвать тебя своей на каждом из них, чтобы ты никогда не забывала. Лилит фыркнула едко, а Клаус, бросив на нее взгляд, дал понять, что ему крайне не нравилось ее поведение. В какой-то момент он замолчал, борясь с желанием покинуть комнату. Но внезапно ему стало ясно, что в любви нет абсолютного и чистого счастья. Всегда могут случиться невзгоды и падения, какие-то неприятности, которые порой будут омрачать жизнь. Но ведь вопрос в другом: готовы ли мы идти рука об руку, несмотря ни на что? Готовы ли мы бороться? Говорят, что за счастье надо бороться. И это чистая правда. Ничто в жизни не дается просто так. Либо вы боретесь друг за друга, либо же сдаетесь и отпускаете. Отпускаете ту любовь, которая вас связывает, отпускаете то, что делает вас счастливыми.              — Du er min, — произнес он. Клаус приблизился к ней, и она ощутила, как сжалось ее горло. — Tú eres mía, — прошептал он, проведя носом по ее щеке, вдыхая аромат. — Tu es à moi. Лилит скривила лицо, непроизвольно съеживаясь.        — Когда все это закончится, я отвезу тебя во Францию, — произнес он. — Чтобы твое лицо не кривилось от французской речи.       — Нет, только через мой труп, — отрезала Лилит.       — И сотру все негативные воспоминания, заменяя их приятными, — продолжал Клаус. Она размышляла над достойным ответом, но он ее отвлек. Никлаус аккуратно убрал ее волосы набок, обнажая плечи, оставляя там поцелуй. — Мы будем делать это каждый день, хорошо? Шаг за шагом друг к другу. Лилит недоверчиво взглянула на него. Это оставались всего лишь слова, не подкрепленные поступками. Его пальцы прорисовывали линии на ее руках. От этого начало ныть все тело, кровь отчаянно пульсировала, и она старалась убедить себя, что не нужно терять голову. Но тут она почувствовала, как случайно спали бретельки с ее плеч, и весь мир в тот же миг остановился. Лилит была почти убеждена, Клаус это видел. Если сейчас ее поцеловать, она поцелует его в ответ. Ее губы приоткрылись — влажные, ожидающие. Но он предположил, что, возможно, она после пожалеет об этом. Если слишком поспешить, она усомнится и в цене этого поцелуя, и в своих действиях. Умнее будет заставить ее ждать. Пусть она думает о нем, скучает по нему, ждет его. Клаус вернул бретельки на ее плечи, не опуская взгляда, затем поднес к губам ее податливую руку, совершая более формальный поцелуй.       — Думаю, мое время истекло, — прошептал он. — Не смею больше тревожить тебя, как обещал, лягу спать. Прежде чем Лилит успела ответить, он развернулся и уложил свою голову на подушку. Она уставилась на него, пораженная таким поворотом событий, но вскоре повторила его действия. Никлаус долго не смыкал глаз, размышляя о своем отце, пока не почувствовал руки на себе.       — Ты сделал все правильно, — прошептала Лилит. — Засыпай, пожалуйста. Ему нравилось, как она теряла себя рядом с ним. Он никогда не чувствовал себя ближе к ней, чем в эти моменты, когда между ними была только искренность и любовь.

***

      Сквозь окно проник пасмурный дневной свет, тускло освещая комнаты особняка. Девушки устроились на пушистом ворсе снежно-белого ковра, опираясь на изножье кровати.       — Слушай, ты ведь работаешь в баре, видела Марселя? — поинтересовалась Ребекка.       — Да, он часто бывает у нас, но, думаю, причина тому — Камилла, — ответила Майя, но словно почувствовала, как настроение Ребекки сменилось. — Не думаю, что они встречаются, просто общаются, — быстро добавила она. — Но иногда смотреть на счастливые пары грустно, — призналась Майя. — День святого Валентина вообще ненавижу. Праздник, в который чувствуешь себя ущербным.       — Никогда не думала, что тебе не хватает любви, — отметила Ребекка. — Ты ведь наслаждаешься жизнью.       — А что мне остается? Погружаться в депрессию из-за того, что мужчины не воспринимают меня всерьез? Все говорят, что со мной весело и легко, но для серьезных отношений я, кажется, слишком наивна и проста для них. Я та, о которой говорят «девушка на один раз», — поделилась Майя. Ребекка повернулась, вглядываясь в ее глаза. — Моя первая любовь была летом, но расстояние сделало свое дело. А вторая... Мы пробыли в отношениях всего неделю, а потом, как известно, я умерла, — пожала плечами она. — Раньше меня это действительно беспокоило, но теперь... Теперь моя семья счастлива. А я мечтаю поступить в колледж и работать на скорой помощи или стать медсестрой. Любовь — дело второстепенное.       — Все получится, любовь обычно находит тебя, когда ты ее не ждешь, — утешила Ребекка. Завязав венок на конце, Майя использовала цветы, чтобы скрыть неровности. Повернувшись, она опустила его ей на голову, с удовлетворением наблюдая, как улыбка расплылась по ее лицу. Ребекка подняла руки вверх, нащупывая венок из цветов.       — Помнишь, когда мы только начали общение, я сказала, что ты стерва, — вдруг вспомнила Майя.       — Помню, — усмехнулась Ребекка. — И почему ты передумала?       — Видишь, я все еще думаю, что ты стерва, но теперь мне это нравится, — призналась Майя, и Ребекка издала смешок, от которого живот резко сжался.       — Ух, — обхватила руками живот она.       — Что-то не так? — встревоженно спросила Майя, вскакивая с ковра. Ребекка немного пригнулась, сжимая живот, но затем с улыбкой опустила руку.       — Просто племянница решила дать о себе знать, ничего серьезного, — сказала она.       — Что, сватки уже начались? Обе девушки одновременно повернулись к двери, в проеме которой стоял Кай, прожевывая во рту абрикос.       — Странно, наверное, внутри себя нести человечка, — сказал он. — Ты когда-нибудь задумывалась… А вдруг у него там нож?!       — Нет, никогда, — ответила она, выгибая бровь, замечая на нем футболку с надписью «Я люблю Новый Орлеан». — Но через тело проходят самые разнообразные и сильные чувства.       — Ммм, — всосал сок абрикоса Малакай. — У меня сильные чувства от этого чертового абрикоса. Девушки посмотрели друг на друга, а потом на него, словно собирая внутренний комитет по вопросу «Что делать с этим типом?». В конце концов, после того, как Кай решил поднять бокал невидимого чая, а потом на полном серьезе удивился, не найдя в руке кружку, девушки обменялись взглядами и махнули на него рукой.       — У тебя подходит срок, — начала Майя. — Вы уже решили, как ее назвать?       — Скорее мы убрали имена, которые точно не попадут в список. Никаких Магдалин и Терез…       — Пусть будет Джейд — «нефритовый камень», — влез Кай. — Он зеленый, как чешуя ветхозаветного змея. Имя что надо, — рассмеялся он, пока девушки закатили глаза. — Или вот Люси — «свет» в переводе с латыни. У имени тот же корень, что и у имени Люцифер — «несущий свет». Так звали того самого ангела, что был изгнан с небес и проклят Богом…       — Да, мы в курсе, кто такой Люцифер, — сказала Майя.       — Еще предложи Персефону, — возникла у двери Лилит, посматривая на Паркера.       — О! — осенило Кая. — Можно просто назвать в честь авантюристки Евы. Забавно, дочь Ева и мать Лилит, — снова расхохотался он.       — Как насчет Оливии, Аделины или, может, Катерины? — спросила Майя.       — О, Господи, только не Катерина! — в унисон воскликнули Ребекка и Лилит.       — Мне кажется, мальчикам легче с выбором имен, в отличие от девочек. С ними всегда все сложно, — подметила Майя.       — В «Игре Престолов» все сложно, а с именами — просто, — сказал Кай, рассматривая свою футболку, заляпанную пятками от абрикоса, когда его вдруг куда-то потянуло.       — Ты нашел что-нибудь в гримуаре? — поинтересовалась Лилит, ведь Марсель утром все-таки предоставил ей эту древнюю книгу. А она, как и обещала, спасла жизнь вампиру, которого сама же и укусила.       — Есть идея, что смесь голубой сирени, турмалина и крови Беннет, Гилберт и моей может разрушить заклинание, — объявил Кай. — Но вот беда, голубая сирень есть только в Китае, и это, конечно, экзотика. Но не тут-то было, я отправил запрос на eBay, и там откликнулись. Продавец сказал, что у него есть в наличии эти цветы. Правда, придется подождать семь рабочих дней.       — Ты заказал доставку? — спросила Лилит.       — Да, и не простую, — поднял Кай палец вверх. — Гарантированная экспресс-доставка, сто баксов.       — Дай телефон, — попросила она.  И Кай послушно передал телефон, где Лилит обнаружила, что профиль отправителя был недавно удален.       — Малакай, тебя развели… — вымолвила Лилит, показывая ему телефон. — От твоей тупости Эйнштейн в гробу переворачивается. И крутится там волчком.       — Да ну, не может быть! Я все проверял! — возмущенно воскликнул Кай, схватив телефон и перепроверив его. — Так получается, что я потерял свои сто баксов и еще пятьсот, которые уже заплатил за заказ?       — Вот это поворот, — сказала Лилит, цокая языком. — Надейся, что удастся найти ингредиенты на китайской ярмарке.        — Китайская ярмарка?! — удивился Паркер. — А так можно было?       — Ну, кажется, ты у нас балда, Малакай, — проговорила Лилит.

***

      В позе лотоса Лилит провела не один час, углубляясь в изучение новых заклинаний, как ее лазурные глаза раскрылись. Она потянулись к телефону, на экране которого сверкнуло входящее сообщение. Никлаус: В 18:00 жду тебя напротив бара «У Руссо». Это свидание. Лилит колебалась. Желание потрепать ему нервы сражалось с ароматом леса, несколькими глотками терпкого Бурбона и греющей негой его компании. На телефон поступило еще сообщение. Никлаус: Если не принесешь свою задницу, то мне придется закинуть тебя на плечо и выволочь силой. Лилит издала смешок. Клаус совсем не знал о мотивации, потому что желание покататься на его плече было заманчивым. Она отодвинула телефон и глянула на шкаф. «Что надеть?» Фраза, с которой женщина рождается и покидает этот мир. За несколько минут вся кровать была покрыта платьями, которые она когда-то носила. Весь пол был усыпан туфлями. А Лилит, все еще голая, металась от одной вещи к другой. Ей хотелось выглядеть сногсшибательно. Так, чтобы у Клауса екнуло сердце, а еще лучше — прихватило со всей души. Но все не подходило. Платья, которые она носила два года назад, казались теперь слишком... Детскими? А ей хотелось выглядеть женщиной, которая уверена в себе. Быстрыми шагами Лилит пересекла комнату, накинув на голое тело халат, и направилась к Ребекке, на чью помощь и мнение она могла полагаться. Майклсон с улыбкой предложила ей черное платье, выполненное из шелка, с искусно выточенными тонкими бретельками и соблазнительным декольте, которое обрамляло ее фигуру. Бессмертная классика — именно так называют подобные вещи. Лилит схватила сумку и, бросив последний взгляд в зеркало, улыбнулась своему отражению. Добравшись до места встречи, она взглянула на часы, и в этот самый момент дождь обрушился на город. Капли воды образовали реки на асфальте, стекая мимо спешащих ног прохожих. Лилит забежала в бар, отправив сообщение Никлаусу о своем местонахождении.       Подойдя к бару, она уже приступила к озвучиванию заказа, как ее прервали на первом слоге.       — Какао с тремя зефирками для девушки, — произнес он, улыбнувшись. — Идеально подходит для такой погоды. Лилит зачем-то оглядела его, но все-таки отвернула голову в сторону.       — Откуда ты знаешь, что я любила горячий шоколад с тремя зефирками? — спросила она.       — Ты думаешь, что я забыл об этом только потому, что мы расстались? — возразил Нейтан, не отводя глаз от Лилит.       — Следовало бы... Взгляд Лилит зацепился за пожилую пару, плывущую под мелодию Фрэнка Синатры. Бабушка мило улыбалась своему мужчине, а он время от времени нежно целовал ее в щеку. Вот что называют любовью. Спустя годы беречь друг друга и заботиться друг о друге. Танцевать и смотреть с благодарностью за все прожитое время. Тональность музыки постепенно утихла, посетители аплодировали и свистели милой паре. Из динамиков прозвучала следующая мелодия, однако диссонанс пронзил слух. Лилит покачала головой, пытаясь изгнать старые воспоминания, которая эта песня принесла ей с Нейтаном.       — Старая музыка может звучать иначе, если наполнить ее новыми чувствами и воспоминаниями, — прокомментировал он.       — Старая музыка напоминает, как ты меня сломал, — холодно ответила Лилит.       — Сломана, — повторил он с улыбкой. — Пары взаимно ломают друг друга, подстраиваясь. Гордый человек временами вынужден подвергнуть себя разрушению, лишь бы сохранить связь и избежать обид своего избранного. Но затем мы осторожно собираем эти разбросанные обломки, соединяем их, и, взирая на этот результат, наслаждаемся тем, что возникло, — изрек Нейтан. Тут ей пришлось собрать в кулак всю свою силу воли, чтобы от обиды не расхохотаться. — Ты слышала про кинцуги? Ее ответный кивок был формальным и механическим, а сама она казалась рассеянной. Мимо прогремела уставленная ящиками телега, и Лилит проводила ее взглядом, словно даже пиво представляло больший интерес, чем Нейтан Коллинс.       — Это искусство в Японии — склеивать битую посуду золотом, — поведал Нейтан. — Лак смешивают с порошком драгоценного металла и заливают трещины. Такая посуда в Японии ценится даже выше, чем целая, ведь кинцуги придает ей уникальность и неповторимость, — раскрывал он. — Так же и с людьми. Твои трещины, залитые золотом, делают тебя уникальной, но лишь для одного человека. Они рассказывают свою историю и напоминают о том, что даже если ты разрушена, сломана, подвергнута травмам — ты попрежнему можешь жить, быть прекрасной, нужной и счастливой.       — Притворяться, что жизнь — это прекрасный дом в викторианском стиле в надежде, что никто не станет слишком пристально вглядываться в трещины на фасаде? — спросила Лилит. — Я больше не принадлежу к числу тех, кто терпеливо собирает обломки, склеивает их, а потом говорит себе, что починенная вещь ничуть не хуже новой. Что разбито, то разбито. И уж лучше я буду вспоминать о том, как это выглядело, когда было целым, чем склею, а потом до конца жизни буду лицезреть трещины.       — Ладно, — прозвучало от Нейтана. Лилит отвернулась от барной стойки, углубившись в экран телефона. Десять минут уже прошли, а Никлаус так и не появился. — Мы друг друга не понимаем сейчас, но мне все равно кажется, что кроме тебя никто меня не поймет. Вокруг одна фальшь и грязь.       — Разве ты не часть всего этого? — хмыкнула Лилит.       — Я в этом варюсь, но я это не разделяю, — ответил Нейтан. — Я прекрасно понимаю, как выгляжу в твоих глазах. Не буду тебя убеждать в обратном. Захочешь — сама разглядишь истину. Лилит повернулась к нему снова. Он словно кастет, завернутый в бархатный платок. Снаружи мягкий, внутри металл. Нейтан умел расставлять карты так, что Лилит начинала чувствовать себя обязанной и виноватой.       — Да, я окончательно разочаровалась в тебе, — изложила Лилит. — Но я давала тебе шанс. Снова, и снова, и снова, — прошептала она. — Я умею прощать, я умею терпеть, но всему есть предел. Мне нужно было от тебя только уважение, честность, любовь и забота. Но, видимо, эти отношения были лишь жизненным опытом.       — Так вот как малышка Лилит выбрасывает людей из своей жизни, —улыбнулся он, впрочем, скорее грустно, чем саркастично. — Я не думал, что ты способна на это. Он приблизился к ней, но всего на пару сантиметров, и раздраженно вздохнул.       — Трое суток я не спал после того, как ты меня бросила, не предоставив даже последнего шанса начать заново, — вымолвил Нейтан. — Не мог работать, есть, пить, жить. А твои вещи были повсюду у меня в доме. С этими словами он бросил в воздух черную толстовку, и Лилит автоматически ее поймала. Это была ее одежда.       — Я понимаю твои чувства, знаю, что причинил тебе боль, но ты... — Нейтан прикрыл глаза на мгновение. — Даже ни на секунду ты не усомнилась в том, что просто бросить человека в вакуум и исчезнуть — это единственный правильный вариант, — продолжил он. — А если бы у нас были дети? Ты бы поступила с ними так же? Сбежала бы, испугавшись проблем и не желая бороться? А если бы твои родители ошиблись, неужели ты бы и их выкинула из своей жизни? Нет? После каждого предательства или конфликта с Нейтаном, Лилит ощущала себя использованной и униженной, но как только он начинал ткать свою паутину слов, она внезапно видела все в искривленном зеркале, равном мирозданию. Реальность мгновенно исказилась, и она уже не могла определить, кто был прав.       — Засунь руку в карман, — сказал Нейтан. — Там найдешь записку. Лилит потянула руку в карман своей старой кофты и, найдя записку, развернула ее. Язык словно прилип к гортани. Этот текст она посвятила Нейтану, но так и не решилась отдать ему.       — Я любил тебя всю жизнь, — он снова взглянул на нее, с таким чувством, которое едва не разбивало ее сердце. — После всего, что мы пережили, после лжи, тайн и недоразумений. Найдя эту записку, я почувствовал, будто нам предоставили шанс начать заново. Я хочу начать все с чистого листа, — продолжил он. — Не лгать, доверять друг другу и стать настоящими партнерами во всем. Больше никаких недомолвок. Больше никаких тайн. Эмоции переполняли ее, ком прокручивался в горле.       — Я хочу прожить остаток своей жизни с тобой, — закончил Нейтан. Он провел ладонью по своему лицу, и странное чувство жалости к нему вспыхнуло внутри. Лилит видела его в разных образах: яростным, веселым, закрытым, беззаботным, но таким растерянным еще никогда. Они стояли рядом, грустные и изможденные, словно после бури, выброшенные на пустой берег. Лилит сложила записку и вернула ее в карман. Мысли прокручивались раз за разом, пока она тщательно обдумывала, как ей вести разговор, чтобы не причинить ему боль, но и сказать о том, что они не смогут быть снова вместе. Нейтан, поднимая взгляд, заметил нового посетителя в баре — Клауса.       — Знаешь, я встретил тебя, как награду за все трудности и испытания, через которые мне пришлось пройти, — сказал он. — И я готов простить тебя за то, что ты запятнала себя этой вампирской натурой и за связь с тем чудовищем. Лилит с выражением недоумения и раздражения взглянула на него. Резким движением он запустил свою руку в ее волосы и потянул к себе так стремительно, что они могли слиться в поцелуе, если бы не ледяные пальцы, что окольцевали его шею, оттягивая назад.       — Я дал ей обещание, и, насколько я помню, я пообещал не превращать тебя в гибрида, а значит, речь не шла об этом, — сказал Никлаус. Лилит почувствовала странную тяжесть в животе, подобную той, что ощущается, когда лифт стремительно опускается вниз. Не колеблясь, Клаус занес кулак и ударил Нейтана прямо в нос. Горячая алая кровь брызнула во все стороны.       — Клаус! — воскликнула Лилит. Он повернул голову в сторону и взглянул на нее.       — Теперь я снова Клаус? — спросил он. Она сжала губы и отвела взгляд. Молчание сейчас, конечно, выход, но нужно было спасти ситуацию. Она приблизилась к Нейтану, готовясь помочь ему встать, но почувствовала на себе толкательный взгляд. Лилит встретила его глаза, и ей захотелось провалиться сквозь землю. Он не выражал для окружающих ровным счетом ничего, но она прекрасно знала, что он означал. Она могла буквально услышать его мысли: Ты. Об этом. Будешь. Очень громко. Жалеть. Она осталась неподвижной, не решаясь предложить помощь. Из груди Нейтана вырвался приглушенный смех, который резко сменился на театральный стон, вызвавший реакцию у Лилит. Увидев это, Клаус сжал губы, внутри него вспыхнула слепая ярость. Разочарование тяготело на его сердце, а обида опускалась горой на плечи. Он схватил Нейтана за воротник и, не раздумывая, погрузил свою руку в его грудную клетку.       — Ник, — произнесла Лилит с хриплым голосом, стараясь не обращать внимания на ярость, застывшую на его лице. — Давай уйдем отсюда. Вместе.  Нейтан перевел взгляд на Лилит и увидел в ее глазах любовь. Но она была не для него... Вздохнув, Никлаус медленно прикрыл глаза, извлек руку из груди Нейтана и, поднимая веки, поднял бровь.       — Как увлекательно. Ты снова это сделала, — прозвучал его голос холодно, словно даже ливень за окном замолк, опасаясь перебить этот звук. Клаус взял Лилит под локоть и, направился с ней к выходу. — Заставила меня передумать. На улице их встретил холодный порыв ветра, появились некоторые сомнения, действительно ли на дворе было лето?       — Садись в машину, — приказал Клаус.       — Нам нужно поговорить, — начала Лилит.       — Я не собираюсь разговаривать с тобой, — перебил он ее, слишком спокойно для человека, который кипел от злости. — Са-ди-сь в ма-ши-ну. Но Лилит, по всей видимости, не слышала его, углубившись в разговор о том, что ему следовало бы вести себя более сдержанно и провести разговор с ней, а не бросаться на людей. Клаусу хватило всего минуты этого монолога.       — Я сделаю тебе больно. Немного. Прямо сейчас, — послышался его тихий голос. И прежде чем она успела напрячь свое тело, она почувствовала его руки на своей шее, а затем — характерный звук. Никлаус подхватил обмякшее тело и направился к машине. Он знал, что Лилит проснется озлобленной, но, по крайней мере, он сможет усмирить свой гнев. Что окажется ошибкой.       — Оставь ее, она не нужна тебе, — послышался за спиной голос Нейтана. — Ты уже один раз ее выкинул, вот только я не успел ее подобрать, — проговорил он, словно говоря о собаке. Клаус сжал зубы и взглянул на Лилит, которую держал на руках. Это сковывало его движения. — Лилит часто испытывает эмоции не к тем людям: ты, Деймон…       — Я не злодей в ее истории, — ответил Клаус, запустив руку в карман в поисках ключей.       — Спорно, — усмехнулся Нейтан. — У меня была причина быть плохим парнем, а вот ты гадости делаешь без причины, чтобы быть козлом.       — Спорно, — ответил Клаус, открывая дверь машины. — Ты ее втоптал в землю, а теперь возомнил, что можешь прийти на готовое, — сказал он, усаживая ее на переднее пассажирское сиденье. — Но это не ты, а я ее поливал каждый день, чтобы она вылезла из-под земли. Я накрывал ее стеклянным колпаком, загораживал ширмой, оберегая от угроз. Для нее убивал гусениц, только двух или трех оставил, чтобы вывелись бабочки. Я слушал, как она плакала и как смеялась, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она выросла цветком, а что сделал ты для нее? Клаус, не отводя взгляда, закрыл дверь машины. Нейтан запутался в отголосках своих мыслей, пытаясь наспех придумать что-то в свою защиту.       — Почитай записку в кармане ее кофты, как думаешь, почему она ее сохранила? — спросил Нейтан, разворачиваясь спиной. — Девушки не забывают своих первых мужчин. Сев в машину, Никлаус бросил взгляд на Лилит, затем на лобовое стекло, и, наконец, на ту черную кофту. Схватив ее, он извлек из кармана записку: Когда-то я обнаружу свое место в этом мире. Место, которое будет пахнуть свежей выпечкой, моим запахом и его чашечкой кофе. Мечтаю о наших общих фотографиях в рамочках, разбросанных по всему периметру нашей квартиры. Я буду спотыкаться о его вещи, под нос бурча ругательства. И так же раскидывать свои собственные вещи, прямо поверх его. Такие места обычно называют домом. Но я даже не представляю, в какой стране скрыт мой дом. На какой улице и в каком городе он расположен. Я не знаю, какой вид открывается с нашего с ним балкона. И на каком языке говорят наши соседи. Я лишь знаю, что буду таскать его рубашки из нашего общего шкафа. Порой оставлять на них неотстирывающиеся пятна. Он будет сердиться, когда очередная отправится в мусор. Но я очень надеюсь, что ему все же понравится смотреть на меня в своих рубашках. Именно поэтому я, наконец, пойму, что я дома. Что это и есть то самое место, о котором я так мечтала. Потому что в нем будет жить забота, терпение, прощение, любовь. Я верю, что он — это ты, Нейтан. Ты — дом моей мечты. Ты — мое место в этом мире. Дико наивно, не правда ли? Клаус смотрел на эту записку и узнавал в ней почерк Лилит. В его голове уже зажглась черная искра — крошечная оса с металлическими крыльями и смертоносным жалом, которая начала кружить в его сознании, пока не сведет с ума.

***

      Окружающие и люди в баре, казалось, не заметили вулкана, извергавшегося здесь лишь минуту назад. Адам вместе с друзьями несли ящики с пивом, помогая Энтони.       — Последний ящик, ребята, — произнес Энтони. Адам, перехватив ящик, направился к барной стойке. — Благодарю, — выразил признательность Энтони. — Сегодня у нас траслируется матч по хоккею, и в Новом Орлеане очередной праздник. Намечается много народу, но большая часть работников заболела.       — Не переживай, — отмахнулся Лукас. — Ты познакомил нас с тренером, и благодаря этому мы с гордостью выступаем за команду «Фениксы», — добавил он. Энтони ответил парням смущенной улыбкой.  В воздухе зазвучал мягкий аккорд фортепиано, сопровождаемый голосом Лу Роудс: «Я умею летать, но мне нужны его крылья...» — пронеслось из динамиков. Похоже, крылья Адама были отданы на алтарь карьеры. Раньше парень воплощал в себе веселье, легкость и игривость, но сейчас он претерпел перемены, став серьезным. Эти изменения несомненно важны, ведь он стремился к спортивным вершинам. Однако в его душе осталась ностальгия по легкости и беззаботности старого Адама. Оставив ящик, он направился в уборную, чтобы вымыть руки. Отсутствие салфеток и полотенец его не остановило, и, толкнув дверь локтем, он замер, его зоркий взгляд упал на знакомую футболку. Девушка со светлыми волосами, утянутыми в высокий конский хвост, внимательно вносила пометки ручкой в клетчатый блокнот. На ее груди сверкала эмблема команды «Вороны», а на спине выделялся номер капитана, что возмутило его. Он направился к ней, внутренне подкупленный любопытством, взглянуть в лицо той, кто осмелился работать в баре, усеянным флажками и шарфами команды «Фениксы», оставаясь верной другой команде.       — Глядите-ка, что я нашел, — произнес Адам, склонившись до уровня ее блокнота. Он не запомнил лицо той девушки с того матча, где он потерпел поражение, но это была Майя.       — Заказы принимаются за баром, но я могу вас обслужить и у вашего столика, — откликнулась она, встречая его взгляд. Адам вспомнил только то, что она та девушка, которую он прикрыл перед начальником, но ее имя ускользнуло из памяти. Опустив взгляд, он заметил отсутствие бейджика на ее одежде. По всей видимости, она настолько ценила свою футболку, что не желала рисковать ее целостностью ненужным значком. Майя отошла в сторону, чтобы не загораживать выход в зал. Обыденно, невыносимо обыденно он вытер мокрые руки о ее футболку. Она ахнула, рот раскрылся, словно затычка в бутылке шампанского. Ей показалось, что он собирался выйти в зал, но перед тем, как она хотела возмутиться за использование ее в качестве полотенца, он толкнул ее к стене, уперев руки возле ее головы.       — Ой, прости, кажется, тебе стоит сменить футболку, — прокомментировал Адам, пока она смотрела на него, как будто он покрылся драконьей чешуей. При своем внушительном росте в сто семьдесят пять сантиметров, Майя едва достигала его подбородка. Мистер Наглость отступил на шаг и провел рукой по густым черным волосам. Майя успела заметить небольшую татуировку на внутренней стороне его предплечья — какую-то птицу. Адам случайно опустил взгляд на ее ноги. Здесь сработала человеческая любопытность. По сравнению с моментом, когда говорят не поворачиваться, но вы все равно это делаете. На Майе были черные кроссы с белыми носками.       — И зачем я туда посмотрел, — почесал затылок Адам, но его слова проглотил оглушительный хип-хоп.       — Этот взгляд… — произнесла Майя, провожая его глазами. — Я это почувствовала. Каждая клеточка моей любимой печенки, и, как известно, она не ошибается, — сказала она сама себе. — И вот сейчас она шепчет мне: парень — засранец!       — Простите, — раздался голос за ее спиной. Майя, поворачиваясь, заметила мужчину, который успокаивающе поглаживал свой живот. — Сырный соус оказался слишком острым для моего желудка.       — Ах, я это не вам, — пояснила Майя, виновато улыбнувшись, и направилась в сторону бара. Однако вспомнив, что ей нужно переодеться, она резко свернула в комнату для персонала. — Долбаная канарейка.       Смена завершилась к четырем утра. С наушниками в ушах, Майя направилась домой по переулкам и темным подворотням, чтобы срезать путь. После нескольких минут пути она осторожно высунула наушник, оглянувшись назад. Казалось, что неизвестный мужчина следовал за ней все это время. Ускорив шаг, она стала рыскать в сумке, ища перцовый баллончик. И вот, как только она его вытащила, оказалось, что мужчины сзади уже не было. Видимо, ей померещилось. Продвигаясь по узким городским туннелям из неприметного закутка сзади, Майю сжали в тиски. Она взвизгнула, когда ощутила пальцы, стягивающиеся вокруг ее талии.       — В кармане сто долларов, берите, — предложила Майя. — Телефон и планшет тоже.       — Сто долларов? — уточнил мужчина. — Не те, что я оставил тебе в качестве чаевых? Мужчина сверкнул щербатой ухмылкой и провел кончиком носа вдоль ее шеи. Запах спирта ударил ей в нос.       — Вы, девушки, сами подзываете таких, как мы, — прошептал мужчина. Хотя на ней были обычные синие джинсы и неприметная серая футболка. — Вращаете задницей и кокетливо улыбаетесь. В тот момент, когда он пытался расстегнуть пуговицу на джинсах, Майя, вырывая руку из его хватки, нажала на кнопку перцового баллончика. Однако ничего не произошло. Это защитное оружие изжило свой век…       — И чего ты пыталась этим добиться? — рассмеялся он, сжав ее кисть, вырывая баллончик. — Или тебе так нравятся прелюдии? Он толкнул ее к стене, вжав в грубую каменную кладку, лишая путей отступления.       — Пожалуйста, не надо... То ли в воздухе пахло солью, то ли ей это мерещилось от подступающих к горлу слез. 

***

      Лилит впилась носом в жесткую ткань и, просыпаясь, ощутила запах его пиджака, пропитанного одеколоном. Она носом зарылась в него сильнее, шумно вдыхая. И в этот момент до нее дошло, что все происходящее — не сон. Она резко приподнялась.       — Ты свернул мне шею, — воскликнула она, отзываясь на боль.       — Припоминаю, — ответил Клаус. Привыкнув к свету, она постигла, что оказалась в особняке Майклсонов, занимая место на диване. Сам Никлаус расположился слева от нее, взирая со снисходительной укоризной, словно теперь она — неуправляемый ребенок, что вызывало в ней гнев.       — Какого черта, Клаус?! Ты переступил все грани! Разве я когда-либо причиняла тебе физическую боль? Нет! — воскликнула Лилит, словно вспыхнувшая спичка. Неожиданно лицо Никлауса резко изменило свое выражение. Вместо притворного спокойствия осталась лишь пустота, и в этот момент вернулась к нему холодная маска палача.       — Осторожнее, Лилит, — предостерегал Клаус. — Меньше часа назад я видел, как ты «обнималась» с другим парнем, пока я все это время пытался дозвониться до тебя. Лилит проглотила следующие слова. Его дьявольски красивое лицо приняло облик нечеловеческой устрашающей сущности. Черты отбрасывали острые, ожесточенные тени, создавая зловещий контур в комнате.       — Всего этого не было бы, если бы ты не опоздал, — сказала она.       — Я не опоздал, твой телефон был недоступен, — ответил он. — Я ждал тебя под крышей заранее оговоренного места.       — Я отправляла тебе сообщение, — снова прикрикнула Лилит, потягиваясь за телефоном с желанием ткнуть ему в лицо сообщением. Однако она обнаружила, что сообщение по каким-то причинам не достигло его. Может быть, Вселенная снова крутила своими ягодицами, или же связи просто не было в тот момент.       — В прошлый раз ты танцевала с ним.       — Против своей воли, — выдвинула Лилит.       — Ты физически сильнее, хотела бы оттолкнуть его… — сказал Клаус. — Ну... А в этот раз ты превзошла себя, встала на его сторону.       — Он просил выслушать его, а потом…       — Ох, какая жалость! — цинично вздохнул он. — Он же у нас бедненький! Попросил выслушать его... А что насчет меня? Почему меня тогда не выслушали? Почему от меня сбегали, игнорировали или вовсе молчали? — расспрашивал он. — Но ему все дозволено! Со мной можно только отвернуться и проявить свой характер. Меня можно отталкивать, а вот его жалеть! Другого я, видимо, не заслужил? Лилит потерялась, словно на полу разлетелся пазл, а сама она вышла из собственного тела. Клаус, глядя на нее, застыл недвижимым мрамором, но затем его губы сжались в жесткую полосу, брови изогнулись в выражении, граничащем между тягостным недоумением и злобой.       — Мы пропускаем часть, где ты молишь о прощении? — спросил он. — Потому что я действительно с нетерпением ждал этого.       — Все не должно было выглядеть так, но в этом есть моя вина, — едва слышно, словно шепот ветра, прозвучали слова Лилит. — Я не должна была тебя обвинять. Ты увидел неприятную картину, поэтому произошло то, что произошло. Прости… Слишком поспешно. Слишком легко и без труда. Клаус рассчитывал, что она, вероятно, испытает муки раскаяния, будет утверждать свою невиновность и лишь после этого смирится и попросит прощения. Когда насаждается испытание, часто оно встречается с гневом и отчаянием, возмущаясь несправедливости происходящего. Но гнев делает нас глухими, а отчаяние — слепыми. Поэтому упускается возможность подняться и вырасти. Заявление Нейтана о том, что Лилит «сохранила» записку, вышибло все. Никлаус выглядел отвергнутым, получившим удар и обманутым той, которая, возможно, даже не любила его? Лилит однажды удалось обмануть его, тогда, когда она якобы отключила человечность. Возможно, она обманывала его все это время.       — Существует ли что-то, о чем мне следует знать? — внезапно прорвался вопрос из уст Клауса. — С учетом твоей привычки утешаться текилой в период бурь в жизни, сценарий, подобный тому, что развернулся между нами при первой встрече, вполне мог повториться с кем-то другим.  Лилит вдохнула и резко выдохнула, будто под напором возмущения или от того, что он сомневался в ее верности.       — Я бы никогда не поступила бы так с тобой, — откликнулась Лилит.       — Просто скажи мне, — настаивал Клаус, ведь она уже однажды поступила так с Нейтаном.       — Я же сказала — нет, — повторила она. Эти слова попали, как удар под дых. Между ними звучал глухой, пульсирующий ритм от виска к виску. Туг-дук. Туг-дук. Туг-дук.       — Значит, мне верить тебе на слово? — спросил Клаус, его вопрос резал воздух, напоминая молнии. Воцарившаяся пауза была громче затяжного раската грозы. — Ты не забыла его, а может никогда и не пыталась это сделать?       — Что? — удивилась она. — Это была глупая подростковая любовь.       — Любовь, да? — переспросил Никлаус, отпивая из граненого стакана виски, которое печально обволокло его горло.       — Почему ты опустил часть про «глупую» и «подростковую»? — спросила Лилит.       — Я не услышал ничего, кроме слова «любовь».       — Ревнуешь? — заподозрила Лилит. — Вот почему ты так себя ведешь?       — Не глупи...              — А может, все-таки ревнуешь? — спросила она, бросив на него предостерегающий взгляд. Ей было неприятно признавать, но намек на ревность ему шел. С таким вердиктом, ситуация, как ей показалось, приняла теперь оттенок милого расклада, но не тут-то было.       — А может, теперь я тебе не доверяю? — встречно спросил Клаус, и лицо Лилит застыло, после чего она понуро подперла голову руками. Слова — это всего лишь звук. Порой громче слов говорит сердце, которое выбивает удар за ударом и тянется навстречу. Сердце, которое просто позволяет этому случиться. Потому что оно знает, что любви достаточно. Лилит повернулась, обхватив его лицо ладонями, готовясь примкнуть к его губам и помочь ему, а также себе, оставить позади произошедшее. Подтвердить, что она выбирает его, и позаботиться о том, чтобы он тоже выбирал ее. Но неожиданно для нее он сбросил ее руки со своего лица — грубо и небрежно. Почти сразу же он пожалел, когда она так растерялась после его действий.        — Ты думаешь, я не знаю, что произойдет потом? — спросил Клаус. — На следующий день ты снова оттолкнешь меня. Лилит сидела рядом с ним, но расстояние между ними словно стало минным полем. Никлаус странно поджал губы и коснулся своего бокала. Он все ждал, когда она признается и объяснит, почему она сохранила ту записку.       — Я тебя услышала, извинилась, осознала, что была не права, но и ты не без вины, ведь ты свернул мне шею, — произнесла Лилит.       — Речь идет о том, что ты отвернулась от меня. Ты предала меня, защищая его. Ты сделала свой выбор, не так ли? — сказал Клаус.       — Никлаус, я была безоговорочно и бесповоротно влюблена в тебя, — устало вздохнула Лилит. — Я сделаю все для тебя, даже то, что будет выглядеть неправильно. Никогда прежде я не подозревала, что можно любить кого-то так сильно. Нейтан был лишь небольшим абзацем в моей жизни, — сказала она. — То сердце, которое ты растопил, и те эмоции, которые ты вызвал, принадлежат тебе. Лучше я буду разбита и разорвана на части с тобой, чем буду целой без тебя. Кадык на его шее дернулся. Он не знал, что чувствовал: облегчение или сомнения? Но затем его взгляд зацепился за то, как она пальцами перебирала ткань подола платья, вызывая в нем огромное желание обхватить ее руки. Тогда он приказал себе уничтожить неугодную эмоцию во что бы то ни стало, раздавить, раскрошить.       — Не молчи, — просила Лилит.       — Однако все возвращается бумерангом, — насмешливо ответил Клаус. — Вчера я, а теперь ты. Неприятно оказаться на моем месте? Лилит напоминала колокол на колокольне, звучащий еще долгое время после того, как по нему ударили. Услышать насмешку после первого признания в любви — хуже, чем падение с головокружительной высоты.       — Ты хочешь наказать меня? — спросила она. — Преподать урок за то, что я игнорировала тебя? За то, что отталкивала тебя по известным тебе причинам? Она резко встала с дивана, но он поднял на нее взгляд тогда, когда почувствовал, как дрожал стакан в его руке, а затем мелкие предметы в комнате.       — Всего этого бы не было, если бы ты не нарушил все обещания! Тогда бы я тебе доверяла и не сомневалась в тебе, — вспыхнула Лилит. — Хочешь перевоспитать меня? Тогда можешь держаться подальше от моей гребаной жизни! Это было бы здорово, — хмыкнула она. — Потому что рядом с тобой даже не пахнет фразой «в радости и в горе». Честно говоря, глядя на тебя каждый раз, мне чертовски плохо, что я выбрала тебя. Клаус сжал ладони в кулаки, выпирающие костяшки тряслись так, будто внутри произошел конец света. По окнам начал нещадно хлестать косой дождь от внезапного сильного ветра, но будто по щелчку все стихло. На лице Лилит повисла маска, пока сама она начала дышать: прерывисто, рвано, пунктирно. Постепенно замедляясь, унимая накатившую истерику, она почувствовала, как некоторые слова стоило оставить при себе. Мы часто говорим друг другу лишнее, только потому, что нам больно. Мы выпускаем иглы злословия и посылаем стрелы, пропитанные ядом, прямо в сердце, которое так любим. В следующий момент в доме Майклсон был услышан звук хлопка входной двери, а затем звук разбивающегося о стену стекла.

