Девушка в красном

В прошлом таится как темная сторона, так и светлая глава нашей жизни. Мы сами выбираем, какую из них рассматривать.

Дж. К. Роулинг, «Гарри Поттер и узник Азкабана».

      Лучи полной луны проникали сквозь густые ветви деревьев, создавая театр теней. Где-то в ночи прокуковала кукушка, ее звук вторился дважды. Тем временем, в тени некой пещеры, виднелась Лилит, скованная цепями на запястьях и вокруг шеи. Ржавые железные прутья, вытянутые перед ее глазами, образовывали замкнутое пространство, напоминающее темницу.  Ей бы бежать прочь без оглядки. Еще тогда в лесу. Она ведь могла сопротивляться, не сдаваться без боя, но в тот момент отравленное ядом ужаса тело отказывалось подчиняться.  Глупо и безрассудно.  Теперь исход событий логичен и предсказуем. Предстояло возлагать надежду на случайное стечение обстоятельств, которое освободит ее от оков, удерживающих ее магию. Требовалось и добыть кровь, чтобы обрести способность бороться. Раскрасневшиеся глаза следили за тем, как Гаррет спешно рылся в рюкзаке. Лицо мужчины оставалось скрытым, но в паузах он хватался за голову, произнося раз за разом «черт». Несколько мгновений он метался в поисках чего-то, прежде чем наконец нашел белую упаковку от сигарет и жестяную банку с темным крепким пивом «Гиннесс». С этой добычей в руках Гаррет направился к выходу, мимо Лилит, бросив на нее взгляд. Тусклое освещение не раскрывало его лица полностью, но она была уверена, что в его глазах мерцал блеск, словно слезы.  Это было нечто, выходящее за пределы обыденного, и абсолютно необъяснимое. Когда тяжелая дверь защелкнулась, она обратила взгляд на свою мать, замершую в углу, словно древнегреческая статуя, не издавшая ни единого звука в течение дня.       — Что с тобой? — спросила Лилит сиплым голосом. — Каждый шрам, оставленный им — будь то душевный или от тушения окурка сигареты... Каждый из них, несмотря на свою крошечность, приносил одинаковую боль, — сказала она. — Каждый раз, когда боль пронизывала мое тело, моя душа молила о пощаде. Ты представляешь, сколько раз я желала смерти? Сколько раз я хотела просто избавиться от боли раз и навсегда? Я ведь твоя дочь, освободи меня! Их взгляды сцепились, между зелеными глазами матери и голубыми глазами дочери разве что искры не летали.        — Я растила тебя обычным человеком, — начала Эмма. — Представь мое разочарование, когда я возвращаюсь к жизни и обнаруживаю... Что ты не что иное, как чудовище. Каждое слово прозвучало, как выстрел. В глубине голубых глаз вспыхнул шок, будто сама душа не улавливала реальности происходящего.       — Ты хотела, чтобы я была другой? — спросила Лилит. — Что ж, я тоже этого хотела, — призналась она. — Но я не выбирала, кем мне родиться. Ты сделала этот выбор, а жизнь после разложила свои карты. И хочу сказать тебе, что я держусь очень хорошо после всего, что было.       — Бог видел, как я старалась, но твоя сущность победила, — сказала Эмма. — Сколь бы больно мне ни было, но я обязана перед Кланом вернуть земле то, что не должно было появиться. Сердце с боем прокладывало себе дорогу вон из груди. Лилит была готова к любому исходу разговора с матерью, но не к такому. Тут она заметила длинную тень, проецирующуюся на поле. Гаррет, пошатываясь на ватных ногах от изрядной доли алкоголя, потер свои глаза.       — Я не справился, слышишь? — проговорил он, потирая ладонью коротко стриженные волосы цвета кофе. — Я не смог справиться с твоей смертью. Мне хотелось горевать, скорбеть и, в конечном счете, утопить эту боль, — продолжал Гаррет, вскрывая новую бутылку пива. — Тогда я впервые прибегнул к алкоголю, игнорируя тот факт, что у моих родителей была алкогольная зависимость... Почему-то я думал, что меня это обойдет стороной. Он сделал большие глотки, в то время как Эмма, встав с пола, медленно приближалась к нему.       — Я всегда любил, — признался Гаррет, и слова эти, как птицы вылетающие из гнезда, казалось, были предназначены именно ей, но… — Даже после того, как я узнал, что она не моя дочь... Я продолжал ее любить. Его глаза закрылись, и перед ним встал образ маленькой девочки: изможденной, избитой, просящей прекратить причинять ей боль.       — И мне очень жаль, что все так обернулось. Я хотел ее воспитать и защищать как полагается, но это, — сказал Гаррет, вращая в руке бутылку, издававшую звуки всплеска жидкости. — Это привело к непоправимым событиям.       — Ты не виноват, Гаррет, — прошелся голос Эммы по голым стенам. — Этот ребенок был обречен с самого начала. Здесь нет нашей вины. Казалось, ничто не могло больше потрясти ее, но Лилит обмерла, сводя дыхание на ноль. Она открыла глаза, и вместе с ними померк и потускнел окружающий мир. Осознание того, как сильно она скорбела в детстве по матери, моля о ее помощи свыше, когда Гаррет причинял ей боль, было как удар ножом в самое сердце. Все оказалось бессмысленным и горьким, а слезы неизбежно покатились по ее щекам. Но вот признание Гаррета, напротив, мимоходом промелькнуло в сознании, никак не задев Лилит. Возможно, она не смогла бы простить его и через сотни лет. Травма, которую он ей причинил, была слишком тяжела, а хороших моментов с ним она не знала. Хотя они существовали. Где-то в прошлом Гаррет был любящим отцом, но, как только он приблизился к бутылке, алкоголь, как туман, окутал его разум, превращая в зверя. Каждый раз, когда солнце восходило, а алкоголь растворялся, он видел масштаб своих поступков. Чувство вины было нестерпимо сильным. И он снова погружался в бутылку, стремясь стереть свои грехи из памяти затмевающей пеленой. Очередной всхлип раздался, будто удар по ушам. Гаррет, услышав это, судорожно потянулся за бутылкой, поглощая ее содержимое. Когда и это не принесло облегчения, он резко направился к железным дверям, за которыми находилась Лилит. Их разделяло всего несколько сантиметров, и почему-то вся эта сцена напомнила передачу с канала Discovery — ту, где аквалангисты садились в клетку и погружались в морскую глубину, чтобы наблюдать за акулами. А людей от акул отделяла всего лишь хрупкая решетка.       — Хватит плакать! Никогда не выставляй свои эмоции напоказ, — пренебрежительно бросил Гаррет. Его слова резали слух. Ему не нравилось наблюдать за душевными муками, не желал видеть, как душа рвалась и разбивалась на миллионы осколков.       — Пошел ты, — прошептала Лилит.       — Как ты смеешь так разговаривать с отцом? — вмешалась Эмма, нацепив маску смелости. — С каким удовольствием я бы сейчас напомнила тебе, кто ты и где находишься, да вот беда — не могу к тебе подобраться.  Ее рука окутала его ладонь, словно змея. Она боялась самого Гаррета, конечно, а его гнев был еще страшнее. Лучше быть на его стороне, чем под его ударом. Что же касается Лилит… С самого начала она была тяжким бременем. Раньше Эмма надеялась, что из ее дочери вырастет достойный человек, которого она с гордостью сможет представить родителям. Но эти надежды разбились. Теперь она осознала мудрость тех родительских слов, которые гласили о необходимости избавляться от тех, кто по праву не достоин этого мира.       — Возможно, мне не повезло с козлом-псевдоотцом и такой матерью, — сказала Лилит. — Но зато потом жизнь исправила свою оплошность. Жак Делон стал для меня настоящим отцом, а Мари Делон — настоящей матерью. Они полностью заменили мне тех, кто не смог предложить настоящей любви и заботы. Гаррету не было столь приятно это слышать, но вот Эмме было абсолютно все равно.       — Ты врала мне все пять лет, — внезапно произнес Гаррет, рывком высвободив свою руку из ее хватки.        — Я не виновата. Это была судьба, — изрекла Эмма, голос ее подвел, звуча неестественно высоко. — Сказав правду, я рисковала разрушить свою жизнь и остаться одной.       — Тогда ты могла бы избавиться от меня еще до моего рождения, — вмешалась Лилит.       — Ты не знаешь, через что я прошла, каково было мне принимать решения, — сказала Эмма.  С ее бледной кожей, волосами, черными, как уголь, и зелеными глазами Эмма все больше напоминала змею Аспид.       — Я родилась первенцем, без близнеца, и с самого рождения родители пренебрегали мною, ведь мне не суждено было занять пост главы Клана, — произнесла она. — А когда я забеременела, меня вовсе прогнали. Лилит смотрела на мать, твердея в челюсти. Почти можно было услышать, как она молотит себя в костяную пыль. Будто бы Лилит была виновна в том, что ее мать родилась без близнеца и решила связать свою судьбу с человеком, несущим ген оборотня.       — Жаль твою мамашу, которая вырастила такую ничтожную, негодную дочь, как и она сама, — вдруг произнес Гаррет. Взгляд его потускнел. Эмма в растерянности похлопала ресницами, беспомощно озираясь по сторонам, а после посмотрев на него. Она словно ощущала, как его демоны пробуждались, раскачивая его внутренний мир. И хотя где-то в самых глубинах Гаррет оставался самим собой и на самом деле стремился освободить Лилит, но в настоящий момент он представлял собой существо совсем иное. Прищурившись, мужчина склонился в сторону, стремясь лучше рассмотреть лицо «дочери». Мысли неуклюже кружили в его голове, но одна особенная, знакомая — всплыла. Рука его медленно потянулась к заднему карману темных джинсов, извлекая оттуда пачку сигарет.       — Тебе следовало бы промыть рот мылом, чтобы очистить натуру твоей матери, — произнес Гаррет, раскрывая пачку сигарет.       — Не могу дождаться, чтобы начать выделять пузырьки, — язвительно произнесла Лилит, заставив Гаррета выронить пачку сигарет. Он мигом потянулся за алюминиевым ведром, полным жидкости, и облил Лилит содержимым. Ядовитые капли шипели на ее фарфоровой коже. Легкие будто пилой разрезали грудную клетку пополам, но она все равно заставляла их перерабатывать кислород. Ей хотелось пробить криком небо, оросить землю слезами, но даже на это не хватало сил.       — Это работает, — отметил он, смотря на пар, поднимающийся от ее тела. Но это было лишь начало. Вскоре Гаррет понял, что дверь в темницу заперта. Не в силах ее открыть, он погрузился в ярость. Он кричал Лилит, чтобы та открыла дверь, становясь все более неадекватным. Гаррет то заявлял, что больше она не покинет дом, то угрожал сжечь все ее игрушки. Казалось, в его опьяненных глазах Лилит была маленькой девочкой. В ответ она провоцировала его, зная, что ей остается только дождаться, пока он придет к ней. Взяв в руки железную трубу, он начал металлический концерт по замку двери, заставляя его сгибаться под ударами. Эмма внезапно подпрыгнула, пытаясь оттащить его. Она осознавала, что смерть поджидает обоих, если он вскроет клетку.       — Убирайся из моей головы! — закричал Гаррет, рассматривая Эмму как иллюзию в своем опьяненном разуме. Он замахнулся, оттолкнув ее, и та ударилась головой об пол. Травма, совместимая с жизнью, вызвала лишь писк в ее ушах и темноту перед глазами. В следующий момент замок звонко отлетел в сторону, падая в темный угол.  Время казалось застывшим, а мир замер в этот момент.  Дверь, скрипнув ноюще, распахнулась. Резким движением Гаррет снял с себя кожаный ремень, а Лилит всего лишь улыбнулась. Она демонстрировала ему, что больше не боялась и хотела, чтобы он запомнил ее такой — не измученной и истерзанной, а с улыбкой на лице. Лилит почувствовала, как заострились и росли ее разящие насмерть клыки. Звучавший из груди в предвкушении добычи рык внезапно размножился, заставив ее замереть. То, что случилось дальше, Лилит не знала. Она зажмурила глаза, ощутив внезапные горячие брызги на лице.       — Нет! Нет! Нет! Нет!!! — во весь голос закричала Эмма. Лилит почувствовала запах и, облизав пересохшие губы, вкусила кровь. Открыв глаза, она услышала повторное рычание, но не свое. Из полумрака засветилась пара желтых глаз. Волк. Седого окраса. Он удерживал в пасти горло Гаррета, блестящее от крови. Эмма, схватив металлическую трубу, метнула ее в спину волка. Тот, заскулив, бросил свою добычу на пол. Янтарные глаза встретились с парой голубых. В этот момент в памяти Лилит отложился запах крови, сырости, дубовых досок и черной патоки, прежде чем волк исчез из поля зрения. Тело, брошенное на землю, дрогнуло. Это напоминало судороги или эпилептический припадок. Кровь стекала, прорисовывая свой путь к пальцам Лилит. Окунув кончики пальцев в теплую бордовую субстанцию, она потянула их к пересохшим губам. Из легких вырвался блаженный вздох. Лилит ощутила силу и попыталась сорвать цепи с себя, и они к счастью поддались. Пред ее глазами весь мир окрасился в багряно-красные оттенки. Она взглянула на Эмму и полуживого Гаррета, а затем, словно тень, ниспала к нему, прокусив кисть, и приложив ее к его губам. Сердце Эммы билось с неистовой скоростью. Она едва могла дышать через раз, наполняясь облегчением и одновременным недоумением. Лилит, наклонив голову, наблюдала, как раны на шее Гаррета затягивались. В ее душу прокралось неприятное чувство, увеличивающееся с каждой минутой.       — На твоем теле миллионы крошечных насекомых, — начала Лилит, встречая мутный взгляд мужчины. — Тебе страшно, — внушала она. — Ты начинаешь нестерпимо чесаться... Так сильно, что сдираешь собственную кожу. Гаррет блуждал ногтями по лицу, шее и обнаженным предплечьям. Его тело пылало так, как будто сверху насыпали раскаленные угли. Он сдавленно промычал от нечеловеческой боли, но долго сдерживаться не смог и закричал во все горло.       — Нет-нет-нет. Так не пойдет. Медленнее, — сказала Лилит, и Гаррет, как послушный марионет, подцепив ногтями кожу, медленно оттягивал ее, пока та не отцепилась от тела. На лице Эммы замер остервенелый ужас, и лишь волевым усилием она вынудила себя взмахнуть металлической трубой к центру спины Лилит. Та с легкостью перехватила орудие и перенаправила его обратно. Труба, пронзая воздух, проникла в плоть женщины, разрушая ребра. Эмма стала хватать воздух ртом, открывая и закрывая его, словно смакуя вязкое тесто.       — Так нелепо, — вдруг воскликнула Лилит, смеясь с истерическим пламенем, едва сдерживая себя. — Ты действительно полагала, что я не услышу, как ты двигаешься? — спросила она, разводя руки в стороны. Лилит повернувшись, вновь склонилась к мужчине. — Похоже, твои насекомые решили совершить экспедицию в твой рот. Что ты собираешься предпринять? Гаррет в панике потянулся ко рту, разрывая губы, а затем язык. Перед его глазами началось марево, разум стал отключаться, словно он нырял в глубины воды и терял сознание от недостатка кислорода. Металлический запах и вкус крови вызывали тошноту.       — Кстати, мать, — начала Лилит, по-прежнему глядя на истерично кричащего Гаррета. — Твоя семья мертва, — объявила она. — Твой брат Кай убил их всех, за исключением Джошуа. С ним я разобралась. Женщина тяжело вздохнула, чувствуя, как пульсирующая боль пронзила ее сердце. Самое важное для нее было потеряно — ее родители.       — Думаешь, что сможешь оправдать себя после всего? — изрекла Эмма. — Твои поступки и действия ужасны. Внутри ты пропитана собственным стыдом, — высказала она. — Ты утверждаешь, что никогда не причинишь боль тем, кого когда-либо любила, но твои действия говорят об обратном. Я слышала эти слова, находясь на той стороне, — проговорила мать, взгляд ее был хладнокровным, словно у змеи, которая готова придушить свою добычу в любую секунду. — Ты хорошо притворяешься, но никто не догадывается, что ты плохой человек, который очень старается быть хорошим. Мне жаль тебя. Лилит старалась убедить себя, что слова матери не имеют значения, но внутренний крематорий жег больнее, чем вербена.       — Изрядно трудно проявить милосердие к тем, кто к тебе питал лишь ненависть, — проговорила Лилит одними губами. — Когда-то я мечтала о встрече с тобой, — призналась она, приближаясь. — И мы обе питали большие ожидания друг к другу, но, оказывается, людям свойственно ошибаться. Лилит извлекла металлическую трубу из тела, только чтобы затем вонзить ее в сердце матери. Алый поток крови начал стекать вниз, смешиваясь с кровью Гаррета. Эмма пыталась произнести что-то в последний раз, но буквы застряли в ее горле. За спиной раздалось несколько предсмертных хрипов. Гаррет захлебнулся собственной плотью, и вместе с ним из жизни ушла и Эмма. В помещении воцарилась окончательная тишина.       — Полный Джингл Беллз, — произнесла Лилит, направившись к выходу. Она взглянула вдаль — на луну, медленно блуждающую среди верхушек деревьев. Этот день оказался длинным, словно бескрайнее полотно для художника без рук. Сырое черное платье, плотно облепившее ее тело, было запачкано кровью. Но Лилит не чувствовала внутри ничего, кроме пустоты. Даже в самые трудные моменты она никогда прежде не была настолько пустой. Как будто все ее тело — это просто футляр для размещения отсутствующего сознания. Но ведь трудные ситуации даются не только для того, чтобы испытать нас на прочность и сделать сильнее, нагрузив на спину тяжелый рюкзак под названием «опыт». Все болезненные моменты также являются напоминанием о том, что в каждом конце, даже если он болезненный, живет начало чего-то нового и счастливого. До ушей донесся звук вибрации, и Лилит узнала в нем звонок телефона. Вернувшись, она быстро нашла его в рюкзаке Гаррета. Там ее встретил двадцать один пропущенный вызов:       — Лилит… — прошептала Майя.

