Дети Преисподней

Осман понял, что это будет для него ох как нелегко, уже когда снимал с Тиаре куртку и примеривался ножом к его грудной клетке. Его удивило то, что кожа друга уже была мертвенно бледной, и причём везде, несмотря на то, что с его быстрой смерти не прошло и двух минут. Может, дело было в пробирающем до костей холоде, многократно ухудшенном взмокшей одеждой. Может, дело было в болезни, которая, несмотря на всю его браваду и решимость, приближалась к терминальной стадии быстрее, чем он двигался на дно. А может свою роль сыграла вколотая ранее сыворотка или пережитые от воспоминаний эмоции: будь Тиаре старее, от стресса он наверняка бы обрёл пару-тройку седых прядей. Хотя не то что бы это было самым страшным аспектом ситуации. Даже огромная рваная рана в верхней части головы старого друга(благо, пулю Осман на этот раз зарядил обычную) играла минимальную роль, и, пусть и заставляла парня дрогнуть и закрыть глаза всякий раз, когда он поднимал глаза на изуродованное, безжизненное лицо старого друга, но на деле не вызывала каких-то особенных эмоций. На самом-то деле, эти эмоции были в пике когда он пускал Тиаре пулю в лоб, будь то ужас, бесформенная злоба, горечь от необходимости содеянного или инвазивное, всепоглощающее чувство вины. Самым страшным было то, что, спустя минуту тихого нервного срыва все эти эмоции, на удивление, отступили куда-то очень глубоко. Оттуда они болели отголосками — постоянное чувство тревоги теперь сопровождало каждое движение Лунного Свистка. Но при этом ни одно из этих чувств не заставило его раскаяться в содеянном, обдумать произошедшее или попытаться найти, где же он всё-таки был неправ. В Османе попросту что-то щёлкнуло. Даже если у парня, которому и не было суждено прожить что-либо из этого в первую очередь, дрожали руки, пока он планомерно, медленно, но верно вспарывал кожу на груди друга большим, добротным кинжалом Искателя, то, что заставляло его ладони потеть, а пальцы — заплетаться, теперь имело пугающе малое значение для него в общей картине вещей. На секунду у него даже возникла странная мысль: что же он так ломался, когда Тиаре попросил его вынести ему мозги? Осман ведь тогда дело говорил — ещё минута, и он будет не в состоянии это сделать... ...Интересно, Зайка так же себя чувствовала? Он искренне надеялся, что нет. Врагу такого не пожелаешь из чистого резона — иметь такого врага явно хуже, чем более человечного. Другу же... По вполне очевидным причинам. Такого человека очень сложно, на самом-то деле, воспринимать другом. Тиаре до этого состояния(для которого Лунный Свисток, кстати, всё никак не мог подобрать подходящее название) вообще был только один шаг. Осман же в силу обстоятельств сделал к нему целый прыжок веры. Есть жестокость в силу злобы к врагу, что было ему очень свойственно, а есть... Это. Он в первый раз в своей жизни увидел чьи-то рёбра в полной красе, равно как и огромную часть других внутренностей, в основном находящихся у трупа в животе. Голову парня пересекла очередная до гротескного холодная мысль: «заработанный» им «дар» может находиться буквально где угодно в теле поверженного друга. Придётся ли буквально копаться в его мозгах? Придётся ли, преодолевая неопытность и неуклюжесть, подобно конструктору разбирать его пищеварительную систему? В насколько ужасной манере Осману придётся марать руки?... ...Да кого он обманывает? Он уже их замарал. Непоправимо. Не вполне имело значение, в каком состоянии труп окажется сейчас... Бездна! Он себя вообще слышит?! Как он умудрился докатиться до такого?! Как называется мир, в котором ребёнка нужно заставить вскрывать тело его лучшего друга? Обещания... Наверняка их придумал сам Дьявол. Голос эмоций, на миг пробившийся на поверхность, спустя несколько секунд глубоких вдохов-выходов с закрытыми глазами вновь отступил куда-то на дно, вместе с так и не пролитыми слезами и излишней дрожью в руках. Чтобы сломать рёбра, Осман использовал кирку. В этом процессе он проявлял недюжинную аккуратность, во всей своей силе зачем-то пытаясь сохранить в целости всё, что не было необходимости уничтожить. Из-за, опять-таки, нехватки опыта, у него это получалось достаточно плохо — в какой-то момент случайный фонтанчик крови окропил слишком близко поднесённое к трупу лицо. Осман тут же судорожно потянулся вытирать физиономию — такими же взмокшими в крови перчатками. От осознания этого ему вновь пришлось взять передышку, закрывая лицо руками и случайно размазывая по нему багровую, всё ещё теплую жижу. Но по итогу очередной этап был пройден, и, по кусочку выкинув несколько кусочков покрытых в крови костей куда-то в снег и слегка раздвинув сами, собственно, рёбра подобно оконным ставням в Приюте тихой ночью, он открыл для себя лёгкие друга. Сначала Лунный Свисток уж было усомнился в тех крохах, которые он знал о человеческой анатомии, но по итогу смирился с тем фактом, что лёгкие Тиаре ныне было не узнать. Ему было очень сложно не то что описать то, что он видел перед собой, а даже отличить, что в них должно было быть изначально, а что стало последствием гротескного прикосновения Судьбы. Как минимум, судя по его чрезвычайно ограниченному запасу знаний, не должно было быть этих странных капилляров и полостей с кровью, с которых от одного прикосновения слезла тонкая «кожура», заставляя эту кровь растечься по полости грудной клетки, а Османа — отдёрнуть руку с кинжалом. Впрочем, в открывшейся в ходе этого процесса дырке он внезапно проглядел что-то, пусть и искупавшееся в алой жидкости, но всё-таки белое... Парню потребовалось приложить усилие и вновь слегка нарушить целостность лёгких, оставляя вместо вполне аккуратной дыры рваную кровоточащую ссадину, пока он выкручивал камешек размером с кулак из груди трупа, но в конечном итоге он приподнялся с коленок, держа в руках обретённый свисток. Осман тут же присел обратно, набрал с земли снега и начал усердно оттирать обретённый «подарочек», и спустя десяток секунд камень в форме, очень сильно напоминающей сердце показал свою белесую, гладкую поверхность. Ну хорошо хоть ему не пришлось буквально выдирать сердце друга из груди. Но... Осман, казалось, сквозь перчатку видел свои бледные пальцы, со всей силы сжимающие в кулаке Белый Свисток. Даже несмотря на частое, судорожное моргание, на камешек со смазанной кровью на нём всё-таки упала одинокая слеза. Какое из бесконечного каскада чувств она олицетворяла знала лишь Бездна, даже сам парень в кои-то веки не мог опознать выступившие на поверхность эмоции, а его лицо и вовсе в представлении не нуждалось. Осман потянулся к шее и стянул с неё петлю с свистком фиолетового цвета. В какой-то мере он даже природнился к этому знаку — его цвет и текстура казались почти такими же неотрывными частями его самого, как и жёлтая, грубая ткань куртки. Но всё рано или поздно заканчивается, закончилось и время этой вещицы, теперь — реликвии прошлого. Дрожащими руками развязав узелок, парень позволил лунному свистку упасть на землю под ним. Он еле отыскал место, за которое камешек можно подвязать к груди, и долго завязывал узелок вновь, но в конечном итоге грустно, но торжественно накинул его себе на шею. Глубоко и прерывисто выдохнув, Осман сжал в обоих руках на груди свой новый свисток — памятник тому, что ему пришлось принести в жертву. Поднеся его ближе к лицу и закрыв глаза, он вновь несколько секунд стоял на месте, пытаясь смириться с произошедшим, и с тем, что ещё далеко не все кончено. Что, по большому счёту, получение Белого Свистка — это вовсе не конечная цель. Это — лишь очередная ступенька на пути к мнимой, эфемерной победе над Бездной, уготованной ему Судьбой и, по большому счёту, жизнью в целом. Но каждая ступенька — это, в свою очередь, бросок монетки на горе. И Осман вовсе не хотел выяснять, сколько он ещё может потерять и обязательно потеряет... Но, что было, то прошло. Ныне он — не Лунный а Белый Свисток, Лорд чего-то чрезвычайно пафосного, самая настоящая легенда во плоти, отдавшая, кажется, вместе с чьей-то чужой свою собственную душу в загребущие лапы Преисподней. Сим победивши? В таком случае, что есть победа? Утрата? И был ли он вообще когда-нибудь вне власти Нараку?... Но, во всей важности этих вопросов, они оставались экзистенциальными, и, закономерно, время для поиска ответа на них кончалось лишь с последним ударом его сердца. А есть ряд вопросов, для решения которых Осману неизбежно придётся спуститься с небес на землю. А может быть, и ниже. Вполне возможно, новой боли любого формата избежать и не выйдет... Но с этой новообретённой силой и ответственностью парень мог искренне себе поклясться: его воля на этом ринге обязательно превалирует. Лучший мир будет построен. Пусть и ненамного лучший — в меру его способностей. Несколько жизней удастся спасти сейчас, и ещё десятки и сотни — в будущем. Не будет ни таких, как Наначи, ни таких, как он сам. Или по крайней мере их не будет под ножом Лорда Рассвета. Справедливость мертва, но если её холодный труп задавит под своим весом Бондрюда — Осман будет более чем доволен. Быть борьбе и быть Триумфу. Потому-что Тиаре отдал свою жизнь далеко не просто так. Белый Свисток чувствовал это в, казалось, исходящем от самой сакральной Реликвии тепле, которое ныне раздавалось по его телу мягкой волной и только глубже закапывало каскад эмоций ужасающей мощи и окраски, и заставляя его выдавить очередную, кривую, больную и донельзя натянутую, но всё-таки улыбку. Осман отпустил Белый Свисток, как мог почистил инструмент от крови и вновь убрал его на пояс, после чего глянул снизу вверх на уже начинающий хладеть труп его старого друга. Горечь о грустной концовке их дружбе при жизни, и, собственно, горе за его смерть, мало помалу оказались задавлены сначала отрицанием парня, а потом и тем странным огоньком надежды, ныне висящим у него на шее. Он нагнулся и без особых усилий поднял безжизненное тело, после чего развернулся и медленно, но уверенно направился к скалистому берегу, пытаясь не обращать внимания на капающие из нутра и головы Тиаре внутренности. На удивление, Море Трупов названо так не из-за сущего ужаса перед Пятым Слоем в целом и обитателями морских глубин в частности. Судя по легендам и записям, где-то там, глубоко под водой, огромная вереница обглоданных тел находилась в извечном покое и статике. Если следовать преданию о покойниках, попадающих на, во всей эфемерности концепта, вполне конкретное Дно Бездны, то примерно в этом месте Преисподняя говорит им оставить материальное и физическое. Будет вполне подходящей для случая церемонией оставить Тиаре в пучине Моря. Конечно, Осману традиции не прельщали вовсе, но у него вызывала странное приятное чувство мысль, что о таком погребении подавляющее большинство Искателей не может даже мечтать. А его друг только такое и заслуживает. Подойдя к краю беснующегося океана, парень на короткую секунду остановился и о чём-то крепко задумался. А затем положил тело на землю чтобы порыться во внутренних карманах куртки, и через какое-то время достал оттуда побитый, исцарапанный свисток красного цвета. Маленькую каплю крови на его поверхности, ныне засохшую и побуревшую и, по большому счёту, еле заметную, Осман запомнит на всю свою сознательную жизнь. Вложив свисток в окоченевшие пальцы Тиаре, тот сложил его ладони на той части груди, которая каким-то чудом пережила его любительское вскрытие, почти у самой шеи. Вновь подняв тело друга, парень посмотрел в единственный оставшийся целым глаз, широко открытый в последнем, мертвенном усилии. Через вновь накапливающиеся в глазницах слёзы и продолжающуюся боль физическую в ранениях которые он, казалось, проигнорировал вовсе, Осман прошептал мертвецу несколько последних слов. — Рано или поздно мы вместе найдём Дно. Обещаю тебе. Последнее решительное движение рук приподняло тело над бескрайними пучинами тёмной воды, которые ныне бурлили в таком беспокойстве, словно и впрямь ожидали жертвоприношения — новой умершей души. Но, к сожалению для них, душа Тиаре с этих пор находится в надёжных руках Бездны и Османа. Обитателям глубин оставалось лишь кормиться его холодными, кровоточащими, сломанными останками. Секунда, в течении которой они падали в Море Трупов, казалась новоиспечённому Белому Свистку до боли вечной.

***

Пучины приняли мученика с распростёртыми объятьями и обхватили его так крепко, что у него были бы проблемы с дыханием, если бы оно в первую очередь было ему необходимо. И, тем не менее, даже без тех физических ощущений, которые в материальном всегда казались Тиаре неотъемлемыми от существования, он всё равно чувствовал присущую этому холодному, мёртвому пространству ограниченность и спёртость. Его словно закопали в этом состоянии заживо, и не вполне физически. Это он не мог объяснить или выразить мысленно, равно как и всё остальное, что он ощущал в моменте. Единственное, что парень знал — в смерти кончается вообще всё, но не он сам, как, можно сказать, концепт, как идея... Во всей вязкости и спёртости, пространство вокруг Тиаре было прозрачно. Тот его образ, который он мог осознать, был вполне себе схож с реальным, или, по крайней мере, реальным в какой-то момент времени в прошлом. В этом пограничном состоянии парень носил его ежедневный Приютовский костюм — белую холщовую рубашку с короткими рукавами и совсем уж простенькие, впрочем, добротные короткие штаны на босые ноги. Неким облегчением было в первый раз за долгие недели самозабвенного спуска, наконец, облачиться во что-то чистое, да и в целом что-то кроме в край осточертевшего костюма Красного Свистка. Правда, опять-таки, без соответствующих этому физических ощущений. Тиаре бы очень хотелось ощутить на своём уставшем теле лёгкое прикосновение только что постиранной одежды... Но такова была плата за бытие после забвения. Или, если точнее — того, что от его бытия осталось. Какое-то время парню казалось, что в тёмном безграничном пространстве вне пространства был только он один. На самом-то деле, вариться в собственных мыслях до трагичного конца самой идеи существования было перспективой не самой приятной, в особенности учитывая потенциальную гибкость времени в этом непространстве. Но потом, оглядевшись вокруг, сквозь тьму Тиаре разглядел очень уж знакомый силуэт, витающий в спёртой пустоте в неисчислимом «неподалёку» от него. Можно было подумать, что и Осман в таком месте — по факту, его собственном сознании — будет выглядеть как и Тиаре. Наверняка он тоже хотел, наконец, ощутить свободу от вечной борьбы, которую несла за собой в том числе и боевая экипировка Искателя. Однако, в моменте это было вовсе не так: подобравшись поближе, парень разглядел, что его до сих пор живой друг был облачён в его фирменный костюм и в непространстве тоже. Приглядевшись ещё ближе мертвец не без тени беспокойства заметил раны на его метафорическом теле. Хаотично раскиданные порезы, ссадины и ожоги вовсе не соответствовали оставленным в последнем бою. В конце концов, приблизившись на расстояние вытянутой руки, Тиаре осознал, что из плотно закрытых глаз Белого Свистка периодически вытекали слёзы, практически тут же падающие с его лица и бесследно пропадающие в бесконечной, безмерной темноте... Пацан тяжело выдохнул, осознавая всю тяжесть навлечённой на них обоих ситуации, и ощутил некую жалость к своему лучшему другу. В конце концов, в отличии от него, Осману всё ещё приходилось разгребать её последствия, и от них, в общем-то, зависела его собственная жизнь, потерять которую было бы без всякого сомнения еще трагичнее, нежели Тиаре. Внезапно проснувшиеся в парне эмоции заставили того подобраться ещё ближе, поднять руку и вытянуть её вперёд — к плечу забитого, измученного человека, с которым остатки его судьбы с этих пор были неразрывно связаны.