***

      Лучи солнца прикасались к коже, придавая ей приятное тепло. Птицы весело переходили с ветки на ветку, напевая свою мелодию. Лилит повернула голову, ощущая запах мха и влажной земли, вместо аромата чистого накрахмаленного белья. Ее глаза раскрылись, но щурились при каждом взгляде на играющие лучи утреннего солнца. Когда облака закрыли свет, перед ней открылся лес. Покинув дом семьи Майклсон вчера, Лилит провела какое-то время в баре. Она не считала, что выпила излишне, но сейчас, лежа в лесу, ей не удавалось вспомнить, как она сюда попала, ведь она отчетливо помнила, что направлялась назад с целью поговорить с Клаусом вновь. Услышав шорох между стволами дерева, она оттолкнулась ладонями от земли, всем своим существом ощутила вновь ноющую боль в шее, словно кто-то ее недавно ломал. Можжевельник зашевелился еще раз, и из-за него вышла...        — Эстер? — едва слышно прошептала Лилит. Может быть, это вовсе сон? Лилит пару раз ущипнула себя за кожу, но не проснулась.       — Мой сын очень привязался к тебе, — сказала Эстер. Взгляд матери Майклсонов выражал гнев и скрытую боль, ибо она обнаружила своего возлюбленного, которого Клаус лишил жизни. — Пора тебя опустить до того дна, с которого ты выбралась, — буквально выплюнула слова Эстер, шумно вдыхая ноздрями воздух. — Может быть, так ты осознаешь, что рядом с моими детьми тебе не видать покоя, и примешь мое предложение. Эстер надеялась, что после всего Лилит примет новый жизненный путь, а Клаус, оставшись в одиночестве, осознает ту ошибку, которую совершил. Майклсон резко подняла руку, и мощный поток воздуха откинул Лилит назад. Листья деревьев зашуршали, унося с собой звук всплеска болотной воды. Тело погрузилось в ядовитые воды, и тут ее рот раскрылся в мучительном стоне. Лилит барахталась в воде, пытаясь выбраться. Каждое ее движение было невыносимо больным. Рука нащупала землю, а затем корень дерева. Собрав силы, она вытащила себя из болота, полного вербены. Кожа, когда она вышла из воды, начала затвердевать, покрываясь сине-красными пятнами. Казалось, что ее внутренности сейчас вывернет наизнанку.       — Ты сама навлекла это на себя, — сказала Эстер и кому-то кивнула. Лилит выплюнула на почву сгусток крови, во рту саднило от едкого привкуса собственной поджаренной плоти. Но тут ее слух уловил приближающиеся шаги за спиной.        — Не волнуйся. Я дам тебе то, что ты заслуживаешь. Этот знакомый голос рассыпался на мелкие осколки, которые вонзились в зрачки и прорезали себе путь к центру черепа. Перед глазами пронесся калейдоскоп картинок из воспоминаний.        — Невозможно, — прошептала Лилит. Слезы выступили в уголках глаз, и она была уверена, что это не сон, а кошмар. Мир вокруг казался нереальным, словно сцена из фильма ужасов. Но это оказалось истиной, когда она получила удар по спине, который развернул ее. Жизнь ускользнула из-под ног, и Лилит уперлась локтями в землю, пытаясь подтянуть к себе коленки. Ее пятки скользили в страхе по мокрой почве, пока над ней возвышался монстр из старых кошмаров.       — Почему?! — спросила Лилит у Эстер, икая от избытка слез. — Что я сделала? Полюбила вашего сына и хотела быть рядом с ним?  Лилит хотела повернуться, чтобы как следует взглянуть на Эстер, но прежде чем успела это сделать, ее щеку обожгла жгучая пощечина.       — Никаких слез, — проговорил он, и она рефлекторно сморгнула их. — Может быть, это вселенское наказание за то, что ты всю жизнь была куском дерьма? Лилит поднимая глаза, встретила взгляд своего отчима, Гаррета. Но за его спиной она увидела еще одно знакомое лицо.       — Мама? — прошептала Лилит, едва веря своим глазам. Но мать даже не повернулась в ее сторону. Эмма опустила голову, словно провинившаяся собака, сдирая пальцами кожу вокруг ногтей.  Ветка хрустнула, и в другую секунду Гаррет схватил Лилит за челюсть. Время словно вернулось, и Лилит вновь задрожала перед ним, как в детстве. Клацая зубами, она обхватила руками колени, сворачиваясь клубочком, не принимая никакого сопротивления. Перед ней возвышался монстр, который был сильнее ее, а она стала всего лишь маленькой девочкой. Гаррет навис над ней и окунул ее лицо в болото. Лилит почувствовала, как ей в глотку влили раскаленный яд. Она вопила под водой, срывая связки, хотя и не слышала ни единого звука. В какой-то момент ее ослепила яркая вспышка, словно кто-то щелкнул объективом фотоаппарата. Затем все вокруг затопили кровавые пятна, и Лилит окончательно потеряла сознание. «Почему? Почему именно я?» Но никто не мог ответить на ее вопросы. Жизнь жестоко с нами обращается, подставляя все новые и новые препятствия на пути к счастью. Но вот в чем вопрос: сколько еще нужно пройти таких испытаний, чтобы обрести счастье? Будет ли вообще оно?