***

      Дверь скрипнула, открываясь. Лилит переступила порог дома, и ее цепкий взор тут же был прикован к Майе — растрепанной блондинке с блеском в глазах, которые вполне могли бы составить конкуренцию горящим садовым фонарям. Она сидела на орнаментальном ковре в гостиной, утирая слезы, но они беспрестанно текли, как родниковая вода.       — Эй, эй, — приблизилась к ней Лилит, отложив в сторону собственные беды, чтобы полностью сконцентрироваться на подруге. — Майя, — звала она, положив руки на ее плечи. Губы девушки шевелились, но не издавали звуков. Она лишь смотрела в сторону, медленно теребя край своей футболки.       — Майя, ты моя семья, — пыталась утешить Лилит. — Все, что с тобой, — со мной. Нет ничего такого, что ты не могла бы мне рассказать, — произнесла она, перехватывая ее взгляд. — Я люблю тебя. Лилит смотрела на подругу, которая была похожа на человека, чей дом горел, но он слишком боялся огня, чтобы спасти самого себя от пламени.       — Я убила человека. Майя сжалась в защитный клубок, как жук, укрывающийся в щели, или мышь, спрятанная в норке. Лилит остановила взгляд на футболке, покрытой засохшей кровью.       — Давай снимем все это с тебя, — сказала Лилит.  Прошествовав в ванную, Лилит раздела ее, медленно и осторожно, словно та была хрупкой, как карточный домик. Она включила воду и отвела подругу под горячие струи.        — Дай мне минуту, — попросила Майя, и Лилит, прихватив полотенце, вышла из комнаты.  Она оперлась спиной о дверь, попутно вытирая капли воды с рук, слыша, как ее подруга сквозь воду плакала. Майя долго пробыла в душе. Стояла там, позволяя воде смешиваться со слезами. Дрожа, она мыла каждый дюйм своего тела, пока кожа не наполнилась красными пятнами. Сцена в том переулке прокручивалась в ее голове снова и снова, и ей пришлось опереться на белую плитку, чтобы напомнить себе, что все позади. Выйдя из душа, она обмотала вокруг тела полотенце цвета оливок.       — Иди сюда, — прошептала Лилит. — Давай наденем на тебя что-нибудь сухое, и ты ляжешь в кровать под теплое одеяло.       — Нет, — отрывисто ответила Майя. — Ты предупреждала меня избегать этих чертовых переулков, но вчера в баре было невероятное количество народу. Я так измоталась, что хотела как можно быстрее вернуться домой, и... Тогда он...       — Он тебя тронул? — настороженно спросила Лилит.       — Он хотел меня изнасиловать, — ответила Майя. — Но, когда он прикрыл мне рот рукой, я ответила ему укусом, — продолжила она. — Я толкнула его и тогда заметила, как он ударился головой… Прямо о камень. Вокруг его головы расплылась кровь, и это сделала я. Он умер из-за меня… — она обхватила себя руками, сжимая кожу на предплечьях. — Я утащила его тело, спрятала под ветками, картонками и прочим мусором… Что теперь делать?       — Ты не виновата, это случайность, — произнесла Лилит. — Если желаешь, я могу стереть этот момент из твоей памяти.       — Для вас всегда все так просто? — спросила она. — Игнорировать ответственность, пренебрегать правилами, делать все, что придет в голову? — возмутилась Майя. — Видимо, для вас это норма, но я всего лишь человек. Я не желаю погрязнуть в этом и утратить свою человечность, превратившись в копию вас. Майя устремила на Лилит невидящий взгляд. Она ждала трагического монолога, подобного ее собственному высказыванию, ожидала погребального песнопения. Но Лилит ответила крайне лаконично:       — Я отправлюсь туда и уберу все, — произнесла Лилит. — Ты оставайся здесь. Она понимала, что Майя погорячилась в своих высказываниях. Сама Лилит неоднократно выпускала свой гнев на тех, кто был ей близок.       Под покровом полумрака, пронизанного слабым светом тусклых фонарей Лилит оказалась на улице, направившись в зловещий переулок. В Новом Орлеане не только этот переулок, но и другие уголки были обременены печатью мест, от которых следовало держаться подальше. Здесь отсутствовали камеры наблюдения и должное освещение. Такие места становились плодородной почвой для преступных посягательств. В углу, увязшем во мраке, рядом с зелеными мусорными баками, под грудой беспорядочно разбросанного мусора, бросался в глаза ботинок насыщенного красного цвета. Подойдя ближе, Лилит избавилась от преград в виде дождевых коробок и потрепанной одежды, выкопав из-под слоев беспорядка тело мужчины. Подхватив и закинув его на плечи, Лилит внезапно осознала, что в этом месте она была не одна. В пенистом свете дальнего фонаря медленно возникал облик человека.       — Майя, что ты тут делаешь? — спросила Лилит.        — Это все неправильно, — начала Майя. — Я должна сдаться в полицию.        — Черт, — выругалась Лилит, когда с тела мужчины сползли брюки, которые были расстегнуты. — В тебе сейчас говорят эмоции: обида, злость, отчаяние и страх. Не слушай их базарный галдеж, он бестолков и бесполезен. Самые правильные выводы делаются в полном молчании.        — Но…       — Хочешь взять ответственность за свою жизнь и эту ситуацию? — спросила Лилит, подбрасывая труп каждый раз, когда он сползал с ее плеча. — Пригони свою машину, и мы отвезем его в лес, — предложила она. — Хочешь угробить свою жизнь? Погнали. Ты в курсе, сколько в Америке дают за убийство?       — Это убийство по неосторожности, срок должны сократить, — отметила Майя.       — Майя, ты спрятала тело, скрылась с места преступления, — напомнила Лилит. — У тебя есть шанс избежать всего этого. Воспользуйся им, а с совестью разберешься потом. По крайней мере, Майю больше не трясло, и ее желание разбежаться и прыгнуть со скалы отступило. Они погрузили тело в мини-Купер и выехали из города, направляясь к лесу. Вместо того, чтобы скрываться в густой чаще, Лилит решила остановиться у дороги. Там, возле трассы, она выкопала небольшую яму. Майя уставилась на величественные стволы высоких деревьев, верхушки которых терялись в бескрайнем небесном своде. Периодически до нее доносился шепот оживленного города, но все это казалось далеким, вроде эха.       — Помнишь, когда мы были маленькими, больше всего нас волновало: получим ли мы велосипед на день рождения и разрешат ли нам есть конфеты на завтрак? — спросила Майя, пока Лилит открывала багажник. — Но, когда мы стали взрослыми, все изменилось… Быть взрослым — значит нести ответственность. А ответственность — это ужасно. Все очень плохо, — размышляла она. — Взрослым приходится бывать в разных местах, заниматься разными делами, зарабатывать деньги, оплачивать счета за квартиру, а если ты убийца, то вот она, ответственность! Велосипед и пирожные — просто детские заботы, не так ли? А самое страшное, когда ты допускаешь ошибку, а исправить уже ничего нельзя…       — Послушай, нужно, чтобы каждый день, будь он даже серым и пасмурным, случалось что-нибудь хорошее, — прервала Лилит, таща за собой тело. — Я стараюсь спрашивать себя: что хорошего произошло сегодня? И должна заметить: каким бы тягостным ни был день, все же маленький солнечный зайчик всегда показывается.       — Притворяться, будто ничего не произошло и вести себя так, словно совесть чиста? — спросила Майя. — По правилам за преступлением должно следовать наказание, а я использую тебя, чтобы этого избежать.       — Кто тебе такое сказал? Общество? — возмутилась Лилит. — Огорчу тебя, но никто не погладит тебя по головке, если ты сдашься в полицию. В этом мире каждый стремится выжить и иметь хорошую жизнь, — заявила она. — Да, жизнь — это всегда непредсказуемо. В любой момент все может измениться, но главное — сохранить себя и любовь к тому хорошему, что есть. А прошлое, — взглянула Лилит на бездыханное тело мужчины. — Оно, как пыль, оседающая на зеркале. Чем больше пыли, тем меньше отражает зеркало. Каждый собирает пыль — и ты не только ее собираешь, но и цепляешься за нее, считая сокровищем. Но прошлое ушло — зачем за него цепляться? Ты не можешь вернуться, не можешь его переделать. Это не сокровище. И если ты цепляешься за прошлое, считая его сокровищем, твой ум хочет переживать его снова и снова в будущем. Отпусти эту ситуацию, а если чувствуешь вину — сделай что-то хорошее для других. Забавно, как Лилит советовала Майе оставить прошлое позади, в то время как сама цеплялась за него. В этот момент на дороге замедлялся черный джип.        — Да, я нашел, — сообщил водитель, заглушая двигатель.       — Чувак, мы тебя не видим, точно туда свернул?        — Да, тут костер горит, и люди ходят, — разглядывал он через лобовое стекло, а потом заметил… — Девчонки? — спросил он. Мы ведь договорились собраться мужской компанией.       — Да ладно, Адам, девчонки за нас болели, помпонами махали. Мы не могли их не взять с собой, — вставил Лукас. — И, кстати, я не вижу твою машину.        — Сейчас выйду, — проговорил Адам в трубку телефона. — О черт… — прошептал он.        — Чувак? Телефонный звонок прервался, когда Адам, раскрыв рот, увидел, как девушка с темными волосами ногой скинула тело прямо в огонь. Не успел Адам заметить это, как его водительская дверь открылась, а перед ним появилось довольно знакомое лицо.        — Адам? — удивленно подняла брови Лилит.        — Ох… Это какой-то новый ритуал встречи? — выпалил Адам, смотря, как пламя поднималось вверх. — Я обычно предпочитаю рукопожатие, но, кажется, у вас свои традиции. И да, привет, давно не виделись…       — Ты все видел, — сказала Лилит.        — Я ничего не видел, птичка…       — Определенно видел, — заявила Лилит. — Что думаешь?       — Да у него на лице все написано, — возникла фигура Майи.       — Клянусь, я могила, птички, — поднял руки вверх Адам.       — Ты видел, что мы сожгли труп, — сказала Лилит.       — Труп?! — воскликнул он. — Ого, а я думал, это просто костер для пикника! Пронзительные глаза Майи прищурились, и она заметила, как его фальшивая невозмутимость растекалась по его лицу, словно кленовый сироп по блинчику.       — Плохо врет, сотри ему память, — сказала Майя.       — Стереть что? — переспросил он.       — А вот это уже не твоего птичьего ума дело, ястреб, — ответила Майя. Разум Адама кричал, что сердце совсем ёкнуло с катушек, а сердце утверждало, что это у разума крышка съехала. А сам он был убежден, что весь целиком где-то звезданулся, раз такая херня с ним происходила.

