***
— Без слов и дел ярче всех остальных, — прошептал Никлаус Морене в плечи, обнимая её рукой из-за спины, даря ей обожаемый вид прикосновений, которых ей всегда было катастрофически мало. Обычно они её расслабляли, особенно, если шли в комплекте с россыпью поцелуев по плечам и шее — этого было достаточно для того, чтобы чувствовать себя самой прекрасной и желанной девушкой на всём белом свете и от этого ощущать умиротворения, потому что большего и не нужно было. Но в тот вечер во время сборов на важное мероприятие, волнение было чрезмерным, так что даже объятия со спины были не в силах его угомонить. Это был званный ужин с коллекционерами, которым Морена решилась продемонстрировать свои картины в надежде, что хоть одна из них придётся им по душе. — Что, если им не понравятся мои работы? — тоскливым тоном озвучила свои переживания рыжеволосая, поворачиваясь к возлюбленному. — Это маловероятно, — уверенно возразил Никлаус, с лёгкой улыбкой глядя на неё. — Но даже если так, это будет отличным началом — они их увидят, — Майклсон нежно провёл ладонью по её лицу, — И, если, никто из них не купит ни одной картины, в дальнейшем они горько пожалеют о том, что упустили такую возможность, — расслабленно проговорил он, оставляя на губах рыжеволосой короткий поцелуй. Морена вздохнула, накрывая его ладонь своей. Тревога её была куда сильнее, чем она могла бы вынести, хотя она всеми силами пыталась поверить словам Никлауса. — Я не беспокоюсь о том, что мои картины не раскупят, меня больше заботит то, что их могут высмеять, указать на то, что мне, и вовсе, не следовало браться за рисование, — с нескрываемым сомнением, объяснилась Морена. Зелёно-голубые глаза внимательно смотрели на неё в ответ, в них чувствовалось тепло, любовь и трепет, которыми Майклсон постоянно её одаривал, окутывая словно шёлком в самое лучшее, что у него самого было. И в то же время, пока улыбка не сходила с его лица, он выглядел настолько уверенным и расслабленным, какой Морена сама хотела быть рядом с ним. — Я с тобой, тебе никто слова против сказать не посмеет, — легко, но твёрдо заверил он, оставляя ещё один поцелуй на её губах. Морена ему поверила. Никлаус не был тем, в ком можно было хоть на секунду усомниться. В тот момент она завлекла его в головокружительный поцелуй, от которого слегка захмелела как от шампанского и это помогло ей избавиться от напряжения. Тревоги её были напрасны, потому что в тот вечер Морена продала все свои картины и чувствовала себя настолько хорошо, словно, вся радость этого мира теперь принадлежала только ей одной. Немного прийдя в себя от восторга, Морена решила проверить свои подозрения о том, не приложил ли Никлаус к этому руку. — Признайся, ты их заколдовал? — шёпотом поинтересовалась рыжеволосая, не в силах избавиться от улыбки, даже если бы Никлаус в самом деле признал, что коллекционеры раскупили её картины только благодаря его внушению. — Я тут не при чём, любовь моя, мы просто оказались в правильном обществе, где люди по достоинству способны оценить художественный талант, — пояснил он, располагая руку на её талии. — Никогда в себе не сомневайся, тогда дорога в жизни будет танцем вместо тяжёлого, сгорбленного выхаживания отведённого времени со сложенными в карманах руках, — философски рассудил Никлаус, легонько проводя рукой по её спине. Морена слегка прикусила губу, чувствуя, что едва ли не тает из-за этого. Из-за его прикосновения, из-за того, каким Ник был романтичным и из-за того, как он рассуждал. Кроме того, Никлаус был необычайно привлекателен в смокинге, он был ему к лицу, очень подходил его образу. — О чём ты беседовал с тем джентльменом? — любопытствует Морена для того, чтобы отвлечься от желания поцеловать Никлауса при всех собравшихся. Майклсон загадочно улыбается, глядя на того, о ком его спросила Морена. Этот небольшой жест побудил интерес рыжеволосой ещё сильнее. Благо Никлаус не заставил её долго мучиться в догадках. — Он уговорил меня продать ему картину, — ответил он, переводя внимание на Морену. — Последнюю, — лукаво добавляет Никлаус. Рыжеволосая в ответ удивляется, при этом не переставая улыбаться. Никлаус слишком ревностно относился к своим картинам и расставался с ними весьма неохотно. Особенно с теми, на которых изображал её. Последняя его картина как раз была одной из них. У Никлауса не было никакой нужды в деньгах, куда больше его привлекала возможность оставить свой след в истории — одна из последних картин, что он продал предназначалась для музея, которая сулила сохраниться на долгие-долгие годы, радуя взор, трогая сердца и души тех, кто мог бы её увидеть. Известие о том, что Никлаус продал картину с Мореной так сильно врезалась в её память, потому что это был первый и, стоит полагать, последний случай, когда она знала о том, что он продал полотно с ней. — Как занимательно, — восторженно пробормотала Морена, всматриваясь в его лицо, из-за того, что не могла так легко поверить в то, что это случилось на самом деле. — Ты что же, позабыл о своей ревности? Никлаус в ответ тихо посмеялся. — Я хоть и собственник, это не отменяет того, что мне бы хотелось похвастать тобой остальным на зависть, — проворковал Никлаус, обводя Морену соблазнительным взглядом. Рыжеволосая неловко смеётся из-за комплимента. Это даже кажется ей немного диким — стать частью чьего-то интерьера, быть объектом, на который гости обращают своё внимание, составлять компанию жильцам дома каждый раз, как они взглянут на полотно. — Теперь мне любопытно — какую цену ты за меня запросил? — шутливо поинтересовалась Морена. — Не говори так, — тихо проговорил Никлаус, слегка покачав головой. Рыжеволосой стало неловко в этот момент из-за того, что она сказала что-то, не обдумав как следует скрытый смысл этих слов. — За возможность только посмотреть на тебя, я назначил такую цену, которой надеялся у него не окажется, в этом я просчитался, — поделился Майклсон с лёгкой улыбкой. Казалось, что его вовсе не опечалило то, что у коллекционера оказалось столько денег. Затем его лицо стало серьёзным, а взгляд таким проникновенным, словно заглядывал в саму душу, — Но за то, чтобы провести хоть день в твоей компании, у всех собравшихся не хватило бы никаких средств, откладывай они на это хоть всю жизнь, — твёрдо заверил Никлаус. — Ник, ты меня переоцениваешь, — тихо пробормотала Морена, смущаясь пуще прежнего. Тогда ей казалось, что один лишь день с ней не может стоить так много. Это же всего один день и самая обычная она, которая не могла сделать за каких-то двадцать четыре часа ничего настолько примечательного, чтобы оправдать потраченную на эту встречу сумму. Но как говорится — «от кого поведёшься, от того и наберёшься», так что так было только до тех пор, пока Никлаус не убедил Морену в том, что каждая встреча с ней — это дар, которому каждый должен быть рад, благословляя этот день. Майклсон верил в это сам, больше того, он был тем самым человеком, встретив которого, Морена почувствовала, что это было даром для неё. Это воспоминание всплыло в сознании Морены, когда она смотрела на ту самую картину со своим изображением, которую Никлаус продал коллекционеру. Теперь она находилась в личной коллекции какого-то богатого мужчины, украшая гостевую комнату его пентхауса. Тёплый солнечный день, яркий зелёный луг вокруг и рыжеволосая девушка в центре картины, задорно смеющаяся, во время того, как вздёргивает подол платья, так что оно открывает босые ноги. Эта картина так же была связана с воспоминанием о Никлаусе — в этот момент Морена того не зная, прошлась в критической близости от муравейника, из-за чего его обитатели атаковали её ноги. Это было неприятно, но больше забавно, потому что в следующее мгновение она крикнула о том, что на неё напали муравьи, а Майклсон героически перенёс ведьму на вампирской скорости в другое место. Глядя на картину, теперь Морена могла понимать, как она выглядела, когда чувствовала себя невероятно счастливой. Каким бы самовлюбленным такое отношение могло бы показаться — всё же это было очень красиво. Смотреть на себя настолько окрылённым так же приятно, как видеть в таком состоянии кого-то из своих близких. «Я не полюблю никого так же сильно, я это знаю» — это было утверждение, которое принадлежало ей самой. И оно так же, как и многие другие любовные признания теперь не выходили из головы ведьмы. Морена шумно выдыхает, нервно поправляя волосы. Она до сих пор чувствовала себя растерянной из-за этого, не понимая, как ей следует относиться к новым сведениям о самой себе. Морена чувствовала себя глупой, из-за того, что не смогла догадаться об этом раньше. Ведь, если так подумать, было столько возможностей для того, чтобы узнать об этом гораздо раньше. Ведьма на физическом уровне ощущала дискомфорт и скованность из-за того, в какой просак она угодила. Дело даже было не столько во времени, когда правда всплыла на поверхность. Это мало бы что изменило — от этого Морена не была бы более спокойной. Загвоздка была в том, что Никлаус располагал этой информацией с самого начала. И это цепляло её больше всего. Майклсон знал о том, как Сальваторе исцарапал ей сердце, он знал о том, что Пирс уничтожила её шанс на нормальную жизнь, Никлаус знал о мести, которой Морена грезила неприлично долго, но кроме того, он знал о том, насколько это всё было бессмысленно. Каждый раз поражаясь её выдержкой, Никлаус знал, что наступит момент, когда Морена перестанет упрямиться. Соблазняя ведьму каждый раз он словно ступал по тонкому льду, проверяя её на прочность — сдастся ли сейчас? Но когда этого не происходило, Майклсон не отчаивался, ведь он заведомо знал, что окажется победителем. Выслушивая от Морены о том, как сильно она любила Деймона, он не спроста усмехался — Никлаус знал, о том, насколько сильно Морена любила его однажды и обладал ведьмовским обещанием о том, что любовь к нему вновь распалит её сердце так же сильно. Это настолько возмутительно, что Морене не удалось сохранить привычную холодность и трезвость. В тот момент, когда она об этом узнала, ей не хотелось быть умной и хитрой. Ведьме хотелось быть злой, а ещё больше хотелось заявить о своей злобе, донести о том, что именно её разгневало. «- Ты хотел провести со мной вечность? Я польщена! Встретимся в Аду, Никлаус, я проведу её с тобой, когда твоя несчастная душа будет приговорена к нескончаемым мукам». Именно на такой ноте был закончен разгоряченный спор и лицо Морены от ярости слилось с ярким цветом её волос. А затем было много алкоголя в нелепой попытке допиться до повреждений в мозгу, так чтобы избавиться хоть от какой-то части новых воспоминаний. Но всё до чего Морена дошла — это плевок для остервенелой матушки. Была бы самой обычной девушкой — могла бы по пьяне написать бывшему, но для неё более характерно было заняться изготовлением букета из волчьего