***

Наначи бы никогда не подумала, что увидит ставший ненавистным Идофронт — лабиринт злобы, ложных надежд, циничного обмана, человеческих смертей и чистой воды зла в целом в таком удручающем состоянии. Начать стоило с того, что вокруг происходил самый настоящий апокалипсис. Она не имела ни малейшего понятия, какая древняя энергия хранилась в дебрях Идофронта, но со взрывом вся она моментально выплеснулась в воздух подобно гигантскому лучу ослепительно белого света, быстро обретшего грибовидную форму и окатившего взрывной волной всю крепость. На выходе ещё больший её кусок чем ранее оказался попросту разорван в клочья и раскидан по округе. Тут же отказали освещение, отопление и электрические замки на большей части тяжёлых стальных дверей, превращая огромную постройку в невероятных размеров могильник, схожий скорее с руинами на Четвёртом Слое нежели с чем-то близким к активной цивилизации. Механизм, изолировавший температурные условия на Идофронте от экосистемы Пятого Слоя, естественно, прекратил работать и испарился практически моментально, и поэтому теперь Пустышка вновь ощущала отголоски метели, постепенно заполняющие открывшийся вакуум пронзительным ветром и белесыми хлопьями снега и медленно, но верно ухудшающие видимость на открытом пространстве. Но придавало этому сценарию апокалиптичный вид даже не всё вышеперечисленное, а то, что под воздействием выпущенной вникуда энергии сами небеса оказались покрашены в тот холодный фиолетовый цвет, который у Наначи были все основания недолюбливать за его близкую ассоциацию с Бондрюдом в её неспокойной голове. Соответственно, и всё естественное освещение на Слое(а за пропажей электричества на Идофронте оно вновь осталось единственным и неповторимым), приобрело явный фиолетовый оттенок, который оно проецировало как на землю под ногами так и на падающий на неё снег. Сказать, что это было несколько жутковато — ничего не сказать, от величественности происходящего тоже захватывало дух. Но, конечно, самыми важными были те события, что на данный момент происходили в оставшейся части крепости Лорда Рассвета — немыслимой скорости и масштабов сражение не за жизнь а насмерть. Если честно, Пустая сама не совсем понимала, каким образом Бондрюд впринципе может оказать сопротивление Регу. Но, наверное, до этого она не видела реальной, бескомпромиссной мощи Белого Свистка, равно как и это тело — ранее вполне обычное, человеческое, и лишь обладающее чрезмерно крепким хвостом рептилии, а сейчас, поглотив жизни с десятка безвольных, запертых в небольших чемоданчиках остатков безвинных детей, и вовсе опустевшее. Так вот, Рег тоже был в состоянии не вполне обычном: по всей видимости, нахождение в эпицентре взрыва также принесло свои плоды. Наначи еле могла разглядеть тот посеревший, местами и вовсе чёрный, издающий странные рычащие звуки силуэт, который из взрыва выбрался и теперь скакал по бесформенному полю боя на еле воспринимаемых издалека скоростях. Он же периодически, словно вовсе не контролируя себя, выпускал по противнику лучи из Испепелителя чуть-ли не очередями, а тот, в свою очередь, отвечал Спарагмосом. На самом деле, для наблюдателей за происходящим подобный расклад вещей был чрезвычайно опасным — даже с Чуйкой Наначи явно не успела бы отреагировать на летящий ей прямо в лицо луч испепеляюще белого света, но делать всё равно было нечего, а укрытия от угрозы такого формата всё равно никак не помогут спастись. Ну и, естественно, в таком состоянии было абсолютно тщетно пытаться говорить с Регом через рацию в его шлеме с целью достучаться до него и, если не скоординировать его стратегию в сражении с Бондрюдом, то хотя-бы банально спросить, что же такого произошло в генераторной, что повлекло за собой... Всё это. ...И при этом у Пустышки кроме вполне естественной тревоги и волнения за исход битвы и жизнь и здоровье Рега в целом, было ещё и стойкое чувство какого-то стороннего беспокойства. Словно она о чём-то в этой ситуации умудрилась и вовсе забыть, о каком-то чрезвычайно важном факторе, который может на все 180 градусов повернуть то, что осталось от плана их действий... И тут Чуйка Силовых Полей Пустой заиграла где-то глубоко в её теле стойким, неприятным щекочущим ощущением активности где-то у неё за спиной. Пулей развернувшись и оглядевшись вокруг, она не обнаружила конкретного сознания — оно утекло у неё сквозь пальцы так же быстро, как и появилось. Однако, что-то настолько же стремительное, насколько и, судя по некой «текстуре» учуянного, мало похожее на человека, ещё секунду назад было где-то у неё за спиной, причём, непонятно, на каком расстоянии. Пытаясь найти чувству разумное объяснение, Пустышка уткнулась глазами в небо, выискивая в фиолетовой метели полутёмные силуэты местной живности небесного формата, ныне не отторгаемой системами защиты Идофронта... А потом внезапно услышала донельзя знакомый голос где-то у себя за спиной. — Зайка... — ОССИ! На нервах от происходящего появление Котика сначала стало для неё самым лучшим подарком судьбы из возможных. На миг из её головы совершенно вылетели как события недалёкого прошлого, так и вполне резонные волнения настоящего. Сам факт того, что её родной Осми был жив и вернулся с задания для него чуть-ли не менее опасного, чем столкновение с Лордом Рассвета — для Рега, уже казался Пустышке чудом. Эйфория тут же иссякла в тот момент, когда на Османа упали её глаза более прямо, нежели раньше. Более того — увиденное сразу заставило её удержаться от того чтобы кинуться ему на шею в приступе самозабвенной экзальтации. Вместо этого она пригляделась поближе к его внешнему облику. В первую очередь ей в глаза бросилась уже знакомая Реликвия, только теперь установленная в глаз самому Осси. Его правый глаз, оставшийся в своём обычном сером цвете, выглядел живым и смотрел на неё с тем же слегка уставшим, но всё таким же решительным блеском во взгляде, а левый, ныне перекрашенный в тёмно-синий цвет с узким ярко-жёлтым зрачком посередине, сам по себе потерял всякую живость, и выглядел сносно исключительно благодаря экспрессивности остального лица парня. Лица, кстати, полностью покрытого в крови, наравне с шеей, перчатками и большей частью его остальной одежды, теперь ещё и неестественно мокрой. Впрочем, со стороны не было похоже, что кровь была его самого: несмотря на многочисленные дыры и царапины на его куртке, равно как и сокращённый до пары свисающих ниток правый рукав, ни одной раны на его коже Пустышка так и не обнаружила. Зато заметила, как гром посреди ясного дня, ныне висящий на его шее камень в странной, витиеватой форме сердца, скорее всего — Белый Свисток... ...И в этот момент у неё из головы вылетело вообще всё, что она могла или хотела ему сказать. На миг она даже умудрилась забыть о том, что где-то не так далеко на совершенно необъяснимых скоростях происходит битва ранее невиданных ею масштабов. На эту короткую секунду её поглотила даже не совсем жалость или соболезнование — в такой напряжённой обстановке эмпатией было сложно проникнуться даже к нему — а некий шок от увиденного. Разделялась Пустышка с до смерти напуганным и находящимся явно не в зоне своей компетенции мальчиком. Вновь встретилась же... Да с ним же, наверное. Только вот на сей раз он на такового был похож ещё меньше. Не то что бы Наначи знала, что служило для неё главным фактором в оценке — странным образом изменившийся отпечаток сознания Осси в Силовом Поле или необычный холодный блеск в его единственном «природном» глазе. Сам же Осман времени не терял, и, по-тёплому улыбнувшись в ответ на округлившиеся глаза Пустой, сделал пару шагов мимо неё и уставился на происходящую вдали битву. Его глаза сфокусировались на мечущихся силуэтах на удивление чётко. Для обычного человека происходящее бы больше смахивало на бесформенное фантасмагоричное светопредставление... — Н-да. — чрезмерно спокойно и даже несколько шутливо заявил он. — Я так полагаю, мне не стоит туда лезть? Услышав эту напускную, но, на сей раз, на удивление правдоподобную отстранённость в его голосе, Наначи словно пробудилась из транса и сама подшагнула к нему. — Ннаа. Осси. — беспокойство и удивление в голосе Пустышки скрывать смысла не было. — Что произошло? — Зайка, они делаются из людей. Секунду-другую до неё доходило, и за всё это время Осман не уделил ей даже мимолётного взгляда, пристально продолжая наблюдать за боем. Конечно, вряд-ли от неприязни: им вообще-то отвлекаться в моменте вовсе не стоило, но на фоне его обычного паттерна поведения с ней эта холодная отстранённость выглядела несколько пугающе. Но в итоге Наначи поняла, о чём он говорит, и внезапное осознание заставило её направить взгляд в пол. В основном, конечно — в глубоких раздумьях, ведь на ум сразу же, подобно мухам на гниющий труп, слетелись древние как мир мысли о незавидной судьбе Митти... — Нет, добровольно, конечно-же. — поспешил поправить себя новоиспечённый Белый Свисток. — То есть, человек должен не просто лыбу выдавить, а желать тебе всего наилучшего буквально при смерти. А может даже и в смерти. Вряд-ли мне сейчас доведётся об этом спросить у него. Пустышка не ответила на это сразу, опять-таки, прокручивая по несколько раз внезапно возникшие в голове перспективы, что позволило Осси уже задать свой собственный вопрос, поворачивая к ней взгляд, в моменте не выражающий ничего кроме расчётливой решимости, теперь, казалось, ещё более холодной, чем ранее. — У вас-то что случилось? Я искренне сомневаюсь, что Бон сам решил устроить тут природное бедствие. — Ннаа... — выдохнула Пустая, на время отгоняя всяческие навязчивые мысли и пытаясь присоединиться к рабочему настрою Котика. — Я слышала всё обрывками, но, похоже, после последнего визита Рега с системами Идофронта было не всё в порядке. Думаю, что теперь подорвались ячейки хранения энергии. На этот раз одной пропажей электричества дело не ограничилось... — Ну и пиздец... — оглядываясь вокруг бесцеремонно и медленно проговорил Осман. — А с ними что? — Бон... — замялась Наначи, пытаясь лаконично сформулировать достаточно широкую тему, о которой она, впрочем, в общих чертах рассказывала ему ранее. — Бон перешёл в боевое тело и с помощью Картриджей заработал себе Благословение. Это как... Эффект Митти в миниатюре. Ещё живые дети в капсулах, накачанные различной наркотой и седативами, приняли на себя основной удар Проклятья. От одной лишь мысли об этом по спине Пустой вновь прошли противные, щекочущие мурашки, из-за чего её тут же передёрнуло. Она попыталась вовремя задавить неприятные воспоминания чтобы не разнюниваться в момент активной угрозы, и в этом ей пришла помощь извне: только зажмурив глаза, Наначи тут же почувствовала чьи-то обветренные, на удивление тёплые губы на своем лбу. Она вновь подняла взгляд, глянула на преспокойно стоящего перед ней Осми с явной благодарностью и сразу продолжила, не теряя ни секунды более. — А Рег, как ты видишь, похоже, как раз в том состоянии, о котором он говорил. Энергии больше, но в бою это не имеет значения — Испепелителем он всё равно вряд-ли попадёт, у Бона же теперь «чуйка». Коммуникации и вовсе не поддаётся. Парень вновь отвернулся от неё, и теперь вновь пристально следил за ходом сражения, разобрать который в деталях невозможно было даже через Силовые Поля. Наначи бы описала это положение как нескончаемый белый шум, фактор Дамоклового Меча, который порождал лишь бессилие и некий ужас перед происходящим, ведь грозил как самому Регу так и, в общем-то, всем остальным тоже смертельной опасностью. А сопротивляться Лорду Рассвета в такой форме никто другой не мог чисто физически. Зато можно и нужно было поступить умнее. В общем-то, для этого она Османа и ждала, не учитывая, конечно, все эмоциональные факторы, которые, кстати, вводили её в тревогу серьёзно похлеще физических, и не вполне безосновательно. Сам Осси в то же время тяжело вздохнул, видимо, тоже глубоко задумавшись над планом и перспективами происходящего. — Рановато я так сильно выразился. — достаточно пессимистично заявил Белый Свисток. — Есть у меня серьёзные сомнения в том, что Рег победит в одиночку. Они с Боном вроде-как уже проходили ровно такой же сценарий. — Нна. Я не знаю. Может, он скоро проснётся, и я смогу его как-то вразумить. Может, он просто сожжёт пол-Идофронта в припадке. Разок он уже так сделал. Правда, это ему не особенно и помогло... И пока Осман был в своих собственных раздумьях, к Наначи постепенно приходило леденящее душу осознание сути того, что она будет вынуждена предложить ему просто чтобы с большим шансом выжить и добиться победы. — Осси. — слегка убито и меланхолично заявила Пустая. — Тебе нужно пробиться к Зоаголику. Без тени сомнения и нерешительности он тут же задал ответный вопрос. — Это ещё что?... — Реликвия, Котик. — тут же продолжила объяснять Наначи в больших деталях, нежели ранее. — Размером, наверное, с комнату. Судя по описанию Рико — та самая, которая позволяет Бону воскрешаться в телах слуг... С этими словами Наначи указала пальцем на ещё целую часть Идофронта, по оси вокруг центра воронки Алтаря находящуюся прямо напротив сломанной, при этом стараясь в том направлении не смотреть, после чего продолжила объяснять свой план каким-то слегка меланхоличным, но всё-таки целеустремлённым образом. — Ннаа. Найти её проще простого, от Зоаголика буквально фонит чужими сознаниями. Уничтожить его тоже вряд-ли будет проблемой. Но Бон согнал туда всю свою армию, и они, конечно, тупые, но задержать тебя могут. Рег тоже связывает Лорда Рассвета боем, но... Измениться всё может очень быстро. — И ты мне помочь в этом никак не можешь? — словно заведомо утвердительно задал вопрос Осман. — Я... Постараюсь помочь Регу чем могу, выиграть тебе время. К тому же, мне всё ещё нужно отыскать Рико. Не волнуйся, с ней я разберусь сама. Да, случился форс-мажор, но, если она выбралась, то ей уже ничто не угрожает: все Теневые Руки заняли позиции у Зоаголика. — Обнадёжила. — с лёгким сарказмом протянул Белый Свисток, впрочем, вскоре достаточно тяжело вздохнул и вернулся к серьёзному настрою. — Ладно уж, разберёмся... Однако, в этот момент, раздался эхом по Идофронту и достиг ушей Наначи какой-то громкий звук, больше всего напоминающий треск чего-то рвущегося. А затем где-то вдалеке по огромной крепости начала проходить широкая трещина, которая через несколько секунд с гулом и обвалами разрослась в серьёзных размеров разлом между Идофронтом и отдельным, пока-что небольшим его куском, который затем словно слегка потонул в землю. Пустая заметила это первой, а следом за ней — Осман, и у него это вызвало ту же реакцию, что и у неё — недоумение с некой толикой страха. — Твою же... Что теперь? — Ннаа. Не могу сказать наверняка, но... — тихо промямлила Наначи, после чего на миг задумалась и заговорила вновь уже слегка более уверенно. — Под Идофронтом находится огромная полость, куда Бон скидывал... Отходы своей деятельности. Что бы не поддерживало фундамент Идофронта, оно явно было связано с чем-то искусственным, ну или с Силовыми Полями. А Бездна тут словно сама не своя после взрыва. Ты, наверное, чуешь эту странную... «Спёртость» Полей. Постарайся не попасться на Проклятие. И... Пожалуйста, поторопись. Времени у нас в обрез. Оценив ситуацию в полной мере, Осси опять будто-бы немного поник, но спустя секунду покивал головой в ответ на её слова и спокойно произнёс: — Удачи вам, Зай. А Наначи, натянув на её уставшее выражение лица небольшую искреннюю улыбку, тихо проговорила в ответ. — Ннаа. Тебе тоже, Котик. Береги себя.

