Дети Преисподней

На самом деле, Осман никогда не был хорош в самообмане. Например, некоторые люди на его памяти, по их собственным рассказам, при отсутствии некой природной мотивации и желания к действию рано или поздно подгоняли собственный разум под цель, к которой они в данный момент двигаются. Они самостоятельно ставили задачи на пути к её выполнению и получали положительные эмоции от их достижения, поскольку им удавалось внушить себе, что это — важно, или что им просто весело это делать. Казалось бы, такое поведение — основы основ человеческого функционирования, и, пусть оно и не всегда оборачивалось так радужно по многим причинам, но, зачастую, успешно поддерживало работоспособность человека. Так вот, Осман, сколько он себя помнит, был на это просто неспособен. Вообще. На самом деле, ему всегда очень сложно давалась даже сама мысль о том, что, чтобы поддерживать своё собственное существование, ему нужно долго и упорно работать. Всякий раз, когда доходило до дела, которое казалось необязательным и относительно незначительным, и Свисток видел его сложность, его разум прямо говорил ему остановиться. И он не хотел в этом ничего менять. Вкратце, зачастую он не хотел даже желать добиться определённой цели. Не хотел тратить силы на то, чтобы менять собственный разум, лезть себе же в голову и ставить под сомнение свою точку зрения. Всякий раз, когда Осман видел, как аккуратно устроен быт в Убежище Наначи, он невольно вспоминал свою комнату в приюте Бельчеро — вечно незаправленная кровать, постоянно приоткрытый шкафчик в тумбочке (один раз он сломался, пацан еле поставил его на место и решил больше не трогать), всегда собранный и готовый к выходу рюкзак(разбирать и сортировать по шкафчикам вещи было слишком долго и муторно) и прочие мелкие детали, которые в совокупности бы вызвали у всякого перфекциониста приступ неконтролируемой агрессии. Сам он вообще не обращал на такие вещи внимания. До жизни на Четвёртом Слое у него даже мысли никогда не возникало, что такой порядок вещей хоть сколько нибудь не нормален. Это ещё не говоря про то, что и к достаточно важным для его жизнедеятельности делам он относился исключительно спустя рукава, от учёбы до покупки еды и снаряжения на следующую ходку. Однако, отсутствие банального уважения к собственному быту и жизни — далеко не последнее и не самое значимое последствие такого бессмысленного и беспощадного упорства разума Османа в большей части аспектов его существования. Вторым был пессимизм. Убийственный. Всепоглощающий. Но, что самое плохое, полностью осознанный. И, вместе с ним, полная неспособность долго поддерживать хорошее настроение в нормальных обстоятельствах. Он не сколько был этим упорством рождён, сколько им вскормлен и возведён до уровня неотрывной части характера Османа. И пессимизм этот вновь показал своё уродливое лицо тогда, когда дело дошло до нынешних событий. На самом деле, парень понимал, что рано или поздно это произойдёт, но, честно говоря, лучше уж поздно, чем рано. Даже после расслабляющей ванны, когда большая часть сожителей Лунного Свистка весело проводили время вместе, он, по своей старой традиции, от общества слегка абстрагировался. Сидел слегка в стороне, поглощённый собственными мыслями, периодически вслушиваясь в их разговоры. Тёплое чувство счастья медленно рассасывалось и постепенно выходило из его тела по одной-единственной причине. Осман просто не знал, что делать дальше. Он не имел понятия, как себя чувствовать по поводу происходящего. С одной стороны, он буквально должен быть счастлив по одной достаточно очевидной причине. Никогда и ни с кем другим он не чувствовал такой близости, какую он чувствовал с Наначи сейчас. Из этой бесконечной близости вытекала некая уверенность в завтрашнем дне, которая была для него, на самом деле, в новинку. Он мог не беспокоиться о том, что она неожиданно возьмёт и уйдёт в самый неподходящий момент, как с его друзьями всякий раз происходило ранее. В его глазах это стоило в разы большего, чем