аконита, что по-прежнему находился у неё дома «на всякий случай», а после небольшого опыта в качестве флориста было вполне нормальным занятием призывать демона на дом, чтобы тот передал Ровене букет. Вдоволь проспавшись и значительно протрезвев, Морена с сожалением осознала, что алкоголь не справился с чисткой её памяти, только лишь помог наделать новых глупостей. За которые, впрочем, она не стала себя корить, рассудив, что не сделала ничего такого, чего бы не повторила на трезвую голову. Всё было по-прежнему — Морена была в добром здравии и не ощущала на себе негативных последствий после пребывания в её теле Велиславы, душа её больше не болела из-за разрыва связи с гнусным фамильяром, вместо этого на душу её ворохом свалилось тяжёлое одеяло из целого набора неприятных чувств и сбросить его оказалось не так-то просто. «Дела сердечные» — так в шутку Морена назвала то, чем решила заняться. И цель, которую ведьма преследовала было вовсе не о её центре жизни, Морена захотела разобраться с тем, что тяготило сердце Алека. Заглянув в сердце охотника, Морена узнала о том, что он имел ввиду, говоря: «Морена, со мной что-то не так, я не хочу причинить зла никому из четы Майклсон, но чувствую, что всё моё нутро требует с ними вражды». Это была самая настоящая ненависть. Неистовая и яркая, такая, что могла таиться в сердце долгие-долгие годы — Морена узнала бы это чувство из тысячи, ведь она сама была его обладателем. Это желание мести. Его ни с чем не спутать. Этот тип привязанности к кому-то невозможно интерпретировать как-то иначе. В самой ненависти, как и в желании отомстить нет ничего странного, но в заявлениях Алека о том, что он не хотел этого, а просто чувствовал — всё же было нечто странное и, разумеется, любопытное. Морена согласилась с предположением о том, что проблема могла быть в доноре — Тристан де Мартель мог заточить на Майклсон зуб. Но воспоминания Алека не дали ответа на причину появления этих чувств, а это было важно — без понимая того, с чем приходится иметь дело нельзя было сотворить никакой магии, способной это исправить. Доподлинно стало известно только о том, насколько Алек был благородным и какой титанической стойкостью он обладал. Тот уровень неприязни, дискомфорта и желание броситься в атаку, которыми были пропитаны его воспоминания, связанные с Ребеккой или Никлаусом просто поражали своими масштабами, но не смотря на это, Алеку удалось обуздать самого себя, подавляя свою злость, чтобы дождаться подходящего момента для её выражения. Хотя это впечатляющая информация, она ничем не могла помочь с его проблемой. Пришлось обратиться к первоисточнику и из доступных Майклсон в Мистик Фоллс выбор пал на Ребекку. В новом доме первородной прошла вечеринка, которая, в целом, была неплохой, если бы не ужасный сон, который приснился ей после. Зато ей удалось познакомиться с Эйприл, а теперь блондинка была удивлена появлению Морены на своём пороге, но со времени их последнего разговора, им удалось выстроить нормальный разговор. Из него Морена узнала о том, что Мартель были знатной семьёй, с которой Майклсон в прошлом провели много времени, но позже им пришлось бежать, потому что их нашёл Майкл. — Аврора жестоко обошлась с Никлаусом, расставшись с ним, после того, как он предложил ей отправиться вместе с нами… — беззлобно делилась вампирша, попутно вспоминая события прошлых лет для того, чтобы быть достоверной. С самого начала этого разговора, прознав об Авроре, Морена почувствовала волну интереса к этой девушке и к отношениям с Никлаусом — что их связывало, за что он любил её и другие дурацкие мысли, на которые она мысленно кричала: «Заткнись! Меня это не волнует!». — Поделом ему, — отозвалась Морена, растягивая губы в усмешке. Ведьма по-прежнему жутко злилась на Никлауса, из-за чего ей не хотелось ему сострадать. Ребекка с удивлением взглянула на неё, но при этом на лице её появилась улыбка. Можно было только догадываться о том, кто сейчас больше злорадствовал из-за того, что сердце Никлауса однажды удалось кому-то разбить. — Разве вы не были друзьями? — недоверчиво уточняет вампирша, — Не думаю, что Ник оценит наши над ним издевательства, — спокойным тоном добавляет она, скрывая настоящий уровень тревоги из-за того, что брат мог снова оказаться ею разочарован. — Были, — подтверждает Морена с самой дружелюбной улыбкой из всех, на какую сейчас способна. — Но я это исключительно по-дружески. Знаешь, сильнее всех влюбляются именно жестокие циники — это им на пользу, — ехидно добавляет ведьма, сдерживаясь от того, чтобы не ляпнуть ничего, отражающее её текущее отношение к мнению Никлауса. «Мало волнующий факт» — таковым было отношение Морены к тому, что мог думать Никлаус и к тому, как он мог воспринять что-то. Расставаясь, Ребекка использовала возможность для того, чтобы попросить прощения из-за того, что произошло с Деймоном. В итоге это оказалось настолько незначительно на данном этапе жизни Морены, что в начале она даже не поняла, за что вампирша попросила у неё извинений. — Я о том, что было с Деймоном… — неловко пояснила Ребекка. Морена удивленно открыла рот и с её уст слетело немного растерянное «оу». Ведьма подняла глаза на Майклсон, замечая на её лице признаки того, как тяжело ей было пойти на этот шаг и как уязвимо она себя сейчас ощущала. — Я не могу вспомнить ничего, о чём бы я сожалела настолько сильно в своей жизни, но это действительно так — мне очень жаль, — тихо призналась Ребекка. Должно быть в этот момент Морена показалась ей неудовлетворенной таким объяснением, поэтому вампирша спешно продолжила свои объяснения. — Ты бы могла меня за это убить, но ты попросила друзей помочь мне и я не уверена, что заслуживаю этого… — голос Ребекки звучал довольно расслабленно, не считая грустной нотки, которую ей не удалось скрыть. Это было проявлением черты её характера, из-за которой Никлаус часто проявлял к ней неуважение. Ребекка была слишком доверчивой. И сейчас она уже была готова выложить Морене всё то, что у неё накопилось, хотя из-за небольшого опыта общения они ещё не дотягивали до ни до друзей, ни до хороших знакомых и такая откровенность была излишней. Но даже так Ребекка не показалась Морене не глупой, не наивной, а уж тем более — не заслуживающей тех унижений, коими её обсыпал Никлаус. От того хмурость на лице Морены стала ещё более выраженной. До этого ведьма была занята мыслями о том, что именно привело Ребекку к извинениям. Морена удивлена была и находилась в небольшом смятении из-за того, что она не ощущала прежней злобы на Ребекку. Но теперь она хмурилась из-за сожаления, смешавшейся с серьёзность, которая появилась в ней вместе с желанием избавить Майклсон от поедающего её чувства вины. Не вдаваясь в подробности, спешно накинув общий план — произошедшее было таким несущественным для того, чтобы испытывать из-за этого вину — это просто секс с симпатичным парнем, который мог произойти с любой девушкой, будь он случайным или преднамеренным. В тот момент Морена и Деймон не состояли в отношениях. Всё, что их связывало — несколько лет проведённых вместе, любовь и ложь, которая выступала в роли соединительной ткани, проходя через каждую секунду времени, что они провели вместе. Непосредственное отношение к деталям происходящего не позволяли Морене воспринимать их соитие в общем плане — всё же её самолюбие и гордость пострадали, когда Деймон вытер о них ноги. Но объявлять об этом во всеуслышание не было смысла, потому что саму Ребекку ведьма больше в этом не винила. А это сейчас имело первостепенное значение. — Ребекка, я не держу на тебя зла, — намеренно спокойным тоном произнесла Морена, пытаясь расслабить лицо, чтобы оно ошибочно не было воспринято сердитым, — Я не виню в этом тебя и не хочу, чтобы ты считала себя самой большой грешницей на всём свете, — зелёные глаза внимательно наблюдали за блондинкой. Морена заметила признаки смятения на её лице и понимала, что для Ребекки это было естественным проявлением того, что она сейчас чувствовала. Можно было даже не заглядывать к ней в сердце для того, чтобы понять то, что сейчас в нём таилось. Достаточно было её слушать и на основе того, чем она делилась, сделать соответствующие выводы. «Я не уверена, что заслуживаю этого…» — в этот момент её язык взял под контроль то, что Ребекка так усердно пыталась скрыть — это была её неуверенность и Морена прекрасно знала о том, откуда у этого росли ноги. Но, кроме того, ведьма знала верный способ, помогающих вырастить из семя неуверенности дерево превосходства и убежденности в своей правоте, которой просто можно сшибать с ног. — К тому же ты ошибаешься и поверь мне — это один из моментов жизни, когда тебе будет приятно об этом узнать, — Морена наконец смогла расслабить мышцы лица для того, чтобы улыбнуться по-настоящему, — Я не просила своих друзей тебе помогать, они сами не смогли остаться равнодушными, — с неприкрытой гордостью в голосе поправила вампиршу ведьма, — Алек не смог тебя оставить на растерзание охотникам, потому что убеждён был в том, что помощи ты заслуживаешь, — Ребекка выглядела ещё более растерянной и теперь вдобавок ко всему ещё и хмурилась, по-прежнему не веря в то, что Алек мог быть к ней таким добрым после того, как она вырвала сердце из его груди. — И я с ним в этом согласна, — добавила Морена, шире улыбаясь. Этот разговор засел у Ребекки в голове, как приятное воспоминание, к которому ей хотелось порой возвращаться. Часть из них была той, в которую она не могла до конца поверить, но было и то, что заставило её пересмотреть отношение к самой себе в некоторых моментах. Это побуждало Ребекку задуматься о том, была ли она такой бесполезной, вечно портящей всё хорошее, как о ней часто отзывался Никлаус. Могла ли она быть той, о ком он говорил, если кто-то вроде Мэтта, Морены и Алека относились к ней с таким радушием. Это укрепило её уверенность в том, что она не зря решила отдалиться от Никлауса и наконец пожить для себя. Для Морены же информация выясненная в ходе этого разговора оказалась бесполезной. Справедливости ради — приобретённая для личных целей она была довольно ценной, но из-за того, что никак не помогла в решении проблемы Алека — Морене только и оставалось сохранить её в своей памяти. Ведьма предполагала, что Тристан мог затаить обиду из-за того, что Майклсон бросили и его, а не только Аврору, но это была ошибочная догадка и после манипуляции с памятью Алека — негативные чувства к Майклсон сохранились. — Может, стоит спросить о Мартель у Клауса? — предложил Ксавье, занимавшийся заточкой ножа неподалёку от них. Это ему не мешало внимательно наблюдать за процессом в надежде, что именно сейчас всё пройдёт удачно. Морена медленно поворачивает к нему голову, не скрывая своего недовольства и презрения. — Чтобы потом я собирала твои уши с пола, когда он накинет