***

Ощущения от оставленной Осману в качестве некоего трофея Реликвии были самые, что ни на есть, непередаваемые. Сначала, после резкого приступа неприятных ощущений от впивающегося в его биологический глаз «глаза», собственно, искуственного, он почувствовал, что более конвенционные эффекты двух артефактов на его теле будто-бы помножились друг на друга. Парень лишь недавно успел в полной мере привыкнуть к огромной силе, любезно подаренной ему «Заколкой», и вот, теперь, её можно было смело увеличивать в два-три раза. Ещё большая чем ранее скорость позволила вернуться на Идофронт за считанные минуты, а случайно оказавшаяся на пути Белого Свистка тяжёлая металлическая дверь оказалась парой ловких движений разгерметизирована и чуть-ли не сброшена с петель. Но, конечно-же, главным, самым значимым и в наибольшей степени вводящим в заблуждение эффектом Реликвии был ментальный. Привыкнуть к «половинчатому» спектру зрения было ещё труднее чем к физической силе, особенно с таким что ни на есть диким контрастом между обычными цветами и оттенками и синевато-серым пространством с грубыми очертаниями объектов и чрезмерно явными бесформенными силуэтами оранжеватого цвета, присущими живым существам — Сознаниями, ну или Душами, тут уж в зависимости от мировоззрения. Более того: в первый раз за всю свою жизнь Осман мог разглядеть и почувствовать подсознательно те нити и покровы Силовых Полей Бездны, о которых так часто говорила ему Зайка ранее. И такая очень новая, возникшая в один момент, словно по щелчку пальцев перспектива тут же вскружила ему голову. Шестое чувство в своей экспансивности и информативности завораживало и увлекало, подобно новой игрушке в руках трёхлетнего ребёнка. Сам, кстати, Белый Свисток, чувствовал себя на пороге просвещения не только из-за этого: через всё его Сознание протекало спокойное чувство времени, принося с холодными ветрами Пятого Слоя тихий шёпот приходящих от других Душ новостей. Радиус этого ощущения в разы превышал охват всех остальных чувств, теперь искренне кажущихся ему уж очень ограниченными по сравнению с открывшимся. Сразу же стало понятно и то, почему же ныне покойный Тиаре не мог надеяться на Реликвию в бою в полной мере: под действием одних лишь колебаний человеческого сознания Силовые Поля могли меняться, утончаясь и расширяясь и словно витая на ветру. А в том отчаянии и страхе, в котором он обнаружил себя после всех тех ужасов, которые пережил, парень не мог наладить с Бездной реальную связь — ту, которую этот артефакт и предлагал сформировать. То есть, даже в дуэли с Османом, Тиаре так и не смог раскрыть полный потенциал этой штуковины. ...Но теперь, со смирением и решимостью нового владельца Реликвии всё может измениться на корню. И с этой новообретённой силой новый Белый Свисток покажет свой дебют Лорду Рассвета, что бы это не означало для них обоих. Ближайшей дорогой к Зоаголику, которая попалась Осману на глаза, стала идущая по краю «полости» Идофронта огромным внутренним кольцом терраса с вычурными колоннами и резными ограждениями. Отсюда внутрь, в ему нужную часть комплекса, вели несколько дверных проёмов, и так бы парень явно не нашёл тот, который ведёт прямо к его цели, если бы один из них не охранялся. Через сиреневую полутьму и белый шум в Силовых Полях Осман заблаговременно увидел двух Теневых Рук, стоящих посреди коридора в паре десятков метров от него. Впрочем, те тоже стремительно обнаружили его и встали на месте как вкопанные, пялясь прямо на него через простенькие узоры на тёмных масках. Белый Свисток решил испробовать чтение Сознаний и на них, и обнаружил ровно то, что и ожидал — слабые, еле как поддерживаемые откуда-то извне огоньки в телах взрослых, здоровых мужчин. Жалкое зрелище, ничего не скажешь. Ну, что же, Осману остаётся лишь освободить их от этих извечных мучений... Впрочем, у парня немного перехватило дух, когда Сознание одного из узников Лорда Рассвета на момент усилилось, и тот заговорил знакомым со встречи на Третьем Слое монотонным голосом. — Осман. Парень тут же, за долю секунды вскинул пистолет. Со вспышкой света и ставшим донельзя знакомым грохочущим звуком, раздавшимся эхом по Идофронту, подавшему голос мужчине снесло голову, и его кровоточащие останки грузно повалились на пол. Нет уж. Переговоров с Бондрюдом Осман не вёл ни при каких обстоятельствах. По крайней мере до того момента, пока он не удостоверится в том, что говорить будет с позиции силы. Второй слуга отреагировал моментально, на удивление быстро потянулся себе за спину и парой движений извлёк оттуда большой агрегат с ручкой, спусковым крючком и чрезмерно острым концом. Восприятие Силовых Полей нарисовало Белому Свистку в голове траекторию полёта гарпуна весомо заранее, и к тому моменту, когда снаряд летел в его сторону, парень не мог быть не готов. Быстрый и точный взмах киркой Лизы в чрезмерно правильный момент привёл к ожидаемому результату. С громким звоном удара металла об металл выпущенный снаряд погнулся на лету и был отброшен в сторону, упав где-то позади, в сугроб, уже начинающий формироваться от пробравшегося на Идофронт снегопада. Парень тут же приступил к дальнейшим действиям, и, направив правую руку вперёд, выпустил во врага «лебёдку». Тот не успел правильно отреагировать, и шею человека в маске обхватила вязкая, липкая жижа. А затем от одной лишь мысли Османа противника стремительно понесло в его направлении, пока он сам возносил своё легендарное оружие в воздух. Белому Свистку даже не пришлось «подрывать» кирку: сокрушительный удар по ключице итак был явно фатальным, лезвие инструмента вошло в тело врага по самую рукоять без всяких трудностей. Парень вновь глянул на Сознания, и обнаружил, что приток «разума» извне сметился к этому, ныне уже мёртвому невезунчику. Что, естественно, означало собой лишь одно. — Тебе... Не... Нужно... Осман упёрся рукой с пистолетом о голову Теневой Руки, а киркой быстро, практически инстинктивно рванул на себя, с треском ломая ему кости, с мерзким хлюпающим звуком разрывая мышцы, кожу и тёмный костюм, вскрывая тело живого человека словно консервную банку, но главное — заставляя Лорда Рассвета вновь заткнуться. Когда второй мужчина в чёрном пал ниц перед новым Белым Свистком, тот постоял на месте ещё пару секунд, слушая шум вытекающей из тела павшего стройным потоком крови и пытаясь переварить факт того, что он без тени сомнений, быстро и хладнокровно, но всё-таки жестоко, убил двух человек. Справедливости ради, они оба были мертвы с той самой секунды, когда пожали руку Бондрюду, и даже до вмешательства Османа об их присутствии в мире живых говорила разве что облачённая в безликий костюм физическая оболочка. И, тем не менее, кровь пульсировала где-то у него в висках, а лёгкая дрожь в пальцах рук всё никак не унималась... А по поводу оружия... Парень пригляделся поближе к ныне валяющимся на земле образчикам вооружения, и разглядел в метателях гарпунов арбалетовидной формы лишь безнадёжных обитателей дальних полок складов Идофронта. Бондрюд и вправду бросает в него все имеющиеся ресурсы. Ну или этих двоих он попросту пустил в расход — их целью было попытаться донести до него, что он всё ещё мог повернуть назад и заявиться к Рассветному Лорду с повинной... Но эта перспектива нисколько не казалась Осману привлекательной как ранее, так и сейчас, по причинам, которые в объяснении не нуждались. Жребий брошен. Пусть рухнут сами небеса, но он добьётся мести. За себя, за Наначи, за Тиаре, за Рега и Рико, за Митти... Во внутренней части Идофронта света по большому счёту практически не осталось. Ранее достаточно ярко освещённые коридоры теперь же были покрашены донельзя тусклыми, да и к тому же регулярно мигающими аварийными фонарями в тёмно-красный оттенок. Впрочем, теперь Осман не то что бы испытывал особенную нужду в чётком зрении конвенционного плана, да и снаружи было очень ненамного лучше. Теперь хоть глаза отдохнут от всепоглощающей сирени... И вскоре Осман осознал, что прямо по курсу его вновь кто-то ожидает. И не просто "кто-то". Белоснежная мантия, такой же белый плащ. Расчётливая, несколько медлительная, будто-бы старческая, походка. Узор на больше похожем на котелок шлеме отдавался в памяти как одна из тех самых незначительных деталей, которые отпечатываются в детской памяти, казалось бы, совсем без значимой на то причины. Старый знакомый. Гъярике. Осман не знал, смеяться ли ему с того, что с самой поверхности ситуация прошла полный цикл, или попытаться выдавить оскал холодного отвращения. Одним-единственным реальным отличием во внешнем виде слуги Бондрюда с прошлого раза был достаточно больших размеров агрегат, трубками вытягивающийся к конструкции на одном из его запястий... — Рассветный Лорд поздравляет вас с обретением Белого Свистка. — достаточно механически и скрипуче проговорил мужчина. — Он спешит проинформировать вас о том, что вами запланированный вариант развития событий приведёт лишь к неоправданным разрушениям. Господин взывает к вашему разуму, он уверен... — Страх. Неожиданная для его самого маниакальность в голосе Османа сильно контрастировала со спокойной, монотонной манерой речи Теневой Руки. Тот, кстати, навряд-ли из страха, но подчинился, и неловко замолчал в тот же момент когда Белый Свисток счёл нужным его перебить. А нашёл он нужду в этом по одной причине: внезапно всплывшая в его голове мысль, пусть и не обязательно соответствовала реальности, но как-то подняла ему настроение и заставила лицо парня скоситься в его фирменной ухмылке. — Я слышу в твоих мольбах только страх. И я отсюда чую, как у Бона дрожат коленки от одной мысли, что все его труды падут прахом! Атаковать он решил внезапно, в рамках своих возможностей, конечно, но слишком поздно ощутил Чуйкой провальность своей стратегии — пуля ударилась об верхнюю часть груди оппонента, её разрывной наконечник с хлопком и дымом подорвался, но урона нанёс достаточно разве что на то, чтобы сжечь внешний слой костюма Гъярике на месте попадания. И даже когда противник восстановил стойку после попадания в него пули, он никоим образом не ответил на выпад, продолжая статно стоять на месте посреди коридора. Ну или он не успел что-то предпринять, ведь Осман тут же решил найти в его броне слабое место несколько более прикладным путём — вручную. Но даже сейчас он обнаружил что летящий в корпус противника комок жижи оказался перехвачен на полпути. Ловким движением руки враг буквально схватил «крюк» на лету, уцепившись за металлическую лебёдку железной хваткой, до такой степени, что даже вытянуть её Белый Свисток не мог. Более того, уже эту слабость враг использовал в полной мере, и направил на него другую руку с той самой «надстройкой» на ней... А потом из неё по коридору полился столб пламени, окатывающий своими языками стены и потолок и стремящийся прямо к Осману. Впрочем, того спасла Чуйка, и он вовремя удлиннил лебёдку достаточно, чтобы отдалиться на расстояние, на котором огнемёт не мог его достать. И, тем не менее, шквал огня всё продолжался, и край зоны поражения превратился в пылающие, беснующиеся врата ада, которые всё никак не могли дождаться своей жертвы. Сам слуга Бондрюда, оказавшись в таком положении, начал мало-помалу тянуть лебёдку в свою сторону, и, на удивление, Осман даже со всей своей силой еле держался на месте. А счёт расстояния до ореола огня шёл на единичные метры. Парень был чуть-ли не в панике, отчаянно пытаясь придумать выход из незавидной ситуации, и уже, казалось, чувствовал жар у себя на перчатках... А потом Осман услышал по другую сторону коридора грохот и отметил внезапно прекратившееся притяжение со стороны противника. Через продолжающий идти с характерным шипением и гулом поток огня он разглядел, что Гъярике что-то прижало к одной из стен. Ещё приглядевшись, он осознал, что лебёдка каким-то образом повернулась на добрых 90 градусов и впилась в ухватившую её руку сама, сбивая врагу стойку и заставляя его прекратить притягивать Османа к себе. Затем парень сначала слегка потряс будто бы ставшим продолжением его руки агрегатом, сбивая баланс оппонента а потом и вовсе со всей силы обрушил противника оземь, вытягивая из его чрезмерно крепкой хватки «Крюк» и возвращая его к себе. Естественно, огонь перестал идти, и единственное, что напоминало о нём уже через полсекунды — мало-помалу наполняющий спёртый воздух угарный газ, заставивший парня резко закашлять и задержать дыхание. Как-только лебёдка сократилась до пары метров, Осман поднял руку и обнаружил, что ведёт себя та чуть-ли не как ручная змея — немного покачиваясь, «Крюк» одновременно сохранял необходимую твёрдость чтобы стоять в вертикальном положении и мог за момент вновь стать чрезвычайно гибким. Всё это время потенциал лежал в связи с Бездной. Из Силовых Полей можно черпать не только восприятие, но и тонкие, но нерушимые связи с Реликвиями, полезность коих от этого росла многократно. С одной стороны, это — пустой звук, конечно. А с другой... Осман никогда в жизни не чувствовал в своих руках такой силы. И на сей раз вовсе не эфемерной удачи, как было, например, в Приюте, а самой реальной, самой практичной мощи из всех возможных. Это чувство было до того опьяняющим, что лицо Белого Свистка вновь озарила широкая счастливая улыбка, и он не мог не выпустить тихий, глубокий смешок. Правда вот, тратить эту силу нужно было на реальные цели, а не на чрезмерно сильных, но всё-таки лишь фигур на доске. Если уничтожить ту самую огромную Реликвию, Гъярике вряд-ли сможет существовать без покровительства Бона. Ну или сможет, зато не смогут его более безвольные коллеги, которых, кстати, всё ещё скорее всего было чрезмерно много, и которые предоставляли серьёзную угрозу одним лишь своим числом. Огнемётчику, кстати, из-за веса конструкции на его теле и очень странной компоновки костюма вновь подняться на ноги было достаточно сложно. Однако, это вовсе не означало, что проблем с ним больше не будет: Осман почувствовал, что сокращать дистанцию или пытаться к нему подобраться для добивающего всё равно было затеей достаточно опасной. Как бы то ни было, она заберёт у него главную ценность сей ситуации — время, а это — именно то, что нужно от парня Бону. Так-что Белый Свисток кинул взгляд на потолок, несколько секунд оглядывался в полутьме, и, стоило ему обнаружить вентиляционную решётку, он незамедлительно подпрыгнул, одним рывком содрал её с креплений и юркнул в не менее тёмные чем сами коридоры тоннели над ними. Места в них было для него явно маловато, и он серьёзно недооценил проблематичность маневрирования в узкой шахте с его инструментами в руках. В какой-то момент Осману даже показалось, что он и вовсе застрял, не в состоянии хоть насколько-нибудь значительно поворачивать плечами в ней. Но и тут решение было найдено достаточно быстро: парень немного сжался, уменьшая свой силуэт, выстрелил в темноту тоннеля «Крюком», и в тот самый момент, когда тот уцепился за ближайшую более-менее стабильную опору в добром десятке метров, тут же потянул себя вперёд, проезжая грудью по нижней стенке вентиляции. Произошло это, кстати, очень вовремя: пролетая над ещё парой закрытых решёток Осман разглядел в коридоре внизу несколько более яркое тёплое свечение, которое тут же переросло в адское инферно, отскакивающее от стенок, пола и потолка, благо, где-то уже позади него. А парень, в то же время, стремительно приближался к светлому концу тоннеля... Пулей вылетев из шахты через очередную решётку, на этот раз — в её стенке, Осман тут же ощутил вокруг себя целый ворох сознаний. Естественно, таких же слабых, как и раньше, но, при этом, будто-бы более... «концентрированных». Словно тот источник, из которого эти куклы на палочках черпали, по факту, свою собственную жизнь, с каждой комнатой был всё ближе и ближе. Это означало лишь одно — Белый Свисток двигался в правильном направлении, к сердцу огромной машины — Идофронта. Продираясь сквозь его кожу, разъедая плоть, перемалывая кости... Этот зал явно был не простой операционной или каким-то складом. Это был самый настоящий производственный цех, и с первого взгляда понять, что, собственно, производится, было невозможно, да и не особенно нужно. Важно было другое — между странной формы станками, бесчисленными ящиками, когда пустыми, а когда забитыми какими-то вещами из металла непонятного предназначения и высокими стеллажами было ещё больше врагов. Сходу Осман насчитал шесть Сознаний, видимо, согнанных сюда в спешке — к месту, где линия обороны Теневых Рук была им успешно прорвана. Два из них находились на «втором этаже» — на металлическом балкончике, окружающем комнату, остальные, соответственно, снизу. Неприятной новостью стало и то, что все двери в комнате были закрыты, и та, которая, предположительно, вела к Зоаголику, ещё и завалена кучей местной «мебели» — стеллажей и ящиков. Само по себе это никаких трудностей у Белого Свистка не вызывало, однако Теневые Руки вряд-ли позволят ему просто так раскопать выход. Соответственно, прежде чем пробиваться дальше придётся разобраться с ними. И совсем не факт, что их не прибудет только больше. Блеск. Осман терять времени не стал, и упал буквально на свою первую цель. Мужчину в костюме, естественно, опрокинуло на пол, и парень встал прямо на его грудную клетку. За долю секунды он нанёс точный, чрезвычайно сильный удар жёсткой, костяной подошвой своего сапога прямо в закрытое тёмной маской лицо. По этой маске прошла глубокая трещина, её выгнуло наружу, а, судя по открывшимся виду парня сегментам лица противника, кровь там пошла отовсюду, откуда она идти не должна. Впрочем, его тело не содрогнулось в конвульсии, сам он не показал никаких признаков боли, да и сознание цели тоже не ослабло. Именно поэтому Белый Свисток посчитал вложенные усилия недостаточными и тут же нанёс второй удар. На сей раз череп врага раскололся подобно грецкому ореху, из него на штаны Османа прыснула кровь, а то, что от неё осталось, безвольно распласталось на каменном полу, как и остальное тело Теневой Руки. Впрочем, даже первое убийство не принесло парню момента спокойствия, так как он тут же почувствовал нужду прыгнуть вперёд, ныряя в достаточно компактный, но всё-таки лабиринт станков и ящиков. И не зря — после какого-то протяжного механического звука, через то место, на котором он стоял секунду назад, со свистом пролетела очередь небольших игл. С виду они были не очень опасны, но не доверять Чуйке у Османа не было оснований. Кинув взгляд наверх — на ту самую террасу — он обнаружил в руках у обоих врагов достаточно большой продолговатый агрегат, видимо, за запуск этих штук и отвечающий. Оба игломёта, естественно, были направлены в его сторону. Белый Свисток тут же вскинул пистолет, доверился Чуйке, и спустя миг одному из стрелков с небольшим взрывом снесло его покрытую голову. Бондрюд бы наверняка назвал его оружие архаичным и банальным, но за всю «карьеру» Османа случаи, когда оно его подводило, можно пересчитать по пальцам одной руки. Правда, и