—
В долгожданный выходной, свободный от столовских приключений и проклятий медленного течения времени, Женя дремал на кровати, балансируя между глубоким забвением и тотальным бодрствованием. Он купил блэкаут шторы, что помогали не только от навязчивого солнца, но и от чьих-либо любопытных глаз, которых совершенно точно волновал Женя и род его занятий. Беспочвенные, но жутко навязчивые мысли наталкивали на воспоминание о мужике, больном шизофренией, который считал, что в его голову засунули мини-камеры. Записывал видео, где ковырялся у себя в ресницах. Было бы смешно, если бы не было так грустно. Женя потёр глаза (на всякий пожарный). Реальный ад начался, когда в дом постучали. Четыре настырных стука по железной поверхности двери сообщили о том, что снаружи точно стоял не Максим и, тем более, не хозяйка квартиры (она всегда звонила). Если бы не седативные — Женя бы обосрался прямо на новые бирюзовые простыни изо льна, заказанные из магазина по типу «я даже сплю лучше, чем ты, чмо». Он включил свет, проверил в настольном зеркальце — забрызганном неясно чем и сколотым внизу — размер зрачков. Стуки продолжались и становились наглее. В глазке он увидел двух седых мужчин в рабочей форме, держащих в руках пластиковые боксы. Обычно так выглядели электрики или сантехники (настроения для порно-шуток не было). — Здрасте, — сказал Женя, старающийся не вызывать подозрений в помешательстве. Спрятал дрожащие руки в карманы домашних штанов. — Здравствуйте. Газовая служба. — Один из мужиков — наполовину лысый, очевидно пьющий, одутловатый — повертел перед лицом каким-то то ли удостоверением, то ли фиктивной книжечкой, собирающейся вводить в заблуждение. — Мы проверяем стояк. Слово заставило вспомнить о Максиме. Тот снова укатил куда-то, не посчитав нужным сообщить ни адрес, ни цель отъезда. Сказал только, что не сможет заниматься в течение дня ничем важным, и попросил Женю разобраться. Последний откладывал как мог, испытывая дикий ужас перед аккаунтами, сборами, переписками и зачислениями. Занимал голову ещё и другой вопрос: поехал ли он к отцу, чтобы в очередной раз получить метёлкой по башке или же отправился с кем-то трахаться, не мучаясь никакими психическими проблемами. Это, конечно, волновало в последнюю очередь, но, сука, волновало же. — Ну, проверяйте. — Женя показательно покашлял, издал так называемое «кхе-кхе», посчитав, что выдуманной простудой сможет объяснить свой внешний вид: не очень чистый, сильно помятый и слегка безумный. Ранее социальной тревожностью как-то не маялся. Стоял в прихожей как вкопанный, чувствуя, что трёхметровые потолки опускались над воспалённой головой. Наблюдал за рабочими, практически не моргая. Всё время поджидал, что вот-вот, и они раскроются: кинут в него полицейским удостоверением (точно не липовым), переоденутся одним махом в совсем другую форму, набросятся на электронику и за долю секунды всё-всё разоблачат. Вдруг в голову полезло бредовое предположение, что они запихивали за стояк жучки. «Ты не Чикатило. Ты уже просто долбоеб», — подумал он. — Нормально всё. Извините за беспокойство. — Второй мужик, похожий на первого как две капли воды, за всё время не сказал ни слова. Женя внимательно проводил его глазами до двери. — До свидания. — Ага. Когда «гости» ушли, симптомы из показаний для приёма рисперидона продолжили проявляться. Женя проверил кухню с фонариком: пол, углы, края шкафчиков, поверхности, отверстия, плинтусы. Конечно, никаких жучков не отыскал (следовало прикупить ультрафиолетовую лампу). Он, уставший от потакания паранойе, снова лёг в постель и проспал до девяти вечера. Проснулся от звонка. Вновь беспокоили вторую (многострадальную) сим-карту. — Алло, — грубо начал Женя. В трубку ожидаемо сопели и кряхтели (точнее, издавали страшные звуки). Ученик начальной школы в Капотне, видимо, вышел на каникулы раньше своих одноклассников. — Слушай, чел. Хорош сюда названивать и строчить эти предсмертные записки. Пизды получишь, говно воробьиное. — Бросил трубку и пополнил чёрный список ещё одним склёпанным генератором хуйни номерком. Немного расслабило. Наступило облегчение от прямого, пусть и одностороннего разговора. Голова ощущалась тяжёлой: из-за мыслей, постоянного дергания со стороны незнакомых и неприятных людей. Женя мечтал, чтобы Максим оказался рядом. Хотелось зарыться в его шею под тёплым одеялом и напитаться поверхностным, пофигистическим отношением ко всему на свете.—