на них столько лапши, что хватит на целый Китай? — возмущённо интересуется Морена, возвращая после этого внимание к Алеку. — Ну я-то ему в любви не клялся и не мне с ним идти под венец, — расслабленно добавляет Ксавье как бы невзначай. Пьяный дурной язык был её врагом, но сейчас Морена не была готова к шуткам на этой почве. Всё же для высмеивания сложных моментов в своей жизни требовалось чуть больше времени. Возможно, через пару-тройку недель можно будет устроить на этой почве целый стендап с отменными шутками, но только не сейчас. Рыжеволосая тут же резко обращается к нему с пущим возмущением на лице. — Тебе бессмертие надоело? — холодно интересуется она, сверля взглядом блондина, который намеренно игнорировал её, занимаясь заточкой, чтобы избежать зрительного контакта. Вскоре Морена потеряла к этому интерес и повернулась к Алеку. Ведьма сделала глубокий вдох для успокоения разыгравшихся нервов и гнала прочь от себя навязчивые воспоминания. — Тогда уж лучше поговорить с Элайджей, как думаешь? — отшутилась ведьма, пытаясь мысленно вернуть к текущей проблеме. Но Алек так не думал, о чём красноречиво заявили сигналы его тела. При одном только упоминании имени первородного на лице Алека заиграли желваки, взгляд стал ледяным и отстранённым, а ладони непроизвольно сжались в кулаки. Это насторожило Морену, ровно как так и заинтересовало, поэтому в следующий момент она сделала смелое предположение и использовала сознание Алека для того, чтобы проверить его. Морена лишь на мгновение изменила восприятие охотника для того, чтобы убедить его в том, что сейчас перед ним находилась не она, а сам Элайджа. И это стало стало той чертой, на которую Алеку уже не доставало его хвалёного терпения и выдержки. Это мгновение обернулось тем, что будь у Морены обычные рефлексы, она была бы уже мертва. Охотник ловко сократил расстояние между ним и Мореной, цепко вцепившись ей в шею так что, у неё тут же спёрло дыхание и то место, где он её схватил, пронзило болью. Лицо Алека невольно преобразилось под действием слепой ярости, демонстрируя вампирскую сущность. Глаза налитые кровью были прицелены прямо на неё и на всём его лице застыло леденящее выражение. Это была решимость, с которой он был готов сломать ей шею. Иззи и Ксавье подорвались со своих мест, надеялась успеть остановить Алека, спасти Морену от неминуемой гибели. Они как раз подоспели к тому моменту, когда Морена судорожно выставила перед собой ладони, тормозя движения Алека, что помогли отсрочить её судьбу. Ксавье и Иззи схватили его с обеих сторон и оттащили немного в сторону, позволяя Морене избавиться от цепких рук на её шее. Ведьма, вырисовав в воздухе движение пальцами, избавила Алека от рокового для неё восприятия реальности и схватилась рукой за шею. Действия ей были совершенны совершенно неосознанно, потому что в голове не было никакого списка дел на такой случай. Мысли сейчас были заняты внезапной угрозой утратой жизни. Ведьме удалось повести себя трезво столкнувшись лицом к лицу с риском, будучи напуганной внезапной переменой и абсолютно дезориентированной крепким захватом на своей шее, из-за которого она потеряла доступ к кислороду. Лицо Алека вернулось в прежний вид, он моментально осознал то, что только что не натворил и привычная хмурость на его лице сменилась испугом и возбуждённым состоянием. Теперь на неё с тревогой были устремлены три пары глаз. — Ты в порядке? — С тобой всё хорошо? Одновременно поинтересовались Ксавье и Иззи до одури испуганные тем, чему стали свидетелями. А ещё больше страшно было представлять то, чем это могло обернуться. — Морена, мне очень жаль, я бы никогда так не поступил с тобой… — беспокойно начал бормотать Алек. Ведьма остановила его поднятым пальцем руки вверх. Рыжеволосая провела ладью по своей шее, радуясь тому, что она осталась цела и сделала небольшой вдох через рот, из-за чего она тут же закашлялась. — Это было слишком смело с моей стороны, — проговорила Морена, пытаясь прийти в норму от интенсивности эмоций, которые заполонили её сознание. — Но теперь я знаю, что мне точно стоит поговорить с… — ведьма одёрнула себя от того, чтобы вновь произнести имя Элайджи, к новым потрясениям она пока не была готова. — Вы меня поняли, — нервно закончила Морена. Это и было её целью — спросить о Мартель следовало именно у Элайджи, бурная реакция Алека была тому подтверждением. Сегодня утром она едва не погибла в настигнувшем охотника порыве ярости, к полудню у неё было местоположение Элайджи, но перед встречей с ним чёрт знает что подтолкнуло её к тому, чтобы она потратила немного времени на часть своего прошлого. Что как раз таки и было связано с этой самой картины, у которой она теперь стояла, сама не понимая, для чего это было нужно. Это было элементарное любопытство о том, что приключилось с полотном, продажа которого её однажды удивила. Вот теперь Морена наверняка знала о том, что с ним всё хорошо — оно осталось в целостности, кроме того, картину реставрировали, что так же говорит о том, что сейчас она находилась в хороших руках, которые не позволят ей однажды оказаться на свалке. Казалось бы, вместе с тем можно было оставить чужой дом и просто выбросить всю дурь, что была у неё в голове. О чём Морена непроизвольно задумалась, глядя на картину, как бы сильно ей того не хотелось. Та жизнь в которой она была такой счастливой. Нормальная жизнь, о которой она всегда грезила, была прямо перед ней — аккуратно и придирчиво выведена на этом полотне яркими красками. И это было так тоскливо — понимать, что то самое неподдельное счастье теперь только на картине и в воспоминаниях столетней давности. А между ним и текущим моментом целая Антарктида в самом её жутком представлении вперемешку с разливающимися всепоглощающими огнями преисподней — миллионы воспоминаний о жгучем холоде, наплевательское отношение Ровены и её истязания, образовавшее собой целые глыбы льда и леденящий гнев, настоящее бешенство в качестве ответной реакции от Морены в ответ на такое воспитание. Невероятно тяжело узнавать об упущенной возможности нормальной жизни. Вероятно, Морена бы так никогда и не узнала, что такое неконтролируемая жажда крови и вечная жизнь и к этому моменту была бы мертва, но жизнь могла сложиться иначе. Как минимум — Морене бы не пришлось проживать суровую школу ведьмовства, в её памяти не было бы столько болезненных воспоминаний, она бы не потратила большую часть своей жизни, преследуя несбыточную мечту о мести, она не была бы одержима возвращением Кроули… Морена могла бы быть другим человеком — может, лучше, может, хуже. Этого уже не узнать. Ведь шанса на нормальную жизнь её так нагло лишили, не спросив даже её мнение. Уже дважды. Но сейчас в добавок к этому, Никлаус не стесняясь прикрывался благородством, лучшими побуждениями и самыми добрыми намерениями. Как раз это Морену очень злило. — Ник, — запыхавшись, привлекла внимание возлюбленного ведьма, — Только что прошло собрание, врачей призывали на фронт, — спешно пояснила рыжеволосая, — Я отказалась! Мне не хочется с тобой расставаться и я была бы рада посвятить свою жизнь карьере художника, — от избытка волнующих чувств, вызванных принятым решением, которое ей далось с большим трудом, Морена обвила шею Никлауса и увлекла его в глубокий поцелуй, напрочь позабыв о всяком стеснении. Стоило ведьме от него отстраниться, она заметила, что лицо его стало напряжённым и чрезвычайно серьёзно. От чего-то это было воспринято, как удар под дых. Морена не ожидала такой реакции. Только не от Никлауса. — Неужели ты не рад? — смутившись, уточнила рыжеволосая. Лицо её приобрело взволнованный вид. Гибрид в ответ грустно усмехнулся и заглянул ей в глаза. — Рад, но если слов тебе недостаточно, я могу устроить победную пляску или принести кого-нибудь в жертву в честь празднования долгожданного триумфа, — проговорил Никлаус, внимательно изучая Морену взглядом. Его речь вызвала у неё смешок из-за чего Майклсон сам не смог сдержать улыбки. — Полно, это будет излишне, — весело отозвалась рыжеволосая, — Слов мне будет достаточно. — Состояние радости, наполнившее меня после встречи с тобой, мне бы хотелось удержать в течение всей жизни, но боюсь, что это невозможно, — лицо его вновь стало серьёзным, ведь наступил тот самый момент, которого никому из них не хотелось застать. — Ведь тебе нужно отправиться на фронт, чтобы бороться за что, во что ты веришь. За свободу, — серьёзно добавил гибрид и зрачки его из-за внушения стали шире. — И решимость твоя должна быть непоколебима, — зелёно-голубые глаза стали влажными и похожими из-за этого на стеклянные. Никлаус выпустил Морену из своих объятий. — Я всегда был для тебя только другом — самым обычным парнем с хорошими манерами и пусть наше общение состояло сплошь из пререканий, ты знаешь о том, что таким образом я выражал свою заботу, — по щекам его стекли слёзы. — А теперь ты предупредишь меня об отъезде и после непродолжительного разговора, ты вернёшься в школу, чтобы рассказать о том, что отказ твой был поспешным и необдуманным, но ты быстро поняла, что ошиблась и готова стать военным врачом… Никлаус был лучшим, что с ней вообще когда-либо случалось. Даже в ссоры любовь всегда была сильнее злобы. Она была сильнее страха, выше гордости и самолюбия. Сейчас это казалось нереальным, но тогда это действительно было так. Морена была готова провести с ним всю свою жизнь до самой глубокой старости, пока не станет настолько безобразной старухой, что вечно молодой и красивый Никлаус больше не сможет на неё смотреть прежним взглядом. Как вообще можно было допустить мысль о том, что она могла быть более счастливой в дали от него? Как Никлаус мог оставить ведьму на произвол судьбы с надеждой на то, что таким образом её жизнь станет лучше? Как можно было сохранять спокойствие, узнав о том, что чужие решения привели к настоящему разгрому твоей жизни? Как усмирить злость после того, как узнал причастных к тому, каким сломанным ты сейчас был? Морена механически прокручивала эти вопросы в голове, силясь найти на них разумный ответ. Но его не было. Вместо ответов ведьму посещало ощущение того, что её не просто обошли и переиграли, Морене это начинало казаться настоящим предательством. Для того, кто учил её смелости и раскрепощённости, того, кто приучил её любить себя и брать от жизни всё, Никлаус обошёлся с Мореной слишком жестоко. Майклсон помог ведьме расправить крылья, показал, как с ними обращаться, а когда они вместе взвыли высоко-высоко в небо, гибрид вырвал крылья из её спины, из-за чего ведьма стремительно начала падать вниз, а после приземления её ноги сломались так, что Морена больше не способна была ходить. Тогда доблестным рыцарем, обучившим её ходить заново стал Деймон. Хотя с ним уже не было чувства возвышенности и вознесения к облакам, Пирс сломала Морене ноги