этот успех парню развить не удалось, ведь на место прибыли противники с его этажа. Причём, приближались они с двух направлений, координированно окружая Белого Свистка и зажимая его между друг другом и мебелью. Оба вооружены были не кирками, как можно было ожидать, а длинными, добротными ножами-мачете, оперировать которыми явно было несколько проще. И это всё бы имело значение, если бы, как сам Осман, так и время его реакции не были в несколько раз сильнее и быстрее обычного человека. Резко рванув к одному из оппонентов, парень буквально опередил его замах оружием и, выставив вперёд предплечье, всем весом своего тела ударился ему в корпус. Повалив этого врага на пол, он, стараясь не медлить, опустил кирку ему на грудь. Огонь и дым, тут же охватившие грудную клетку Теневой Руки, равно как и пробившее его рёбра лезвие определили его судьбу достаточно чётко. Параллельно, второй стрелок тоже «скосил», отправляя ещё одну очередь игл в его позицию секундной давности. В отличии от Османа, предугадать действия противника они не могли совсем никак. Вторая Теневая Рука теперь тоже была на подходе, из-за спины Османа замахиваясь на того мачете. Словно собственной шеей чувствуя идущее к нему лезвие парень присогнул колени, с силой извлекая своё оружие из холодного трупа врага... Выверенный Чуйкой удар киркой пришёлся по кисти противника. Естественно, от его запястья осталась только безжизненная культя в обрывках тёмной ткани, тут же извергнувшая из себя фонтан крови. Силой удара врага слегка отбросило назад и в сторону, его оружие тут же улетело вместе с его же ладонью. Безоружный полутруп теперь не вполне понимал, что ему делать, пусть и не был подвержен болевому шоку. Этим Осман воспользовался, чтобы, ухватившись за шею и за целую руку противника, поставить его тело на пути очередных летящих в него игл. Со свистом и характерным мясистым звуком снаряды попали в спину мужчины. Тот, естественно, даже не шелохнулся, вместо этого как-то механически пытаясь выкрутить ещё целое запястье из железной хватки парня. Неожиданностью стало другое. Видимо, маска на лице раненной Теневой Руки была закреплена плохо или впопыхах, и, парень, задев её крепление, заставил ту упасть на пол. Осман узнал Детчу только приглядевшись, учитывая, что его розовые волосы — де-факто главная и чуть-ли не единственная черта его внешности — были сострижены налысо теми, кто превращал его в слугу Лорда Рассвета. От неудачливого учёного осталась лишь мертвенно бледная кожа, окаменевшие черты лица и широко раскрытые, безжизненно, бесцельно пялящиеся прямо на Белого Свистка глаза. Осман не мог не выдавить кривую ухмылку, обводя взглядом черты его лица в ответ. Детчу обезличили, лишили воли и бросили во всепоглощающую топку сражения за Идофронт, только лишь для того, чтобы его за десяток секунд списали со счетов. В этот момент парню искренне хотелось задать его сознательной версии один-единственный вопрос. Каково это, когда именно твоей жизнью распоряжается кто-то другой? Самая подходящая судьба для такой изворотливой мрази, как он. Скомандовав «лебёдке», Осман обхватил шею того, что осталось от Детчу комком противно выглядящей жижи. Взмахнув рукой вверх и дав соответствующий приказ мысленно, он отправил врага в полёт полукругом, с точкой приземления прямо на голове ещё одной Теневой Руки, последней в комнате с оружием ближнего боя. С силой столкнувшиеся друг с другом мужчины повалились оземь, спутавшись конечностями на каменном полу, хруст ломающейся по крайней мере у одного из них шеи, казалось, был слышен по всей комнате. Впрочем, летальность действия не вполне играла какой-либо значимой роли, когда счёт времени шёл на секунды. Белый Свисток тут же пригнулся, прижимаясь к ближайшему станку всем силуэтом. Вновь пролетевшие над его головой и прозвеневшие своим металлом о какой-то соседний предмет мебели снаряды стали знаком правильности этого действия. Сделав пару механических движений руками, парень зарядил пулю в дымящийся ствол пистолета, после чего воспрял из укрытия, и, не сомневаясь в данной самой Бездной точности, надавил на спусковой крючок. Она и не подвела, ведь поражённый в голову противник опрокинулся на землю, выпуская оружие из рук и позволяя ему с грохотом упасть с балкона на пол первого этажа. Впрочем, жизнь явно не хотела давать Осману ни секунды спокойствия и триумфа, поскольку в тот же момент дверь прямо за его спиной с громким лязгом и ударом об металл открылась настежь. Обернувшись, он увидел уже знакомый грузный силуэт в белой броне, зашагивающий в комнату с выставленным вперёд запястьем, и еле успел отскочить назад от тут же преодолевшей несколько метров струи огня. Чтобы увернуться от её полыхающих краёв, парню пришлось заскочить за стопку металлических ящиков, и пламя проскочило мимо. При этом всём поток останавливаться вовсе не собирался, лишь постепенно приближаясь из-за угла. По всей видимости, Гъярике не хотел испытывать данную реликвиями Осману резвость или скорость своей собственной реакции, посему топлива на него не жалел. Его стратегия, видимо, в этом и заключалась — в подавлении моральном и физическом, ограничении места для манёвра, попыткам если не зажать Белого Свистка в угол, то, по крайней мере, опять-таки, потянуть время до прибытия Бондрюда, ну или принудить его к сдаче или отступлению. Умно. Впрочем, тщетно. Да, броня кратно осложняла его ликвидацию. Да, попадаться в непрекращающийся каскад огня было в неясной степени летально даже для Османа, учитывая все прелести болевого шока. Но теперь-то толстяк был один. И огнемёт у него тоже был один. А тет-а-тет Белый Свисток уже вполне себе сможет поговорить. Осман, заскочив на соседний станок, воспрял наверх, со всей дури врезаясь в стопку ящиков, которая секунду назад разделяла его и противника. Металлические коробы, по всей видимости, были пусты, поскольку тут же повалились на пол, а некоторые, те, что сверху, и вовсе полетели вместе с парнем — на врага, который, тем временем, стремительно перенаправлял пламя. Да, из-за сравнительной лёгкости этих ящиков урона Гъярике они не нанесли, и даже не пошатнули его стойку, зато заставили его защитить голову рукой, и тем самым дали парню пару жизненно важных секунд до того, как поток огня поглотит его с головой. За эти считанные секунды Белый Свисток успешно приземлился, и приземлился прямо на широкую спину противника, цепляясь за массивную конструкцию на ней. Ожидаемо, это никоим образом не ввело оппонента в заблуждение, да и вообще будто-бы вовсе его не удивило. Более того: обычного человека оттуда можно было легко снять, лишь развернув струю огня назад и вверх, что враг, собственно, и попытался сделать. Впрочем, Осман помешал ему направить руку себе за спину, ухватившись за неё своей собственной, и таким образом, удерживая пламя на приемлемой дистанции от себя. Гъярике тут же дотянулся до его локтя второй рукой и попытался взять его в хват и заставить отцепиться от запястья с огнемётом, но Белый Свисток пока-что выигрывал силовое противостояние. Пока-что. Действовать всё равно нужно быстро, если Осман не хочет оказаться поджаренным. Пользоваться чем-то взрывоопасныи из его арсенала на такой дистанции было недальновидно, а громоздкая кирка не позволит нанести достаточно точный удар, чтобы найти уязвимость в броне врага. Значит, нужно действовать чем-нибудь поменьше. Прикинув это, парень стремительно сунул кирку обратно за спину и стянул с креплений добротный нож — обычный искательский кинжал. Одним подсказанным Чуйкой взмахом рукоятью он разбил стекло на одной из дырок, через которые видел мучжина. После этого, крутанув инструмент до положения лезвием вниз, он нанёс ещё один удар, теперь колющий, после чего, как только ощутил под его сталью трение с кожей врага, прошёлся там режущим, вскрывающим образом. Пробить череп Теневой Руки и полностью его нейтрализовать из такой неудобной позиции возможным не представлялось, зато безвозвратно ослепить его — вполне себе. Медлить после действа Осман не стал, и воспользовавшись моментной слабостью в хватке Гъярике(непонятно, чем вызванной — изумлением, или же всё-таки болью), лягнул его по бронированной голове ступнёй, вырвался из его рук и подскочил вперёд, де-факто возвращаясь на исходную. Падая, парень погасил столкновение с полом, пусть и достаточно кривым, но всё-таки рабочим кувырком, и, преодолев по инерции ещё пару метров, остановился и поднялся на ноги, вновь доставая из-за спины кирку и вновь встречаясь со своим противником лицом к лицу. По всей видимости, в лишней автономии были и свои нюансы: видимо, особенная Теневая Рука могла в какой-то степени ощущать и удивление и болевой шок. Враг в какой-то уж слишком человечной мере на момент ухватился за поражённое лицо, его стойка пошатнулась как от резкого отрыва от его тела Османа так и от характерной дезориентации, сопровождающей слепоту. На несколько секунд, или, быть может, даже больше, самая боеспособная единица Бондрюда оказалась вне игры, что было для парня однозначно прекрасной новостью. Впрочем, с хорошей новостью пришла и плохая, ведь из открытой огнемётчиком двери расторопливо высыпали ещё несколько Теневых Рук, впрочем, теперь уже вполне обычных. Вооружены они были уж совсем разномастным образом, впрочем, почти одинаково хорошо: массивными кирками, длинными мачете сложной структуры, всё теми же игломётами, а в руках у одного из них Белый Свисток приметил в руках оружие уже огнестрельное, судя по виду, заметно более продвинутое, чем у него. Так. Теперь семеро. Четверо — ближнего боя, стремительно приближаются. Двое — с игломётами, тоже заняли позиции относительно недалеко. А пушку последнего было бы очень неплохо прикарманить впоследствии его смерти... Но в тот самый момент, когда поток мыслей Османа только начинал уводить его в новый бой, Чуйка внезапно закричала, что всё пойдёт по другому. Это и произошло. Спустя секунду бой закончился, толком-то не начавшись вовсе — пробившим комнату насквозь и ярко осветившим незатронутые её углы огромным лучом ослепительно белого света. От контраста в освещении Белый Свисток не мог не закрыть глаза рукавом, а как только кинул взгляд на комнату вновь, лицезрел кардинально изменившуюся картину. Из широкой дымящейся дыры в стене комнаты на её пол пробивался тусклый фиолетовый свет, пришедший на замену моментально погасшим аварийным фонарям. Каменный пол зала выстрел затронул по касательной, лишь снимая с него верхний шельф и оставляя кое где зияющие тёмные дыры. Зато всякому оборудованию и мебели, которые попались у него на пути, пришёл бескомпромиссный конец, не оставив от них буквально ни единой детали и ни единого грамма вложенной в их сборку стали. То же самое распространялось и на попавших в зону поражения Теневых Рук. Трёх солдат испепелило напрочь. От одного остались только неопределённые куски мяса и тёмного костюма. Ещё один, лишившись нижней половины тела, судорожно уползал куда-то в сторону в меру иссякающих сил, оставляя на земле шлейф из собственных внутренностей. Последнему, даже находящемуся вне зоны поражения, не повезло быть раздавленным отвалившимся от стены в результате обвала опор «балконом». Прогремевший из его пистолета выстрел был скорее актом отчаяния, и ушёл в непонятном направлении, ударившись о каменную стену в нескольких метрах от Османа. Единственным выжившим в комнате кроме Белого Свистка оказался Гъярике, верный рыцарь в сияющих латах. Дезориентированный, обезображенный, практически обезоруженный... Да и, вполне возможно, ещё и напуганный. Впрочем, сам парень был напуган происходящим явно не меньше. Секундная пауза дала ему момент на осознание дрожи в собственных руках, пульсирующей в голове в такт сердцебиения крови и его тяжёлому, неровному дыханию. А ещё он в полной мере оценил свою собственную слабость на этом поле боя. В том, что этот выстрел из Испепелителя — один из многих в конфронтации между Регом и Боном — ударил по этой конкретной комнате и сделал из находящихся в ней Теневых Рук фарш в десятки раз быстрее чем Осман чисто теоретически мог, лишь по чистой случайности, можно было не сомневаться. Зато эта случайность была счастливой, ведь она не только скосила всех оппонентов Белого Свистка, а ещё и выписала из существования импровизированную баррикаду и тяжёлую металлическую дверь, ранее стоявшие на его пути к Зоаголику. Была, конечно же, опция, прежде чем двигаться дальше, освободить мужчину в белом плаще от мучений, инвалидности, и, скорее всего, дальнейшего списания его со счетов Бондрюдом. Впрочем, даже ослеплённый мужик с огнемётом мог представлять из себя серьёзную угрозу, и даже если Осману справиться с ней будет не слишком сложно, то это в любом случае займёт драгоценное время. А разрушительный шальной выстрел только напомнил парню: часики тикают со скоростью, ему неизвестной, но вряд-ли медлят, и чем больше он скашивает на своём пути слуг Лорда Рассвета, тем больше мотивация у последнего попытаться уйти от Рега и разобраться с нападающим на Зоаголик. Впрочем, это — вопрос в том числе возможности незамедлительно оторваться от его деликатного дела и прибыть на место сражения. И тут Осману не оставалось ничего иного, кроме как уповать на способности его друга в его заряженном состоянии. А ещё на свою собственную скорость, кстати, на удивление удовлетворительную. В конце концов, с момента его входа на Идофронт не прошло и нескольких минут. А до сердца Рассвета осталось совсем немного... Не теряя ни секунды более, парень рванул к дверному проему, превратившемуся в округлую, по краям обожжённую и дымящуюся дыру. Ныне слепой слуга Лорда Рассвета, то ли несколько ошарашенный произошедшим, то ли выслушавший приказ не сдавать свою(несколько более ценную чем обычного мясного щита) жизнь зазря, никак не отреагировал и даже не попытался помешать Осману или хотя-бы пойти за ним следом. Тем лучше. Линия, по которой прошёл луч Испепелителя дальше ушла куда-то вниз по своей траектории, оставляя огромную зияющую тёмную дыру посреди коридора, которую парню, впрочем, не составляло труда на ходу перепрыгнуть. Следующая дверь, что неудивительно, также оказалась наглухо задраена. Белый Свисток понял это, когда сначала надавил, а потом с силой рванул вентиль, который выступал тут в качестве дверной ручки, и не получил от него ни сантиметра движения в правильном направлении. Парень попытался погрузить кирку в щель между стеной и дверью, но даже там его ждала лишь холодная стена. Он искренне сомневался, что теперь дверь можно было хотя-бы открыть изнутри. Что же, значит, придётся действовать несколько тупее. Мощный пинок в толстенную металлическую дверь отдался в его ноге резким толчком и легкой зудящей болью, но не оставил на вратах ничего, кроме небольшой вмятины. Ещё один такой же — с абсолютно идентичным результатом. Затем, сделав пару шагов назад и выставив плечо вперёд, Осман с разбегу долбанулся об неё, и вновь даже не придвинулся к освобождению дверного проёма от его содержимого, лишь несколько расширив вмятину. Практически отчаянным, решительно последним методом вскрыть шкатулку Пандоры стала взрывная волна. Вновь набрав дистанцию между ним и дверью, Белый Свисток размашисто замахнулся и со всей дури долбанул по двери легендарной киркой, выпуская её внутреннее пламя на волю уже в какой раз подряд за последние двадцать минут. Огненный шар от взрыва, конечно, окатил Османа, и то, что через пелену эффектов одной очень полезной Реликвии казалось назойливым пощипыванием на коже, в реальности было серьёзными ожогами, однако, это значения не имело вовсе. Результат был подобающий — произошедшее, видимо, сорвало дверь с пары креплений, и через тёмный и едкий дым и образовавшиеся щели был виден угол больших размеров зала. Осталось лишь пнуть в дверь — и вся гнилая конструкция рухнет под собственным весом... Этого достичь не удалось, но зато дверь и импровизированную баррикаду прямо перед ней снесло в сторону без особенных трудностей. И вот он, наконец, предстал прямо перед Османом во всей своей гротескной красе. Зоаголик. Чем бы по своей природе он ни был. Парень совершенно не имел понятия, на что эта штука теоретически может быть похожа. Ближайшей аналогией было какое-то огромное растение, но при этом необычной цветовой гаммы, с преобладающим странным, мясистым цветом. В зале, размером с больших габаритов таверну, он находился в самом конце комнаты и занимал в длину где-то целую её четверть, если не больше. Если посмотреть на Силовые Поля, комната, в реальном измерении покрытая тусклым красным светом аварийных фонарей, в спектре Сознаний мерцала ярко, подобно самому Солнцу, и при этом извивалась, подобно большому, хищному змею. Сердце Рассвета. Сердце Тьмы. Между Реликвией и Османом стояла только одна Теневая Рука(судя по костюму тоже, кстати, не вполне обычная), и в тот момент, когда Белый Свисток ворвался в комнату, тот делал что-то на небольшой панели у самого Зоаголика. Впрочем, к моменту, когда защиту комнаты удалось пробить, он был явно готов, ведь, стоило парню появиться в комнате, как тот тут же отвлёкся от своего дела, одним ловким движением опустил руку на пояс и поднял её уже с пистолетом в руке — в сторону противника. Впрочем, у самого Османа реакция была получше, и, пока рука мужчины ловко извлекала оружие из кобуры и направляла его куда нужно, тот уже чётко навёлся своим собственным оружием прямо на голову врага и без сомнений и зазрений совести нажимал на спусковой крючок. Чуйка подсказала, что закончится это плохо, лишь в последний момент, когда изменить траекторию действия было уже невозможно, да и как-то глупо. Вспышка ударила по зрению Османа, высыпавший Вечный Порох ударил в нос, языки пламени от небольшого взрыва полыхнули по лицу и одежде, громкий хлопок на близком расстоянии ударил по ушам и заставил их звенеть, а то, что физически осталось на месте его ладони, пронзила острейшая боль. Когда свет и дым немного разошлись, парень лицезрел и почувствовал, как из нездорово выглядящих кусков мяса и обуглившейся кожи вырастает целая рука, будто-бы ничего и не было. Долго же ему служило это оружие. Для кустарной поделки с поверхности, при всей дороговизне доступной даже для детишек — чрезмерно долго. И к тому же ещё и чрезвычайно верно и эффективно. Сначала Осман подумал что немного странно, что его потянуло блевать от увиденного именно сейчас, а не среди заснеженной степи. А потом, когда следом и онемели кончики пальцев, он прекрасно осознал, в чём-же дело. Судя по ощущениям — уже Второй Слой. Тик-так, тик-так... Парень позволил себе выпустить из желудка всё теоретически съедобное. Быстро — чем быстрее, тем лучше, впрочем, по вполне очевидным причинам контролировать процесс было трудно. Затем он стёр остатки рвоты с обветрившихся и окровавленных губ ещё целым рукавом к этому моменту превратившейся в сито куртки, и тут же вновь поднял глаза на Зоаголик и его одинокого стража. Нет, пуля всё-таки отправилась в свой последний