В темпе черепахи Женя, не желая думать о необходимости модерации аккаунта и прямом столкновении с проклятиями, переделал дела по дому, до которых раньше не доходили руки: поменял лампочку в кладовке, где лежал хлам вроде задубевших шин и нерабочего пылесоса; прибрался и даже закинул в стирку кухонные занавески. Через полтора часа пришлось исполнять, наконец, просьбу Максима, которого всё ещё неизвестно где носило. Женя звонил и писал. Тишина. Для разрядки обстановки и для замусоривания сознания он включил всё, что возможно: поставил втихую играть радио на пузатом магнитофоне (ведущий вещал так, словно в пищу принимал только амфетамин); включил телевизор, в котором престарелые дядьки брызгали друг на друга слюной, занятые спорами; открыл на ноутбуке подкаст от какого-то очень умного индуса. Информация пролетала мимо, но хорошо блокировала абсурдный мысленный поток. Он чистил рабочее поле от недоброжелателей и чувствовал себя сёрфером, что прыгал на волнах во время шторма. Сначала стоял ровно и успевал оглядываться вокруг, наслаждаться видом открытого манящего моря и его чарующими просторами. После — попадал в западню, спотыкался и направлял все имеющиеся силы на поддержание баланса. Сравнение касалось всех внутренних демонов: волнения, совести, беспокойства, ревности, тоски. Скучал по прошлой плебейской жизни. Когда ноутбук, изнасилованный воспроизведением видео в самом высоком качестве, закрылся — в дверь снова постучали (наконец знакомым шифром). — Привет, мышка. — Максим выглядел пьяным и, возможно, каким-то ещё. Всё щурился от света и постоянно чесался, словно вшей по дороге поймал. Щёки были красными, как у матрёшки. Неряшливо скинул ботинки с дурацкими острыми носами и запачкал тем самым только что вымытый пол. — Ты где шлялся? — спросил Женя, сердито глядя на него. Следовало добавить что-то вроде: «неделю теперь без компьютера». — М-м. Был с друзьями. Потом ещё маму в клубе встретил. — Он хмыкнул и прошёл на кухню, где налил в белую чашку холодной воды прямо из-под крана. — Там нормальная есть… — начал Женя, но тот продолжил рассказ, мелкими глотками попивая воду с примесями глины и кишечной палочки. — В общем, я просто по делам ездил. Хотел купить кое-что для кошки. Зашёл поесть и встретил Андрея. Мы с ним вместе учились на первом курсе, а потом он переехал в Лондон. Говорит, что вернулся на две недели. Я ему не верю. Кстати, блин, такая глупость. — Он снял футболку, потянув её с боков, а не сзади. Бросил на стол. — Вспотел, — прокомментировал он движение. Положил руку на стул в излюбленной манере. — У него друг был. Костя звали. Умер полгода назад. А я с ним виделся даже несколько раз. В общем, это я к чему. — Жене тоже было очень интересно. — Жизнь короткая у нас. Не трать её на переживания. Максим, похоже, успел закончить в этом клубешнике курсы по психологии. Советы раздавал такие же бесполезные, как и доморощенные «специалисты». С другой стороны, если сами успокаивающие речи с упоминанием дохлого знакомого с целью не справлялись, то сонный голос и проскальзывающее в нём желание помочь — вполне. Женя не поддерживал разговор, а говорил о своём: — Мне сегодня этот чувак ещё и звонить начал. — Сел на стул и сполз по нему, как старый британский кот. В поле зрения попали острые колени Максима под тугими серыми джинсами. Жутко хотелось зажать его прямо над столом. — Выкинь карточку. Вот, в общем, мы потом поехали на вечеринку. На её начало, точнее. И там ещё я нашёл парня, с которым мы на лыжах катались давно. Я ещё с его сестрой встречался. Женя расхохотался. Сам от себя не ожидал (обещал же не насмехаться более), но столь презабавный факт внезапно поднял настроение. Так и видел Максима, — пижона с шеей тоньше, чем у любой девочки — ухлёстывающего за кем-то, покупающего букеты ромашек и целующего руки. Смех и грех, — так оно называлось. — Так вот, — недовольно продолжил он. — У него ребёнок родился. А он мой ровесник. Не ребёнок. Ну, ты понял. Вот. Я так удивился. Всё время кажется, что я сам ещё маленький. «Да по тебе видно», — подумал Женя. — Он с ним не живёт. Говорит, что бывшая запрещает общаться. Этому я тоже не верю. — Иногда складывалось впечатление, что уши Жени являлись чем-то вроде диктофона, в который наговаривались записи для личного дневника. — Кстати, смешно с мамой получилось. Максим, что разделся уже практически полностью, — то ли ради соблазнения (так, невзначай), то