вновь, но в этот раз ведьма упала не на Землю, а провалилась сквозь неё в саму преисподнюю, где Ровена уже нанесла фатальный удар, так что от Морены осталось одно лишь только мокрое место. И, если, прежде Морена была убеждена в том, что ей удалось собрать себя заново, склеить все обломки воедино, так чтобы чувствовать себя вполне дееспособной. То сейчас, столкнувшись с ещё одним предательством, ведьма вновь чувствовала, как её ноги предательски дрожали из-за страха быть сломанными вновь. «Я уже не та, что прежде. Сейчас я сама кому угодно могу сломать ноги и втоптать в грязь. Я не окажусь в том же состоянии вновь. Ни в этой жизни» — повторяя как мантру, убеждала себя Морена. С этой мыслью она наконец оказалась возле порога необходимого ей дома и, если бы за ней был кто-то иной, нежели Элайджа, Морена могла бы не церемониться и попросту проникнуть внутрь. Но сейчас был как раз такой случай, когда она не могла пренебречь банальными правилами, поэтому ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов для успокоения, чтобы ненароком во время постукивания не снести дверь с петель. Морена слышала, что в доме находилось два человека, но она и представить не могла, что тем, кто откроет ей дверь окажется Кэтрин. Ведьма удивилась, но сознательно одёрнула себя от того, чтобы хоть как-то это показать. Пирс была менее сдержана в проявлении своих эмоций и встретившись на пороге своего дома с Мореной, на её лицо упала тень страха. Вампирша неосознанно отступила назад, должно быть, надеясь на то, что Морена не сумеет пересечь порога. Эта надежда была смехотворной, ведь ведьма по заветам прекрасного лжеца знала надёжные способы попадания в те места, куда тебя не приглашали. — Какого чёрта ты тут делаешь? — холодно поинтересовалась Кэтрин, усиленно делая вид, что её трусость Морене причудилась. Морена никогда не хотела иметь такую репутацию, что бы одно её появление внушало страх, разве что за небольшим исключением для тех, с кем бы ей не хотелось никогда больше встречаться даже случайно. Так что напряжённость Кэтрин ведьме льстила и Морена не смогла сдержать довольной улыбки. — Решила поинтересоваться о том, как будучи такой редкой дрянью, ты всё ещё остаёшься живой, — с наигранной заинтересованностью проговорила Морена. — Может, пришло время это исправить? — с явным вызовом в голосе, поинтересовалась ведьма, переступая через порог дома для усиления эффекта запугивания. Как бы удивительно это не было убивать Кэтрин Морене не хотелось (по крайней мере, пока что), поэтому ведьма относилась к этому не более, чем к шутке, а до того, что вампиршу это действительно напугало и заставило сильнее волноваться, ей не было никакого дела. Морена предполагала, что уже в следующее мгновение Пирс могла попытаться ретироваться из дома, спасая свою жизнь, если бы не появление Элайджи, на которого Кэтрин взглянула с застывшей в глазах благодарностью за его появление. На лице Майклсон появилось легкое недоумение. — Морена? — голос его был спокойным, но и в нём присутствовала заинтересованная и удивлённая нотка. При виде него Морена расслабила лицо, так чтобы убрать с него ехидное выражение. — Элайджа, мне нужно с тобой поговорить, — серьёзно, но беззлобно отозвалась ведьма. Этого было достаточно для того, чтобы положить хорошее начало. Элайджа с легкостью принял предложение Морены. Это было вполне ожидаемо, учитывая, что именно он из всех Майклсон запомнился ведьме, как тот с кем можно было решить проблемы с помощью разговоров. Неожиданностью было то, что обозначив тему текущего разговора, Элайджа продемонстрирует Морене некоторые схожие черты с другими членами своей семьи, а именно — осторожность, подозрительность и скрытность. — Откуда тебе известно о Мартель? — голос вампира и выражение лица были по-прежнему сдержанными, — И что послужило причиной для того, чтобы ты попыталась выяснить о них больше подробностей? — карие глаза на долю секунды сощурились при взгляде на Морену. В тот момент Элайджа усиленно скрывал то, насколько он на самом деле был удивлён и встревожен заинтересованностью ведьмы о давних воспоминаниях. Майклсон не знал, что именно связывало Никлауса и Морену, но твёрдо был уверен в том, что связь между ними была. От сопоставления этих фактов и предположения о том, что Морена пришла разузнать побольше о Мартель с подачи Никлауса, Элайджа ощутил подступающую к нему тревогу. То, как Элайджа поступил с Тристаном, Авророй и Люсьеном оставалось в секрете уже второе столетие и на то были свои причины. Майклсон был решительно настроен сохранить свою тайну от Никлауса во что бы то ни стало. Пара зеленых глаз были локаторами, улавливающие самые крошечные детали. О том, что информация, которой располагал Элайджа носила статус секретности ей было ясно уже после разговора с Ребеккой. К тому же, если бы Морена пришла сюда не для просьбы поделиться чем-то сокровенным, стала бы ведьма тратить полынь для того, чтобы сохранить тайны от чужих любопытных ушей? Едва ли. «Вероятно, это будет не просто, но я уже привыкла. Во всяком случае, однажды мы с Элайджей уже обнажали друг перед другом души, от чего не попытать удачу ещё раз?» — рассудила про себя Морена и слегка улыбнулась, уже зная последовательность ответа на заданные вопросы. — Не так давно я познакомилась с парнем с необычным именем, — расслабленно начала повествование Морена. — Его звали — Тристан и родом он был из дома Мартель, — на лице ведьмы при этом сохранялась лёгкая улыбка, как будто воспоминания о их знакомстве были чем-то весьма приятным. Ведь, о том, как ты препарировал кого-то спустя десять минут после того, как узнал его имя настолько согревающее душу событие, что им можно поделиться на праздничном застолье со всей семьёй и своими друзьями. Брови Элайджи слегка нахмурились. Весьма незначительная реакция, но Морена знала, что в общении с ним большое значение имели любые малейшие изменения. — Он мне об этом не говорил, но я знаю, что вы знакомы, — уверила вампира Морена, — Я знаю об этом, потому что невозможно так сильно ненавидеть кого-то, не зная при этом объекта своей ненависти, — с уверенностью пояснила ведьма. Элайджа внимательно наблюдал за ведьмой, вдумываясь в каждое слово, что она ему говорила. Майклсон приходилось прикладывать львиную долю концентрации для того, чтобы случайно не выказать даже намёка на то, что он в чём-то был повинен. Элайджа был знаком с Кроули и прекрасно понимал, что ему следовало быть предельно осторожным с Мореной, потому что, если кто и мог выведать эту тайну, то это определённо будет она. — Тристан гневается на Никлауса, злится на Кола, рассержен на Ребекку, но именно ты, Элайджа, являешься объектом его всепоглощающей ненависти, один твой внешний вид довёл его до свирепости, — Морена слегка поджала губы, вспоминая о том, как Алек сомкнул руки на её шее, — Проблема в том, что ненависть Тристана оказалась весьма заразной и она успела распространиться на моего друга, — с сожалением пояснила Морена. — Я хочу избавить его от этого недуга, но для этого мне необходимо знать причину, по которой Тристан был одержим местью для тебя, — решительно закончила свой рассказ Морена. И не солгала, но и всей правды не раскрыла. Самую важную часть она не скрыла — Морене нужна была информация для того, чтобы излечить Алека. Остальное, как ей казалось, не имело значения, но у Элайджи сложилось другое впечатление об услышанном. Паранойя была приобретённой особенностью, которой неволей обзаводишься, обладая бессмертной жизнью, большую часть которой пришлось провести в бегах из-за нападок со стороны других людей и большой охоты против вампиров, значительное положение в которой занимали собственные родители. И, хотя, Элайдже удавалось лучше, чем Никлаусу справляться со своими сомнениями, после изложенного Мореной он решил, что тем самым другом, который «заразился» ненавистью к Элайдже был его брат — Никлаус, который стал догадываться о том, что в истории с Мартель было что-то не чисто. Рыть себе могилу Элайдже не хотелось. Он в кои-то веки решил пожить для себя не для того, чтобы Морена в один прекрасный день обнародовала его секрет, из-за которого Никлаус бы вышел из себя и снова поместил его в гроб, предварительно усыпив, заколов колом. В этом случае обида Никлауса может оказаться настолько сильной, что Элайдже придётся провести в гробу не то, что пару-тройку десятков лет, Майклсон рисковал вообще больше не увидеть белого света. Разумеется, ему этого не хотелось, поэтому он решил, что на этом разговор должен быть окончен. — Иногда месть благородна, но я не знаю ни одной причины, по которой Тристан мог столь сильно жаждать её для нас, — голос Элайджи звучал расслабленно, ему хорошо удавалось сохранять спокойствие. — Мы были друзьями и пусть однажды нам пришлось спешно распрощаться, это довольно незначительный повод для всепоглощающей ненависти, о которой ты говоришь, — карие глаза неотрывно смотрели на ведьму. — Я был бы рад тебе помочь, но полагаю, что у меня нет той информации, что ты ищешь, — сдержанно пояснил Элайджа, поднимаясь со своего места. Майклсон звучал и выглядел вполне убедительно. Не было повода для того, чтобы подвергать его слова сомнению. Но Морена почувствовала, как внутри неё вытянулась тугая струна напряжения. Её насторожил тот факт, что она могла убить не обычного вампира, о котором некому будет вспомнить, а того, кто был другом для Майклсон. Это проблема. Если Тристан был значимым для них человеком, значит, его придётся вытащить с того света, так же, как она проделала это с Алеком. Рыжеволосая нервно поднимается вслед за первородным. — Буквально пару минут, Элайджа, о большем я не прошу, — проговорила ведьма, раздувая горящую полынь, чтобы продлить эффект от заглушающего заклинания. «От того, насколько деликатно я расскажу о произошедшем, сути это не изменит — я убила Тристана и сделала это осознанно. Теперь мне только нужно узнать, является ли его смерть событием, о котором мне следует переживать и, по возможности, исправить это недоразумение или нет. Я облегчу жизнь самой себе, если просто резко сорву этот пластырь». — рассуждает про себя Морена, после чего переводи взгляд с тлеющей полыни на Элайджу. — Тристан мёртв. Из-за меня, — бесстрастно произносит ведьма. — Я убила его для того, чтобы его тело послужило вместилищем для души Алека, — Морена заметила, как Элайджа нахмурился и ей пришлось приложить усилия для того, чтобы сохранить прежний спокойный тон. — И мне нужно узнать о том, насколько аморальным является мой поступок, — рыжеволосая натянуто улыбнулась, замечая признаки недоумения на лице вампира. — Ты вернула Александра к жизни? — удивлённо переспросил Майклсон. «Разве если бы Тристан был для него другом, Элайджу не должно было больше заинтересовать то, что он теперь был мёртв?» — озадаченно размышляла ведьма. — Да, я