путь вместе с разлетевшимся на детали пистолетом, и, закономерно, поставила жирную точку в существовании этой Теневой Руки. Правда, в последнем, предсмертном усилии, мужчина успел нажать на рычажок на открывшемся виду Османа агрегате у его стойки, соединённом с полом крупными проводами. Тот задрожал, громко зашумел и даже немного затрещал, и освещение в комнате, мигая, постепенно восстановилось. Естественно, резкий контраст в свете слегка ослепил парня, однако, далеко не это стало его главной проблемой, ведь достаточно скоро он почувствовал, как в его тело стремительно, одна за другой впиваются крупные иглы, подобно каплям дождя, падающим на его тело... В шоке от происходящего, Осману еле хватило сил и разума подтянуть к себе лебёдкой случайный ящик с пола и свернуться за ним. Даже когда глаза, наконец, привыкли к свету, у парня внезапно закружилась голова, в ушах зазвенело, а где-то за спиной внезапно прогремел на всю комнату до боли знакомый голос... — Осси! Что?! Осман обернулся, теперь опираясь на ящик спиной и в панике озираясь в ныне освещённой, но всё-таки до сих пор пустой комнате. На его глаза навернулись слёзы, скорее всего — паники и стресса, а с его языка сорвался подрагивающий, писклявый, достаточно тихий крик. — З-Зая?! Паника, естественно, отходить всё никак не собиралась, навязчивые голоски где-то глубоко в затылке, казалось, в самой глубине его разума, становились всё громче, а зрение начинала окутывать странная белесая пелена, словно вокруг него ложился туман. В этой дымке, равно как и в необычно ярком свете зала с Зоаголиком всё остальное казалось точно таким же белесым, от стен, потолка и пола до валяющихся вокруг него предметов интерьера. Парень глянул вниз, на ныне выходящие из его тела под действием регенерации иглы, дрожащей рукой схватил и приподнял одну из них с земли. Формы она была слегка странной, и, по всей видимости, была предназначена конкретно под цель стрельбы по чему-то живому и дышащему. Впрочем, даже это вовсе не оправдывало нанесённого Осману урона — аж такого, что сразу же переключил его на проклятье Третьего Слоя. А может, дело вовсе не в Реликвии? Ладно, думать было очень сложно. Лучше делать... — Осман! Ещё один голос. Заметно громче, заметно мужественнее. В каком-то смысле даже напористее. Всё такой же знакомый... Парень не сдержал своего любопытства и на миг выглянул из-за укрытия. Впрочем, в белой пелене он не разглядел совершенно ничего, кроме... Зоаголика. И стоящего перед ним механизма. Через ватную пелену, в которой обмотали его восприятие, Осман услышал странный механический звук вдали, ощутил движение воздуха в сантиметрах от своей головы, и еле успел пригнуться прежде чем очередь из игл, одна за другой, обвалились на поверхность его укрытия. От осознания, что его ждало по ту сторону пустого металлического ящика, пульсация крови в висках парня усилилась, и, казалось, даже стала дольше. Но тут страх и все прочие эмоции, описать которые у него бы в жизни не хватило слов, накатили на него Девятым валом, заставляя слёзы вновь проявиться на его глазах и вбивая в него словно клином ранее бурлящую где-то в глубине разума мысль: Он не может останавливаться! Ни в коем случае! Не так близко к цели! Груз ответственности на плечах в кои-то веки не вдавил Османа в землю а выпустил его ввысь, и он сам не заметил, как пулей выбросился из укрытия и со всей скорости рванул к цели. — Осма-а-ан! Теперь издалека. Голос несколько более высокий, чем раньше. В голове Белого Свистка сам по себе возник пейзаж огромных зелёных просторов, покрытых деревьями и припорошенных облаками, простирающимися по всему склону бескрайней долины, и сверху закрытого подобным куполу небом, красиво преломляющим дневной свет сквозь свою оболочку, будто-бы они в пузыре... Боль не прерывала эти мысли. Десятки, сотни игл могли испещрять его тело в этот момент, и чувствовались они как миллионы, но эмоции были сильнее. Они всегда были сильнее... — Осман! Радость. Чья-то бескрайняя, нескончаемая радость. Вечная, как сама Жизнь. Глубокая, как сама Бездна. Бездна это и есть — и там, за горизонтом событий, лежит только больше этого настоящего счастья. Нужно лишь вытянуть руку и позволить ей поглотить себя сполна. Искать. Исследовать. Видеть... Счастье! Вот оно! Небольшая кривая ухмылка и тихий смешок превратились в безумный приступ громкого, искреннего смеха. Стук ботинок о каменный пол лишь напоминал Осману о реальности — о том, что он всё ближе к своей цели, что он продолжает двигаться вперёд. А помешать ему может только смерть! — О-Осман! Немного страха. Немного удивления. То неопределённое, скорее неприятное чувство неожиданности. В конце концов, что-то новое — это всегда что-то страшное. Но, как и голос, парень за себя не боялся. Он был силён, и в силе всегда ответственность за тех, кто рядом. Он не выбирал конкретно этого, конечно, но жизнь всегда подразумевает борьбу, а борьба — жизнь. И дело даже не в том, что чем крепче ты держишь кого-то на плаву, тем больше шанс, что в нужный момент он сам вытянет тебя из холодных пучин. Просто, это — единственное, что он знал. Он даже не знал, как любить и не любить. Он просто любил их. И уже это он выбрал со всей душой. Любить и быть любимым. И будь, что будет! На последних метрах забега парень подпрыгнул в воздух. Подобно пикирующему орлу, он не обращал внимания ни на давление холодного воздуха вокруг, ни на громкое сердцебиение, ни на дрожь в конечностях ни на миллионы глаз, которые в этот момент смотрели на него неотрывно... Со злобой. Со страхом. С надёждой. С радостью. С любовью... «Ннаа. И будь, что будет.» Контрольная панель под его орудием разломилась подобно детской игрушке. Остатки небольшого постамента ещё несколько секунд дрожали и гудели, после чего, с характерным электрическим треском и шумом, прекратили работать. Яркий свет померк в один миг, бесконечный поток боли прекратился и в итоге отступил. Но одно оставалось стабильным — образы во тьме вокруг и навязчивые голоса в голове продолжали захламлять восприятие реальности белым шумом, пальцы рук онемели, по лицу стекал холодный пот, в лёгких не хватало воздуха, а, проведя рукой по глазнице, парень понял, что теперь вновь истекал кровью... Остался буквально шаг до Зоаголика, но в таком состоянии Осману даже разглядеть его в бордовой полутьме не получалось, не то что ногу передвинуть. Ответ был один — как можно скорее избавиться от Проклятья. Парень сам еле воспринял, как внезапно потянулся к левому глазу. Ощущение того, что он берётся за собственное глазное яблоко, было не из самых обычных и приятных... ...Но, как он понял через секунду, всё это было лишь первым шагом. Реликвия вышла из его глазницы резко, скорее всего от того, что на плавные движения Осман был не вполне способен в таком состоянии. Тем лучше. Он бы не выдержал ни секунды более этой адской, непередаваемой агонии. Приступ боли подступил внезапно и ударил, казалось, по всем нервам в теле Белого Свистка единовременно. Ещё никогда, ни в клетке у Группы, ни за период на улице, ни за пребывание в приюте, ни за эпопею спуска на Пятый Слой он не испытывал такого ужасного ощущения. Его сердце на секунду словно остановилось и дыхание застряло глубоко в лёгких, и парень не мог не выпустить самый детский, самый болезненный и жалобный крик, который он когда-либо слышал. Трясясь всем телом и ухватившись за ныне пустующую глазницу обоими руками, Осман безвольно осел на каменный пол и согнулся чуть-ли не в позу эмбриона, пытаясь пережить остатки того чувства, которое секунду назад, казалось, ржавым ножом вспороло саму его сущность. А за ним последовали все обстоятельства текущей действительности, опустившиеся на него неподъёмной горой. Физическая измотанность, быстрое и до боли тяжёлое сердцебиение, скрутившийся в бараний рог и ноющий от пустоты желудок, пробирающий всё его взмокшее от крови, пота и слёз тело глубинный холод, идущий по Идофронту вместе с воющим вдоль его коридоров ветром... Осману казалось, что наступил конец света. Что он так и не сможет встать с этого пола и закончить работу. Что он вновь, в какой уже раз подряд, совершенно бессилен перед окружающим его жестоким миром. Смерть, казалось, уже стояла над ним с косой... И парень мог поклясться, что уже слышал на расстоянии её грузные шаги, медленно, но верно двигающиеся к нему. Эти шаги были неровными, иногда будто семенящими, а иногда широкими, словно, нуждающимися в расчёте. Человек без сил и без понимания пространства шёл к Осману, чтобы застать его в таком жалком, слабом состоянии. И почти наверняка упорный слепец не будет сомневаться ни секунды, прежде чем стереть его с лица земли, стоит ему осознать, где валяется парень. Что, в общем-то, Бездна и планировала сделать ещё давным-давно, но, по счастливой случайности, так и не смогла исполнить... — Это всё-таки поразительно. Осман чисто физически не мог поднять глаза или повернуть голову, чтобы увидеть, кто же всё-таки одарил его ныне оголённое плечо своим холодным прикосновением и его уши — своим достаточно тонким, но всё-таки по тембру мужским голосом. Впрочем, время будто-бы заморозилось в пространстве в качестве невидимой, прозрачной, полу-ощущаемой кашицы, которая ныне окутывала его с головы до ног. В этом состоянии парень даже нашёл наглость пожаловаться на Проклятье Третьего Слоя: — Сгинь. — слабый голос Белого Свистка отразился от воздуха так, словно он говорил в металлическое ведро. — Тебя нет. И не должно быть. Хотя он, в общем-то, вполне свободно осознавал, что эффекты проклятия отступили уже минимум несколько секунд назад. А голос все продолжал исходить. Чьё-то прикосновение оставалось всё настойчивее, и, словно пытаясь ощутить, что Осман и вправду физически существует, чьи-то пальцы ощупывали и массировали его плечо. — Давай так, смотреть на человека с такого ракурса уже очень необычно. Понимать своё состояние. Понимать, что этот человек одновременно так близко, и так далеко... Эта скованность всё не даёт мне покоя. Надеюсь, это не навсегда. Небольшая пауза. Парень продолжал недвижимо лежать на боку, всё никак не желая встретиться лицом к лицу... Да с чем угодно, по большому счёту. — Но это не имеет значения. В конце концов, кому-то Судьба всегда тянет палочку покороче. И поострее... О мёртвых говорить либо хорошо, либо никак, а я не люблю хвалиться. Давай лучше... О тебе. Ранее достаточно спокойная речь силуэта во тьме в последней паре предложений дала слабину. Его голос стал исходить несколько тише и медленнее, и, может быть, даже несколько более сентиментально. Ну да. Осман понял, что от этого определённого человека только такого ожидать и приходится. Как и от него самого, наверное... — Все эти бесчисленные проблемы, весь этот страх, ненависть, неопределённость... Они все исходят от обратного. Э-Это уже не просто бред и заблуждение, это не самообман, это совсем на другом уровне. И... Нервный смешок. — И-И как бы это не звучало глупо из моих уст, но... Мне тебя жалко! Честно! Тебе же жить с этим. И не просто жить. Тебе нужно бороться, и ты борешься. И в моей жалости вовсе не нуждаешься. Почему? Мне сложно было понять, но... Почувствовав тепло где-то на уровне груди, Осман двинул рукой к его источнику. Обхватив рукой небольшой белый камешек, он бессильно прижал его к своей коже, позволяя паре-тройке слёз, всё-таки покинуть его уставшие веки. — Если копнуть, если поискать где-то в глубине тебя настоящего, то можно найти совершенно... Неугасающую тоску по лучшему. Многие, д-да и я в том числе, искали цель этой тоски в глубинах, искали свою жизнь и предназначение в Бездне. Тебе этого не нужно. Тебе нужно всего-лишь... Удостовериться, что то, что ты любишь, всегда будет иметь в этом мире почётное место. Свобода. Любовь. Мир. Самые светлые вещи, в моём понимании... Двух-трёх не получилось. Осман почувствовал, как мышца где-то в груди вновь начинает дрожать, и его глаза намокают от той действительности, о которой теперь вещал ему этот человек. — ...И, без всяких сомнений, это заслуживает похвалы. Поэтому дай-ка я скажу тебе те слова, в которых ты так нуждаешься, и не хочешь это более скрывать. Которых я не сказал достаточно. Которые важно сказать именно тебе больше, чем кому либо еще на планете... Теперь это прикосновение расширилось до его плеч, кто-то небольшой и холодный прижался к нему сзади и будто-бы окунул в себя. Вкупе с горящим подобно маленькому, но всё такому же тёплому огоньку Белому Свистку в его руке это ощущение вновь пробуждало в Османе все самые тёплые чувства. А голос, тем временем, превратился в мягкий шёпот у правого уха. — Тебя достаточно. Они могут нуждаться в тебе, но они же тебя и любят. И любят тебя за всё то, что ты есть. За всё то, чем ты искренне хочешь быть. За то, кем ты себя видишь и хочешь себя видеть. За твою надежду. За твою смелость. За твой страх. За твою любовь... Божья манна. Слёзы искреннего счастья текли по щекам широкой, бурной рекой, течение коей смывало с его души все раны и мягко поглаживало его извечные шрамы. — О-Однажды мир уже не смог навязать тебе Судьбу. Я не вижу другого человека, перед которым он с большим шансом расколется напополам, лишь бы та самая свобода была чем-то должным. Свобода от страха и свобода от ненависти. И последние несколько слов окончательно вернули уж было потерявшего надежду парня к жизни. — Ты уже сделал почти всё, что мог. Ещё шаг — и ещё один путь будет пройден. А я буду верить в тебя не то что сейчас, а даже тогда, когда тебе опять покажется, что все кончено. Так покажи Бондрюду, кем он так хотел, но так и не смог стать. Осман проморгался и поднял глаза с холодного пола на всё ещё идущего куда-то в его общем направлении мужчину в белом плаще и костюме. Неуклюже перебирая ногами и пытаясь не упасть оземь, расталкивая мебель и мусор перед собой, он двигался вперёд подобно танку — исполнять свой последний долг перед Лордом Рассвета. Но сбыться этому очень навряд-ли суждено. Белый Свисток во мгновение ока поднялся с земли, схватил с пола упавшие кирку Лорда Разрушителя и Реликвию и тут же, не раздумывая, вновь воткнул последнюю себе обратно в левый глаз. И тут в измученном скачками эмоций сознании парня вновь что-то встало на своё место. Беспощадно и безвозвратно. Вместе с чрезмерно бодрящим ощущением возвращающихся сил, обостряющихся чувств, возвращающейся бодрости и энергии, ощущения текущих вокруг него по ткани Силовых Полей Сознаний, Осман ощутил сдвиг ещё и где-то в глубине его разума... Как он там себе сказал? Быть борьбе и быть Триумфу. Так вот. Быть. Точно быть. Дрожь в мускулах от наступления силы постепенно прекратилась, его положение на ногах несколько укрепилось, зрение обрело чёткость, а в разум вернулась та чистота и свобода, которую Осман всем своим сердцем любил. И его целеустремлённый взор вновь обратился к Гьярике. А спустя ещё секунду, он прекрасно отразил для себя, что считать его хоть насколько-нибудь равным себе по силе было бы глупо. Теперь Осман совершенно не понимал, чего это он так испугался в Теневой Руке ранее, даже после того, как успешно его ослепил, ведь ныне стоял перед ним не грозный войн из личной гвардии Лорда Рассвета, не, вполне вероятно, чрезвычайно опытный Искатель с годами и десятилетиями борьбы с Бездной за выживание за спиной, а человек уже побеждённый, одним лишь движением лезвия превращённый в лишь обузу для чрезмерно расчётливой машины армии Бондрюда. Впрочем, у парня были все основания полагать, что с очень уж недавних пор сама эта армия оказалась лишь смутной тенью самой себя, и защищала она лишь проигранные битвы и активно коллапсирующие прямо на глазах руины когда-то неприступной крепости. В конце-концов, не зря именно этот человек — человек, которого он теперь мог прихлопнуть парочкой взмахов кирки — волей-неволей стал последней линии обороны Зоаголика. Этот человек, эта марионетка на ниточках — отголосок чьей-то человеческой жизни, растраченной в угоду эфемерной высшей цели. Хотя... Может, парень неправильно воспринимает если не этих людей в целом, то хотя-бы эту Теневую Руку в частности? Ведь, по сути своей, что есть жизнь, если в ней нет высшей цели?... ...Для Гъярике-то? Теперь уж точно ничто. Даже если раньше у него была воля хотеть служить, и хотеть жить, то эта апелляция отпала сама по себе, стоило ему во второй раз пересечься с Османом. Парень сделал небольшой шаг назад, который раздался по пустующей комнате эхом. Немного повернув голову, он обнаружил, что к Зоаголику наступающий враг его прижал вплотную. По пути он зафиксировал и свисающие с каменного потолка в двух местах странные агрегаты формы полусферы со спаренными стволами от игломёта на них — видимо, те штуки, которые ещё минуту назад принесли ему столько проблем — благо, без электричества, они не работали вовсе. Гьярике, кстати, этот шажок услышал и тут же встал на месте как вкопанный в нескольких метрах от парня, видимо, на слух определив его местонахождения. Пока Чуйка медленно наполняла тело Османа лёгким чувством тревоги, его колени слегка напружинивались, а лезвие кирки опускалось до уровня корпуса. Вооружение то ещё ладно, слепой, как ни крути, не забьёт зрячего своей палкой. А вот что делать с бронёй?... Парень глянул мужчине за спину, на тот самый громоздкий агрегат, который он приметил сразу. Ну, навряд-ли он берёт этот огонь из ниоткуда, верно? Тут главное — выждать правильный момент, и тогда даже то жалкое подобие угрозы, которое представляет собой слуга Лорда Рассвета в таком состоянии, будет нивелировано. А Гьярике, в то же время, подтвердив положение врага, по очевидным причинам не медлил более ни секунды, в очередной раз выпуская в парня свою пламенную длань. И пока огонь, пожирая на своём пути холодный воздух, с огромной скоростью приближался к Осману, тот с силой оторвался от пола и вспарил как над осветившим комнату неровным потоком ярких цветов, так и над человеком, который, собственно, пытался его выпустить. Секунда только лишь успела отсчитаться в голове парня с фантомным щелчком перемещающейся стрелки, а тот уже стоял у противника на его широкой спине. На этот раз он медлить не стал, и тут же, с той же силой отолкнулся и от него, теперь — назад. Сила прыжка заставила врага оступиться, потерять баланс и пройти вперёд ещё пару шагов по инерции, после чего упасть на вовремя выставленные вперёд конечности. А Осман же, обвалившись на землю рядом с трупом ранее убитой тут же Теневой Руки, выхватил из его окоченевших рук уже заряженный пистолет, повернулся на спину и навёл трофейное оружие на спину оппонента — аккурат в, по всей видимости, огромный бак с топливом, в прямом и переносном смысле подпитывающий его пламя. Резкая вспышка света и исходящий из места попадания ореол огня на миг окатили Белого Свистка полностью, на несколько долгих секунд ослепив и оглушив его. Как бы то ни было, парень мог и одним лишь шестым чувством понять, что пламя поглотило не только его, а ещё и вековечный Зоаголик.