минутное сожаление и симпатия. А с другой... Осман и сам не отразил, как молча поднялся с лежанки на полу и вышел на улицу, подышать свежим воздухом и подумать в тишине и одиночестве. Может, это — иллюзия? И чем она дольше продлится, и чем глубже уйдёт корнями в его разум, тем ему будет сложнее в итоге от неё просыпаться, тем сложнее будет в итоге вновь встать и продолжить идти... Куда-то. В общем направлении смерти. Ведь он уже не раз и не два до этого думал, что "в этот раз всё получится", что в этот раз у него в окружении появился человек, который так или иначе не оставит его бороться с Бездной в одиночку. Что иронично, тогда подобное мышление с его стороны привело именно к этому исходу минимум дважды. Всякий раз причины этому были самые разные, и, так уж вышло, что он совершенно не в праве ни на кого за подобный исход держать зла, ведь поводом к разлуке всегда были какие-то обстоятельства, окружающий их мир. Вполне возможно и то, что у него просто были ложные ожидания по поводу близких к нему людей, и, на самом деле, они с ним лично ни о чём не договаривались и ни к чему друг друга не обязывали. В таком случае, ему и вправду не в чем было винить Тиаре или Дороти, ведь он считал, что люди с рождения ничего никому не должны. Но Свисток всё равно не мог не почувствовать себя преданным. После рассказа Наначи большие воткнутые в землю камни на заднем дворе Убежища приобрели новый окрас. У одного из таких Осман на секунду остановился, присел на землю и посмотрел куда-то сквозь него, теперь думая уже не о событиях не столь далёкого прошлого, а о его настоящем и будущем. Как он может верить в что-то лучшее, чем одиночество, доверять... Ей, после всего, что в него бросил мир? Мотивы Рико и Рега прозрачны, от них не стоит ожидать особого отношения, ведь цель у них не в поиске друзей, а, по факту, в преждевременной смерти. Но вот Наначи... Господи, Осману совершенно не хотелось в ней сомневаться или разочаровываться. Ведь это в первую очередь означает, что он ужасно ошибся, так, как ещё никогда в своей слегка жалкой жизни не ошибался. Ему было страшно даже думать о перспективах того, что его разум вновь сыграл над ним злую шутку. И если это ещё можно стерпеть, если не такому взрослому парню ещё было дозволено ошибаться в людях, и не раз, то вот если их вновь разделят обстоятельства вне их контроля, то навряд-ли подсознательная надежда на мнимое лучшее будущее ещё когда-нибудь затеплится в его груди. Выходит так, что чем больше Бездна даёт Осману, тем больше она отбирает. Раз за разом. А он всё прёт и прёт куда-то. Аж плакать захотелось. Твою же мать. — Осси... Рука Османа, слегка протянутая к могильному камню, на секунду буквально затряслась в воздухе, а его лицо застыло и покраснело от внезапного уменьшительно-ласкательного. К нему никогда и никто так не обращался. Самый настоящий удар под дых, коих в последнее время было неприлично много. Лунный Свисток не был в состоянии даже двинуться, пока слышал за своей спиной лёгкие шаги по траве, а когда он ощутил и увидел, как пушистые руки обхватывают его тело и Наначи прижимается к его спине так Осман и вовсе вошел в ступор. — Ннаа. Я понимаю, что мы обо многом не успели договориться. — тихо проговорила Пустая ему в ухо, заставляя того медленно обмякнуть — Но я совсем не хочу, чтобы мы держали друг от друга в секрете свои проблемы. Тебя же что-то волнует. Расскажи. Пожалуйста. Парень сглотнул, убирая комок в горле и тяжело выдыхая. Его ладони медленно придвинулись к её рукам и мягко опустились на них, слегка поглаживая ладонями её шёрстку. — Я... Продолжать говорить Осман уже не хотел, почувствовав, насколько слабым был его голос. Да и, на самом-то деле, ему было совершенно нечего сказать. Нет, серьёзно, что он теоретически может ей сказать? Что он боится того, что она просто так возьмёт и бросит его? Что он боится мнимой высшей силы, которая всякий раз лично его лишает счастливой жизни? Что он отчаялся встретить кого-то, кто разделит с ним трудности его