узнала, что он находится в загробном ведьмовском мире и вытащила его оттуда, — осторожно пояснила Морена, внимательно наблюдая за реакцией первородного. — Но как тебе это удалось? — воодушевлённо интересуется Элайджа с лёгким прищуром глядя на ведьму. «Очевидно, что до Тристана Элайдже нет никакого дела» — с облегчением осознала Морена. — Говорят, что если очень сильно чего-то захотеть, у тебя обязательно это получится, — отшутилась ведьма с довольной улыбкой. Элайджа был поражен новостью о том, что Морена смогла вернуть Александра к жизни. Он знал о том, что для этого требовалось очень и очень много сил и, по всей видимости, на это способна не каждая ведьма. Эстер, например, не смогла вернуть Хенрика даже с помощью Аяны, при том, что обе они были довольно сильными ведьмами, но им этого не удалось. Майклсон хотел было узнать, сможет ли Морена провернуть тоже самое с Кроули, но он быстро понял, что этот вопрос будет очень грубым. Зная о том, как ведьма чтила своего брата, если это было в её силах, Кроули уже вернулся бы в наш мир. — Я поражен. Твои способности достойны восхищения, — одобрительно проговорил Элайджа. Сомнительный комплимент учитывая путь, который пришлось пройти для обретения этих самых способностей. Но это никак не влияло на то, что похвала была вполне заслуженной. — Благодарю, — с улыбкой кротко отозвалась Морена. Доброе слово не возымело должным эффектом, потому что цели ведьмы всё ещё оставались незавершёнными. Морена не могла вернуться домой ни с чем и довольствоваться лишь надеждой на то, что Элайджа и Алек никогда не пересекутся в жизни и усиленной верой в то, что Никлаус не выведет охотника из себя, вынуждая того использовать оружие для того, чтобы справиться со своим гневом. — Элайджа, мне и впрямь нужна помощь и я была бы безмерно благодарна тебе за содействие, — предприняла ещё одну попытку ведьма. — Накануне вашей разлуки не было ли между тобой и Тристаном размолвки? Первородный с самым невозмутимым выражение лица покачал головой. Желанию Элайдже сохранить свой секрет весьма способствовало то, что Морена испытывала к нему достаточно уважения для того, чтобы не пробираться без спроса в его мысли. Но не стоило и на секунду забывать о том, что МакЛауд были достаточно убедительны и без всякой магии. — Тебе же приходилось видеть адскую гончую — это настоящая машина для убийств, — немного нервно напомнила Морена, чувствуя себя раздосадованной из-за того, что начала верить в то, что Элайджа не сможет ей оказать никакой помощи. — Гончие подчиняются приказам своего хозяина и они не останавливаются ни перед чем, пока не исполнят указ. Алек в какой-то мере стал подобием гончей, где-то на окраине его сознания обитает идея о мести для вашей семьи, но стоило ему только увидеть тебя, в нём сработал переключатель на мгновенное убийство. А это была лишь иллюзия, в которой я заставила его поверить в то, что перед ним нахожусь не я, а ты и Алек едва не сломал мне шею, — хмуро поделилась ведьма, по-прежнему находясь под впечатлением из-за того, что едва не рассталась с жизнью. — Мне бы не хотелось однажды стать свидетелем вашей встречи в жизни, — ведьма перевела взгляд на вампира и то, каким внимательным и сосредоточённым сейчас выглядел Элайджа вновь напомнило ей о Кроули. Этот особый шарм его карих глаз, так похожий на то, что Морене было доступно лишь в чужих воспоминаниях. «Как ему удаётся делать взгляд таким похожим? Это что, особенность всех старших братьев? Такой глубокий, вдумчивый и в то же время понимающий взгляд, который сам по себе работает не хуже любого внушения — так и подталкивал к тому, чтобы быть более откровенным, чем тебе изначально хотелось. Ладно, стоит признать, что старшие братья тут не при чём. И Элайджа тут не при чём. Всё дело в моём личном помешательстве» — рассудила про себя ведьма. — Знаешь, есть просто последствия, с которыми не хочется иметь никакого дела. И я думаю, что куда легче и приятнее было бы просто их не допустить, — Морена дружелюбно улыбается, по-прежнему согреваясь крохотным огоньком надежды на то, что Элайджа вспомнит и поделиться с ней событиями прошлого. Майклсон считал Морену приятным собеседником и сказанное посчитал весьма разумным, кроме того, слова ведьмы напомнили ему о том, за что он так и не успел выразить свою благодарность Морене. Хотя это стоило бы сделать. —Например, как самосуд нашей матери, — невозмутимым тоном произносит первородный. Пример был вполне подходящим — если бы Эстер избавила от вампиризма Финна, а не Морену, вечная жизнь Майклсон оборвалась прямо там же в лесу, а вслед за ними погибли бы и все обращённые ими вампиры. Но кроме наглядности этот пример на самом деле в той же степени был жутким для них двоих. Неизвестно сколько требовалось натерпеться от родной матери для того, чтобы быть равнодушным к любому упоминанию материнской жестокости, но полученного опыта не доставало ни Элайдже, ни Морене, зато это с лихвой можно было покрыть с помощью сноровки, позволяющей держать испытываемые эмоции в тайне. — Да, вроде того, — холодно подтверждает Морена. Элайджа оставался таким же сосредоточенным на рыжеволосой, что держалась сейчас так же невозмутимо, как он сам. А голова его в этот момент была забита размышлениями о том, мог ли он позволить и дальше утаивать от неё информацию. С одной стороны были переживания первородного о бурной реакции Никлауса из-за обнародование его прошлого поступка, с другой стороны была Морена, которая хотела помочь Александру. Когда ведьма пошла против Эстер, предотвращая массовое убийство всех его братьев и сестры, её тоже могли терзать переживания, Морене тоже могло быть страшно, но тем не менее, она проявила смелость перед лицом опасности и помогла Майклсон. Хотя могла этого и не делать, но в тот день она сохранила их жизни. Учитывая, что новая жизнь, которую не так давно решил начать Элайджа была возможна лишь благодаря тому, что Морена была отважнее своих тревог, было непростительно отказывать ей в помощи. Особенно для той помощи, которую она просила с уважением и терпением, а не требовала с демонстрацией силы и властностью. Совесть не позволяла Элайдже оставить без внимания проявленную к нему доброту, даже если это означало, что со своей новой жизнью Майклсон мог вскоре попрощаться. Первородный неосознанно распрямил плечи и признался в том, что с самого начала разговора слукавил, вампир сказал, что ему известна причина ненависти Тристана, а затем пересилил-таки себя для того, чтобы рассказать историю с семьёй Мартель. То был период жизни во время которого Майклсон скрывались от преследования Майкла и волей случая примерили на себя роль знати для того, чтобы проникнуть с помощью их личностей в замок. Кража личности — будничное дело для любого бессмертного существа. При дворе они были почётными гостями и такое положение дел не могло не понравиться. — Никлаус был влюблён и посвящал всё свободное Авроре, а мы наконец могли расслабиться и наполнить свою жизнь другими занятиями, кроме постоянного беспокойства друг о друге… — эта часть рассказала вызвала у Морены смешанные чувства. Она поймала себя на том, что ей не хотелось ничего слышать о Авроре. Такой реакции, возможно, не должно было быть, но ведьме стало ясно, что ей неприятно знать даже небольшие подробности прошлых отношений Никлауса. И в тоже самое время она сопереживала Майклсон из-за того, через что им пришлось пройти. И сочувствие её усилилось, когда Элайджа продолжил свой рассказ тем, что идиллии в жизни довольно быстро пришёл конец — Майкл обнаружил их, из-за чего им вновь пришлось пуститься в бега. — Уже несколько столетий только мы были друг у друга и в других ситуациях ничего нас не обременяло — мы легко меняли места проживания, выдумывали новый имена, чтобы снова и снова начать всё заново, но в тот раз произошло нечто выбивающееся из нашего привычного распорядка… Морена уже догадалась о том, что дело было в той самой Авроре и её связи с Никлаусом, она надеялась, что собственная догадка поможет ей проще воспринять оставшуюся часть рассказа, но в этом Морена просчиталась… Аврора хотела последовать за ними. Нет. Не за всеми Майклсон поголовно. Она была готова отправиться вслед за ними из-за Никлауса. Это известие отозвалось для Морены напряжённостью в теле, которую она старательно игнорировала, не стараясь даже как-то идентифицировать. Аврора хитростью обратила себя в вампира против воли Никлауса и ни в какую не отступала от своего. Элайджа расценил её как потенциальную угрозу для своей семьи. — Я тоже в какой-то мере надеялся избежать нежелательных последствий, — задумчиво рассуждает первородный. В ответ Морена нервно проглатывает давящий ком в горле. Элайджа действовал радикально для того, чтобы избавить своих близких от угрозы — на правах первородного вампира он использовал внушение, чтобы отвадить Аврору, а в довесок с ней Тристана и Люсьена, благодаря которому Майклсон и смогли познакомиться с Мартель. Майклсон внушил Авроре, что она Ребекка, Люсьену, что он Клаус, а Тристану, что он сам Элайджа, таким образом первородный заставил их убегать от Майкла. Это была довольно тяжёлая история, оставившая после себя неприятный отпечаток. Правда, которая теперь колола глаза была лекарством для ненависти Александра, которую он заимел от Тристана, за которым донашивал тело. Для Элайджи она была ядом, отравляющим его душу и память. Ведьма ощущала себя не в своей тарелке — присутствовал странный привкус горечи, который она не знала, с чем стоило соотнести, небольшое чувство неловкости и непродолжительная заминка просто для того, чтобы уложить новую информацию в голове, а свои эмоции отбросить в другую сторону. Обычно выведывая чужие тайны, Морена чувствовала себя иначе — будь то злорадство, ощущение обретённого преимущества над кем-то до абсолютной незаинтересованности в новой информации из-за её незначительности. Сейчас же она чувствовала, как будто тайна Элайджи была теперь отчасти и её секретом, который ей было необходимо держать в тайне ото всех. И почти осязаемая в воздухе связь с первородным, указывала ведьме на то, что оберегать этот секрет следует с остервенелой ревностью. Этот рассказ послужил для Морены напоминанием о том, что не только в её жизни могли быть ситуации, благодаря которым жизнь могла принять совершенно другой вид. Несомненно, это было интересным поводом для размышлений, но стоило ли потраченных усилий и времени, проведённого в воздушных замках, о том, как всё могло бы быть — до сих пор было сложным вопросом, на который нельзя было дать однозначного ответа. — Спасибо за честность, Элайджа, мне она была необходима, — мягко проговаривает Морена. Они с лёгкостью распрощались на дружелюбной ноте. Покидая дом Элайджи, ведьма не осталась в стороне, ответно выражая свою немилость в коротком взгляде на Пирс. Только