***

Как бы ни были его чувства затуманены, как бы его разум не метался в страхе и ненависти от происходящего, какой бы неопределённой не была теплящаяся в его искусственной груди надежда, Рег одну вещь знал наверняка: происходящее ныне на Идофронте было в том числе и испытанием его воли. Причём самым жестоким из всех возможных, где в качестве ставки выступали человеческие жизни. И не только его собственная. В конце концов, человеком роботёнка можно было назвать только с очень большой натяжкой. Да и прикладывал он к происходящему волей Судьбы усилия совершенно нечеловеческие. Сначала всё было как в тумане. Рег совсем не мог вспомнить, что произошло после того, как его и Бондрюда ударило током, но, следующее, что он осознал — в Идофронте появилась ещё одна огромная дыра, а он сам уже Бездна его знает, сколько времени, сражается на выживание с превратившимся в Пустого Лордом Рассвета. Потом, стоило ему несколько оклематься, Наначи что-то прокричала ему в ухо сквозь шум битвы, и из всего услышанного в голове Рега отразилось лишь то, что Бондрюда любой ценой нужно удержать на месте. Это, естественно, было проблематично, учитывая, что с последней их встречи аубад явно был не сильнее, зато совершенно не стеснялся использовать заряд Испепелителя, ведь, судя, опять-таки, по словам Наначи, в своём беспамятстве он вообще не щадил своего оружия. ...А теперь Рег, на грани своих сил, почему-то слегка обгоревший, где-то посеявший плащ, с огромным порезом на животе, трясущимися конечностями и злобным оскалом стоял под бушующей метелью между Бондрюдом, и, судя по всему, его целью где-то во внешнем кольце Идофронта. Надо было отдать самому себе должное: учитывая, как из рук вон плохо у него вышло бороться с отрядом Бондрюда в прошлый раз, сейчас он проявлял себя просто поразительно успешно. Уже несколько раз Лорд Рассвета попытался прорваться мимо него, и, всякий раз, не без наведения со стороны Наначи, парень умудрялся связать его боем и остановить. А теперь тот чего-то медлил. Усыплял его бдительность?... Ответ на этот вопрос пришёл с исходящим от слегка затемнённого снежной пеленой силуэта голосом. Противники были на серьёзной дистанции друг от друга, но Лорд Рассвета, даже говоря своим обычным голосом, прекрасно понимал, что Рег его слышит, что не могло не напрягать. — Поразительно. — будто-бы с искренним восхищением проговорил он — Просто поразительно. Даже с нашей прошлой встречи твой навык вырос... Однако, ты прекрасно помнишь, что сражение со мной тебе не выиграть. Уж точно не когда я в такой... совершенной форме. Бондрюд хищно двинул своим огромным хвостом, ранее походящим на таковой у рептилии, а ныне обросшим шерстью. Раздвинув руки в вопрошающем и даже несколько примирительном жесте, тот начал медленно идти вперёд, продолжая прямо обращаться к Регу, выражение лица которого всё никак не спешило измениться с холодной, уставшей ненависти. — Если мы будем вдаваться в детали ваших стратегических целей, то, к сожалению, ваш бой уже проигран. — всё с такой же ясностью и уверенностью продолжил Лорд Рассвета. — Между тем, автоматизированные системы защиты Зоаголика на голову превосходят что угодно, что бы Осман ни попытался против них использовать. Ты, конечно, чуть менее слаб, но... Я вижу это по твоим глазам. Твоих сил надолго не хватит. И ты это понимаешь, кукла. Бондрюд сделал ещё шаг вперёд и остановился как вкопанный, изредка покачивая за спиной своим хвостом. — Дочь Лизы Разрушителя мне более не нужна. Можешь забирать её и идти на все четыре стороны. Да хоть вниз, если, конечно, сможете пройти. Но лишь с одним-единственным условием. Неожиданная меньше грубость и больше прямота, которая просочилась сквозь практически безэмоциональный голос Лорда Рассвета говорила об обратном. Это была явно не косточка с барского стола, а лишь банальный, неприкрытый, торопливый блеф. Так что ситуация у него, видимо, совсем отчаянная. — С дороги. — чётко проговорил Бондрюд, пялясь прямо в глаза Регу его собственным левым глазом под давшей широкую трещину маской, ныне представляющим из себя не белую сферу промеж ресниц а что-то, выглядящее неописуемо и несколько пугающе. — И, в ближайшем будущем, никто сверх меры более не пострадает... Только он успел договорить, как вдруг Рег вновь услышал достаточно тонкий голос у себя в правом ухе. — Ннаа. Рег? Конкретного вопроса не требовалось, чтобы парень прекрасно отразил, что интересует Наначи, равно как и ответ ей был не нужен. Это было дистанционное дружеское похлапывание по спине и отрицательное поматывание головой. И, в общем-то, Пустая понимала намерения Рега очень правильно: отказ от очередной сделки с Дьяволом был чем-то самим собой разумеющимся, особенно в контексте выбранной стратегии, да и их бой в целом не подразумевал компромиссов. И даже когда у Аубада возникла отдалённая, грешная мыслишка бросить всё, пока ещё можно, взять Рико и уйти «на все четыре стороны», от которой ему самому стало противно до холодных мурашек на спине, одно лишь воспоминание о слезах и искренней, счастливой улыбке девочки, когда друзья пришли ей на помощь, тут же отогнали думу туда, где она принадлежит по праву — в небытие. Рег поднял единственную целую руку, готовясь вновь принимать Бондрюда с распростёртыми объятиями в их стремительном, холодном танце смерти. Через тяжёлое дыхание и напряженную, яростную гримасу, парень тихо, словно себе под нос, но при этом заветно и искренне прошептал: — Только через мой холодный труп! Не успел он договорить своё предложение, как вдруг увидел рывок Бондрюда куда-то в его сторону... ...Пока вдали не послышался громкий глухой хлопок, раздавшийся через Идофронт гулким, мощным эхом и будто-бы напрочь заткнувшем все остальные звуки кроме протяжного завывания ветра. Лорд Рассвета тут же потерял баланс и кубарем повалился оземь, после чего по инерции от уже начавшегося прыжка прокатился ещё несколько метров по выпавшему снегу и остановился. Уже на земле его конечности и хвост начали дрожать и извиваться, его спина выпрямилась и вытянулась струной, а сам он двумя руками ухватился за собственную голову, испуская какие-то странные звуки, больше всего похожие на сиплые потуги выжить задыхающегося висельника. Такая картина продолжалась десяток секунд, который, как казалось Регу, растянулся на вечность, и всё что он мог сделать в этот момент — в шоке и неверии наблюдать за происходящим. Минуту назад этот самый человек — великий, ужасный и воистину легендарный Белый Свисток, Лорд Рассвета — рвал и метал, за секунду преодолевая десятки метров, пересиливая даже Сокровище Бездны в лице Рега и периодически даже заигрываясь с ним как с безвредным домашним животным. Сам Аубад был на последнем издыхании, ему казалось, что всё было кончено, и весь его арсенал приёмов вплоть до Испепелителя вот уж никак никак не мог остановить врага такой силы... ...И вот он, валяется на каменном полу, бьётся и извивается подобно ужу в такой вселенской агонии, которой ещё никто на свете не испытывал. — Ннаа! Да! Да! Б-Бездна!... И даже когда Рег расслышал в голосе Наначи эти нескрываемые чувства облегчения и триумфа, он продолжал стоять с присогнутыми коленками, наведя слегка подрагивающую руку на Бондрюда. В его голове всё никак не умещался сам факт этой победы, такой тяжёлой, такой абсурдной по своей природе... Парень был до того ошеломлён произошедшим и отвлечён на попытки вместить факты себе в извилины, что осознал, что из-за метели позади кто-то вышел только когда его резко дёрнули и обхватили за плечи. Осман выглядел... Не ахти. От курточки его комбинезона, ранее добротной и в целом для рабочей-то одежды достаточно красивой, остались лишь дырявые, обгоревшие обмотки, место которым было только на мусорке. Кое-где его кожа была покрыта гарей и сажью, а кое-где и вовсе свежей кровью, теперь стекающей по остаткам его одежды. На месте одного из глаз красовалась та самая синяя реликвия, ранее принадлежавшая его другу. Глаза Рега и вовсе округлились, когда он увидел висящий на его шее белый камень витиеватой формы сердца... Но, несмотря на всё это, на явную усталость в его взгляде и движениях, равно как и на ряд других признаков потрёпанности по типу превращённых в птичье гнездо волос, на теле парня не наблюдалось ни единого ранения, его хватка на плечах Аубада была скорее подбадривающей, а на его лице, кое где покрытом, опять-таки, гарью и кровью в разных пропорциях и оттенках, красовалась, пусть и несколько кривая, но широкая и искренняя победная улыбка. На фоне такого внешнего вида, его голос звучал в удивительной степени чисто и стабильно, без заиканий и передышек. — Рег. Дружище. — повернув Аубада к себе, тут же проговорил он. — Я больше никогда в своей жизни в тебе не усомнюсь. Слегка опомнившись от шока всего произошедшего в течении последней минуты, Рег сглотнул, выдохнул и заговорил вновь, всё еще сбиваясь. — Ос... Осман. — тон шока и волнения в голосе парня скрыть было невозможно — У т-тебя всё хорошо? В ответ парень внезапно начал тихо, прерывисто и нервно посмеиваться, видимо, тоже лишь пытаясь успокоиться, после чего так же ярко ответил. — У меня? — переспросил он. — У меня всё просто охуенно, дорогой друг! Я бы спросил у тебя то же самое, но... Ладно уж, об этом потом. Мы же тут ещё не закончили. С этими словами Осман отпустил от Рега, и пока он переводил взгляд на теперь стоящего на одном колене держась за голову Лорда Рассвета, его улыбка мало-помалу иссякала. — Да ты только посмотри на него! — тихо и с некой долей удивления заявил Белый Свисток. Рег, собственно, не стал отпираться и вновь повернулся к Бондрюду лицом, смеряя его взглядом с дрожащих ног и кончика бессильно обвисшего хвоста до самой головы. Секунду Аубад молча пялился на так быстро так потерявшего в зловещести и пафосе врага, после чего тут же выпалил: — Что с ним произошло?... — Карма. — тут же лаконично, не без доли юмора в голосе заявил Осман в ответ, после чего продолжил уже более серьёзно. — Я так полагаю, что «Бондрюда» как человека к моменту нашей встречи уже и не было. После стольких клонирований с помощью... Как его?... Зоаголика, от него попросту ничего не осталось кроме некоего коллективного концепта, витающего в предоставляемом этой штукой пространстве Сознаний. Внезапное использование настолько абстрактных терминов стало ещё одной вещью, которая выбила Рега из колеи, стоило ему только начать понимать происходящее. В основном, конечно, это было не от неожиданности, а от того что Осман разбрасывается сложными словечками в таком состоянии в первую очередь. Впрочем, достаточно скоро понимание его слов догнало Робота и он, задумавшись, мирно кивнул, позволяя его другу закончить речь. — Я видел по Силовым Полям огромную массу сознаний, которыми Зоаголик... Оперировал, вроде как? — тут же продолжил он. — А Руки, напротив — лишь кусочки сознания, с очень малыми реальными ресурсами. Были ещё и более, скажем, «автономные» слуги... Правда вот, сплыли. Да и их всё равно было раз-два и обчёлся. Интересно, почему? К этому моменту Лорд Рассвета умудрился примерно с третьей попытки подняться с каменной земли. Его конечности, будто у инвалида или тяжело больного, безвольно обвисли по бокам, а упавший озерь хвост слегка подёргивался в снегу. Теперь он просто стоял на месте, смотря своими безжизненными глазами и маской куда-то между обоими парнями. — И что мы имеем в итоге? — задал риторический вопрос сам себе Осман. — С уничтожением Зоаголика подавляющее большинство этой массы Сознаний резко вымерло. Бондрюд отправил по мою душу ещё толпу Теневых Рук до взрыва, теперь, вон, стоят в коридоре овощами. А знаешь, что я вижу сейчас, в самом, собственно, Боне? В ответ на очередную ухмылку парня Рег помотал головой, и тот незамедлительно ответил, всё еще смотря на стоящего в неопределённой позе Лорда Рассвета. — Вряд-ли бы тебе понравилось, если бы процентов восемьдесят твоего мозга внезапно и насовсем пропали из твоей жизни. Вот и тут то же самое. Не знаю, на чём лично он до сих пор держится, но, полагаю, и не моё дело — спрашивать. — И что? — задал достаточно резонный вопрос Рег в ответ. — То есть, он всё ещё представляет угрозу? — Этот-то? — достаточно уверенно заявил Осман, сложив руки перед туловищем. — Я вижу ошмётки его Сознания. Бон только-только вспомнил, как дышать. Теперь я явно мог бы разобраться с ним самостоятельно. Так сказать, свести с ним счёты... Когда Рег не ответил на слова Османа сразу или через несколько секунд, последний повернулся к своему другу. Лицо парня приобрело оттенок некой опаски и волнения, когда он увидел выражение лица Аубада — несколько шокированное и испуганное. Откуда-то от него тихо раздавался чей-то голос, видимо, из передатчика в его шлеме... — Я... Тон голоса Рега соответствовал выражению его лица и не мог не заставить Белого Свистка ещё больше заволноваться. Впрочем, прежде чем тот мог задать резонный вопрос «в чём дело», Аубад заговорил первым. — Т-Точно потянешь один? Осман незамедлительно кивнул, впрочем, натура вопроса только больше выбила его из колеи. Для того, чтобы Рег сбежал с поля боя, пусть и уже почти законченного, явно должен был быть очень весомый повод. И что-то парню подсказывало, что на этот раз лучше его не задерживать. Да и ему самому как-то захотелось поквитаться с Бондрюдом в личном порядке. — ...Иди. — после короткой паузы произнёс Белый Свисток. Услышав его, Аубад тут же, ни секунды более не сомневаясь, сорвался с места. Парень бы проследил за ним глазами и лицезрел, как тот сквозь бушующую метель продирается куда-то к линии «зданий» вокруг платформы, после чего пропадает в её чертах, если бы его глаза тут же не устремились к Лорду Рассвета. Пока Бон продолжал стоять на месте как вкопанный в какой-то странной стойке, Осман сделал пару шагов к нему, не спуская с Белого Свистка глаз, и с неожиданностью для себя услышал, что наступает в лужу. Когда парень опустил взгляд на землю, его дух вновь слегка перехватило, ведь стоял он теперь на самом настоящем кладбище. Он бы обратил куда меньше внимания на валяющиеся на каменном полу, присыпанные снегом и истекающие чем-то красноватым из дырок на их передней стороне, если бы не разглядел их и в другом спектре — Силовых Полей. Внутри так называемых «картриджей» до сих пор теплились отголоски чьих-то так рано отобранных жизней, впрочем, стремительно угасающие. Осман, практически не думая, опустился на одно колено и пальцем смахнул с земли немного жидкости, после чего поднёс её к своему носу. Он совершенно не знал, чего ожидал. А может это от него так несло внутренностями после долгого дня убийств и кровопролития в целом. Бездна его знает. Внезапно для себя, он увидел, как один из контейнеров начинает усердно дёргаться и булькать и сделал короткий шажок в его сторону. Несколько секунд Картридж и дальше резонировал в Силовых Полях и плевался пузырями, а потом изрыгнул из себя небольшой объект, который тут же с характерным стуком упал на каменный пол, и который Осман незамедлительно выхватил. Его брови вновь поднялись а губы приоткрылись в удивлении, когда он окончательно осознал, что держит в руках ещё один Белый Свисток. Не его, естественно, а чей-то ещё... Чей же? Кого-то ещё живого, или же другой несчастной души, населяющей эти коробки? ...Ладно уж. Пора с этим заканчивать. До поры камешек отправился в последний сохранившийся внутренний карман его куртки. Вновь привставая и поднимаясь на ноги, Белый Свисток посмотрел прямо в лицо другому с нескрываемой злобой и даже некоторой гордостью. Секунду он лицезрел никак не решающегося атаковать, или же восстанавливающегося от произошедшего Бондрюда, после чего, наконец, открыл рот и тихо произнёс. — Как же всё-таки низко пали великие. В ответ на эти слова Бон словно проснулся и тут же пришёл в движение. Во всей своей обретённой неуклюжести тот всё ещё обладал всей своей силой и скоростью, и Осман испытал это, когда тот со всей мощи без тактики и стратегии рванул вперёд. Даже если огромные лапы с острыми когтями типичного хищника и длиннющий шерстистый хвост выглядели несколько угрожающе для парня, с Бездной на его стороне и с волей Судьбы уже на дверном пороге Лорда Рассвета, он обладал всеми средствами для борьбы с на редкость назойливым полутрупом. Для уворота хватило одного лишь расчётливого прыжка в сторону, и вся накопленная инерция Бондрюда ушла в воздух и в землю. Стоило ему на секунду остановиться там, где мигом ранее был Осман, и в его спину уже летело лезвие кирки. Окативший Лорда Рассвета ореол огня впечатал его в землю, напрочь раздолбил костюм на спине и, вероятно, пару костей в его теле. Впрочем, не более: в Благословлённой форме он оказался на редкость прочным. Зато теперь в воздухе ощущался стойкий запах палёной шерсти. Бон, видимо, таким развитием событий оказался искренне взят врасплох, не говоря уже о вероятной контузии от взрыва. Упав оземь, он словно потерялся в пространстве, и, видимо, далеко не сразу понял как встать. Осман же этим шансом поспешил воспользоваться, спокойно подошёл к нему и поставил ногу на обгоревшую спину. — Знаешь, каково это — наконец, иметь такого урода как ты в своей милости? — громко, чтобы его голос без проблем продирался через вой ветра, заговорил он — После всего того кромешного пиздеца, что ты сотворил. После всех тобою обманутых и убитых. Парень поднял ногу со спины до сих пор дезориентированного Лорда Рассвета и занёс её над его затылком. — После Наначи. Даже от того, что стопа Османа резко опустилась на голову павшего Белого Свистка, тот шелохнулся разве что по инерции от удара. Ни знаков боли, ни какой-либо другой реакции от того не последовало. — После Митти. Ещё один удар. На удивление крепкая черепушка выдержала ногу на затылке во второй раз практически без последствий. Впрочем, отсутствие реальной реакции или попыток подняться от Бондрюда указывало на то, что процесс его всё-таки дезориентировал. Значит, нужно просто продолжать его повторять... — После Рега! По земле прошли трещины. Судя по всему, маска Лорда Рассвета тоже раскололась и теперь прижималась к его лицу исключительно посредством каменного пола, в который его в данный момент впечатывали. Недовольство Османа продолжало расти, и в следующий раз возносил его ногу наверх уже с лёгким злобным оскалом... — После... Парня прервала трубящая ему в ухо сигналами опасности Чуйка, и в таком неудобном положении он даже не успел отскочить, прежде чем получил жёсткий, размашистый удар огромным шерстистым хвостом. По инерции пролетев несколько метров в сторону, он вцепился ногами в землю и, достаточно ловко восстановив равновесие, встал в присогнутую боевую стойку. Между тем, Бондрюд, видимо, немного оправившись от произошедшего, в терпимой степени неуклюже поднялся с земли и вознёс одну из своих когтистых лап в сторону противника, последствия чего Силовые Поля сразу же подсказали Осману предотвратить. Стремительно подняв новообретённый пистолет — этот уже чёрных и серых цветов и несколько длиннее предыдущего, впрочем, по конструкции вряд-ли особенно отличающийся — он выпустил в эту руку пулю и несколько только что выпущенных игл разлетелись во все стороны света, а небольшой взрыв оставил от когтистой лапы дымящийся кусок обуглившегося мяса и почерневшей шерсти с криво простирающимися оттуда окровавленными костями. Впрочем, останки Лорда Рассвета не остановило даже это, и, оправившись от отдачи, он устремился в новый размашистый выпад когтистой лапой. Увернуться от него тоже труда не составляло, но вот когда Осман пошёл в контатаку на оправляющегося Бондрюда, то его кирка размашисто встретилась с выставленным вперёд хвостом, на удивление прочным. Парень, конечно, мог бы «взорвать» оружие, но не стал, вместо этого глянув прямо на лицо... Нет, на животную морду Бондрюда и заговорил с явным усилием и злобой в голосе. — Нет уж, не знаешь. Для тебя все эти люди — вода под мостом. Кубики для ребёнка. Глина, из которой ты имел наглость лепить своё уродское творение... Лорд Рассвета даже не моргал. Его по хищному выглядящие глаза под расколотой маской не выражали совершенно ничего, даже не с точки зрения человечности а впринципе. Жизни в них не было до такой степени, что у парня возникли серьёзные сомнения в том, что Белый Свисток его вообще слышал и воспринимал. Плевать с высокой колокольни. Это — дело принципа. — Так знаешь, каково это — когда этот песчаный замок оказывается в кои-то веки втоптан в грязь?! Напрягшись до дрожи в конечностях, парень всё-таки смог отбросить хвост врага в сторону, взмахом в противоположном направлении раздробил кисть второй лапы Бондрюда, которая уж было замахнулась на его лицо, и, направив вторую руку наверх, обхватил комком липкой жижи шею Благословлённого. Прежде чем остатки разума последнего успели среагировать, парень уже повел лебёдку вверх с соответствующим усилием, Лорд Рассвета оторвался от земли и отправился в полёт. Первый удар оземь заставил каменный пол разойтись в трещинах. Впрочем, Бондрюд упал на землю плашмя и никаких серьёзных повреждений ожидать не приходилось. Значит, этого было недостаточно. Осману потребовались недюжинные усилия, чтобы вновь поднять Пустого, но на сей раз на растянутой лебёдке тот взлетел вверх на добрый десяток метров. Преодолев такой подъём, он вновь пошёл в пике, и на сей раз приземлился уже неудачно — головой к полу. Ощущая, что враг навряд-ли встанет с земли скоро, парень не торопился, преодолевая расстояние между ними мерным, спокойным шагом. И, тем не менее, несмотря на напускное спокойствие, его дыхание участилось, руки немного подрагивали а по спине проходили мурашки от странной смеси экзальтации и стресса, которые охватывали сущность Белого Свистка единовременно. Все происходящее с ним на данный момент казалось Осману каким-то совсем уж сюрреалистичным сном. Под действием реликвии была приглушена и всякая боль и даже ощущения дискомфорта от усталости и мороза на его оголённой коже, создавая ощущение нереальности происходящего. Да и, в ретроспективе, и в контекст событий на Идофронте он бы никогда в жизни не поверил. Но факт остаётся фактом: Осман, вчерашний Лунный Свисток, ребёнок лет дай Бездна четырнадцати, забитый, израненный и мстительный, ныне избивал точно ребёнка помладше легендарного Рассветного Лорда сразу после того как камня на камне не оставил от его армии. Парень криво ухмыльнулся и испустил из лёгких странный сиплый смешок, останавливаясь в паре метров от Бона и лебёдкой подтягивая его на колени. По где белоснежной, а где потемневшей от гари и каменной пыли шерсти потекли струйки тёмно-красной крови, льющейся рекой из отверстий на лице мужчины. По всей видимости, проклятьем того всё-таки ударило, оттого и это, и полное отсутствие реакции на действия Османа. — Для меня будет честью показать тебе это чувство, Лорд Рассвета! — тихо, но отчётливо, с явной злобой и злорадством заговорил он вновь. —Интересно, как твоё бессмысленное и беспощадное хладнокровие сможет помочь тебе спасти этот кровавый карточный домик на этот раз? Как ты умудришься выкрутиться и перестроить свою империю, когда всё, что от тебя осталось — аморфный, разбитый кусок чьего-то сознания? А? Расскажи мне!... Парень сжал свои пальцы в кулак. Казалось, от этого окрепла и хватка «крюка» на шее Белого Свистка. Впрочем, Осман бы об этом всё равно не узнал, ведь Бон продолжал пялиться ему прямо в глаза своим пустым, безжизненным взглядом, что только продолжало его злить. — ...Расскажи мне, Бондрюд, каково это — умирать по настоящему? В ответ — лишь молчание и завывание ветра. — Обращаться прахом! Размашистый удар рукояткой пистолета по маске снёс ещё несколько её кусочков с морды Лорда Рассвета, обнажая его обострённые клыки в слегка приоткрытом рту. — Уходить в небытие! Пинок в грудь, вероятно, сломал врагу ещё пару-тройку рёбер и отбросил его на пару метров назад — на спину. Осман сделал ещё пару шагов вперёд, вновь заряжая дымящийся пистолет, и встал на месте, возвышаясь над валяющейся на земле тушей и держа истекающее кровью лицо Благословлённого на мушке. — Каково это — встречаться с последствиями? ...Он бы выстрелил. Голова Бондрюда бы почти наверняка разлетелась на кусочки и его безжизненное тело бы в момент перестало дышать и дёргаться. Великий и могучий был бы во мгновение ока повержен восходящей звездой Нараку... Но он должен был сделать это секунду назад. Желательно — до того, как Лорд Рассвета внезапно, с оповещением Чуйки лишь в самый последний момент подскочил наверх, культёй на кисти увёл оружие и, соответственно, с громом вылетевшую из него пулю тоже, в сторону, и, обхватив парня половиной конечностей, вновь повалился на землю, правда теперь уже вместе с ним. Осман от того, что Бондрюд внезапно подействовал, конечно, опешил, но ещё больше его выбило из колеи то, что сделал противник именно это. С одной стороны — какая-то херня, а с другой — парень извивался как мог, но пересилить Белого Свистка и выбраться из его стальной хватки так и не смог. Его ужас от ситуации и потуги выбраться только усилились, когда Пустой двинул одной из рук кистью в его сторону, направляя её куда-то парню на голову и позволяя ему разглядеть небольшой огонёк в надстройке на костюме... Спарагмос! Окно возможностей сузилось до пары секунд во мгновение ока. Блять! Что можно?!... Осман еле как успел вырвать из клубка шерсти, ткани, стали, крови, пота и конечностей кирку Лизы Разрушителя, надавил на рычажок и попытался нанести удар в общем направлении донельзя летального оружия Бондрюда. Прогремевший в десятке сантиметров от парня взрыв оглушил его и покрыл поле зрения ореолом огня и дыма, но окончательно покрасил его мир в белый лишь прошедший где-то в чрезвычайно опасной близости от лица луч концентрированного света...