собственной жизни и его сугубо личные проблемы? Потому-что, как думал Осман, именно так это и выглядело со стороны. Что он в понимании окружающих — обычный нытик и пессимист, и для большей части людей в его окружении эти проблемы имеют настолько минимальное значение, что его банально никто не поймёт. Но... Мог ли он и вправду ей соврать? — Я... Просто устал. Очень сильно устал. Когда Осман, наконец, высказался, Наначи не ответила словами а лишь придвинулась ещё ближе и положила голову ему на плечо и ещё крепче затягивая его в объятия. Свисток окончательно осел на траву под ним, словно плавясь под чуткими прикосновениями Пустой. Но ей явно нужно было больше деталей, чтобы его успокоить. И, пусть Осману и потребовалось какое-то время, чтобы продолжить свою мысль, но, по всей видимости, она была готова проявить терпение. — Это прозвучит странно, но... Но я боюсь... Тебя. И не в том смысле, о котором ты могла бы подумать. На секунду хватка Наначи слегка ослабла, однако Осман всё так же крепко и уверенно за неё держался, продолжая говорить. — Я уже говорил тебе, как у меня было с другими людьми. У меня были друзья, достаточно хорошие, но... Всякий раз, когда я начинал на них опираться, они пропадали из моей жизни по той или иной причине. С глубоким вздохом воздух покинул лёгкие парня. Осман слегка опустил голову, поникнув словно всем своим силуэтом. В свою очередь, Наначи придвинулась ещё ближе и слегка потерлась щекой о его шею. — Я... Я вижу закономерность. Я боюсь именно её. Мне страшно представить себе, что произойдёт на этот раз... Однако, закончить свою мысль Лунный Свисток не успел, ведь, внезапно, Наначи прервала его слегка ослабшим, подрагивающим голосом. — Как же я тебя понимаю. От неожиданности он слегка дрогнул и вновь застыл на месте. А потом он внезапно понял, что она имеет в виду. И ещё понял, насколько он глупый и эгоцентричный человек за то, что то ли забыл, то ли не осознал всех сторон её ситуации. Наначи тоже вообще-то не из воздуха появилась, и не просто так стала такой, какая она сегодня. Осман немного приподнялся и повернулся к Пустой лицом, теперь слегка приобнимая её за плечи. Взгляд на её лице было очень сложно описать словами, но выражала она им такую искреннюю привязанность и сожаление, что его самого пробило на странное чувство вины. — Прости. Прости, я... Не подумал. — тихо сказал Свисток, слегка опуская голову — Ннаа. За что извиняться то? — мягко ответила Наначи, всё ещё не отводя взгляд от его глаз — У нас просто одна и та же проблема. Я и вправду не хочу повторения... Закончить свою мысль она не смогла. Да и Осман её понимал. Он тоже не хотел оказаться на месте Митти. И желал удостовериться в том, что этого не произойдёт ни при каких обстоятельствах. — Давай вот что друг другу пообещаем. — на удивление спокойно и уверенно произнёс Свисток, теперь отвечая взаимностью на взгляд Пустой. — Обещания, это, конечно, не всегда надёжно, но всё же. Мы друг друга не бросим ни при каких обстоятельствах. И постараемся не ставить себя и друг друга под угрозу. Мне кажется, это важнее чем что либо ещё. Наначи быстро покивала в ответ. — Нна. Да. Да, это важнее всего. — проговорила Пустая слегка взволнованным голосом — У тебя же были планы спуститься на слой глубже? Осман на миг замер, обдумывая её слова, и, несмотря на положительный ответ на вопрос, легко помотал головой. — Да, но... К чёрту это, знаешь ли. — сказал парень, двинув его руки в немного более комфортное для Пустой положение — Для меня сейчас ничто не имеет большее значение, чем ты. И... Зная, кто находится там, внизу, я никогда бы не заставил тебя спуститься на Пятый слой вслед за мной. Наначи потребовалось какое-то время, чтобы окончательно отойти от нахлынувшего беспокойства, однако, спустя несколько секунд тишины, небольшая тёплая улыбка налезла на её лицо, в такой момент казавшееся Осману самой милой вещью на земле. — Спасибо. — тихо, но с явной признательностью в голосе сказала Пустая. — Нет, зайка. Спасибо тебе.