если у Кэтрин это был тревожно-презрительный взгляд, которым вампирша пыталась выразить свою надменность, которая ей не удалась, то зелёные глаза ведьмы хитро в ответ глядели на Кэтрин, пока на лице ведьмы была проказливая улыбка, вызванная из-за тайного разговора, о содержании которого Пирс только и остаётся, что догадываться. Алек вновь устроился напротив Морены для душевного стриптиза, цель которого на сей раз была вполне конкретной. У ведьмы было понимание того, как можно было изменить сознание охотника так, чтобы это не вызвало в будущим новых негативных последствий. Запутанный клубок нейронов должен был превратиться в красивую паутинку нейронных связей, уверенных в том, что ни Тристану, ни Авроре, ни Люсьену не приходилось скрываться столетиями от преследования Майкла, потому что из остатков сознания Тристана были стёрты воспоминания о том, что Элайджа никогда не использовал на нём вампирского внушения. Ксавье в качестве одобрения приобнимал Иззи за плечи, пока они с нервозностью ожидали вердикта Морены, когда она выберется из подсознания Алека. Со стороны могло показаться, что это всего-напросто посиделки милой парочки — вот парень лежит у девушки на коленях, пока она поглаживает его по голове, если бы при этом Морена не выглядела так, словно находятся в трансе, глаза её не светились от магии и, если она при этом не шептала что-то бессвязное, периодически передвигая ладонями по голове Алека. Но затем глаза ведьмы приобрели привычный вид и первым делом она быстро проморгалась, как бы приходя в себя, а затем посмотрела на своих друзей. — Полагаю, что я сделала достаточно, — уверенно проговорила рыжеволосая, помогая охотнику приподняться со своих коленей. — Дело осталось за малым — проверить, сработало это или нет, — на её лице сама собой появилась нервная улыбка. Из-за воспоминаний утренних событий всем им стало не по себе. И едва ли Морена успела подумать о том, сколько дюймов необходимо оставить между собой и Алеком, чтобы расстояние могло считаться безопасным и была возможность в случае чего среагировать, демоны продемонстрировали свою способность к быстрой реакции — браслет Иззи, приведённый в боевую готовность отозвался лязгом хлыста, а Ксавье сделал решительный шаг навстречу к рыжеволосой, чтобы заявить: — На сей раз я займу место Элайджи. Против этого Морена ничего не возразила, как и против того, чтобы Иззи применила хлыст, прочно связывая им Алека. Однажды она сама успела побывать в его тисках, так что знала о том, что это совсем не больно — охотница мастерски владела своим оружием, так что безболезненным мог показаться и процесс, во время которого она будет тебя им душить. Ксавье, конечно, не умрёт, если Алек сломает ему шею или вырвет сердце, но это не отменяет того, что видеть этого не хотелось никому из присутствующих, так что в любом случае, в качестве меры дополнительной безопасности, удерживающий хлыст будет не лишним. Ещё одно посягательство на сокровенность разума охотника и Ксавье в его восприятии мира превратился в Элайджу. Все трое после этого замерли, ожидая реакции. Алек лишь поднял хмурый взгляд на блондина и не сводил с него глаз. Никто не решался заговорить, чтобы не нарушать чистоту эксперимента и охотник вскоре не выдержал. — Это представление по-прежнему невозможно отличить от реальности, — серьёзно подметил вампир, — Но сейчас мне удалось сохранить прежнее состояние ума, гнев меня больше не ослепляет, — с уверенностью подметил Алек. Облегчённый выдох ещё никогда не казался таким громким, как в тот момент, когда его в унисон издали «наблюдатели» эксперимента. После этого с чувством явного воодушевления, Морена вернула Алеку привычное восприятие мира. Хмурость с лица его спала, когда он вновь стал окружён только теми, с кем он чувствовал, что может расслабиться. Причудливая змейка вновь обвила руку своей владелицы и лицо Иззи озарила счастливая улыбка. Как могло быть иначе, если ей не пришлось усилить смертельные тиски, сдерживая внезапную ярость собственного брата. — Хоть проверка наша оказалась успешной, если вдруг при виде кого-то из Майклсон приступ ненависти повторится, дай мне об этом знать, — с улыбкой заключила Морена, похлопав Алека по плечу. — Приступ ненависти, который я не смогу контролировать, — ровным тоном уточнил он. — Потому что я всё ещё не могу гарантировать широкие дружеские объятия ни для кого из них. Для этого тебе бы потребовалось стереть мне память, — беззлобно пояснил Алек. Морена только и могла, что в ответ слабо улыбнуться его последней реплике. С ним сложно было не согласиться, потому что о дружеском отношении не было никакого уговора — главное, чтобы он всех Майклсон не перебил, это уже будет значительным прогрессом. И, если бы на этом похождения Морены в этот день закончились, его вполне можно было счесть удачным. Но ведьма наконец заимела свободное время, чтобы навестить Бонни и состояние подруги стало поводом для беспокойства ведьмы, незадолго после чего нашёлся и повод для досады и до боли знакомого привкуса горечи. — Мне хотелось верить в то, что я стойкая, я убеждала себя сотню раз в том, что я смогу это вынести, — голос Бонни невольно дрогнул из-за подступивших слёз. — Но теперь я понимаю, что произошло то, что стало для меня последней каплей, — она уткнула лицо в ладони и по содроганию тела, было понятно, что она беззвучно плачет. Морена тихо сидела рядом, поглаживая по спине, не в силах вымолвить из себя ни слова. Когда Кроули заживо сгорал прямо перед ней, любые слова были бы бессильны. Если это ужасное зрелище ей пришлось на повторе видеть снова и снова тем более. Поэтому ведьма понимала, почему видение о смерти Шейлы, насылаемые на Бонни оказали на неё такой эффект. Наконец когда Бонни остановила поток слёз, она продолжила разговор. Беннет окончательно убедилась в этом ещё днём, когда отвадила Стефана, просившего её помощи с Деймоном, который, по его утверждению, теперь явно был не в себе. Бонни больше не хотела связываться ни с чем и ни с кем сверхъестественным. Это было просто ей необходимо. — Ты хорошая подруга, Морена, — карие глаза её покраснели из-за чего рыжеволосой было тяжело морально удерживать с Беннет зрительный контакт. Но ещё тяжее было выслушивать начало этой реплики, что-то подсказывало Морене о том, что продолжение будет не легче и именно из-за этого зрительный контакт было чрезвычайно важно удержать. — Ты всегда была рядом, если это было необходимо и никогда не причиняла мне зла, — Бонни шмыгнула носом и отвела взгляд, но Морена продолжала смотреть на неё. — Но теперь я хочу отгородиться от всего сверхъестественного в своей жизни. «Это значит и от меня» — с сожалением осознала ведьма. «Когда-нибудь это должно было произойти» — поспешно приободрила себя Морена. Но то, что это произошло прямо сейчас вовсе не означает, что она была к этому готова и сможет с высоко поднятой головой принять решение Бонни. Сделать вид, что так Морена себя чувствует — в её силах, но остановить поток неприятных эмоций — этого уже ей не под силу. — Я хочу обычной нормальной жизни, надеюсь, что ты сможешь это понять, — с трудом выговорила Бонни. Ведьма это понимала. Она прекрасно понимала желание Беннет и даже не смела переубеждать её в обратном. Выпутаться из сверхъестественной свистопляски не так-то просто, особенно учитывая то, что кровь Бонни была заряжена магией, но, если ей удастся стать той, кто сумеет от всего обособиться — Морена будет за неё очень рада. Если кто и заслуживал права на нормальную реальность, на жизнь без постоянного страха, потерь, нервозности и риска для жизни, им была Бонни. «Она ведь с самого начала не хотела быть сильной. Так же, как и я когда-то. И сейчас в жизни Бонни ожидаемо наступил кризис из-за того, что она столкнулась с последствиями выбора, к которому ей пришлось прибегнуть из-за жизненных обстоятельств». — горько размышляла Морена. — Я тебя понимаю, Бонни, — спокойно отозвалась ведьма. Беннет вновь повернулась к ней. — Но и от слов своих не отказываюсь, если тебе потребуется помощь, в моём доме ты всегда желанный гость, — Морена приказала себе улыбнуться, потому что нота, на которой они расставались, хоть и была печальной, в ней нее было ни фунта враждебности. После этого Морена избавила Бонни от необходимости провожать себя и попросту исчезла из её гостиной. Для того, чтобы в следующее мгновение сползти по двери своей спальной из-за того, какая слабость появилась в теле после тяжкого груза, свалившегося на душу. Если Морена могла бы себе это позволить, она бы заплакала, чтобы ей стало легче, но покуда с определённого момента её жизни слёзные железы оказались под строжайшим контролем, ведьма решила пережить этот момент в полной тишине, сидя на полу в своей спальне, настраивая себя на то, что решение Бонни и впрямь было лучшим из возможных вариантов. В то же время Беннет, как ей казалось, потеряла контроль вообще над всем, поэтому незадолго после исчезновения Морены, она упала на диван, не в силах остановит потока слёз из-за того, какой тяжёлый груз преследовал её уже на протяжении недели и как он ощутимо вырос в размерах за этот день. Тем же вечером Ксавье и Алек выбрались в бар. Ведь, насколько помнил демон, охотник не бывал в них уже запредельно долго. Морена и Иззи пожелали остаться дома и это было их право. — Один для меня, второй для главного поклонника Элайджи Майклсон, — с улыбкой проговорил Ксавье, возвращаясь к столику с двумя стаканами высоко градусных напитков. Алек усмехнулся, принимая стакан. Довольно странный период его жизни, хоть и весьма интересный. Пусть охотник редко выражал своё искреннее удивление и пытался особо не пялиться по сторонам, чтобы не создавать впечатление полоумного, после возвращения он чувствовал себя ребёнком в теле взрослого, которому вновь повезло оказаться в том состоянии, когда мир вокруг настолько удивителен и неизведан, что всё окружение его впечатляло и будоражило. — Будь моя воля, я бы выбрал себе другого идола для поклонения, — отшутился в ответ охотник, прикладываясь к стакану. — Да брось, — фыркнул блондин. — Элайджа ещё не так плох, разве тебя не впечатлила коллекция его деловых костюмов? — Ксавье последовал его примеру, делая глоток. — Впечатлила, если бы ты поинтересовался о моём предпочтении для его погребального костюма, — расслабленно отозвался охотник. Ксавье в ответ рассмеялся. Демону удалось уловить признаки лукавства — Алеку на самом деле было бы плевать на то, в чём схоронят первородного. Главным интересом охотника было — лишить его жизни. Впрочем, это было уже не так интересно, как и обсуждение Майклсон в принципе. Этим вечером они выбрались из дома, чтобы расслабиться и портить настроение неприятными темами не хотелось. К счастью, у них двоих была довольно внушительная жизнь, по сравнению с остальными постояльцами бара, поэтому