***

Глаза Наначи расширились, её руки затряслись, её итак тяжёлое дыхание сорвалось, а сердце на миг остановилось, как только она увидела крупное облако дыма и последний широкий луч света, исходящий из него и простирающийся куда-то вдаль. Мялась она ровно пять секунд, просто стоя на месте как вкопанная, не моргая и даже не дыша. Количество случаев, когда стресс от ситуации в целом и форменный ужас от увиденного в частности сковывали её настолько крепко, она могла пересчитать по пальцам одной руки. В ходе этих мгновений её глаза медленно но верно мутнели, наливаясь влагой и всё норовя разлиться в неостановимом потоке слёз. Впрочем, скоро Пустышка вновь словно проснулась, задышала, проморгалась и пулей метнулась из их импровизированного укрытия от снега и эксцессов боя за одним из обвалившихся кусков фундамента прямо по направлению к этому облаку. В моменте её совершенно не волновало ни то, что сражение могло ещё не закончиться, ни та картина, которую она оставляла за своей спиной. В конце концов, если кого-то тут ещё можно спасти — так это Осси, и спасти вне зависимости от того, жив ли Лорд Рассвета или нет. Даже при условии, что метель начинала постепенно затихать, Наначи всё ещё неслась через снег и ветер, которые усердно били ей в лицо. Она сама чувствовала себя донельзя измотанной, как физически, так и эмоционально, в большинстве своём из-за горечи и ужаса от происходящего. Ничто из этого не имело ни капли значения, когда на кону была... Ей не хотелось об этом даже думать. Пустая резко остановилась на месте и уставилась вдаль, когда через снежную дымку и постепенно рассеивающееся тёмное облако она увидела небольшой знакомый силуэт. Она выжидающе поедала глазами медленно вышаркивающего из тьмы человека, пока очертания Осси не превратились в более определённый образ парня с опустившимися по сторонам руками. От одного лишь рваного, разбитого вида его одежды сердце Наначи ёкнуло, а когда она разглядела его постепенно отрастающую левую руку, так и вовсе задрожала как осиновый лист. Целая рука парня крепко сжимала в себе кирку Лизы Разрушителя, от его стойки несло усталостью и болью, а левая половина его тела была до торса голой, словно кто-то усердно прошёлся ножницами по всем слоям его одежды. Панике Пустышки совсем не помогло и то обстоятельство, что, пройдя ещё пару слабых шагов по снегу, парень то ли споткнулся, то ли не удержался на ногах и с размаху осел на каменный пол. И уже тут она не смогла сдержать свой тонкий, пронзительный крик. — ОССИ! Еще полтора десятка метров она преодолела буквально на всех четырёх лапах, упала рядом с Османом на колени и тут же повернула его на спину. Она посмотрела ему прямо в глаза, но их взгляды пересеклись далеко не сразу, ведь ещё какое-то время парень пустыми, стеклянными глазами смотрел куда-то вверх, дыша прерывисто и в целом еле-еле. — Ннаа! Котик мой, ты в порядке?! — всё ещё чрезвычайно взволнованно заговорила она, в моменте серьёзно не понимая, ранен ли парень на самом деле. Тот, в свою очередь, наконец, обратил на неё внимание и выдавил слабую улыбку вместе с таким-же слабым, тихим голоском. — Зай. Д-Да. Всё хорошо... В удивительном контрасте к его словам из его глаз, рта и носа тут же стабильным потоком хлынула кровь, стекая по его щекам и падая прямо на землю. Наначи, итак чуть не свихнувшаяся от паники, опять тяжело и прерывисто задышала, её голос задрожал, а голова практически выключилась. — Осси! — тут же воззвала она к Осману, взявшись руками за его тёплую грудь. — Осси, что с тобой?! Тот ещё несколько секунд молчал, прежде чем вновь посмотреть наверх в каком-то странном беспамятстве. — Всё х-хорошо. Всё получилось. Все живы... Верно? Наначи ещё раз дрогнула и вдруг словно примёрзла к земле, как только он произнёс эти слова. О том, как она будет говорить ему об этом Пустышка так и не подумала... — Ж-Жаль, что идиллию придётся сломать. — с лёгким, булькающим смешком внезапно заявил он. — Причём мне. П-Причём так по тупому... Секунду оба молчали. Наначи не могла поверить в происходящее и понять его сути, равно как и пыталась минимально привести себя в чувства, а Осси, тяжело дыша и кашляя кровью, пытался найти в себе силы сказать ещё что-то. Он потянулся к ней своей рукой, той, что только что сформировалась вновь и поэтому была без перчатки, и аккуратно погладил шёрстку на её предплечье. — В-Вижу свет. — сбивчивым голосом, пробиваясь через забивающую дыхательные пути кровь проговорил он — Мно-о-ого света. Знаешь, такой... Путь. Дорожка. В снегу следы... — Т-Ты... Ты... Ты бредишь, Осси! — прокричала Пустышка чуть-ли не ему в ухо, немного тряся его тело. — Тебя прокляло?! Это был Бон?! Скажи, пожалуйста! — Это... Это Судьба, Зай. — вновь выдваил парень, всё ещё не смотря ей в глаза и всё плотнее покрываясь кровью. — Судьба. Я вот думал, что сбежал. И сбегу. И ещё сбегу... Но... Но... Всё такое фиолетовое... И тут, даже через плотную пелену паники, которая окутывала её разум сполна, не давая пробиться хотя-бы каким-нибудь рациональным мыслям кроме безмерного страха и беспокойства за Осси к Наначи пришло озарение. Дрожь тут же прекратилась, уже идущие по щекам слёзы практически сразу же отступили, и она бы, наверное, хихикнула со своей же глупости, если бы стресс всё ещё не держал её в своих ежовых рукавицах. К синему левому глазу Белого Свистка устремился сначала взгляд Пустой, а потом она, не теряя ни секунды более, потянулась к нему уже руками. Правда, она совсем не предполагала, какой будет его реакция на извлечение Реликвии, и когда его спина резко выгнулась, все его мускулы напряглись, оставшийся глаз оживился, широко раскрылся и устремился куда-то ввысь, а относительную тишину на Идофронте разорвал его пронзительный крик агонии её чуть снова не бросило в панику. Осознав его состояние, Пустышка тут же упала на Османа и обхватила его плечи руками, прижимаясь головой к его шее. — Ннаа! Тихо, тс-с-с... — слегка поглаживая его по спине заговорила она. — Прости, котик ты мой, прости! Всё нормально! Всё хорошо! Ты такой молодец... От того, как сильно происходящее напоминало ей Митти что-то внутри у Наначи несколько похолодело, однако, в то же время, она не смогла не испытать всепоглощающего чувства облегчения, когда Осси, наконец, умолк и бессильно обвалился на землю, тяжело дыша и слегка подрагивая. Пустышка, в свою очередь, немного улыбаясь, приподнялась с его груди и сделала попытку мягко стереть прекратившую литься кровь с его миловидного личика, прежде чем вновь приблизиться и прижать свои губы ему ко лбу. — Молодец, котик. — с маленькой улыбкой выливая остатки слёз ему на щёку проговорила она. — Я так тебя люблю, даже не представляешь... Ты столько уже сделал для нас. Отдохни, ладно? С этими словами, ещё немного погладив его внезапно ослабшую руку, Пустая поднялась с пола. Когда эйфория от спасения Осми отступила, на неё вновь грузом обвалилась холодная реальность происходящего, заставляя её лицо скоситься в уставшей, меланхоличной гримасе. Она тяжело выдохнула, пытаясь справиться с подступающими к горлу чувствами горечи, и, в попытках до поры их забыть, резко повернулась и стремительно пошла дальше — к лежащему на земле Лорду Рассвета. После своего поражения Бон выглядел явно не лучшим образом, в основе своей — из-за огромной обожжённой дыры в левой половине тела, из которой медленно вытекала кровь и выпадали кишки с остальными внутренними органами. Неприятным сюрпризом стало то, что даже несмотря на это он всё ещё дышал и даже, видимо, думал — видимо, Благословение положительно сказалось на его живучести. Секунду Наначи думала, зачем вообще к нему подошла, после чего с отвращением глянула на его разорванное тело и, наконец, заговорила. — Нна. Ну и зачем всё это было нужно? Кроме тяжёлого, булькающего дыхания она не услышала ничего в ответ. Впрочем, прекрасным контекстуальным дополнением к разговору стал глубинный треск и гром падающих камней где-то вдалеке: повернув голову налево, Пустая увидела, как куда-то вниз, под землю, уходил ещё один огромный кусок Идофронта. Присев на корточки рядом с поверженным Белым Свистком, Наначи с удивлением для себя услышала что-то тихое, исходящее от Бондрюда. — По... Пораз.... Порази... Поняв, какое своё фирменное словечко он пытается выдавить, Пустышка не могла не выдохнуть в раздражении и злобе, после чего, даже не обращая внимания на его потуги, продолжила говорить. — Все эти твои эксперименты, все траты, все усилия... — Наначи сделала короткую паузу, собираясь с мыслями, после чего тихо продолжила. — Все те дети. И те люди, которых ты превратил в своих шавок. Очередной тяжёлый вздох. —...Митти... Каждое слово выходило из неё с неким трудом, с таким же, с каким приходили воспоминания о совершённых преступлениях Бондрюда. — ...Друг Осси. ... —...И вот теперь они тоже. Она. — сказать об этом прямо Пустышке не удалось. — Их всех ты бросил в топку своего высокомерия. Как ты там говорил... «Новое Двухтысячелетие»? «Рассвет»? Ннаа. Так я вот всё никак не могу понять, есть ли у этих слов реальная суть, или ты сам уже не понимал, к чему рвался. Ещё немного молчания даже не были разорваны Боном. Понять, было ли это от того, что ему было нечего ответить, или он был физически не в состоянии, было достаточно трудно, но пока-что Лорд Рассвета вроде-как держался за его жизнь. Или по крайней мере за то, что от неё осталось... — Пожалуй, ответ лежит где-то в архивах этого места. Неважно, мог бы ты говорить или нет, тебе лично я всё равно не поверила бы. Надо смотреть на твою внутреннюю кухню, чтобы понять твою мотивацию. — сказав это, Наначи кивнула сама себе. — Но, к счастью, Идофронт тоже скоро канет в лету. И ты тоже. И все твои усилия. Не прекрасно ли? С этими словами Пустая, задумавшись, опустила голову и слегка прикрыла глаза. — Ннаа... Да нет уж. Слишком много судеб тебе удалось забрать с собой в могилу. Ещё немного так посидев, Пустышка подвинулась ближе к Бондрюду, нашла на его разорванном шерстистом теле его Белый Свисток и, приложив усилие, сорвала его с шеи Благословлённого. Тот, реагируя то ли на это, то ли на её приближение в целом, вдруг медленно вытянул то, что осталось от его руки и попытался мягко прикоснуться к локтю Наначи, от чего та не могла не дрогнуть. — На... нати... — уж было начал он. — Да завали ты ебало и сдохни, наконец. Пустая эмоционально отдёрнула от него руку, встала на ноги и, поглядев на расписной камень в её руке, сложила Белый Свисток в карман штанов. Она кинула на Бондрюда последний взгляд и так же злобно заявила, поворачиваясь спиной к умирающему. — Гори в аду, выблядок. Эта ненависть была не совсем её, конечно. По крайней мере, Пустышка не ощущала её ровно до того момента, когда она во второй раз ступила на Идофронт, и только лишь каких-то десять-пятнадцать минут назад в силу обстоятельств эти чувства достигли своего апогея. Может, это была их коллективная злоба. Может, Осси зарядил её презрением к несправедливости: в конце концов, ей всегда нужна была поддержка, чтобы продолжать следовать тем принципам, которых она в глубине души хотела придерживаться. А может, эти эмоции росли и копились в ней все эти годы изоляции, самокопания, кровопролития и сожаления, и теперь вылились на Бондрюда в коротком, но очень уж значимом потоке желчи. Неважно. Результат был один. Справедливость восторжествовала, да и она сказала, что хотела. Впрочем, Наначи не смогла даже минуты насладиться триумфом своей безграничной обиды и злобы над Лордом Рассвета, прежде чем её снова вернуло к реальности. На этот раз это был вид того, что Осси не было там, где она его оставляла. Её худшие опасения подтвердились в тот момент, когда она, поискав его взглядом, успешно нашла его у «укрытия». Узнал. Увидел. Бездна... Шла Пустая туда же относительно небыстро, на ватных ногах, будто-бы подсознательно оттягивая тот момент, когда ей придётся встретиться с его реакцией на произошедшее. Впрочем, ход времени был неотвратим, и даже после такой прогулки она с болью в груди обнаружила, что парень стоял всё там же, где она его и заметила. Осторожно сделав шаг у него из-за спины и посмотрев ему прямо в глаза, Наначи лицезрела чистейший шок и ужас, такой, которого она, наверное, от него ещё никогда в жизни не видела, что только глубже вбило в её разум клин печали и горечи. И, в общем-то, она вполне себе могла понять его реакцию. И сама, естественно, не вполне смирилась с неотвратимо угасающей судьбой человека. Пустышка тоже не могла терпеть, видя, как такой наивный человек как Рег истекает слезами.