***

      Лилит провела сутки в доме вместе с Майей, но к вечеру, стараясь не привлекать внимания, почти невидимо покинула ее, хотя осознавала, что, возможно, стоило остаться с ней. Она подняла голову и уставилась в небо. Боже, какое оно огромное. Бессмертное. Бесчувственное. Как бы она хотела быть такой же, как оно. Ничего не чувствовать. Ни о чем не думать. Ни о чем не переживать.  Где-то поблизости прозвучал колокольный звон, и она обратила внимание на распахнутую дверь, из которой выходили посетители. Легко протиснувшись сквозь толпу, она уселась за самым отдаленным столиком у окна и устремила взгляд на первые падающие капли дождя. Что же ощущала Лилит? Она впервые почувствовала сладость мести, отдающую пряным вином, согревающим и сладким в момент употребления, но оставляющим после себя терпкий металлический привкус, словно отрава. Все из-за сказанных слов, оставивших на душе свой отпечаток. Долгое время она боялась превратиться в подобие Гаррета и не желала иметь своих детей, и лишь потом пришло облегчение, когда выяснилось, что она не его дочь. Тем не менее, теперь, увидев, свою мать Эмму, она задалась довольно очевидным вопросом: станет ли она такой же матерью? Очевидно, у Лилит не самые благородные гены и ее жизнь заполнена множеством неприятных встреч и событий. Многие ее поступки, особенно импульсивные, говорят о ней своеобразно. Тем не менее, Лилит вспомнила о Мари, своей родной тете по линии Блейк, и, следовательно, возможно, биологический отец был благородным человеком. Ведь Мари была исключительно чуткой матерью, омывшей ее материнской любовью. Она научила ее многому, ввела в мир книг и танцев, приобщила к пониманию. А затем Жак. Что насчет него? Принадлежа к семье Делон, он прожил свою жизнь достойно, удерживая в себе хорошие качества. Так, возможно, гены не играют определяющую роль? И Лилит способна стать хорошей матерью? Опустевшее пространство около Лилит внезапно нашло своего заполнителя, и она обернулась, встречая карие глаза.       — Ты обдумала мое предложение? Потому что я вынужден уже завтра уехать.        — Тут не о чем и думать, — ответила Лилит. — Наша история должна была завершиться, когда я застала тебя в компании своей подруги. Он пропустил пальцы через волосы и с силой сжал их при корню. Вертел головой, словно акула, заключенная в тесное пространство.       — Мою ошибку ты заметила, но своей не увидела, — произнес он. — Я был готов ко всему — к тому, что ты неопытна, холодна, злопамятна. Я был готов закрыть глаза на все, пока ты работаешь над своими недостатками, — сказал Нейтан. — Но я не был готов к тому, что моя малышка Лилит окажется настоящей шлюхой, не так ли? Или ты оправдываешь себя? Без понимания, почему я так поступил, или, может быть, меня вынудили? Кто его знает? В конце концов, в тот же день и ты мне изменяла. Лилит утратила всякое ощущение времени, но отчетливо осознавала, что уже в течение многих дней, если не месяцев, скитается по подземелью.       — Что? — вымолвила Лилит, словно сквозь мычание. — Мне все равно, по какой причине ты так поступил. Важно лишь одно: ты это сделал и продолжал делать.       — О нет, все, что между нами было — происходило с твоего согласия. Ты поддерживала это — несловесно, конечно, но твое выражение лица говорило само за себя.       — Так я одобряла твое поведение и твои поступки? — уточнила Лилит.       — Я не помню, чтобы ты когда-либо возражала против моего общения с другими девушками, — ответил Нейтан. — Но вот я не предоставлял тебе такого права, Лилит. Не успела остыть наша постель, как ты уже прыгнула в чужую. Или, возможно, даже спала с двумя, пока тебя не заставили сделать выбор?       — Да что ты несешь…       — Все, о чем я подозревал, оказалось правдой, и почему-то это ранит сильнее всего, — сказал он, вставая со стула. — Не волнуйся, больше ты меня не увидишь. Тебе есть, что сказать на прощание? Ей нечего было сказать. Внутри не было ничего, кроме замешательства и, как ни странно, чувства вины. За себя, за выбор, за ошибку, за любовь к этому человеку.        — Запомни мое пророчество: когда-нибудь, как во сне, страдая от одиночества, ты снова придешь ко мне, — прошептал Нейтан, наклоняясь к ней. — А пока надеюсь, однажды ты станешь такой же счастливой, какой притворяешься. Посетители бара шептались, наблюдая за этой сценой. Трудно было передать словами, сколько всего Лилит пережила за эти дни, да еще и это. Она все еще ожидала, что где-то над ухом прозвучит ласковый голос: «Лилит… вставай, милая, все закончилось…». Но никто не пытался ее разбудить.       — Почему ты так поступаешь? — спросила Лилит, поднимаясь со стула.       — Потому что я могу, — ответил Нейтан, запихивая руки в карманы джинсов. — Потому что это легко, потому что это забавно.       — Тебя забавляет меня оскорблять?       — Меня забавляет полное отсутствие твоего самоуважения, — ответил он. Лилит утвердительно кивнула, кусая губы.       — Когда-то я изрекла, что приму нож за тебя, но не от тебя, — произнесла Лилит. — Ты вонзил в меня его, но моя рана стала и твоей. Знал ли ты, что любовь — обоюдоострый нож? Ты мучился так же, как и я, — осведомила Лилит. — В юности я была наивной, думая, что самая волнующая встреча уже состоялась и дальнейшую жизнь я проведу с тобой. Я думала, что уже вкусила самый свежий на свете мед, — сказала она. — Но ты оказался одним из самых отвратительных людей, ведь я доверяла тебе.       — Лилит…       — Убирайся из этого места, из этого города, — произнесла Лилит, отступив от него. — Если ты снова окажешься передо мной, я не буду придерживаться только слов.       — Лилит, остынь, — сказал Нейтан. — Не думал, что ты так отреагируешь, мы и раньше ругались подобным образом. Понимаешь?       — Нет, — ответила Лилит. — Я не понимаю тявканье какой-то собаки, — она перевела на него взгляд, ее голубые глаза сменились на янтарные. — Советую уйти, пока не поздно, потому что сейчас я с трудом сдерживаюсь, чтобы не внушить всем в баре разорвать тебя на части. Нейтан отступил, его душа была в смятении, глаза беспокойно бродили по Лилит, ожидая, что она все-таки последует за ним. Однако с легкой грацией он покинул бар, оставив свою куртку, словно забытую главу в их истории. Внутри бара раздались едва слышные плескания ресниц наблюдателей.       — На что вы глядите? — осведомилась Лилит у посетителей бара. — Или хотите, чтобы я и для вас устроила представление? Например, публичную казнь? Люди поспешно отвернулись, погрузившись в свои бокалы и телефоны, словно ничего не произошло, и продолжили свои беседы.

***

      — Вдруг весь мир затих, и я ощутила себя в безопасности в своей собственной голове… — сказала Лилит, растягиваясь на кожаном диване, положив руки на живот. — Но время от времени я просто сижу и размышляю. В чем смысл жизни?!       — Эй, эй, стой, — проговорил он, садясь напротив. — Послушай. Мне плевать, — заявил Кай. — Зачем ты меня позвала?       — Я утомила всех своими проблемами, внутренними муками. Не хочу снова их обременять, — призналась Лилит, частично закрыв глаза. — Даже Клауса… Мы оба и так ходим по очень тонкой грани. Лилит пережила много странностей за свою жизнь, но она никогда не предполагала, что столкнется с тем, как Кай молчит более пяти минут. В иной ситуации она, возможно, наслаждалась бы этим моментом, но, к сожалению, даже это не доставляло ей удовольствия сейчас.       — И ты решила обратиться ко мне? — спросил Кай.       — Да.       — Поистине ужасный выбор, — покачал головой он, присасываясь к трубочке молочного коктейля.       — Я сейчас в очень изменчивом месте, — поежилась Лилит, осматривая бар. — И я начну обезглавливать людей, которые мне не нравятся… Обними меня. Малакай подавился, из правой ноздри полился весь коктейль.       — Нет.        — Почему? — поинтересовалась Лилит. — Ведь мы родственники… Друзья?       — Уходи, пошел вон, чтоб ты сдох, — перечислил Паркер, посмотрев на нее исподлобья. — Мы не друзья, — добавил он. — Девяносто девять процентов моего времени я круглосуточно хочу тебя придушить.       — А чего желает тот один процент? — спросила Лилит, поднимая брови. Он поиграл желваками и задумчиво уставился в окно. — Ты хочешь, чтобы тебя приняли и прекратили осуждать.        — Пфф… Я принял себя через любовь к самому себе, — безо всяких раздумий ответил он. — Все, что ты жаждешь получить от иного человека: любовь, внимание, заботу — я освоил искусство даровать это самому себе.       — Что-же-такое-любовь? — задумалась Лилит.  Кай раздраженно фыркнул — опять начинается философствование Лилит. Между делом он успел прослушать ее монологи целых двадцать минут без передышки. И тут оказывается, его обвиняют в болтовне?       — Мы знаем, что такое критика, пренебрежение, осуждение, унижение, неприятие, оскорбление, когда ты пустое место, когда ты недостоин, неуверен, не веришь в себя, все на тебя косо смотрят, обижают, задевают, не считаются с твоими чувствами, не отвечают тебе, игнорируют и бла-бла-бла, — пробормотала Лилит. — Думаю, любовь — это противоположность всего неприятного. Когда за твою оплошность тебя не ругают, не пилят, а принимают, как есть, прощают, позволяют ошибаться. Когда тебя не пытаются изменить. Когда тобой интересуются, заботятся о тебе, о твоих потребностях. Ты ведь этого хочешь? Наводящий вопрос метнул Кая в прорубь посреди покрытого наледью озера, где в его промерзших глубинах таилось тревожное откровение. Паркер с детства понял, что он не создан для того, чтобы иметь друзей. Он был странным, с собственными причудами, которые не укладывались в нормы коллектива. Добавьте к этому вспыльчивость и его способность буквально головой об стенку приложить. Они погрузились в тягучую, липкую тишину, которая облизывала его похолодевший затылок. Каждый из них понимал — Лилит права. Если бы пустоту рядом с Каем не заполнила одна особа, ему стало бы неловко от этой паузы. Ведь существовал ли вообще достойный ответ или оправдание на подобный монолог?       — А с тобой что приключилось? — поинтересовался Кай.       — Ничего, как дела? — глубоко дышала Майя.        — Ты напугана, широко улыбаешься, и у тебя нервный тик в левом глазу, — перечислил Паркер. — Как будто ты оказалась в видео с заложниками или что-то в этом роде. Ее золотистые волосы в свете разноцветных прожекторов мерцали, словно огненные, лицо выглядело напряженно и испуганно. Майя, обнаружив себя одну дома, услышала ту жуткую тишину, которая заставляет копаться в мыслях и постепенно сходить с ума.       — Кажется, я умираю, — выдохнула Лилит, — Чувствую, как в глотке пересохло настолько, что любая белка сейчас была бы слаще шоколада…       — А с ней что? — поинтересовалась Майя.        — Она обкурилась, — пояснил Малакай. — Психопатка, правда? Скурила шесть косяков, чтобы на нее подействовало, и даже бедному парню не заплатила!       — Где ты достала травку? Я тоже хочу, — сказала Майя.       — Ебанашки…— прикрыл Паркер ладонью глаза.        — Что ты сказал? — спросила Майя.        — Говорю, что вы няшки… Паркер сдавленно усмехнулся, а Майя по-кошачьи щурилась на него, словно смотрела на солнце.       — Мне необходимо снять стресс, — заявила Майя.       — Началось, — вякнула Лилит.       — Удивительно, как вы держитесь, ребята, — отметила Майя. — Особенно вампиры. Они занимаются сексом в частности, чтобы выплеснуть агрессию и снять напряжение, как говорил Деймон.       — Ну, я просто не думаю об этом, — невозмутимо пожала плечами Лилит, едва шевелясь на диване.       — Кому ты пытаешься запудрить мозги? — вяло шелестела губами она. — Если ты уже вкусил интимную часть жизни, то это становится неотъемлемой частью существования.       — Черт, может, хватит? — вмешался Кай.       — Ты огорчен, что правая рука тебе не вторит? — спросила Майя, повернувшись к нему.        — Левая, на самом деле, — он помахал рукой. — И, к слову, у меня был неповторимый эксперимент с самой Кэмерон Диаз. Уголки губ парня невесомо дрогнули, создавая нечто, напоминающее улыбку.       — Да, конечно, — проговорили обе девушки.       — Слышали о музее мадам Тюссо? — откинулся на спинку дивана Малакай. — Помню, как нашел ее, одинокую среди других. В красном платье, словно вышедшая из фильма «Маска», — вспоминал он. — Сколько ночей мы провели вместе… Но затем я обнаружил там Джулию Робертс. Девушки открывали рты, словно рыбы в аквариуме, пораженные и смущенные услышанным.       — Ты... Фу, — скривилась Майя. — Понятно, почему тебя убили. Ты был тем еще засранцем.       — Вообще, я сам себя убил, — поправил ее Малакай. И, когда она вновь посмотрела на него, он изобразил пантомиму, как лишал себя жизни.       — Сбрось с себя поводок, Лилит, и займись с Клаусом общим делом, — бросила свой совет Майя, встав с дивана.  Боже, помоги ей, от слов подруги и неистового воображения, она почувствовала, как слегка задрожали колени.        — Уфф, — вздохнула Лилит, принимая человеческую позу на диване. — Надо что-то выпить... — потянулась она за меню бара, выискивая, что бы такого заказать. — Черт, буквы тут крошечнее, чем жопа муравья. Помоги, — всунула она меню Каю в руки. Вплетаясь в вихрь танцев, Майя шествовала сквозь гулкую пучину толпы. Ее волосы в ритме музыки плавно поднимались, а джинсовая ткань, украшенная редкими стразами, мерцала в свете прожекторов. Где-то в этом многолюдном океане прокатилось имя, однако не принадлежащее ей. Но вскоре ей показалось, что это обращение все-таки было адресовано ей.       — Эй, Лиза! Лиза! Лиза…       — Слушай, — проговорила она, догадываясь, к чему все шло. — Может, это и срабатывало прежде, но давай прямо: ты не мой типаж, — обронила Майя.       — Да я чей угодно типаж, — возмутился Адам.       — Не люблю и не хочу водить парней за нос. Так вот — хоккеисты меня совсем не привлекают. Адам приоткрыл рот как от возмущения, так и от того, что его неправильно поняли. Парень окликнул ее, чтобы передать заказ для своего столика, а не подкатить к ней.       — Я не хоккеист, я капитан футбольной команды, — ткнул пальцем в свою грудь Адам. — По американскому футболу, — добавил он пояснительно. Она пожала плечами, словно подчеркивая, что хоккеисты и футболисты особо не отличаются. — Ах, я понял, откуда ветер дует, — усмехнулся парень. — Ты та, кто всех спортсменов считает легкомысленными, — блеснул своим пониманием женщин Адам.       — Не совсем, — ответила Майя, прокладывая себе путь к барной стойке. — Фигуристы и биатлонисты мне нравятся.        — Ты шутишь? — спросил он, оперевшись о барную стойку. — Смотреть на мужика в обтягивающем блестящем костюме, катающегося под «Времена года» Чайковского, — долбаный мазохизм.       — Обтягивающие костюмы — вот что заставляет нас в них влюбляться, — добавила женской логики Майя, улыбнувшись.       — Ладно, Лиза…       — Я не Лиза, у меня другое имя, — всполошилась она, хмуря брови.       — Так, — произнес Адам, ему пришлось наклониться из-за музыки, чтобы его речь была слышна. Он слегка прикоснулся губами к ее уху и уловил запах волос, словно тропических фруктов. — Значит, ты Голубка? Да?       — Нет, — ответила она. — Меня зовут Майя.       — Значит, Голубка, — произнес он, слегка пожимая плечами и прикусывая губу, но в этот момент блеснула его шаловливая улыбка. Большие карие глаза направились в его сторону.        — Оке-е-ей, — протянула она, поворачиваясь всем телом к нему. — Знаешь, приятель, мне все равно, кто ты — хоккеист, капитан, орёл, филин или долбанная канарейка, я все равно говорю тебе «нет». Кажется, ее слова развеселили его еще больше. Теперь он буквально задыхался от смеха, сжимая в руках банку безалкогольного рутбира.       — Черт, меня не отшивали девчонки со времен средней школы, — искреннее изумление на лице Адама невольно вызвало у нее улыбку.       — Прости, что испортила тебе показатели, — пробормотала она. Перед Майей наконец появился бокал вина. Она задумчиво понюхала его содержимое, словно решила удостовериться, что там вино. Адам закрыл глаза на мгновение, осознавая абсурдность происходящего. Майя не работала сегодня, она была всего лишь посетителем бара, как и он.       — Знаешь, ты мне так же не интересна, как и я тебе, — произнес Адам, скребя затылок рукой. — Я предполагал, что ты работаешь, и хотел сделать заказ, но ты меня заговорила.       — Понятненько… — произнесла Майя, отпив вино. И черточки на ее губах вмиг наполнились кровью итальянской лозы. — Хорошего вечера, капитан, — поспешила она покинуть его, смущенная сложившейся ситуацией. Адам бросил взгляд на отдаляющуюся спину Майи, задержавшись на секунду. По его лицу промелькнула какая-то неуловимая тень, а, когда он вернулся к своему столу, его голос прозвучал натянуто.        — Мне только что сказали «нет»… Парни переглянулись и разразились смехом.       — Плохо дело, — подметил Чейз. Адам был явно избалован женским вниманием и полагал, что ему достаточно всего лишь подмигнуть, чтобы девушка упала к его ногам. К счастью, Майе не грозят подобные падения. У нее нет проблем с координацией. Но вот такие девушки для него, как иные цивилизации, появляются ярко и исчезают внезапно. Теперь он сидел, выстраивая модель ее существования, опираясь на аромат волос с утерянной заколки. Да, парень стянул заколку у Майи. Но запечатлится ли он в ее памяти ярким болидом — это еще вопрос. Возможно, она будет больше думать об утраченной заколке, чем о нем. Адам вытряхнул ее из своих мыслей и, достав из джинсов мобильник, начал что-то вбивать. «Мне нравятся тяжелые задачи», — подумал он, ухмыляясь, рассылая всем контактам сообщения и публикуя пост у себя в соцсетях.       Вернувшись за стол, Майя выглядела не только напряженной, как была ранее, но и смущенной после разговора с Адамом. Рядом с ним ее не покидало чувство, будто он все помнит, несмотря на то, что Лилит стерла его воспоминания.       — Со мной что-то не так? — спросила она. — От моего общения отказываются все парни, кроме одного, конечно, но какого черта? — воскликнула Майя. — У меня что-то на лице или в волосах?       — Я сейчас в та-а-аком экстазе, что вдула бы тебе, — заявила Лилит, протягивая каждый слог. — Мне нравится быть в экстазе, это слово такое всеобъемлющее, — пальцами в воздухе она вырисовала столь идеальный круг, что даже физики могли бы позавидовать этому отличному геометрическому образцу. — Ты пей, пей, — сказала Лилит, пальцем направляя бокал Майи. — Ведь, говорят, стресс снимают три вещи: алкоголь, секс и, конечно, их гармоничное сочетание. Второй и третий пункты ушли в закат, но у нас всегда есть первоклассный вариант.  Майя действительно была намерена выпить только один бокал вина, но он заскользил по ее горлу очень гладко. И, что важнее, уродливые воспоминания о событиях того дня наконец размылись алкоголем. Девушка хохотала до упаду, танцевала, голосила песни вместе с толпой и даже заигрывала со своими коллегами-официантками, которые, к слову, отнюдь не возражали против ее ухаживаний. Лилит, не оставаясь в стороне, ловко взобралась на перекладину, распустив свой длинный хвост, который каскадом рассыпался по плечам. Танцы на барной стойке явно свидетельствовали о том, что вечер проходил на высшем уровне. Но вот выход из бара перекинутой через плечо каким-то мужчиной совсем не соответствовал представлению о наилучшем времяпрепровождении. Оказывается, не все заведения одобряли выходки на барных стойках. Оказавшись на своих двоих, Лилит почувствовала прикосновение к своей спине и, развернувшись, уткнулась носом. Это было настолько волнующе, пьяняще и неотъемлемо необходимо до судорожной дрожи в пальцах. Обнимать, ощущать, чувствовать…       — Лилит, это не Клаус, — оттащила подругу Майя. — Это стена.       — Странно, — прищурилась она. — Такой же черствый, как и он. Лилит обозревала город. Горизонт плотно заволокли темные тучи. Но, чем дольше она вглядывалась в накрывающийся стынью город, тем сильнее он открывался совершенно с другой стороны. Застывшие здания сбросили с себя угнетение безжизненности и вдруг гостеприимно распахнули свои двери. Улицы, мутные от дождевых пелен, сверкали свежестью и чистотой, а воздух наполнялся свободой. Мир предстал перед ней, как сплошная сумятица, и в ее душе проснулось желание рассмеяться, ведь она не могла не замечать, насколько он ужасен и прекрасен.       — Никто не в силах нас сломить, — проговорила Лилит.       — Может, тебе стоит это прокричать? — спросила Майя.       — Весь мир не в силах нас сокрушить!       — Именно! — подхватила Майя, крича во все горло. — Мы обязательно справимся со всем!       — И будем счастливыми, как и прежде!       — Следует ли мне беспокоиться о том, что тут творится? — поинтересовался Кай, глядя на двух орущих индивидов. Дамы, повернувшись, метнули взгляды, хлопая ресницами.       — Мы изгоняем своих демонов… — произнесла Лилит. «Не знаю, за что я заслужил это проклятие и за какие грехи мне пришлось провести в их компании... Возможно, я в прошлой жизни сбил единорога или поджег детский дом», — размышлял Паркер.       — Ну, что встали? — спросил Малакай, размахивая руками, как птица. — Двигайте попами. Давайте по домам.        — Отлично, ты достиг лимита нытья на сегодня, — пробормотала Лилит. Проводив Майю до ее дома, Лилит и Кай направились к особняку Майклсонов.       — Ты, оказывается, не всегда бываешь полным козлом, — вывалила она свой лучший эквивалент слова «спасибо».        — Сегодня же воскресенье, — ответил он так, будто этим все объясняется.       — И?       — День божий и все такое, — пояснил Кай, вызывая у нее тихий смех, когда они уже подходили к дому.       — Оказывается, ты не только умеешь высасывать радость из людей, но и дарить ее, — произнесла Лилит. Она могла поклясться, что на мгновение ей показалось, будто она уловила легкую тень смущения на его лице.       — Ты все равно меня бесишь, — хмыкнул Кай.       — Ты меня тоже, — ответила Лилит. Он прочистил горло, видимо, чтобы не рассмеяться, и в этот момент она увидела его совсем с другой стороны. — Кстати, — обхватила ручку двери она. — Видимо, тебе так понравилась наша компания, что ты решил остаться с нами до самого конца.       — Как будто у меня был выбор, — пробормотал Паркер.       — Был, — возразила Лилит. — Ты сам пришел и проводил время с нами по собственной воле. Сегодня я не приказывала тебе.       — Что…? — едва шевеля губами, произнес он. Лилит улыбнулась, входя в дом, оставляя парня с моментом его жизни, который можно было бы окрестить тегом #EpicFail. Открыв дверь, она включила свет. Ей было приятно наконец-то очутиться дома. В ванной Лилит смыла водой с лица последние отголоски веселья. Вздохнув, она взглянула на тусклое отражение в зеркале, пустой взгляд мимикрирующийся под кожу. Скинув с себя одежду, она натянула платье-футболку и устроилась в кровати. Не прошло и нескольких минут, как из коридора донесся смех Никлауса. За ним последовал еще мужской смех, звон бокалов, снова смех. Спустя четверть часа за стеной, разделяющей спальню Лилит и старшего Майклсона, раздались звуки поцелуев, переходящих в нечто большее. Лилит перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку, пытаясь заглушить рыдания, которые, несмотря на все попытки, выбивались наружу. Она мечтала оказаться на месте той счастливой девушки за стеной. У которой все было хорошо.