***

С появлением в жизни Девятого Детчуанги его существование стало чуточку краше. Нет, мальчик всё еще слабо понимал, почему его тут держат и что ему лично делать дальше. Однако, дичайшая скука начала понемногу рассеиваться, когда в его комнату стали стабильным потоком поступать самые разные вещи. Ему давали все более толстые книги, ведь со временем он всё лучше и лучше читал, обучаясь этому самостоятельно не по дням а по часам. Ещё одной формой его досуга стали игрушки, самые разные, в основном — какие-то головоломки, впрочем, на них Девятый зацикливался очень редко, особенно когда в его руках была очередная книга. Периодически Детчу даже приносил ему какие-то вкусности — самые разные конфеты и какие-то цветные пластинки разных вкусов. Его постоянно меняющиеся сокамерники неизбежно отошли на второй план, да и понятно, почему. Люди приходили и уходили, а вещи всегда оставались в его руках. Однако, в один день, Девятый заметил, что новый его сожитель уже достаточно долго проживает рядом с ним по сравнению с остальными. На секунду ему даже стало стыдно — они разве что пару раз здоровались за всё это время, а игнорировать собственных соседей в глазах Девятого было как-то эгоистично. Мысль об этом крутилась в его голове так настойчиво, что мальчику пришлось отложить очередную книгу в сторону(слова с бумаги в голову всё равно не лезли), слегка приподняться со своей койки и сесть на неё. Из этой позиции ему как раз открывался вид на его нового сокамерника и его половину комнаты. И, в первую очередь, в контрасте с его половиной часть соседа выглядела очень блекло. Если на прикроватной тумбочке Девятого плотной, тяжёлой стопкой стояли несколько книг, сам ящик тумбы явно не был совсем пуст, а на полу тут и там валялись игрушки, то половина сожителя походила на его собственную до появления Детчу — была абсолютно пуста, кроме, естественно, идентичной с Девятым кровати и тумбы. А еще на полу стояла тарелка с едой, которую им обоим выдавали по три раза в день. Мальчик пригляделся к ней — порция его соседа была практически нетронута. Что вообще-то было очень странно. Лично Девятый всегда был достаточно голоден к тому моменту, когда им приносили обед или ужин, да и вроде сама еда была не то что бы очень плохой, из-за чего тот стремительно всё поглощал. Сам его сосед, примерно его возраста мальчик-блондин, тихо и неподвижно лежал на своей койке, повернувшись к стене и слегка подогнув под себя ноги, сворачиваясь чуть ли не калачиком. Девятый бы подумал, что он уже помер, если бы не увидел, как его грудь слегка приподнимается, когда он дышит. Девятому потребовалась минута, прежде чем он смог перебороть свой стыд и тревожность, встать с кровати и тихо подойти к кровати своего соседа. Тот, видимо, то ли не услышал ни движения, ни шагов, либо совсем не обратил на них внимание. — Эй. Девятый тихо обратился к съёжившемуся на кровати мальчику и подождал его реакции. Впрочем, молча наблюдая за его движениями, он заметил лишь одну деталь — конечности его сокамерника слегка подрагивали, на его лице были видны капельки пота, а его дыхание было слегка прерывистым. В конце концов, Девятый решился протянуть руку вперёд и слегка прикоснуться к плечу соседа, чтобы привлечь его внимание. Чего он не ожидал, так это настолько бурной реакции с его стороны. Сначала под его рукой мальчик внезапно задрожал, заставляя Девятого отдёрнуть ладонь. После этого он задёргался на кровати, поворачиваясь к нему и отползая назад, к стенке. В этот момент Девятый смог разглядеть его лицо — худое, с мешками под глазами разных цветов, один — зелёного, другой — жёлтого, теперь широко открытые в панике и каком-то очень уж животном ужасе. Выглядел он как загнанная в угол дичь, не иначе. Хищника, правда, нигде не