никаких проблем с темами для разговора у них не было. На удивление они оба оказались довольно болтливыми после первого же стакана и оживлённый диалог о самых впечатляющих историях из жизни было уже просто не остановить. По крайней мере, так казалось. До того, пока появление Джереми, подошедшего к их столику, не заставило их остудить свой пыл. Младший Гилберт поинтересовался у Ксавье известно ли тому что-нибудь о Тайлере после нападения на него охотника. Ксавье ничего не было об этом известно. Единственное, что ему стало понятно, что Джереми не знал о том, что тело Джека Локвуда уже второй год занимал демон. — Какого охотника? — в лёгком недоумении, вперемешку с алкоголем и любопытством поинтересовался в ответ Ксавье. Тогда Джереми без задней мысли поделился с блондином информацией, что располагал сам. После небольшого уточнения о том, что на теле охотника были странные татуировки, которые мог видеть только Джереми, Алеку вдруг стал интересен этот разговор. Причина была в том, что он понял о том, о какого рода охотнике шла речь, но поделиться этим в присутствии Гилберта не решился. Вместо этого Алек покосился на Джереми с небольшим сомнением изучая его внешний вид. По его скромному мнению Гилберт не дотягивал до звания охотников, но поспешно оценивать Алеку его не хотелось — когда-то он сам был юнцом, которому бы никто не доверил оружия. — Волшебные татуировки, вооружённый до зубов охотник, я тебя понял, — задумчиво отозвался Ксавье. — Я постараюсь что-нибудь выяснить. Джереми был удовлетворён таким ответом, поэтому после этого он оставил их наедине. — Охотник, о котором он говорил принадлежит к братству пяти, — понизив голос, проговорил Алек. — Шести, — фыркнул Ксавье, запрокидывая стакан залпом. А затем он увидел серьёзное выражение лица Алека и понял, что алкоголь его сильно расслабил, раз он решил, что охотник ни с того ни с сего решит о чём-то пошутить. «Братство пяти — неужели у кого-то в самом деле было такое паршивое название?» — презрительно задумался демон. «Фантастическая пятёрка — это ещё куда не шло, но братство пяти звучит как название для кружка онанистов» — усмешливо рассудил он. — Я хочу узнать подробности, — объявил Ксавье, деловито выставляя руки перед собой на столе. Братство пяти — это не шутка, они в самом деле так назывались. Пятеро охотников, целью жизни которых было истребление вампиров. И появлению их обязаны проделки ведьм. Куда же без них. Лафлин, как окрестил их Алек «ярые борцы против нарушителей равновесия и противники всего богопротивного». — Таких мы уже встречали и как оказалось в прошлом они не гнушались связей с Люцифером, — насмешливо подметил Ксавье, припомнив набожную родословную Стаси. — Пенис самого архангела! Разве он может быть богопротивен, резво скача на нём, я приобщаюсь к Господу, — писклявым голосом проговорил он, поднимая руку вверх для того, чтобы подать сигнал бармену повторить предыдущий заказ. — Насмехательство и издёвки твои меня забавляют, — со смешком отозвался Алек. — Но не забывай о том, что влияние Люцифера было огромным и для тех, кто не разделял его сторону, вскоре настигала смерть, — напомнил охотник. — Каждый так или иначе был однажды с ним заодно, я полагаю, — деликатно добавил Алек из-за приближения официанта, принёсшего заказ. — Раз уж речь зашла о тех немногих, заслуживающих уважения и скромной эрекции, помянем, — с улыбкой предложил Ксавье, поднимая в воздух стакан, — Я имею ввиду Кроули, — с хитрой улыбкой уточник демон. — Я так и понял, — Алек кивнул и всё же протянул ему свой стакан в ответ в честь светлой памяти о почившем красноглазом. После чего охотник вновь продолжил свой рассказ о братстве пяти. И в истории всплыло имя, которое даже если ожидаешь услышать, всё же неволей удивляешься. — Насколько я знаю, Константа тогда на них из-за этого обозлилась, потому что кровь вампира была компонентом ритуала, способным вернуть к жизни Дьявола и она переживала о каждом кровососе на счету, — Алек неволей улыбнулся, вспомнив о том, что он сам теперь был «кровососом», но всё же нем, кого стала бы оберегать Константа, потому что, как стало известно позже — ценной была только кровь первородных вампиров. — Она прокляла Лафлин, а затем избавилась ото всех охотников и их стали считать вымершим видом, но это было заблуждение, потому что много после они появились вновь… — И твоё доброе сердце буквально оказалось в руках Ребекки, — закончил Ксавье, не сумев пропустить возможность для шутки. — Именно так, — легко подтвердил Алек. — А после проклятья, должно быть, Лафлин решили выметить свой гнев на Ровене, — предположил Ксавье. — В общем, ты прав, если начинать расчёт с четвертого поколения, — расслабленно уточнил Алек. — Что было особенного в четвёртом поколении? — полюбопытствовал демон. — О проклятии стало известно, как о «полуведьмах», рождённых в их роду, — легко пояснил охотник. — Разумеется, Лафлин это не понравилось и они не нашли ничего лучше, чем отказаться от части своей семьи, порочащей их светлый род. Самое примечательное во всём этом, что проклятье выпало на долю Клео, — оживлённо добавил Алек. По реакции Ксавье он понял, что следовало внести дополнительные сведения для ясности, — Её имя тебе ни о чём не говорит, но именно она взялась за обучение Ровены ведьмовству тогда, когда от неё уже открестилась подавляющее большинство ведьм. — Да, тяжело быть добрым, — иронично протянул Ксавье. Информация была интересна, если рассматривать её с точки зрения того, что у Иззи и Алека, по всей видимости, было больше сведений о МакЛауд, чем у Морены. Впрочем, её нельзя было в этом винить. Ксавье знал о том, что родословная ведьмы была для неё сплошным разочарованием, а новые подробности легко могли стать поводом для уныния. Ксавье подумал, что об этом ей может быть интересно узнать, но если он ошибся — ей ничего не будет стоить попросить его придержать новые факты при себе.***
Утром ситуация в доме Сальваторе обострилась до предела. После похорон тринадцати погибших членов совета основателей Деймон стал совсем плох — он напал на Стефана, окончательно запутавших в галлюцинациях, пытавшихся свести его с ума. В брате Деймон теперь видел своего мучителя, желающего вновь причинить ему боль и не желая повторного проживания этого опыта, больше не сдерживаемый металлическими оковами, вампир не раздумывая, решил дать ему отпор. Стефану пришлось запереть Деймона в подвале, надеясь избавить его от помешательства. Этому весьма способствовало обращение Елены, которые, к сожалению, не обошлось без трудностей. И Стефану сейчас не помешала помощь Деймона, если бы тот вдруг не обезумел. Бонни отказалась помогать и Стефану пришлось просто принять её решение, так же, как и пришлось примириться с осознанием того, что для помощи своим близким, он будет вынужден попросить помощи у Морены. Но когда он созрел до этого решения — никого не оказалось дома. Ещё бы ведь в этот самый момент постояльцы дома ведьмы были заняты другими проблемами — Морена и Иззи ещё ночью отправились на похороны, что удивительно — к тому, к чьей гибели не была причастна ни одна из них. Ад — не трясина зла. Рай — не водопад добра. Настоящее неподдельное, неповторимое добро — и равно кровавое, катастрофическое злое — только в глубинах человеческого сознания. Выражаясь более ёмко, но тем не менее, без особой потери смысла, Стася сказала: «даже под самым красивым маникюром всегда есть грязь». Казалось это было самым обычным телефонным разговором, который мог помочь отвлечься им двоим, если бы в один момент Морена не решила, что Стасе не помешает команда поддержки. — Я сошла с ума, потому что попросила незнакомца, за которого вышла замуж составить мне компанию на дедушкиных похоронах. Он отказался от четверти миллиона знаешь что он сказал? «Я не могу себе этого позволить», — возмущённо поделилась ведьма. — Он что, святой? — в этот момент светловолосая едва не свалилась со стула, дёрнувшись от неожиданности после внезапного появления Морены и Иззи в своей спальной. — А вы что, в моей комнате? — вдруг поинтересовалась она, развеселив тем самым гостей. — Этот парень дорого тебе обходится, дорогая, — с улыбкой отозвалась Морена. — Мы можем составить тебе компанию за полцены предложенной ему суммы. Тут уже Стася не смогла сдержать улыбки. Ксавье и Алек в это время надеялись выяснить больше подробностей о охотнике, решившем пощеголять своими навыками в Мистик Фоллс. И расследование их началось с дома Тайлера, которого охотник заприметил, как лучшего кандидата для нападения. Оказавшись рядом с домом, Алек не сумел сдержать шумного выдоха, но всё же воздержался от комментариев. Ксавье оказался менее сдержанным. — Смердит псами, согласен, — озвучил его мысли Ксавье. Охотник не решился бы озвучить этого в слух, но запах от нескольких оборотней, сконцентрированных в одном месте в самом деле был ужасным. Сейчас был как раз тот случай, когда из дома разило так, будто в ней была небольшая группа оборотней, при том, что один из них точно был самкой. Желание подходить ближе у Алека отпала само собой. — Я бы предпочёл остаться здесь, — небрежно буркнул Алек. — Раз уж у меня всё-равно нет приглашения в дом, — тут же объяснился он. Ксавье хоть и была приятна компания, он не надеялся везде таскаться с Алеком за ручку. — Один момент, я поищу наличку на тот случай, если ты вдруг заприметишь фургончик с мороженным, — серьёзно проговорил демон, принявшись хлопать себя по карманам, делая вид, что он в самом деле занят поиском денег. Алек с лёгким сомнением взглянул на него и это вынудило Ксавье быстро сдаться. — Расслабься, дружище, это не займёт много времени, — блондин потеребил его по плечу и уверенным шагом направился к дому. И на входе они едва не столкнулись лбами с той, от кого исходил запах самки. Карие глаза брюнетки оценивающе прошлись по демону. «Должно быть — это Хейли», — предположил Ксавье. Примерно так он себе её и представлял, судя по рассказам Тайлера о волевой девушке в горах Аппалачи, которая помогла ему разорвать связь с Клаусом, вынуждая его вновь и вновь обращаться, не взирая на боль в теле. — Мисс «я-хочу-слышать-как-хрустят-твои-кости-до-тех-пор-пока-ты-можешь-находиться-в-сознании», — вместо приветствия проговорил Ксавье с улыбкой, отходя в сторону, чтобы освободить ей дорогу. Это вызвало у Хейли новую волну интереса, потому что она поняла, что перед ней был Джек Локвуд, которого Тайлер описывал, как «внезапно исчезающего и так же внезапно объявляющегося брата». Оборотень делился с ней тем, что после его появления они были довольно близки, не взирая на то, что Джек был достаточно скрытным и у него постоянно были какие-то дела. Тайлер предполагал, что Клаус так же превратил его в гибрида и это стало причиной для их отдаления друг от друга. И, к большому сожалению, у него не было возможности