***

В бурном, бесконечном потоке искренних человеческих эмоций смешалась детская, искренняя эйфория и холодная, склизкая, неумолимая хватка небытия. Для Рико открылось, в какой степени эти и многие другие чувства определяли её не просто как личность, а как что-то чисто физически существующее только сейчас, когда они окутали всё её существо своими дланями, когда — когтистыми, загребущими лапами, а когда — нежными и мягкими как тёплое зимнее одеяло, всякий раз выдаваемое в Приюте где-то к концу осени, прикасаниями. Или, быть может, сейчас она вообще ничего кроме этих чувств не воспринимала. Быть может, от рваной подобно тряпичной кукле физической оболочке только это и осталось — испытывать этот самый поток эмоций и купаться в нём как в бурной речке. Но... Не это ли ей было нужно? Нет, наверное. Но думать тут надо наперёд. Немного поглубже. И тогда, быть может, голове откроется мысль, что греющие лучи надежды никогда и не переставали омывать ей душу, и что всё происходящее и вовсе не так трагично... Но обо всём по порядку! Началось всё, естественно, как всегда, с любопытства, которое очень быстро перетекло в искреннее рвение и решимость. Это Рико испытала, когда она услышала о её роли в заготованном плане: великой стратегии, которая поможет им одержать верх над Лордом Рассвета и открыть путь на дно!... Ну или, по крайней мере, она приняла его за таковую. По большому счёту, именно поэтому она отказалась стоять в сторонке, пока всё происходило, пусть Рег и управшивал её не идти вместе с ними. Да и как она вообще могла позволить себе такое непростительное разгильдяйство?! Один раз друзья уже спасли девочку из лап Бондрюда. Но на ИХ путешествии, Рико с Регом! На ИХ Последнем Спуске! Так что было бы очень глупо напрочь сдавать её проблемы другим людям, тем более что на Шестом-то Слое останутся только они вдвоём!... ...Да и, если честно, ей было как-то страшновато отпускать Рега туда, пусть и не совсем в одиночку. Особенно после всего того, что произошло с ним на Идофронте в прошлый раз... Потом пришло граничащее со страхом волнение, поскольку Рико по итогу в этом плане нашли роль, и роль подходящую — в качестве приманки. Действительно, из всей группы от неё меньше всего хотелось ожидать лукавства. А стоило! Поскольку, даже несмотря на то, что страх быть пойманной был практически реальным, как и нелёгкое чувство от давящих на неё стен этого места, она всё ещё была наполнена решимостью добиться поставленной цели. Это уже не говоря о том, что этот страх сделал её поведение только правдоподобнее. В общем — всё шло по плану! Причём по плану до такой степени, что Лорд Рассвета с виду совершенно не понял, что его вели в засаду, и, стоило ему только переступить порог комнаты, в которой Рико, казалось-бы, была в тупике, как Рег тут же не оставил ему ни шанса выбраться из капкана. Он обвязал его проводами и дело оставалось за малым — пустить такой силы поток электричества, что от Лорда Рассвета и следа не останется! Прямо как с Сокровищем Преисподней, только вот обычные люди такого заряда не выдерживают! Тогда же Бондрюд успел сказать им что-то об оборудовании. О том, что в прошлый раз, когда Рег впитал в себя энергию из Идофронта, сломался какой-то там «механизм безопасности», и что-то про последствия такого напряжения... Но слушать его было уже поздно. Да и не хотелось... После триумфа сразу же пришёл ужас. Перегрузка всех чувств, непонимание происходящего вокруг, страх за себя и за Рега. ...А потом, со вспышкой света и каким-то чрезвычайно громким звуком, всё это тут же пропало. И вместо физических ощущений — нахлынули те самые эмоции, которые в каком-то смысле даже стали их заменой, метафорически щекоча Рико где-то у подбородка и покалывая глубоко в уже навряд-ли целой груди. Что происходило дальше, на самом деле, у неё не было ни малейшего понятия. Всё, что осталось — какое-то странное чувство спёртости извне и вся та кашица накопившихся у неё за этот день, за дни заключения, за Последний Спуск, и, быть может, за всю её жизнь волнительных чувств. Иногда в трясине проскакивали различные воспоминания, когда тёплые, а когда и не очень. Иногда, через тьму и кашицу, к ней проникали крупицы реальности: чего-то очень большого, страшного и громкого, что ныне происходило вокруг неё и её существование даже не учитывало. И ещё иногда в её разуме, поглощённом этим болотом небытия, проскакивал один-единственный вопрос, ответ на которой был одновременно на самой поверхности и абсолютно ей недостижим... Как? Почему? Это и вправду конец? Не глубоко на Дне Бездны, не вместе с ей дорогими людьми, не вместе с мамой... А тут. Забытой. Не завершившей своё путешествие. Не исполнившей ту великую мечту, в которую она имела смелость поверить, и верила всю свою жизнь... Была бы Рико в чуть более адекватном состоянии — ревела бы как малое дитя, коим она в сущности и являлась. Но в какой-то момент через тьму к её угасающему Сознанию пробились другие. И всё тут же стало несколько более понятно. Ведь, оказавшись в эпицентре такой массы энергии, девочка обрекла себя совсем не на обычную смерть. Сначала — небольшой, метущийся, осторожный огонёк. Через Силовые Поля Пустышка выглядела в каком-то странном ключе схоже с её реальным обликом. Её панику тоже можно было ощутить, и даже не только по напряжённому прикосновению к остаткам физического тела, которое теперь воспринималось как что-то инородное, а в колебаниях невидимых нитей Судьбы. Это уже не говоря о болезненном и в своей реальности очень жестоком чувстве дежавю... Затем — кто-то очень сильный и очень необычный. Хотя его отзвук на пространстве был донельзя знакомым после всех тех вещей, что они прошли вместе на этом недолгом пути, хороших и плохих. Через неопределённое болото к Рико даже проклюнулась толика горечи, когда она ощутила, какой ужасный удар он испытал лишь от одного её вида. Ей так хотелось вытянуть к нему руки и мягко приласкать, погладить по измученной головушке со взбитыми от боя волосами... Но у девочки не было на это ни капли сил, и ей только и оставалось, что ощущать его горе — благо, хотя-бы косвенно. А закончил троицу живых... Ей даже описать это было трудно. Теплящийся за бескрайней завесой стресса, усталости, цинизма, злобы страха и чистой ненависти огонёк искренней надежды будто-бы растворился на ветру во мгновение ока. Выжигающий огонь осознания бесполезности всех трат и усилий прошёлся по измученному сознанию катком. В таком тихом отчаянии даже было что-то ещё более пугающее, нежели чем в горе, ведь достаточно скоро в бескрайней пустоте медленно всплыло чувство ещё более жестокое. Вина. ...Но какой-то барьер ещё держал створки его чувств надёжно закрытыми. Некоторые вещи оставались неизменными даже в такой ситуации. По крайней мере — пока. Откуда она всё это знала? Ей попросту суждено остаться в том закулисном мире. Было бы как-то глупо не приобщиться к нему перед смертью. Хотя чего Рико вот уж точно никак не ожидала, так это того, что последняя душа принесёт ей кого-то ещё... Даже в её мертвенно холодных руках девочка ощутила тепло, исходящее от небольшого камня, когда его ладони сжали её пальцы вокруг девственно чистой души, заточённой в достаточно простенькой с виду Реликвии. Души, которая тут же откликнулась на зов Рико и даже, казалось, соприкоснулась с ней, озарила её умирающее тело своим искренним теплом. ...И эта душа тут же, подобно фонарю, несколько осветила объективную реальность перед Рико. Вернула её из глубин болота эмоций и чувств в истекающее кровью и внутренностями тело на холодном каменном полу в тени каменной глыбы, среди покрашенных в сиреневый оттенок сугробов и медленно, словно в ритме какого-то танца падающего на землю снега. Сделавший шаг назад от девочки после передачи Белого Свистка Осман пялился прямо в приоткрытые, но мертвенно выглядящие глаза Рико пустым, убитым взглядом. Где-то сбоку громко всхлипывал, держась дрожащей рукой за подол разорванной курточки Рег. Его слёзы периодически окрапляли покрытую кровью бледную кожу девочки. То и дело переводящая боязливый, отчаянный взгляд с одного человека на другого Наначи стояла несколько поодаль и довершала картину оплакивания и прощания в одном лице. Ранее они даже говорили, но через плотную пелену своего же небытия Рико так и не смогла разобрать ни единого слова. А жаль. Ведь сейчас они и вовсе молчали, и ей может так и не довестись услышать ещё хотя-бы кого-нибудь из них вновь. В земле раздался тремор, по Идофронту прокатился гул земли, но из всей троицы лишь у Пустой хватило сил отвернуться и глянуть вдаль подобно совершенно травоядному животному посреди хищной природы. Хотя, видимо, не только она реально отобразила, что происходило вокруг, ведь достаточно скоро через пелену ваты в ушах Рико расслышала дрожащий, несколько тонкий голос. — И-Идите. — пробубнил Рег. — Тут скоро к-камня на камне не останется. — Ннаа! — в лёгком шоке, встрепетнувшись и широко раскрыв глаза протянула Наначи, после чего достаточно отчаянно обратилась к нему. — Рег... В этот момент роботёнок повернулся к друзьям и прямо пересёкся глазами с нею, обрывая Пустышку на полуслове. — Идите! — уже несколько более решительно и громко заявил он, впрочем, вскоре вернулся к своему обычному тону. — Я... Я догоню. М-Мне просто... Просто нужно провести с ней время. Пока сердце ещё... Б-Бьётся. Сквозь ложь разглядели решительно все. Даже Рико, коей это было толком-то не свойственно. Но, несмотря на это, Наначи не бросилась самозабвенно отпираться и требовать его пройти с ними, а Осман продолжал тупо, безжизненно смотреть на валяющуюся на полу девочку. Вместо этого, постояв ещё несколько секунд, Пустая сглотнула комок в горле, промямлила что-то невнятное Аубаду и взяла Белого Свистка за руку с целью, очевидно, привести его в чувства... Но даже тогда тот не отреагировал на её прикосновение, в своей статичности продолжая лишь заметно дрожать от мороза. Наначи понадобилось приподняться на носочки и шепнуть парню что-то на ухо чтобы тот, наконец, пошёл следом за ней, шаркая конечностями по каменному полу и сугробам на нём. ...Только когда медленно шагающая парочка пропала из поля зрения Рега тот осмелился вновь опустить глаза на угасающую Рико. Та, сипло дыша, с её хлипким, прерывчатым биением сердца, не осмелилась попытаться промолвить роботёнку хоть звук, чтобы, не дай Бездна, не испугать его лишний раз. Тот заговорил сам, дотянувшись ладонью до её лица, на удивление достаточно целого, и слегка погладив её по щеке. — Р-Рико... — явно еле сдерживая всхлипы, с бегущими по его искуственным, но всё таким же теплым и мягким щекам слезами, промолвил он. — Не... Н-Не знаю, ты меня с-слышишь вообще, или нет. Но... Но... Она слышала. Она и вправду слышала. Рико готова была слушать его голос до последнего удара её маленького сердца. Хотя ей хотелось, бы, конечно, услышать его счастливым, хотя-бы ещё разок... — Это... Это... — Рег сглотнул, пытаясь собраться с мыслями и подавить излишнюю писклявость в голосе. — Не тот к-конец. Я это чувствую! Что-то пошло... П-Пошло не так! И мне так, так жаль, Рико! Слезы потекли ещё быстрее, стройным, неостановимым потоком, а его голос сорвался на фальцет. И Рико даже в таком состоянии, постепенно истекая кровью, да и жизнью в целом из напрочь разбитого тела, всё равно испытывала в моменте лишь жалость к Регу. К её маленькому, пугливому, но в то же время такому большому и сильному роботу... — Я-Я просто хочу сказать... Ты — моё солнце. Ты... Ты — звезда. Путеводная. Тебе не сдался т-тот Компас вовсе! Ты вела меня, вела их, вела... Всех, кто тебе д-дорог! И так сияла, так ярко! П-Прости! Я-Я не смог. Я не успел... Защитить этот свет! Я столько всего не успел... Дрожь вновь прокатилась по испещренному следами боя Идофронту. Где-то вдалеке с чрезвычайно громким звуком медленно, пафосно обвалился целый кусок подземной крепости. Но в моменте Регу было искренне плевать. Он всё продолжал смотреть ей в глаза, упиваясь мертвенным, блеклым, но всё-таки её взглядом в последний раз. — Н-Но... Даже если мне не удалось, даже если мы не смогли привести тебя к мечте, я к-клянусь — я никогда, НИКОГДА не забуду! Я не забуду эти глаза, и эти эмоции, и это счастье, и твой свет, и твою... Твою мечту тоже! Мне... Мне ещё д-долго жить, очень долго, но я обещаю тебе! Я... Я... Он не удержался, бросаясь к её телу и хватаясь за него подобно утопающему за последнюю соломинку. Его крик пробился сквозь вату в ушах тем чётче, чем он был ближе. — Я люблю тебя, Рико! Я так тебя люблю! Ты будешь жить во мне, пока живу я! Ей искренне хотелось остановить его. Искренне хотелось обхватить его тело руками и накрыть ими подобно мягкому покрывалу. Погладить по голове, стереть слёзы с щеки, тепло, мягко поцеловать в лобик. Сказать, что он прав. Сказать, что она теперь тоже никогда его не покинет. Сказать, что она — и её новый компаньон — всегда будут наблюдать за Судьбой такого забавного, такого милого робота. Сказать, в конце концов, что она тоже его любит. И будет любить. Вечно.

***

Мир валился на глазах. Даже не так — он уже обвалился, упал оземь, разбился вдребезги, подобно хрустальному шару, и теперь его холодные, блестящие осколки резали душу одним лишь своим существованием, одним лишь напоминанием о том, что всего этого могло и не происходить вовсе. И даже не столько из тупого болотного консерватизма, коему все люди подвержены так или иначе, а из... Целого каскада чувств, на самом-то деле. И вместе с этим чего-то горящего, прожигающего человеческое нутро, вьедающегося в сознание и выжигающего на нём страшное клеймо одним лишь своим мертвенным прикосновением. Этому не помогали и физические ощущения. Холодный ветер бил в лицо, окутывал ныне почти оголённую грудь, обтекал пальцы морозящей хваткой. Отзвуки прошедшей боли заставляли зудеть и колоть буквально всё измученное, но при этом чрезмерно, гротескно целое тело, без сучка и задоринки. Усталость — к ней было вовсе не привыкнуть. Она не только охватывала итак ударяемый Проклятьем в ходе медленного, но верного подъёма человеческий разум, так ещё и заставляла конечности дрожать, подгибаться и ныть. Да, в этой тёмной, густой пурге был проблеск света. В общем-то, по большому счёту он всегда был. Просто иногда его было заметно проще не замечать и даже активно отвергать. Сейчас он был представлен мягкими, ужасно тёплыми и сухими, обхватывающими талию и несколько тяжёлым, но всё-таки таким родным дыханием где-то на плече. Правда вот, сама эта эссенция, сама её суть была сейчас лишь элементом огромного фантасмагорического паззла пронзающей разум, тело и душу боли. Ведь... Она тоже испытывала свои чувства. Свою боль. Свою решимость. Вот, сейчас, например, когда Осман оступился и упал на четвереньки, даже не пытаясь подняться с заснеженной земли и вместо этого лишь тяжело дыша и тупо смотря в пол, Наначи опустилась рядом с ним на колени, обхватила и прижала его голову к груди. — Котик. Послушай. Пожалуйста. — её тихий голос еле держал свой заботливый тембр. — До пещеры с вещами совсем... Недалеко. Я знаю, что сложно, проклятье тут сильное, но прошу тебя... Резкий, чрезвычайно громкий звук чего-то трескающегося раздался откуда-то вдали, заставляя и Пустышку и парня одновременно повернуть к его источнику свои уставшие лица. Отсюда вновь был виден огромный силуэт Идофронта. Правда, теперь, пронизанный дырами, трещинами, и кое-где вообще опустившийся под холодную землю, он вовсе не внушал того же странного чувства величия, доминирования и слежки. Сейчас это был лишь огромный остов — гигантский разбитый фонарь на ночной улице, в котором так и остались валяться бессчётные букашки, в поиске света попавшие в жерло вулкана. Но даже этого было мало. Ещё один треск. Оглушительный гул. Исходящая из под Идофронта пыль смешалась с фиолетовым снегом в инфернальном танце предсмертной агонии. Десяток секунд — и бастион Лорда Рассвета шёл ко дну, а холодные воды Моря Трупов жадно вливались в открывшуюся под землёй полость, точно в лопнувший шар, точно во вскрывшийся гнойник в Бездне... И вместе с падением Идофронта на Османа валилось всё то, что он совершил. Поспешный гнев. Разбитые надежды. Кровь на руках. Искреннее человеческое горе. И всё это — зазря... Падая ниц на колени пред падшими, разливаясь в потоке слёз и громком крике отчаяния и страха, Осман всё никак не мог понять, просит ли он прощения у живых, или у мёртвых.