***

      Тучи хмурились, и сейчас пелена из зацементированных облаков быстро-быстро плыла по небу, превращая начало дня в зябкий вечер, от которого так и хотелось не выходить из комнаты. Но в доме Майклсонов происходила суматоха. Слуги хлопотали, накрывая на стол. Помимо свежеиспеченных булочек с маком, овсяных печенек и ароматного чая с бергамотом на столе также были представлены разнообразные ягоды и фрукты. В своей черной кожаной куртке с четками на шее и ремне, украшенном массивной пряжкой, которая, по всей видимости, могла бы легко разломить череп, Клаус двигался к брату, но его взгляд поймал ее.        — Ты только посмотри, — прошептал Никлаус, поглядывая на Лилит, спускающуюся по лестнице. — Беглянка вернулась. Лилит выглядела привычно в облегающих черных джинсах, светлой майке с пуговицами на груди.       — Пусть присоединится к нам, — сказал Клаус брату, хотя его слова звучали с пренебрежительным оттенком. Спустя лишь несколько минут, за накрытым столом расположились Элайджа, Лилит и Кай. Слуги наполнили фарфоровые кружки горячим чаем, когда в дверях возник Клаус. А следом за ним шагали Кол и Финн.       — Хейли и Марсель щедро нас одарили, — заявил Никлаус, проводив новых гостей к столу. — Так что чувствуйте себя как дома! Кому чаю? Взгляды Кола и Лилит пересеклись, и она нахмурилась, обнаружив на его руках кандалы.       Наступило благотворное молчание, за исключением речи короля Нового Орлеана, заполняющей воздух воспоминаниями о прошлом. Никто не прерывал его монолог, только Кол время от времени скреб свои ногти о стол. Облизав пересохшие губы, он усмехнулся с некоторой горечью: оказаться в плену у собственной семьи — это, несомненно, худшее занятие в мире.       — Сегодня нас ожидает новое будущее! Отбросьте враждебность в отношении меня и Элайджи, — сказал Клаус, оперевшись локтями о стол. — Давайте лучше направим ваш гнев на ту, кто поистине его заслуживает, — на нашу мать, — произнес он, взглядом охватывая своих братьев. — Согласитесь, и мы примем вас с распростертыми объятиями.       — Ну что ж, — сказал Кол, протягивая руку к корзинке с булочками, которая ускользнула от него, когда Кай взял перекус, притягивая к себе содержимое.       — Но! — повысил голос он. — Если вы продолжите сопротивляться, — сказал Никлаус, ухмыляясь. — Отсутствие булочек станет вашей наименьшей проблемой.       — Если вам нужна была помощь в схватке с нашей дорогой матушкой, так бы и сказали, — ответил Кол, бросив еще один взгляд на неизвестного ему паренька. — Не пришлось бы сидеть в цепях.       — Это была идея Никлауса. Я предлагал вырывать вам руки и ноги, пока вы не согласитесь, — объявил Элайджа. Лилит аж подтянулась, с прикрытым удивлением взглянула на Элайджу, пока не услышала смех Клауса. Вся эта ситуация ей не нравилась. Липкое чувство того, что на доброй ноте этот разговор не закончится, было слишком очевидно, но она не спешила вмешиваться.       — Мы не желаем вас пытать, — улыбался Клаус. — При условии, что вы к нам присоединитесь как братья.       — Братья, — произнес Финн. — Можем ли мы вообще так называться после столетий предательств? — спросил он. Элайджа бросил в сторону брата гневный взгляд, а Никлаус обошелся коротким вздохом. — И вознаграждались ли когда-нибудь преданностью к тебе? Если да, то скажи, Никлаус, где же наша сестра Ребекка? На этой ноте напряглись многие. На долю секунды взгляды Клауса и Лилит встретились, но он отвел глаза так быстро, что ей могло и показаться.       — Тысячу лет она следовала слепо за тобой, а теперь ее нигде нет, — развел руками Финн, насколько позволяли кандалы. — Куда делась наша сестра? Как ей удалось убежать от твоих подлых интриг?       — Ты зовешь меня подлым, — старался удерживать спокойствие Клаус, ведь понимал, что его провоцируют. Но он сощурил глаза, как бы дав обещание открутить брату голову. — Что же ты скажешь о той, что прокляла нас?       — Она пыталась вновь вас сделать смертными, а вы оба ей отказали, — напомнил Финн. — Сразу видно, как вы низко пали.       — Эй, а еда еще будет? — спросил внезапно Паркер, тщательно проводя языком по зубам. — Я ничего не хочу сказать, но кто придумал булочки с маком? Потом сидишь, как идиот, прикрывая рот.       — Советую тебе помолчать, — сказал Никлаус.       — И правда, послушайся этого совета, — прошептала Лилит, ткнув его локтем.       — Бежали. Сражались. Убивали друг друга кинжалами на несколько веков, — все равно продолжил Кай, складывая из салфетки оригами. — Ваша семейка очень своеобразная и разношерстная, — сказал он. — Например, мои родители выкинули слепок моей руки из индейки, вот это было обидно. Все, кто знал Паркера, закатили глаза с желанием выйти на улицу. Нет, правда, только дай ему поговорить, так это какой-то кошмар. Он словно повсюду, говорит, говорит, говорит.       — Вечно недооценивают мои способности и потом удивляются, почему я вырос таким. — фыркнул Малакай.       — А ты кто? — спросил Кол, щуря глаза.       — Молчи, — попросила Лилит.       — Я? — выпрямился Кай, положив руку на грудь с видом, словно ему отдали почтение. — Я социопат.       — Ох…       — И мне нравится, что я не обременен чувствами вины или любовью. Они лишь тянут на дно.       — Ну-ну, — прошептала Лилит.       — А потом ты взялся за нож и убил семью? — переспросил Кол.       — Почему только нож? Ножом я убил одну. Еще двоих повесил на перилах, они любили просовывать голову между ними и подглядывать.       — Заткнись, Паркер, иначе я сделаю из твоего языка оригами, — предупредил Клаус.       — Эм… Но это не убийство, если ты потом извинился, — молвил он, вызывая у всех удивление. — Мне действительно о-о-очень жаль, но они виноваты сами.       — Еще скажи, что приносишь кексики на могилы своих жертв, — прокомментировал Кол.       — Нет, — нахмурился Кай. — Черт, не отказался бы сейчас от кексиков…       — Я, кстати, тоже, — присоединился Кол.       — Будь так добр, помолчи, — шепнула ему Лилит, но ее тон стал приказным, заставив Паркера скрестить руки на груди и закрыть рот.       — Ребекка, в отличие от вас, всегда цеплялась за свою человечность, — продолжил Финн, переведя взгляд на единственную девушку за столом. — Помнится, ты тоже мечтала о другой жизни, подальше от этой семьи.       — Мы уже все поняли, что ты пытаешься спровоцировать нас, — проговорила Лилит.       — Я понимаю, о таком нельзя говорить при нем, — усмехнулся Финн, кивнув понимающе. — Ты, кстати, уже подготовил ей гроб?  Никлаус не выглядел злым, скорее просто слегка не впечатленным выходками Финна. Прислонившись спиной к спинке стула, он закинул одну ногу на другую, как бы невзначай.       — Эстер настроена решительно, чтобы найти Ребекку, — оповестил Финн, широко улыбнувшись. — Полагаю, это лишь вопрос времени. Это стало конечной точкой. Никто бы не подумал, что тем, кто сорвется, будет Элайджа. Схватив брата за воротник, он потянул его к себе, погружая клыки в его шею. Клаус был поражен. Похоже, солнце встало утром на западе, раз ему пришлось сдерживать Элайджу и в конце концов сказать ему «освежиться» с указанием вернуться, когда успокоится.       — Простите, что заставил вас ждать, — произнес Клаус, вернувшись к столу, когда за его спиной распахнулась дверь.  — Рад сообщить, что вернулся с давним знакомым, который с нетерпением ждет встречи с вами.       — Привет, как поживаете? — улыбнулся Марсель, подражая Клаусу, как он всегда делал перед тем, как кого-то пытать.        — Снова ты? — возразил Кол. — И не надоело тебе подчиняться моему брату?       — Я сам согласился на это, — ответил Марсель, приближаясь.        — Да ну, — фыркнул Кол.        — Мне кажется, ты это заслужил, — произнес Марсель, толкнув Кола в грудь. Клаус предвидел действия Лилит и быстрее, чем мог бы заметить ее глаза, покрыл разделяющее их расстояние и встал на ее пути к Колу.       — Не лезь, — предупредил он. Поймав ее мечущийся взгляд, он предостерегающе поднял руку и добавил: — И лучше не заставляй меня повторять дважды.       — Сначала эта история с Давиной, а теперь хотите втянуть Ребекку? — проговорил Марсель. — Ну уж нет, не бывать этому.        — Конечно, я бы предпочел, чтобы вы оба ушли от матери, — сказал Клаус, поворачиваясь к ним лицом. — Но один из вас тоже подойдет. В любом случае, если вы не начнете подчиняться, вас ждут лишь бесконечные муки до самой смерти, — сказал он. — Итак, кто первый? Яркие краски, которые Лилит смогла найти вчера, уступили место обыденной серости разочарования, когда Марсель увлек за собой Кола. Ворох проблем и тревог, которые предстояло решить, затвердевали в груди тяжелым камнем.       — Это всего лишь нарочитое представление, ты просто пугаешь его, и он на самом деле будет в порядке, — убеждала себя Лилит. — Ты же помнишь, что обещал не трогать Кола? В следующий миг он схватил ее под локоть и с силой затолкнул в ближайшую комнату, закрыв за собой дверь.        — Думаешь, у тебя есть рычаги воздействия на меня? — произнес он, прижимая ее спину к столу, нависая над ней и держа за шею. Лилит положила свою руку поверх той, что сжимала ее шею, пытаясь молча донести до него просьбу разжать хватку. Он цокнул и сжал сильнее.       — Если бы это был кто-то другой, я бы тебя прикончил. Это то, чего ты хочешь, Лилит? Хм? Может хочешь оказаться на месте Кола? — шептал Клаус слова у ее губ. — Не искушай меня поступить с тобой так.  На его лицо падали жуткие тени. Он был, как неподвижная скала. А Лилит — как волна, бьющаяся о скалу и умирающая медленной, мучительной смертью. Как она могла игнорировать эту его сторону? Лилит захрипела под его рукой, и в его глазах мелькнуло что-то уязвимое. Он отпустил ее и направился к барному столику, вскрывая бутылку с крепким алкоголем. Лилит потерла шею. Внутри все оборвалось. Кости в ней как будто исчезли. Голова закружилась, как в бреду.       — Ух, — произнесла Лилит, выпрямляя спину и задрав подбородок вверх. Она пригладила свои волосы и повернулась к нему лицом, стараясь в памяти отрезать этот момент, как режиссер во время монтажа фильма. — Надеюсь, все это того стоило. Она направилась к двери. Вот так, просто, не произнеся ни слова больше. Клаус смотрел на ее спину в недоумении. За эти годы он привык к сестре, которая при любом разногласии устраивала драму и истерику. Он ожидал подобного и, возможно, даже желал этого.       — Куда направляешься? — спросил Клаус. — Может быть, решила вернуться «домой»? Или собираешься помочь Колу? Учти, что таким образом ты становишься против меня. Хотя, судя по всему, для тебя это не впервой. Обхватив ручку двери, Лилит остановилась, впитывая его слова и тщательно упорядочивая их в логичной последовательности.       — Ты читал мою записку, — догадалась она. — Молодец, и что с этого? Весь этот цирк был из-за записки, которую я написала, когда еще была с ним в отношениях?       — Неважно, когда она была написана, важно, что ты ее сохранила, — отметил Никлаус, сделав поспешный глоток, словно разговор его никак не интересовал, хотя сам его и начал. Он поставил пустой стакан на столик и направился к двери.       — Как ты пришел к такому выводу? — спросила Лилит. Клаус, дернув за ручку двери, открыл ее, но внезапный порыв ветра заставил ее снова закрыться. — Я спрашиваю, как ты пришел к выводу, что я сохранила эту записку?       — Умерь свой тон, Лилит, — указал Клаус. — Очевидно, что кофта была твоя, а записка имела твой почерк. Твой «дом» так же подтвердил это, — продолжил он, дергая за ручку двери, которая упорно не открывалась. — Открой дверь, у меня есть более важные дела.       — Почему... Почему ты не поговорил со мной об этом? — спросила Лилит. Ее дыхание участилось, напоминая разъяренного быка. — Ты доверился какому-то придурку, а не мне? Не перепроверил и не удостоверился так ли все было? — расспрашивала она, в ответ он с лицом, выражающим равнодушие, скрестил руки на груди. — Господи, Клаус! — прорычала Лилит. — Эту чертову записку я написала после Франции, даже не решившись отдать ему, а та кофта, в которой и была записка, осталась у него после нашего расставания. Невероятно, правда? Иногда люди оставляют свои вещи, предпочитая не возвращаться, чтобы избежать встречи! — заявила она, ее голос звучал потерянно, где-то в уголках подсознания. Никлаусу вдруг стало тесно в его собственном теле, лишь в голове неумолимо звучало: «Глупец». — В тот вечер я призналась тебе в своих чувствах, но ты проигнорировал их, — напомнила Лилит. — Тебе было все равно, потому что ты уже поверил ему!       — Между нами возникло недопонимание… — произнес Клаус.       — Недопонимание? — переспросила Лилит, взгляд ее словно говорил: «Ты, должно быть, шутишь». На этот раз она прильнула к ручке двери и стала пытаться ее открыть, забыв о том, что ранее наложила заклинание.       — Лилит, стой, — произнес Клаус, не пропуская ее.       — Зачем тебе меня останавливать? У тебя ведь нет времени! Он замолк, словно споткнулся о свои собственные поступки. Никлаус пожалел, что сказал столько лишнего, чувствуя себя наивным идиотом в сложившейся ситуации. Когда Лилит уже вышла за пределы комнаты, Клаус рискнул и обнял ее, но она забилась в оковах его объятий, как рыба об лед. С размаху ее ступня опустилась на его ногу, и внезапный треск заставил его отпустить ее.       — Если сейчас я не выйду отсюда, от этого места ничего не останется, как и от тебя. Клаус завел руку за затылок, проводя ладонью по волосам и отступил в сторону, уступая ей дорогу.       — И видишь ли, — остановилась Лилит у порога. — Если Кол не будет в порядке, я буду вынуждена мстить, — предупредила она, прежде чем выйти. Клаус прислонился к стене и заскрежетал зубами. И что теперь, черт возьми, делать? В его сердце словно вонзилось битое стекло. Он закрыл глаза и отчетливо представил себе выражение ее лица. Легко воссоздал картину понимающего взгляда голубых глаз одновременно с обиженными губами, а на лбу пролегла злобная складка. Слышал шаги, удаляющиеся от него. Какое-то время он продолжал слушать, как она ходила туда-сюда. Потом щелкнула межкомнатная дверь, и все затихло. Ждет. Через мгновение до ушей дошел ее негромкий вздох и звук воды.       — Тысяча лет богатого жизненного опыта, а я до сих пор наступаю на одни и те же грабли, — проговорил он.       — Эй, — появился у порога Паркер с упаковкой шкварок. — Что стряслось? Эта фурия чуть не снесла меня с ног. Клаус покачал головой и снова прикрыл глаза.       — Что стряслось, что стряслось… — вздохнул он. — То, что я, — тыкнул в себя пальцем в грудь, — чудовище.       — Тоже мне новость, — ответил Кай. — Шкварку? — протянул он открытую упаковку. Мимолетная улыбка промелькнула на расстроенном лице гибрида. «Смешной все-таки парень», — подумалось ему.       Несмотря на то, что Ребекка знала об опасности выхода из тайной комнаты сегодня, она все равно решила выйти. Избегая лишних взглядов, она ловко направилась к подвалу, где располагался бассейн — настоящий оазис для девушки на последних сроках беременности, особенно учитывая ежедневные тренировочные схватки. Когда девушка окунула правую ногу, встречая прохладу, она почувствовала, как волны комфорта расплылись по ее телу. Погружение всего тела в воду стало исцеляющим ритуалом: боль в спине отступила, уступая место приятному ощущению. Она делала круги под водой, двигаясь маленькими изящными движениями.       — Я думал, ты уехала, — прозвучал голос, наполняя помещение. Если бы Ребекка была рыбой, она, вероятно, выпрыгнула бы из воды от неожиданности. Марсель подошел к краю бассейна и присел на корточки, наблюдая, как голова Ребекки вынырнула из воды, показавшись перед ним впервые с момента его появления. Она была полностью обнажена. Капли воды сочились по ее ресницам, создавая следы на щеках. Опираясь локтями на край бассейна, Ребекка стремилась максимально прижаться к бортику, чтобы скрыть свой живот от его взгляда.       — Что, черт возьми, ты здесь делаешь, Марсель?       — Я задавал себе тот же вопрос, Ребекка, когда почувствовал знакомый запах духов, — ответил он. — Как давно ты здесь, и почему я тебя раньше не замечал?        — Если я избегала тебя и утаивала свое присутствие, то мои поступки, кажется, говорят сами за себя. Ребекка не могла вычеркнуть из памяти его слова: «У меня есть те, кто идет за мной. Никлаус предоставляет мне этот шанс. С Давиной, которая практикует свою магию, и древним на моей стороне... Это не то, от чего я могу просто так отказаться. Даже ради тебя». Он так легко отказался от нее, несмотря на создаваемое им впечатление обратного. «Нужно было ценить то, что у тебя было, Марселиус. Слишком много воды утекло», — промелькнуло в ее размышлениях.       — Никогда не думала, что мое присутствие или отсутствие тебя тревожит, — отметила Ребекка без особой эмоциональной окраски. — По-моему, твоя жизнь продолжает идти своим чередом, и ты прекрасно проводишь время с барменшами.       — Ты про Камиллу? — спросил он. Его глаза скользнули по водной глади бассейна, а на лице дрогнула еле заметная улыбка. — Понимаешь, найти кого-то, кто сравнится с тобой, — это настоящая задача.        Он внимательно изучал каждую ее эмоцию. Она оставалась той еще штучкой. Исчезла на сотни лет, а затем вернулась, заставив его снова погрузиться в водоворот чувств. Он чувствовал в груди растущее желание повторить все, что было, а, возможно, и попытаться создать что-то новое на развалинах столетий. Глупо, как бы сказали все, кто был ему близок.  Ей показалось, что Марсель собирался уйти, но вместо этого он взял с лежака белоснежный халат и вернулся к ней. Ребекка взволновалась, пытаясь найти выход из данной ситуации. Он присел и протянул халат, она потянулась за ним, но он проворно закинул его за спину и наклонился к ней.       — Чего ты хочешь? — спросила Ребекка.       — Наверстать упущенное, глупышка, — ответил Марсель, ощущая запах хлорки и горячее дыхание от нее. Она застряла в этом бассейне до тех пор, пока он не решит уйти.       — Оставь халат и полотенце там, где взял, и уходи, — сказала Ребекка.       — Если бы передо мной снова возник выбор: ты или Новый Орлеан — я больше не допустил бы этой ошибки и выбрал бы тебя. Мысли Ребекки ощущались примерно так: они были тяжелы и мешали до такой степени, что каждое поднятие грудной клетки для вдоха давалось с боем. В этот момент она осознала, насколько прав был ее брат Клаус. Ей хватало пары красивых слов, чтобы быть готовой не только простить, но и погрузиться с головой в чувства, несмотря на возможные последствия.       — Я не могу понять, что у тебя в голове, — настороженно ответила Ребекка, слегка отклоняясь от него, но тот снова сократил расстояние, грозясь уже упасть в бассейн. — Твои слова звучат, может, и убедительно, но ты ведь на самом деле не думаешь так, как говоришь.       — Разве? — спросил Марсель, смахивая пальцем каплю воды, катившуюся по ее лицу. Бархатистые кончики крыльев бабочки коснулись ее сердца. Это знакомое головокружение заманивало в свои лапы. Ее конечности практически не двигались, когда он нежно обхватил ее подбородок и оставил свой первый поцелуй на ее щеке.       — Твоя экскурсия по дому завершена, Марселиус, — произнесла Лилит. — Покинь это помещение и впредь избегай бродяжничества, в противном случае, могу подумать, что ты что-то выискиваешь. Марсель извлек ухмылку, чувствуя горечь изгнания из дома, который принадлежал ему долгие годы…       Коридор дома Майклсонов, венчавшийся аристократической изысканностью, удерживал в себе отголоски давно ушедшего бранча. Под хрустальными люстрами отражались тени прошедшего разговора с Лилит. Желание Никлауса найти ее в просторах дома и устроить разговор терзало его, но на первом плане стояла неотложная задача разрешения внутрисемейных «вопросов». Да и девушка явно подчеркнула, что ей необходимо время и личное пространство, хотя в душе он мог бы предпочесть не подчиняться ее желаниям.  Перед Финном, прикованным к перилам лестницы, встал внешне спокойный Никлаус. Его лицо, замаскированное фальшивой ухмылкой, не выдавало множества мыслей и эмоций, бушующих внутри.       — Эх, братец, — прошептал Клаус, вращая ключи от кандалов на своем указательном пальце. — Готов к свободной жизни?       — Я давно свободен, брат, — ответил Финн, не обращая внимания на блеск ключей.       — Ты же знаешь, что маме нет до тебя дела, — сказал Клаус.       — Никлаус уверен, что мама меня не любит, — прозвучал ответ Финна. — Она любит всех своих детей. Без ее жертвы нас, вероятно, даже не существовало бы, — изрек он. — Известно ли тебе, что она была бесплодна? Она так отчаянно жаждала семьи, что молила о помощи самую могущественную ведьму в истории — свою сестру Далию. Разумеется, цена была высокой. Она предоставила нашей матери возможность родить, а взамен попросила первенца, — рассказал Финн историю семьи, вызывая недоумение в мрачном выражении бровей у Клауса. — У мамы не было выбора, и она отдала нашу дорогую Фрею.       — Сестру погубила чума, — отверг Никлаус.       — Эстер ее отдала. Подумай об этом, о боли, о скорби.       — Если все это правда, — склонился Клаус к брату. — Смерть —слишком слабое наказание для нее, — процедил он сквозь стиснутые зубы.       — Она любит нас сильнее, чем ты можешь представить, — настаивал Финн.       — И поэтому она желала смерти моей дочери? — потерял терпение Никлаус. — Ты полагаешь, мы не в курсе, что она выдала Лилит Паркерам? Думаешь, мы не знаем, что она настояла и их руками унесла жизнь моей дочери и… — тут он сделал паузу, не зная, как лучше назвать статус Лилит. — Моей возлюбленной…       — Она оберегала вас от проклятия, — широко раскрыл глаза Финн, разъясняя очевидные вещи брату.       — Какого еще проклятия?! — немедленно потребовал ответа Клаус, вытягиваясь в стальной стержень, чувствуя под кожей каждую прожилку. Он схватил брата за воротник, заляпанный засохшей кровью.       — Далия потребовала первенца в каждом поколении, — внятно объяснил Финн. — Если бы твое дитя выжило, за это пришлось бы заплатить. И попытайся ее кто-нибудь защитить… Далия вернулась бы и погубила нас всех. Сердце колотилось так, что им можно было забивать гвозди, а мысли бешено ввинчивались в виски. Только этого еще не хватало…       — Больше ни слова, — прошептал Никлаус. — Никаких сказок, и про мать тоже.       — Если это всего лишь сказки, — улыбнулся Финн. — То почему я вижу в твоих глазах лишь страх?       — Марсель! — закричал Клаус, голос его отрекошетил от стен, разрывая барабанные перепонки. Улыбка Финна быстро потухла сама собой, он знал этот тон брата. — Заноси!  Из темного угла медленно вышел Марсель, волоча за собой гроб.       — Нет, — отрицательно помотал головой Финн, в то время как Клаус снимал его с перил и влек в то место, где тот провел практически всю свою жизнь. — Нет, нет, не надо, Никлаус!       — Не волнуйся, брат, — улыбался Клаус. — Я проделал дырочки. Поменьше. Он сочувственно похлопал его по плечу, словно утешая, и с легкостью поместил брата в гроб. Под приглушенные крики, Никлаус вглядывался в цифры на часах уже добрых десять минут. Искусственный голос сотового оператора иронически посмеивался над ним.       — Я устал оставлять сообщения, — произнес он в трубку телефона, записывая звуковое послание Элайдже. — Нет слов, чтобы передать срочность ситуации! — воскликнул он. — Нам нужно поговорить как можно скорее… Очередная неудачная попытка дозвониться свербила руки. Клаус чуть не бросил мобильник в стену, но замер, затаив дыхание, напрягая свой слух.       — А я все думал, появишься ли ты? — произнес Никлаус. — Боюсь, что я еще не закончил пытать твоего Кола, — повернулся он к ней. — Советую убегать, пока есть возможность.       — Клаус, я никуда не уйду, — сказала Давина.       — Эй, Ди, — окликнул ее Марсель, спускаясь по лестнице. — Сейчас не самое лучшее время.       — А вот мне кажется наоборот, — произнесла она, выставляя перед собой руки, отчего голова Марселя повернулась неестественно, издав хруст. Тело упало, прокатилось по оставшимся ступенькам. — Похоже, что остались только мы с тобой.       — Ты забываешь, — сказал Клаус, кружась вокруг девушки. — Ты не такая сильная, как раньше. Девушка с Жатвы.       — Но я все равно могу надрать тебе зад, — ответила Давина. Она совершила неопределенное действие рукой, и Клаус примкнул к стене всем корпусом тела, перед тем как рухнуть на пол. Однако это было слишком слабо и абсолютно лишено смысла. Перед ней стоял тот, кто был сильнее и быстрее. Клаус поднялся и, сократив расстояние между ними, отбросил ее. Девушка на полной скорости влетела в массивный антикварный комод, чуть не столкнувшись животом со статуэткой, стоявшей на его верхушке. Удар обжег тело, а комод разломался под силой столкновения.       — Многовато гонора для такой хрупкой куколки, — задорно сообщил ей Клаус.        — Ты все хвастаешься, — сказала Давина, едва поднимаясь. — Сам не смог убить Майкла, когда была возможность. Знаешь, он был прав насчет тебя. Ты слабак! На мгновение ей показалось, что этот «слабак» действительно представлял угрозу для ее жизни, настолько страшно осатанело его лицо. И это подтвердилось, когда его клыки пронзили ее тонкую шею, вызвав громкий вопль. Однако вскоре Никлаус отступил, изрыгивая черную смесь из рта, и в конечном итоге упал на пол, лишенный сознания.       — Впечатляет, что именно ты с ним сделала? — спросил Кол, потирая запястья. Давина, подняв голову, увидела парня у лестницы.       — С помощью темных артефактов превратила кровь в яд, — ответила Давина, замечая, как брови младшего Майклсона немного приподнялись. — А как ты освободился?       — Долгая история… — ответил Кол. — Но я рад, что ты пришла меня спасать. Он почему-то виновато улыбнулся. Кол никогда не сомневался в этой девочке, конечно, она должна была и даже была обязана справиться. Жаль, конечно, что это было ни к чему. Он едва пострадал: только успел натереть запястья о кандалы, как вмешался Клаус, велев Марселю уйти, прежде чем тот начал его пытать.       — А я рада, что это не ты украл у меня кол из белого дуба, — улыбнулась Давина. — Если бы все было иначе, это я бы тебя пытала.       — Значит, ты мне доверяешь? — задорно улыбнулся Кол. Он снова заглянул ей в глаза. Его улыбка продолжала сверкать чуть дольше, чем следовало, и девушка отвела взгляд. Из уст Давины почти вырвалось «засранец», но Кол прекрасно знал, кем является, и без лишних напоминаний.       — Что ты будешь делать, когда он очнется? — вдруг спросил Кол, глядя на тело Клауса.       — У нас час, а может, и меньше, — ответила Давина. — Успеем заковать, обескровить, а после сбросить его в реку.       — Как-то жестоко, не находишь? — спросил Кол.       — С каких пор тебя заботит, что будет с Клаусом? — спросила она, в подозрении сведя брови, в то время как тело позади парня поднялось на ноги.       — Кол теперь с нами, — оповестил Марсель, потирая шею. — Мы выступим против Эстер. Если Клаус поправится…       — Слушай, Ник — та еще заноза, — убеждал Кол. — Но Эстер — проблема для нас всех.       — Проблема — это Клаус, — возмутилась Давина. — А на Эстер мне вообще наплевать!       — Да, а вот мне нет. Лилит возникла словно из ниоткуда, отозвавшись на недавний погром и крики. Она провела рукой в воздухе, словно марионетчик, и Давина неотвратимо пришла к ней. Схватив девушку за кофту, Лилит притянула ее к себе, сблизив их лица. Сильное давление в ткани заставило почувствовать себя придавленной тяжелым прессом. Марсель и Кол подняли руки, словно поднимая белый флаг, умоляя Лилит успокоиться и освободить Давину. Но девчонка осмелилась бросить угрозу, и теперь ее ждала непростая участь в виде смерти — она должна была осознавать все возможные последствия.       — Если что-то случится с Клаусом или другими членами его и моей семьи, этот город и все в нем будут гореть, — заявила Лилит. — Я тебя предостерегаю, Давина Клэр, — четко произнесла она так, чтобы непременно дошло до мозга молодой ведьмы. — Я безжалостна, бессердечна и порочна, когда речь заходит о защите моих людей.        — Что насчет того, что я хочу защитить тех, кто мне дорог? — прошептала испуганно Давина. Однако, она не выдавала своих страхов во внешности, лишь глаза блеснули, а дыхание сбилось. — Я буду сражаться за них до последнего вздоха. Лилит не собиралась воплощать свою угрозу в жизнь. Она четко понимала, что, несмотря на предательства и конфликты, Марсель оставался для Клауса дорогим человеком, а Давина была значима для самого Марселя. Что касается Кола и Давины, Лилит обладала информацией, но ей оставалось лишь догадываться, является ли все выраженное искренностью или холодным расчетом. В конечном счете, все эти аспекты связывали ей руки. Главной целью было вызвать в душе девушки некую смуту и напомнить ее место.       — Если Кол будет хорошим мальчиком и не будет причинять вред своей семье, устраивая черт знает что... Все будет хорошо.       — Значит так, Лилит? — хмыкнул Кол.        — Значит, тебе следует прекратить лелеять свой самолюбивый настрой, — обратилась к нему Лилит. — Все в Новом Орлеане должны помнить, что я трибрид, — заявила Лилит, отпустив Давину и произнеся заклинание в направлении Клауса. Это заставило его лицо оживиться, приобрести более яркий и насыщенный оттенок.       — Ух ты, посмотрите только, — перебил ее речь Кол. — Забыла добавить: «Меня нельзя убить», — произнес он, намекая на схожесть с его братом, Клаусом.       — Кол, — проговорила Лилит уже мягче, взглянув на него, словно читая по его лицу, что тот тоже смягчился. — Если это еще одна твоя критика, не стесняйся подавиться ею, — добавила она, и на эти слова он не смог удержать улыбку.       — Давина Клэр, запомни мои слова, — произнесла Лилит. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, она буквально вылетела из дома. Внезапно тело зашевелилось. Клаус с трудом встал на ноги, разминая конечности.       — Раз ты оказала милость мне, это значит, что ты передумала и я стал нужен тебе? — спросил Клаус у ведьмы. Они списали все на удачное стечение обстоятельств, даже не рассматривая возможность сказать, что Лилит помогла ему. — Думаю, мы закончили. Завтра составим план, как избавиться от Эстер, а сейчас прошу прощения, мне нужно идти.