предотвратить это. Но теперь такая возможность была, если бы Тайлер вдруг сам не запропастился куда-то. — Как забавно, что мы наконец встретились с тобой, когда тебя подозвал к ноге хозяин, — с лёгким презрением отозвалась брюнетка. У Ксавье её укол вызвал лишь усмешку. Рабские оковы перестали бренчать на его теле уже довольно давно и теперь появиться вновь на нём могли лишь при добровольном согласии и то, в том случае, если ему будет недоставать острых ощущений в постели. Ноги хозяйки-Иззи наверняка были бы весьма сексуальными и оказаться подле них бало бы почётным награждением, но сейчас речь была вовсе не о ней. — Вполне могло сойти за оскорбление, если бы твоё замечание не было таким абсурдным, — с улыбкой отозвался блондин. — Мне не нужна нянечка для контроля своей животной природы, я на этом деле собаку съел, — Ксавье сделал удивлённое лицо и прикрыл ладонью рот как будто ляпнул что-то необдуманное. На самом деле в этот момент он усиленно пытался сдержать усмешку. Хейли, может и волевая и довольно дерзкая с самой первой поры разговора, она просто не знала о том, с кем имеет честь разговаривать. Даже сотня раз добровольного обращения не сравняться и с годом проведённом в Аду, а он продержался все пять. — Надеюсь, ты хорошо переносишь полнолуние, — съязвил демон, двинувшись в сторону двери. Вот это было высшим пилотажем — ни один оборотень не мог похвастать тем, что ему доставляет удовольствие трансформации тела в каждое полнолуние. Это довольно дерьмовое время для каждого оборотня в равной степени. И да простит его Морена, потому что это касалось и её тоже, но Ксавье не мог воздержаться от колкостей. — А я-то гадал, от чего в воздухе вдруг пахнет неприятностями, должен был догадаться, что виной этому твой дух, — расслабленно проговаривает Ксавье, замечая Никлауса, расположившегося за письменным столом, на который он вальяжно закинул ноги сверху. Ксавье с легкостью подходит к столу, минуя двух приспешников, которые неотрывно наблюдали за них с тех самых пор, как он только вошёл. — Стоило появиться другу и мне уже кажется, что этот день может быть не напрасным, — Майклсон расплывается в улыбке, не меняя при этом своей позы. — Клаус, не забывай о том, что меня нельзя загипнотизировать, — ненавязчиво укалывает его блондин из-за чего улыбка Майклсон немного слабнет. Размолвка с Мореной Никлаусу была не по душе. И последние её слова ещё ярко горели в его памяти, заставляя его из-за них злиться, но гибрид не отчаивался, потому что знал, что рано или поздно всё разрешится и вернётся на круги своя. Сам он предпочитал, чтобы это случилось раньше, чем предвещала ему об этом Морена, но вновь тормошить эту тему было ещё слишком рано. Ведьма сильно вспылила и хоть она в разы легче расставалась со своими обидами, нескольких дней для этого явно было недостаточно. Ксавье уж тем более явился сюда не для того, чтобы раздавать советов по отношениям. Даже, если бы Никлаус спросил его что-нибудь о Морене, он бы извернулся ужом для того, чтобы сменить тему, не проронив ни слова о ведьме. Пользуясь молчанием гибрида, Ксавье решил расспросить его о том, как он допустил нападение на Тайлера. — Не хочу бросаться обвинениями, но хочу сказать, что если бы мне пришлось приложить чертову дюжину усилий для того, чтобы создать новый вид существ, которые в последующем мне служили, я был бы более заинтересован в том, чтобы их жизни ничего не угрожало, — беззлобно проговаривает демон, присаживаясь при этом на край стола напротив Никлауса. Майклсон в ответ слегка нахмурился, убирая ноги со стола. Этот маневр был нужен для того, чтобы подвинуться ближе к Ксавье, которому удалось его заинтересовать. Как оказалось, Никлаус ещё не знал о том, что на Тайлера было совершено нападение. Но после того, как демон рассказал ему об этом, Майклсону уже не терпелось найти охотника, позволившего себе такую вольность. Ксавье оказался чрезвычайно прав — Никлаусу стоило больше внимания уделять своим гибридам, ведь теперь их вид был необычайно редким, а каждый охотник должен восприниматься, как угроза вымирания. — Я в предвкушении охотничьей вылазки, — воодушевлённо отозвался Никлаус, поднимаясь со своего места. — Буду рад твоей компании, — с улыбкой добавил он. Ксавье тихо смеётся. Порой он забывал о том, насколько напыщенным мог быть Клаус, но теперь зная о том, что он существенно повлиял на формирование Морены, демон не мог отделаться от чувства, что теперь они стали ещё ближе из-за схожести с ведьмой. И всё же одно отличие было — с самомнение Никлауса Ксавье мог потягаться, хотя стоит признать, что желание в нём было исключительно дружелюбное. — Спасибо за предложение, Клаус, хоть меня и поражает твоя самоотверженность, я буду рад, если ты присоединишься, — с усмешкой легко возразил Ксавье. — Но знай, что меня глубоко заденет, если в самый ответственный момент ты спрячешься за моей спиной, — так демон намекнул на то, что любое из оружия, что находились у охотника в арсенале были ему ни по чём. Это вызвало у Никлауса улыбку. От этого он и считал Ксавье своим другом. Гибриды на то и слуги, что не могли ему ни в чём возразить. — Не беспокойся об этом, — легко отмахнулся Майклсон. — Я всегда выбираю места в первом ряду, чтобы чужие спины не перекрывали мне обзор на самое интересное, — с улыбкой уверил он. Приподнятое настроение в скоре омрачилось тем фактом, что охотников в этой миссии было двое. И одним из них был Алек, который был частью их кампании по отлову неугодного охотника. Таким нехитрым способом Ксавье удалось испортить настроение двум людям разом, но сам он нисколько об этом не переживал. Общая цель с тем, кого ты плохо переносил ещё никому не вредила, а вот охотник на вампиров являлся угрозой для них двоих. И при большом желании, Ксавье вообщем мог оставить их разбираться с ним самостоятельно, ведь для него самого охотник не представлял никакой опасности. Но он сам стал инициатором этой вылазки и к тому же у него единственного был иммунитет и к одной и к другой стороне для того, чтобы сохранять нейтралитет. Так что, уходить он не планировал. А вот стать главным действующим лицом в плане, Ксавье был не прочь. Когда Алек и Клаус привлекли внимание охотника, Ксавье использовал возможность, чтобы приблизиться к нему вплотную. Реакция его была поразительной, потому что уже в следующий момент из груди демона торчал кол. Его выражение лица в тот короткий миг, когда он осознал, что Ксавье таким не возьмёшь, было просто бесценным. Если бы мог, демон запечатлел бы этот момент и распечатал фотографию в напоминание о том, каково было его удивление. Но вместо этого Ксавье использовал небольшую заминку для того, чтобы хорошенечко приложить физиономию охотника к рулю. Тот тут же безвольно обмяк в сидении из-за того, что сила удара вывела его из сознания. — Это тебе одного удара достаточно, мне этого будет мало, — горделиво подметил демон, прикладывая усилия для того, чтобы избавить себя от нежелательного предмета в груди. Никлаус был лёгок на помине и в этот момент оказался возле Ксавье, выражая своё желание забрать охотника с собой. Ксавье и Алек в этот момент быстро переглянулись. — Если ты хочешь сохранить его в качестве трофея, то у меня больше на это прав, — с лёгким недоумением подметил Ксавье. — Он может быть мне полезен, — быстро пояснил Майклсон. — Если пожелаешь, я передам его тебе позже, — дружелюбно предложил он, высвобождая охотника из машины. — Убивать его я бы не посоветовал, — осторожно предупредил Алек, глядя на то, как гибрид с легкостью закидывает амбала на своё плечо. — Запоздала забота меня не трогает, — насмешливо бросает Майклсон, не удосужившись даже взглянуть на Алека. Показное лицемерие было достаточным фактором для неприязни гибрида и одна совместная «миссия» не смогла этого изменить. — С тобой как всегда было приятно иметь дело, — на прощание проговорил гибрид, бросив быстрый взгляд в сторону Ксавье. На том он исчез вместе с охотником, который был не настолько интересен Ксавье для того, чтобы за него начать вести серьёзную борьбу. — Я надеюсь на то, что это было наше последнее взаимодействие и нам больше не придётся работать вместе, — недовольным тоном проговорил Алек. — Очевидно, приятелями нам не стать, — твёрдо заверил он. — Я ещё из ума не выжил. И не для вашего сближения всё это подстроил, — серьёзно, но не грубо заявил Ксавье. Серые глаза внимательно посмотрели на охотника. — Меня интересует твой уровень гнева. Алек от задумчивости нахмурился. Обращаться к себе для анализа своих эмоций не так-то просто. Особенно теперь, когда он понял, что они больше не были такими интенсивными. Это его удивило и порадовало, но на лице его отразилось лишь расслабленное выражение. — Не буду отрицать того, что Никлаус меня злит, но теперь мне не пришлось сдерживать странных мыслей и напоминать себе о том, что я не могу с ним расправиться, — признался охотник. Ксавье кивнул, радуясь его ответу. Что бы Морена с ним не сделала — это помогло. Скрытый мотив, который преследовал демон, был удовлетворён. — Теперь можно быть уверенными в том, что всё сработало, как нужно, — победно улыбаясь, заключил Ксавье. — И что ещё следует уяснить — в случае острой необходимости вы способны работать сообща. Алек бросил на Ксавье усталый взгляд. Он осознал, что попался на его уловку, но его это не расстроило. Главным было то, что эмоции вновь были ему подконтрольны. Но согласиться с последней фразой он мог с большим трудом и неохотой. — Прежде, чем ты прожжешь во мне взглядом дыру, я напомню тебе о том, что с нами ты можешь забыть такие слова, как: «никогда» и «невозможно», потому что чем чёрт не шутит, а для меня запретных тем для шуток не существует, — с лукавой улыбкой добавил он. Алек улыбнулся в ответ. Потребность поспорить отпала сама собой. Возразить об использовании слова «невозможно» тому, кто принимал активное участие в том, чтобы вернуть тебя к жизни — было очень неразумно. Ксавье был прав и на том можно было оставить всякие пререкания. Беда никогда не приходит одна, она всегда тянет за собой вереницу неудач. Так не сумев сыскать помощи для Деймона, Стефану пришлось решать новую проблему — у Елены появились признаки отравления слюной оборотня. И ему вновь пришлось обращаться за помощью, но на сей раз к Никлаусу. Гибрид был зол на Сальваторе — он его разочаровал. Стефан теперь казался не меньшим плебеем, чем его гибриды. И от этого всё очарование их дружбы кануло в небытие. Тем не менее, Майклсон проявил щедрый акт для Гилберт, поделившись с ней собственной кровью, которая моментально поставила её на ноги. Если бы не появление охотника из братства пяти, Елена была бы ему бесполезна и помощи ей оказано не было. Но теперь Никлаусу подвернулась отличная возможность для того, чтобы обернуть всё в свою пользу и упускать её он был не намерен…