было видно. — Эй... П-Прости, я... — промямлил девятый, слегка отходя назад — Я просто хотел проверить, всё ли порядке. Ты... Не голоден? Полминуты мальчик на койке пытался успокоиться, дрожа как осиновый лист на ветру, впрочем, вскоре он смог заговорить с Девятым слабым, тонким голосом. — Н-Нет, я... Я голоден. Но я... — промямлил сосед, пытаясь собрать мысли в кучу после приступа паники — То, что они дают, мне вредно. У меня всегда б-болит живот после еды. Пацан тяжело выдохнул, смотря на него с некой жалостью. Секунду подумав, он кивнул мальчику, развернулся и пошёл в свою половину комнаты. — Подожди-ка. Я у Детчу потом попрошу другую еду тебе приносить, ну а пока... Открыв ящик своей прикроватной тумбочки, Девятый извлёк оттуда целую горстку оставленных им про запас сладостей. Вернувшись к соседу, тот вывалил всю кучку на его койку и присел на корточки рядом с ним, оказываясь на уровне его глаз. — Держи. Хватит на то, чтобы один раз наесться. — уверенно сказал пацан, смотря сожителю прямо в глаза — Не знаю, вредно ли тебе это, или нет, но стоит попробовать. Когда сосед медленно присел на его кровати и пододвинулся ближе к еде, каждое его движение было осторожным и нерешительным. Но Девятый целую минуту терпеливо ждал того момента, когда он нехотя надкусит красную пластинку из орешков... После чего его лицо внезапно словно слегка засияло и он начал за обе щёки уплетать принесённые ему сладости. От такого вида Девятый сам слегка прыснул, вновь вставая на ноги. — Пожалуйста — с улыбкой на лице произнёс пацан. — Хотя, вообще, можно было и спасибо сказать. Услышав его слова, сосед мальчика, видимо, принял их слишком близко к сердцу и посмотрел на него слегка испуганным взглядом, после чего стремительно прожевал сладости в его рту и промямлил. — П-Прости! Прости! Да, спасибо. Спасибо огромное. Испуг сожителя вновь слегка обескуражил Девятого, так что он слегка приподнял руки в мирном жесте. — Слушай, я ведь не кусаюсь. Я пошутил. Ешь на здоровье. Затем пацан медленно присел на койку рядом с другим пацаном, уверенно смотря ему прямо в глаза, пока тот продолжал поглощать сладости. — Ты тут как-то очень тихо сидишь. — продолжил говорить Девятый — Ты ведь и сам мог попросить у них другую еду. Ну или, по крайней мере, у меня попросить часть запасов. На секунду сокамерник оторвался от еды, слегка робко понимая глаза на Девятого. — Я... — неуверенно заговорил сосед — Мне... Не было разрешено обращаться к взрослым. Ну, точнее... Тут мне никто не запрещал, но... Это долгая история. — Тебе нечего бояться! — всё с такой же уверенностью вновь заговорил Девятый — Люди в синем никому не вредят. Берут кровь иногда, но это так, словно комарик укусил. Тебя как зовут? — Меня?... — замешкался сожитель — Т-Тиаре. А... А тебя как? Теперь растерялся уже Девятый, пожимая плечами в ответ. — Э-э-э... Никак. Меня никак не зовут. Я об этом вроде-как не задумывался. — Правда?... — с тенью удивления на лице задал вопрос Тиаре — Даже... Даже у меня есть имя. Не хочешь себе его придумать? Секунду Девятый размышлял над предложением нового друга, задумчиво хмыкнув в процессе, после чего слегка щёлкнул пальцами. — О! Я могу выбрать себе имя из книги! Ты, кстати, умеешь читать? — Не... Не умею. — Научу, если захочешь. Но позже. А пока... Девятый поднялся с кровати соседа и вновь вернулся к своей. Подняв с покрывала толстый томик какого-то иностранного приключенческого романа, в который он толком-то и не вчитывался, пацан открыл его на случайной странице и прошёлся по ней глазами. Найдя первое попавшееся имя, секунду он размышлял, думая, подходит оно ему или нет, но вскоре бросил эту затею и вновь повернулся к Тиаре, теперь громко говоря ему с другого конца комнаты. — Можешь звать меня Османом, друг!