***

      Под покровом ночного величия город преобразился. Тени зданий, словно стражи прошлого, тихо шептали свои истории в ушко ночи. Улицы, забытые дневным суетливым пульсом, теперь превратились в территорию ночной жизни. В углу одного из зданий, где городские звуки приглушались, уступая место невероятным переплетениям музыки и голосам посетителей, царила яркая атмосфера, освещенная мерцающими неоновыми огоньками. Где-то пары вальсировали, сливаясь с мелодиями, в то время как остальные гости наслаждались коктейлями и беседами за столиками. А Лилит… Она, погруженная в ритм окружающей симфонии, ощутила, как гармония музыки проникла в ее вены, делая ноги легкими, тело гибким, а разум — свободным от негативных мыслей. Вместо запланированных покупок для будущего малыша, ноги повели ее в знаком направлении, ее судьба перекликалась с волнующими событиями, и она вновь оказалась в баре. Такой поворот событий не нравился не только ей.       — И что ждет нас далее? Мы выпьем еще, затем еще, и, возможно, еще немного. После этого я начну раскрывать перед тобой свою душу, выливать свою боль, — произнес Элайджа, сверкая недовольным взглядом на задний план бара, где были выстроены бутылки. — Это старый трюк и не самый разумный.       — А ваша мамаша действительно заморочила вам голову, — сказала Лилит, поднимая руку для оформления заказа. — Не думал, что мне плевать на твои проблемы, и я просто хочу забыть о своих? На потертом деревянном столе появились две стопки текилы, и, увидев это, Элайджа покачал головой, скрестив руки на груди.       — Просто смешно, — прокомментировал он.       — А как у вас с Хейли? — спросила она. — Вы вроде с ней близки? Прошлой ночью из твоей комнаты доносились какие-то увлекательные звуки...       — Подай мне стопку, — произнес Элайджа, и Лилит усмехнулась, протягивая ему текилу. Между Хейли и Элайджей действительно в прошлую ночь произошло сближение, однако это больше приобрело оттенок прощания, чем начала общей истории.       — Как-то не складываются у нас разговоры в последнее время. Тебе не кажется? — спросила Лилит, даря легкую улыбку, но в глазах промелькнул оттенок грусти.       — Что-то мне подсказывает, Лилит, что ваши разговоры не клеятся по одной простой причине, — ответил Элайджа.        — Ну, посвяти меня, в чем же моя проблема с Клаусом? — сказала Лилит, подперев подбородок рукой.       — Ты обладаешь большой властью над ним.       — Элайджа, ты серьезно думаешь, что я имею какое-то влияние на него? — скептически подняла бровь Лилит, устремив свой взгляд на него.        — Я думаю, ты единственная, кто может оказать на него влияние.       — Ты заблуждаешься, — отрезала она. — Клаус сам по себе и сам себе на уме.       — Это неправда. На уме у него ты… — ответил Элайджа. — И ему это не нравится. Говорят, что влюбленные люди становятся благородными, даже если благородство не является их врожденным качеством, — сказал он, прикоснувшись губами к стопке и затем опрокинув ее. — Никлаус стремился быть лучшей версией себя, несмотря на все препятствия. Но у него это не получилось, — сказал Элайджа. — Он боялся разочаровать тебя, поэтому скрывал многое. Так началось ваше отдаление друг от друга. Многое Лилит уже слышала от самого Клауса, но то, что он хотел изменить себя, свою натуру, было для нее новым. И она восприняла это негативно. Ведь полюбила она его именно таким, каким он был.       — Ладно, в чем же сейчас проблема?       — Проблема в вашей гордости, — ответил он. — Ты стараешься его проучить, демонстрируя, что так с тобой поступать недопустимо. Он понимает, но тебе, видимо, этого мало. Лилит пыталась возмутиться, указав на то, что действительность отличается от его слов, но сама осознала, что это не так. Ненавидеть легче, чем любить, спорить проще, чем обнимать, а обижаться проще, чем прощать. Она потянулась за рюмкой, запивая свое затраченное на обиды и страхи время, затем вновь подняла руку, чтобы сделать новый заказ. В сложившихся обстоятельствах надираться до такой степени в последние несколько дней определенно было наилучшей тактикой. Лилит виртуозно манипулировала Элайджей, когда тот отказывался пить и пробовать что-то новое. В итоге его вечер развернулся так: после коктейлей «Секса на пляже» и «Рыдающего неба» к его арсеналу добавили еще «Соленую собаку» и «Поцелуй смерти». И только после десятка коктейлей, перемешанных с щедрой порцией чистой текилы, Элайджа Майклсон, тысячелетний первородный вампир с корнями викинга, был пьян настолько, что хохотал и шатался, даже сидя на барном стуле.       — Я люблю тебя, Лилит, — выдал он. — И своих братьев, мою сестру, даже Кая, совсем немного.       — Ну-ну, Элайджа, не поддавайся алкогольным иллюзиям, — усмехнулась Лилит, забирая у него из рук очередной коктейль. — Пожалуй, с тебя хватит. К счастью или нет, музыка изменила свою мелодию, наполняя бар зажигательным ритмом, под который Элайджа не мог устоять от танца. Пиджак слетел с его плеч, приземлившись на спинку стула.       — Ты готова поддаться этому вихрю? — произнес Элайджа, маня взглядом.       — Я еще не допила, — умело избегала танца Лилит. Первородный игриво усмехнулся, вклиниваясь в вереницу из людей, что так отчаянно старались не отставать от музыки.       — Привет, — опустился на барный стул Никлаус. — Я пришел извиниться.       — Так извиняйся, — сказала Лилит, опрокидывая привычную ей текилу. Клаус прикрыл глаза, вспоминая слова своего отца Майкла: «Когда просишь прощения — унижаешься. Твой поступок станет ошибкой только тогда, когда ты признаешь свою вину. До тех пор это просто разница во мнениях. Никогда не извиняйся. Это делает тебя слабее в глазах других людей».        — Прости, Лилит, — произнес он. — Вышла отвратительная ситуация.  Между ними настала пауза. Клаус, не желая зацикливаться на молчании, оглядывал бар в поисках спасения от натянутой обстановки. Вдруг его взгляд зацепил брата в далеком углу, а затем и его пиджак, покоившийся на стуле рядом с Лилит.       — Ты выпивала с моим братом?        — Угу, — промычала Лилит, поднимая свою наполненную рюмку. — Забавно, я пила со всеми твоими братьями, — добавила она, чувствуя, как жидкость приятно обожгла горло. Поставив рюмку на стол, Лилит повернулась к нему. — Ну давай, скажи это.       — Сказать что?       — Сказать, что с учетом моей склонности утешаться текилой в период бурь в жизни, сценарий, подобный тому, что развернулся между нами при первой встрече, вполне мог повториться с кем-то другим. И Никлаус задумался: откуда он черпал эти слова? Где он их нашел, с какого неведомого дерева они сорвались в его сознании?       — Если ты подумала, что я хотел назвать тебя...       — Ты именно так меня и назвал, — прервала его Лилит. — Хотя не прямым текстом.       — Не это я имел в виду, — ответил Клаус.       — Тогда что?       — Я не совсем так хотел выразить то, что тогда думал, — сказал он, отводя взгляд. — Я приревновал, довольна?       — Это и так было понятно, но ты лишь накручиваешь себя на пустом месте.       — На пустом месте? — переспросил Клаус. — Рядом с благородным Элайджей как я могу быть чем-то, а не просто ублюдком… Худшим? Он лучше меня, я это знаю, и твой бывший, вероятно, может предоставить тебе то, чего я не могу, — спокойствие, — добавил он. — Поэтому эта ревность вовсе не на пустом месте.       — Я уже говорила, что не стала бы интересоваться твоим братом, ни одним из твоих братьев. Да и мне кажется, что, после столь бурной жизни, спокойная для меня была бы несильно привлекательной, скорее всего она просто показалась бы мне скучной, — ответила Лилит. Взгляды их пересеклись, и она различила едва заметную, более уверенную улыбку на его лице. — Элайджа убил десятки людей в кафе за то, что они не умеют разбираться в еде, — рассказала она. — Он утверждает, что это всего лишь проявление гнева, но мы знаем, что это не так, — добавила Лилит. — И я предложила ему: либо направляемся к тебе, либо в бар.       — Эстер оказала на него большее воздействие, чем я предполагал... Никлаус устало вздохнул. Складывалось впечатление, что несчастья сыпались на него как из рога изобилия. Он провел ладонью по задней части своей шеи, как бы разминая. Тонкая кисть влезла в поле зрения, и Клаус не мог не отметить, как рюмка текилы вновь возникла перед Лилит. На его лице блеснула улыбка, и внутри него пробудилось чувство дежавю, словно он вновь переживал тот день, когда они впервые встретились. Оба окружены атмосферой аналогичного бара, выделанного деревом, как в Бостоне. Даже сейчас Лилит была облачена в красное платье, но теперь это был летний вариант. Оно было легкое и струящееся, с завязками на талии и плечах. В этом миге Лилит узрела, как ладонь Никлауса поднималась, и вскоре пред ним тоже возникла рюмка текилы.        — Выпьем за воспоминания, девушка в красном… — произнес он, соединяя свою рюмку с ее. Лилит проследила, как содрогнулся его кадык при контакте с напитком, и в ее размышлениях клубился вопрос — что он имел ввиду? Однако, взглянув на себя, она быстро осознала скрытый смысл его слов.       — Как и в тот день… Я позабочусь о том, чтобы ты всегда выбирала меня так же, как я выбираю тебя, — сказал Никлаус. — До самого конца. Кажись, в душах наступило самое настоящее глобальное потепление.       — Пока смерть не разлучит нас? — усмехнулась Лилит.        — Даже после нее, — всерьез произнес он. — Я столько на тебя потратил нервов, обидно будет, если не поженимся. Лилит охнула на его комментарий, а он ответил своим смехом, как внезапно пронзительно прозвучал женский крик. Они обратили внимание на старшего Майклсона, вцепившегося клыками в одну из посетительниц бара.       — Элайджа, прекрати, — положил руку на его плечо Клаус.       — Брат, — отстранился он от девушки. Лилит подхватила ее и исцелила раны, заставив ту забыть об этом, как и остальных посетителей. — Ближе, чем ты, у меня никого нет, — произнес Элайджа, обхватив затылок Клауса, и соединяясь с ним лбами. — Я всегда буду идти за тобой.       — Так… — произнес Никлаус. — Пора в кроватку, Элайджа. Лилит, пошли. Лилит только потянулась к дверной ручке, а Клаус уже оказался рядом и с куртуазным лоском придержал для нее дверь. Улыбка на ее лице стала еще шире, и, чтобы скрыть это, она опустила голову, выходя из бара. Но тут она не успела развить мысль, как поняла, что устоять на ногах не удается. В спину кто-то толнул, и ноги скользнули по гладкой поверхности улицы, заваливая тело вбок. Никлаус среагировал моментально, обхватив ее талию и прижав к себе так сильно, что она ощутила каждую мышцу его тела.       — Пока не время падать к моим ногам, Лилит, но ход отличный. Запомни его, — усмехнулся Клаус. Его веселило это, но недолго.       — Мою семью не раз сбивали с ног, но мы всегда поднимались, — отметил Элайджа, лежащий на земле. — Ведь мы знаем, что наша сила в семье. Никлаус возвел глаза к небу и направился к брату, поднимая его и сажая в машину. Лилит, обхватив ручку двери, открыла ее.       — Пора закончить этот эпизод, — прошептал Никлаус, взяв ее под локоть и прижав к машине, тем самым закрывая дверь. — Каков твой ответ, Лилит?       — Ответ на что? — спросила она.       — Сегодня символичный вечер, — начал он. Уголок его выточенных губ пополз вверх, а длинные пальцы провели по ее волосам, рассматривая ее платье. — Мы могли бы начать все… Стекло автомобиля покатилось вниз, а затем вновь вверх, помешав Клаусу закончить свою фразу. За окном появилась морда, едва не прижатая стеклом.       — Брат... — промолвил Элайджа. — За всю мою долгую жизнь я пришел к выводу, что мы навеки связаны с теми, кто с нами одной крови.       — Да ты что, Элайджа... — прикрыл глаза Никлаус. — Вариант первый: ты, как умничка, сидишь тихо в машине и дашь договорить. Вариант второй: из кого-то вытащат потроха. Что выбираешь?       — Если безумие — это делать одно и то же и ожидать другого результата, тогда мои поиски твоего спасения делают меня одним из безумцев, — пробормотал в ответ он.       — Бесполезно, — прошептал Клаус, взглянув на Лилит. — Что ты с ним сделала?       — Ничего...       — Садись в машину, — сказал он, открывая ей дверь. Достигнув дома, Клаус, держа брата, вступил в свою обитель.        — Включи свет, — недовольно ворчал Элайджа.        — Я похож на твоего лакея? — ворчал в ответ Клаус.        — Тебя нелегко любить, брат, — подметил Элайджа.        — Но ты продолжаешь упорствовать… Лилит включила лампу над комодом, но тусклый свет, казалось, отказывался освещать что-либо, кроме темно-зеленого сервиса и шкафа.       — Спокойной ночи, — произнесла она, направляясь наверх.       — А ну стой, — окликнул ее Клаус. — Ты с ним этот кутеж устроила, теперь, кажется, и нормальную лампу включать мне придется. И вообще, ты обязана помочь.        — Очевидно, у вас такое трогательное братское единение, что я здесь определенно лишняя, — заметила Лилит, пожимая плечами.       — Лилит! — прокричал он.       — Я в тебя верю, — подмигнула она. — Всегда и навечно, Никлаус, помоги своему брату.       — Всегда и навечно, брат… — прошептал Элайджа. — Это тебе не хухры-мухры. Клаус выругался, удерживая брата, как заметил проходившего мимо Кая.       — Ага, ты! — звал Клаус. — Возьми его и отправь в страну снов. Он немного буйный, но мне нужно обсудить важные вопросы с Лилит, — объявил он, приближаясь. Паркер поднес палец к губам, постукивая по ним.       — Как бы это ни звучало, но я — собачка Лилит, — ответил Кай. — А не потерянный олень из упряжки Санты.       — Что ты сказал?       — Я вынужден подчиняться ей, а значит, не обязан тебе помогать, — махнул плечами Малакай и подмигнул так, как недавно это делала Лилит.       — Эти двое… Нет, я все же убью его, — пробормотал Клаус, и вот Элайджа, вырвавшись, расстегнул пуговицы на манжете рубашки и принял боксерскую позу.       — Кого надо убить? — спросил он, размахивая кулаками, один из ударов почти прилетел Клаусу. — Невозможно ударить по моей семье и выжить! Никлаус провел ладонью по лицу, оттягивая его вниз, пытаясь понять, за что ему такое чудо перепало.        — Наша семья сделает все, что в наших силах, чтобы избавиться от этого бедствия!       — Да, да, пошли, бедствие ты наше…       Лилит плюхнулась на кровать. Она была вполне трезва и в полном контроле над собой, а может, и вовсе нет? Но итог был один: поддавшись каким-то неведомым порывам, она позволила своей руке найти уют под нижним бельем. Ей вспомнился разговор с Майей, где та утверждала, что интим — неотъемлемая часть жизни, способная принести расслабление и освобождение от лишних эмоций. И хотя она размышляла, что лучше это делать вдвоем, вместо того, чтобы в одиночестве погружаться в эротические фантазии. Тем не менее, она считала, что обратиться к Клаусу с таким намерением было бы неуместно и нагло, особенно учитывая его занятость Элайджей. В ее воображении он должен был занять место напротив нее, в кресле, обтянутом мягкой тканью винного оттенка. Она медленно раздвинула ноги, предоставляя ему видеть ее. Сердце, словно бешеное, колотилось в груди, наполняя уши яростными ударами. Вскоре она тихо застонала от своих собственных прикосновений. В то время как он лишь наблюдал, словно лев, терзающий газель. Яростно. Ненасытно. Разрушительно. Такая фантазия ее возбуждала.       — Ты думаешь обо мне, Лилит? — спросил он. — Хм? Ты представляешь, как я могу прижать тебя к кровати?       — М-может быть, — ответила она.       — Здесь может быть только «да» или «нет». Скажи мне, — настаивал он. — О ком ты думаешь, когда ласкаешь себя?       — О тебе. Он глубоко вздохнул, следя, как один из ее пальцев медленно скользил по влажным складкам.       — Ты трогал себя, думая обо мне? — спросила Лилит, на что Клаус выдохнул, невесело смеясь.       — У нас был длительный период разлуки, пришлось пройти через это, чтобы сохранять ясность рассудка и избежать ошибок, — ответил он. — Помнишь, когда ты переехала сюда после того, как я показал тебе детскую комнату? Я думал о тебе, пока был в душе. Он был достаточно близко, чтобы ощущать запах ее возбуждения и услышать смачные звуки ее пальцев, скользящих внутрь и наружу, отчего каждый мускул в его теле сокращался.       — И почему ты ничего не предпринял, когда вернулся с душа? — продолжала фантазировать Лилит.       — Я не был уверен, хочешь ли ты этого, но мечтал увидеть тебя такой. Лежащей на спине и обнимающей меня ногами.       — Теперь я здесь с тобой… Что ты собираешься предпринять? — спросила она.       — Ничего, — ответил Клаус. Голубые глаза раскрылись и посмотрели на него из-под темных ресниц.— Это ведь твоя фантазия, на самом деле меня здесь нет.       — Точно, — прошептала Лилит, замедлив движения пальцами и углубившись в раздумья. Однако вскоре перед ней встал образ Клауса, покрывающего ее своим телом, но не касаясь. Лоно сжалось, и горячая волна похоти обожгла таз.       — Что ты делаешь? — спросила Лилит, лицо ее наполнилось смесью трепета и предвкушения.       — Убеждаюсь, что смогу наслаждаться каждой секундой с тобой, — ответил Никлаус. — А теперь позволь мне воплотить твою фантазию, — прошептал он, приближаясь к ней. Она даже прикрыла глаза, предвкушая поцелуй, но он остановился, создавая между их губами едва уловимое расстояние. — Ты вся промокла, — его голос вернулся к тому жесткому, властному тону, к которому она привыкла и который всегда ее очаровывал. — Сними их. Лилит послушно повиновалась, просунув руку в пояс трусов и стянув их вниз, пока они не оказались на полу. Между его голодным взглядом и ее нынешним положением она чувствовала себя жертвенным ягненком, ожидающим, когда на нее набросятся и сожрут.       — Прикоснись к себе.  Дважды повторять ему не потребовалось. Ее рука скользнула между ног, обхватывая клитор. Она хныкнула, но, казалось, собственные прикосновения не продвигали ее дальше.       — Ты не мог бы помочь? Мне нужно... Мне нужно...       — Что именно тебе нужно? — спросил Никлаус. — Просто позови меня. В чем твоя дилемма, Лилит? Этот вопрос витал в ее голове не один месяц. Нервный смешок — все, что она смогла выдавить в ответ. Его рука направилась вниз, а пальцы начали парить над ее складками, угрожая, но не касаясь.       — Быстрее будет если используешь трение, — прошептал Клаус. — Маленькая подсказка, но дальше сама. Лилит старательно пыталась воспроизвести движения, о которых говорил Клаус, внимательно следя за его глазами, которые отчаянно фиксировались на ее руке: поглаживания, трения, крошечные шлепки. Она визуализировала его сбивающееся дыхание, и страсть вернулась, накрывая ее. Возбуждение протягивалось внизу живота, опаляя жаром, и рождало знакомый трепет. Волна за волной налетала, смешивая лед и пламя, и она то таяла, то пылала.       — Не забывай дышать, — прошептал он. Он лукаво клонил голову, томно выдыхая, направляя свой взгляд на изысканные контуры ее тела. — Вот и все, милая, — произнес Никлаус. — Оседлай эту волну. Циклон, начавшийся между ног, пробуравил насквозь все ее тело. Лилит медленно раскрыла глаза, несколько раз моргая, привыкая вновь к темноте. Она только собиралась вздохнуть свободно, когда он обхватил ее руку своей, медленно поднес к лицу и закрыл глаза. Клаус сделал глубокий вдох, ощущая запах руки, которой она только что ласкала себя. Туман в голове рассеялся, она осознала, что фантазии не могут быть такими реальными. Она четко ощущала его руку, слышала его сердцебиение.       — Не считаю, что было верным решением помогать тебе в этом, — заявил Никлаус, глядя, как она смотрела на него с широко раскрытыми глазами. Лилит не представляла, какого цвета она сейчас, но ее щеки горели.       — Как давно ты здесь? — спросила она.       — Какую версию ты предпочтешь? — ухмыльнулся Никлаус. — Стоит ли мне солгать, чтобы не смущать тебя еще больше?       — Что ты говорил о навыке стучаться в двери? — спросила Лилит, сглотнув.       — Я стучался, но ты не откликнулась, — бесстыдно врал он. Лилит смутилась и покраснела. В комнате царил полумрак, и она надеялась, что ее перевоплощение в красный овощ не было заметно. Никлаус заметил, как сбоку на ее шее пульсировала вена. Опуская руку на это место, кончиками пальцев он ощутил ее бешеный пульс. — Сыграем, Лилит? — прошептал Клаус. — Да или нет?       — Во что именно? — спросила Лилит, ее голос дрогнул.       — Попробуй угадать.       — Не люблю загадки, — тихо ответила она.       — Хорошо… — согласился он, фокусируя свое внимание на ее лице. — Я планирую тебя трахнуть, — признался Клаус. Ее зрачки расширились, а рот приоткрылся. Похоже, кто-то потерял дар речи от его откровенности. Лилит лишь ахнула, когда Клаус ловким движением перевернул ее и усадил к себе на колени, она была неподвижной — словно безвольная рыбешка в объятиях парализующего коралла. Его ладони стремительно утонули в ее волосах, коснулись шеи и поползли вниз по плечам, по спине, пока он наконец не прижал ее к себе по-настоящему. Как будто разрешая себе ее, как будто сдавшись после продолжительной борьбы. Их лбы соприкоснулись, волосы слились в единое целое.       — Я скучал, Лилит, — произнес он.  Глубокий стон — единственный звук, который ускользнул от нее, когда она ощутила напряжение в его штанах. Плотоядно ухмыльнувшись, он стянул бретельку вниз, единственную, что еще удерживало платье. Клаус наслаждался ее реакцией на каждое свое прикосновение, ласкал бархатную кожу, которая покрывалась мурашками, стоило ему пройтись губами по этому участку. Языком он коснулся вершинки ее груди, сжимая другую пальцами, на грани между болью и удовольствием. Каким-то загадочным образом он всегда находил грань, доставляя только наслаждение, отдающееся внизу живота. Череда поцелуев, переходящих в легкие покусывания, медленно поднималась вверх, дотягиваясь до ее губ. Лилит вкладывала в этот поцелуй все, что у нее было. Свою любовь, свое одиночество, свои надежды, свою печаль. Никлаус забирал это, отдавая ей всего себя. Руками он направил ее бедра, вращая ими и создавая приятное трение по своему выпуклому контуру.       — О, Боже, — прошептала Лилит, выгибая спину.       — Бог не связан с тем, что я собираюсь с тобой сделать, ведьма. Он намотал ее волосы на кулак, потянул назад, заставляя ее слезть с него, а затем сам встал с кровати. Другой рукой он потянулся к пряжке на своем ремне, расстегивая его, не отводя глаз от нее. Это был взгляд, полный тлеющих углей, искр, сумрака, лунного света, превращающего людей в оборотней, — взгляд человека, готового обладать.       — На колени, — приказал он.       — По пробуй по-другому, — заявила Лилит, и Клаус томно выдохнул, прикусывая нижнюю губу.        — Ох… Ты невыносима, — покачал головой он, не отпуская ее волосы из своего захвата.       — Знаю, — ответила она.       — Временами ты бываешь настоящей мегерой, — заметил Клаус.       — Знаю, знаю. Хватит признаваться мне в любви. Просто попроси, — усмехнулась она. — Ты ведь когда-то учил меня этому.       — И ты явно не следуешь этим урокам, — добавил он, потянув ее за волосы к себе. Его глаза пристально изучали ее лицо, словно мистический язык написан на всех ее чертах. Лилит чувствовала, как от этого ее колени слабели, ноги почти подкашивались, казалось, что в вертикальном положении ее держала только рука, удерживавшая волосы. — Но ты ведь знаешь, что нам понравится любой исход сценария, попрошу я или нет, — произнес он, прежде чем снова потянуть за волосы, заставив ее опуститься на колени. Лилит взглянула ему в глаза, прежде чем медленно спустить его темные джинсы и черные боксеры, издавшие звонкий звук пряжкой ремня, упав на пол. Она медленно лизнула языком от основания до головки, немного задерживаясь на уздечке. Шумный вздох не заставил себя долго ждать, вызывая легкую улыбку на ее лице. Клаус размышлял о возможности контролировать процесс, но, расслабившись и поразмыслив, предоставил ей свободу действий. Неторопливо, словно обращаясь с заряженным оружием, она ласкала его. Голова шла кругом, электричество гуляло по венам. То ли ей показалось, то ли действительно у его горячей кожи был вкус яблока — того самого, которым соблазнилась Ева. Вкус порока, земной жизни, грехопадения... Никлаус смотрел на нее затуманенными глазами, схватившись за стену, чтобы не потерять равновесие. Его дыхание сбилось, губы приоткрылись, все тело напряглось, как перед прыжком в бездну, но прекрасней всего были его глаза — дикие и безумные, они словно принадлежали зверю, что глядит из леса, охваченного огнем. Говорят, что язык может довести до добра. Ложь. Он может довести до самого Рая... Когда пик был очень близок, он поднял ее с колен, заставив тесно обхватить его бедра ногами, и направился к окну, раскрывая его.       — Ты что творишь? — спросила Лилит, когда он уложил ее так, что голова и верхняя часть спины свисали с окна. Подоконника не было, и ей пришлось ухватиться за его плечи, чтобы приподняться и выяснить, что он делает. Однако резким движением он вошел в нее, отчего она снова откинулась назад. В это мгновение из соседнего здания в темном отражении стекла, подсвеченного мерцающими огнями фонарей, Лилит уловила отражение их обоих. На улочке Бурбон-стрит витал новый вихрь музыки от оркестра, который наполнял воздух вибрациями и поднимал настроение. Люди, окутанные этой атмосферой, шли, танцуя в ритме, и подпевали знакомую мелодию, что звучала как часть городской души.       — Думаю, тебе интересно, каково это — быть частью уз, что связывают нас, — он игриво куснул ее, лишь легонько, так, что на коже не осталось никаких отметин. Тем не менее, она ахнула и выгнула спину. — Вампиризм усиливает чувства и эмоции. Со временем ты привыкнешь к таким ярким ощущениям, но сейчас постарайся не потерять сознание. Не хочу, чтобы ты выпала с окна.       — Как заботливо с твоей стороны, — прокомментировала она. Клаус остановился, стремясь уловить выражение ее лица. Тогда он и увидел, как глубокий румянец расцвел на ее коже, превращая слоновую кость в розу. Ему хотелось проследить его путь своим языком. Пометить ее зубами и прикосновениями. Он жаждал провозгласить всему миру, кто она и какую роль играет в его жизни.       — Позволь мне услышать тебя, Лилит. Кричи так сильно, как хочешь, — потребовал он. Клаус размеренно двигался, и по всей комнате стали разливаться протяжные вздохи и приглушенные стоны. Предвидя, что она постарается сдерживать себя, он наращивал интенсивность движений своих бедер, грубо пользуясь доминирующим положением.        — Тебе нравится это, — уже не спрашивал, а констатировал очевидный факт он. Чувства Лилит расцвели еще ярче обыкновенного: они запестрели красным жаром горящих углей, нетерпеливой зеленью свежей травы, неистовой желтизной оперения летящей птицы. Никлаус оставлял на ней огненные следы, один поцелуй за другим, и ей казалось, что долго она не сможет это выдержать. В ее горле накапливался стон, и появилась неудержимая потребность ответить ему поцелуем, но ее положение не позволяло этого. Только ее пальцы скользили по его шее, груди и туловищу. Никогда раньше она не испытывала ничего подобного до такой степени, в любой момент она была готова взорваться, и каждый вдох казался последним. Одного прикосновения было достаточно, чтобы поджечь весь мир сразу. Она забывала обо всем на свете, об опасности, об ужасах. Даже не помнила, почему она забывает об этом, что именно она забыла, потому что что-то она уже забыла. Рациональное мышление ей больше не поддавалось. Она находилась на территории за пределами слов и понятных мыслей. Секунды сливались в минуты, а сердца замирали. Руки переплетались, и она путешествовала по планете, о которой ей ничего не известно. С ее уст вырывалась целая симфония сладострастных звуков, тешащих самолюбие и продолжающих его торжество.       — Просто, чтобы ты знала, любовь моя, не хочу тебя смущать, но ты достаточно громкая, — оповестил Никлаус, и только сейчас до нее дошли смешанные звуки города: машины сигналили, кто-то свистел, а кто-то возмущался.       — Черт бы тебя побрал, — прикрыла рукой свое лицо Лилит.       — Впрочем, это мне и нужно было. Теперь Новый Орлеан знает о нашем воссоединении, — улыбнулся Клаус.

***

      Лилит проснулась посреди ночи. Чисто инстинктивно она потянулась к Клаусу, ощущая потребность вновь прижаться к нему и ощутить кожей каждый дюйм его тела. Однако рука не нащупала ничего, кроме холодной смятой постели. Он ушел. Исчезла его одежда и даже запах, будто его никогда и не было здесь. Лилит быстро оделась, раздумывая, что же могло случиться. Что-то явно пошло не так. Проникнув во все уголки дома и не обнаружив его, она вышла на улицу, где обнаружила фигуру, напоминающую его, но сомневалась.       — Никлаус? — позвала она, шагая к лавочке.       — Да, Лилит, — отозвался он.       — Я проверяла, ты ли это, — сказала Лилит.        — Куда мне деться? — спросил Клаус.       — Не знаю, ты видимо любишь внезапные исчезновения, — произнесла Лилит, скрестив руки на груди.       — Ты ведь не успела выдумать себе чего-то, чего нет? — усмехнулся гибрид. — Мне не хотелось спать, так что я решил не нарушать твоего покоя и вот, вышел сюда, — добавил он, уводя взгляд в синтетически голубое небо, словно вырезанное из полиэстера. — Ты будешь садиться или как? — он недвусмысленно похлопал ладонью по соседнему пустующему месту, приглашая ее присоединиться. — Я не кусаюсь.       — Еще как кусаешься, — ответила Лилит, опускаясь на свободное место рядом с ним.  Первородный ухмыльнулся, затем перевел взгляд на мужчину, за которым он уже наблюдал в течение часа. Наступившая тишина между ними создала окружение, в котором Лилит внимательно рассматривала выражение лица Клауса, а затем проследила за его взглядом. Оба они замерли, глядя на мужчину, который, мазками кисти воплощал на холсте облик луны. Он играл с цветами, плавно сменяя их, словно дирижер оркестра, который виртуозно ведет свой ансамбль. Лучи лунного света вырисовывались мягкими, почти невесомыми мазками, словно нитью, соединяющей небесный свод с поверхностью земли. Художник заключил свое творение в одну небольшую надпись .       — «Сегодня ночью», — прочитала Лилит вслух. — Что именно?       — Все, — ответил Клаус, глядя на холст. — Жизнь, счастье… Мы. Выражение его лица изменилось, ухмылка исчезла с губ, а взгляд стал пристальным. Клаус раскрыл свою ладонь, предоставив ее как знак их союза. Лилит без колебаний вложила свою ладонь в его. Звезды над их головами перешептывались с луной, бросая свои мерцающие взгляды из-за редких облаков. Это был невыносимый контраст, который прожигал ее душу, как раскаленная спица. В этот вечер Лилит ощутила его настолько резко, что не могла избавиться от этой образной вспышки. Возвращение Гаррета и Эммы и этот момент воссоединения казались словно принадлежащими разным Вселенным, на стыке которых Лилит вдруг оказалась.        — Теперь расскажи мне, что произошло, — начал он, встретив ее взгляд. — Лилит, я чувствую, когда у тебя не все в порядке.       — Уже, все в порядке.       — Лилит… Блейк… Давай, ты не будешь начинать наше воссоединение со лжи, — посмотрел Клаус на нее, на его лбу пролегла недовольная складка.       — Ладно… Пару дней назад я столкнулась с Гарретом и своей мамой. Эстер их воскресила, — призналась она, и у него сложилось такое чувство, что его лицо вот-вот треснет и покроется тысячами трещин, как краска на фарфоровой кукле. — Все улажено, — поспешила добавить Лилит. — Они мертвы, но, честно говоря, я чувствую такую горечь, что иногда хочется их воскресить, только чтобы снова прикончить. Она произнесла эти слова с таким мрачным налетом и умиротворяющим спокойствием, что что-то неприятное перевернулось в его груди. Подняв голову, он вгляделся в ее глаза. В этот момент казалось, что он видел отражение самого себя, и это начало брать волнующие формы.       — Вокруг тебя тьма, кромешная, как сам Ад, и как бы я ни старался защитить тебя от нее, часть ее неизбежно коснется тебя, потому что ты часть этой семьи, — произнес он. — Сердце человека всегда стремится к жизни, даже когда ему очень больно, но не поддавайся тьме, я возьму ее на себя. Он проявлял к ней заботу постоянно, иногда так тонко, что она либо не обращала на это внимание, либо воспринимала как нечто оскорбляющие, будто она ребенок. Теплый свет от фонарей заливал его лицо и плечи. Отблески играли в волосах. Лилит медленно приблизилась к нему и, не дыша, села на его колени, лицом к лицу. Клаус так осторожно коснулся ее щеки, словно она была хрупкой драгоценностью, а не бессмертным существом. А ведь для счастья так мало нужно... Просто человек рядом, любящие глаза и крепкая рука. Просто беседы до утра о важном и ни о чем. Просто знание, что есть кто-то настолько близкий и родной, с кем не страшно, кто заботится, думает и переживает. Просто чувствовать себя очень нужным и важным для того, кто так нужен тебе, и знать, что ты не один в этом мире. Это ведь так мало. Вдруг, в нос ударил знакомый запах дубовых досок и черной патоки.       — Я скоро вернусь, — пробормотала Лилит и исчезла настолько быстро, что Клаус не успел и глазом моргнуть. Она бежала так стремительно, что весь свет слился в одно радужное пятно. Заглянув за угол кирпичного здания, она внезапно замерла, зацепив взглядом коричневый плащ.       — Ты тот волк, — произнесла Лилит, глядя в спину мужчины. — Кто ты?       — А ты кто? — откликнулся Энтони, поворачиваясь к ней лицом.