ли из-за тошноты после очередных грибов или чего попроще — прошёл босыми ногами до прихожей и взял телефон со шкафчика. Решил перейти на новый уровень: не только трещать без умолку, но и показывать фотографии из «семейного альбома». Зашёл в галерею — на глаза попался десяток, как минимум, снимков его напряжённого торса — и открыл последнее селфи. С него смотрели два поддатых и похожих друг на друга человека. Маман была интересной, истинно масковской: со сделанными губами, вылизанной кожей и густыми волосами, напоминающими волокна, что пришивали к головам кукол, которых в детстве по малюсенькой рязанской двушке разбрасывала Лиза. Они стояли возле двери в какое-то заведение. Лица освещались не только фонарями, но и свечением рекламных вывесок. Женя помнил такое на Китай-городе: хипстерский бар на первом этаже, а над его окнами неоновые надписи а-ля «Продам гараж». Максим хихикал, глядя на фото и всё сильнее его приближая. — А что смешного-то? — поинтересовался Женя, подумав, что сынок-то вряд ли бы стал потешаться над косметологическими экспериментами матери (хотя, зная профессии некоторых его друзей…). Тот помялся, помурлыкал, а потом ответил: — Ну то, что я с ней встретился в таком месте. — Он заблокировал телефон. Максим казался человеком, что сызмала называл мать по имени и всячески отгораживался от её фигуры. — Спать пойдём, мышка. Конечно, Женя не собирался давать ему выспаться. Он решил использовать возможность не нырять в мысли на полную катушку. С каждым разом близость становилась всё дольше, мучительнее и медлительнее. Ближе к четырём утра Максим — мокрый, красный и в прямом смысле заёбанный — начал потихоньку ныть. Женя, тем не менее, продолжил, быстренько заткнув его. Возможно, если бы Максим перестал играть в мальчика-котика и чуть ли не мяукать под ним, то хотелось бы меньше. Это существо — плавно двигающееся, коротенько вздыхающее и так тоненько стонущее — ежесекундно убивало в нём человека, опуская на самый примитивный из уровней. Касания, интимность, тишина — они разукрашивали реальность намного лучше наркоты, от которой потом ещё и кишки выворачивались. — У меня челюсть уже болит, — безвольно сообщил Максим, поднявшись на колени. Луна освещала испарину, мокрую чёлку, опухшие губы и закрывающиеся сонные глаза. — Ладно, — недовольно ответил Женя и ушёл в ванную. Чистоплотный Максим на принципы забил и уснул прямо так, — в месиве из пота и смазки (и не только) — с широко расставленными ногами. Смешно использовал предплечье в качестве подушки.—
Загадочный телефонный бандит, похоже, действительно оказался обычной малолеткой. После популярного объяснения глупости и бессмысленности его действий, хулиган отстал. Наверное, нашёл жертву поинтереснее, что плакала в трубку и умоляла прекратить, а не отсылала на три весёлых буквы. Психике, тем временем, было глубоко фиолетово на рациональные объяснения. Она продолжала барахлить, и Женя иногда чувствовал, что любые гормоны, кроме кортизола и адреналина, покинули, помахав платочком, его ныне щуплое тело. Женя глушил и их, закидываясь успокоительным и стараясь отвлекаться: на «дневную» работу, шум контента, секс и кофе без кофеина. Со стаканчиком последнего он как раз поднимался по крутой лестнице на десятый этаж. В бизнес-центре снова поломался лифт. Он так и видел грозных охранников с ресепшна, что в ночные смены игрались в какую-нибудь Elevator Game. Хихикали, значит, хлопали в ладоши и преисполнялись радостью от страсти к мистицизму. Женя почти рассмеялся этой мысли, но улыбка скоро померла. Когда он преодолел последнюю ступеньку — в него влетел Максим, хранящий в жопе шило, что заставляло передвигаться со скоростью, как минимум, десять километров в час. Чёрный кофе (горячий, сука), взятый в кафешке внизу, — желтоватых оттенков островке, за стойкой которого находилась флегматичного вида нерасторопная девчонка — разлился прямо на белую рубашку. Он вчера спустил на неё пятнадцать тысяч (факта покупки ради). — Ой. — Скорость, блядь, сбавлять научись, — прорычал Женя. Сунул картонный стакан с грязными подтёками в его руки и пошёл вниз, чтобы вызвать такси на поездку в полкилометра до дома и переодеться. Чувствовал, как на животе краснела кожа, и ткань рубашки противно прилипала к ней. По мерам безопасности следовало, вероятно, забежать в туалет да смочить ожог холодной салфеткой, но Женя этого не сделал. Наоборот, как-то постыдно насладился жгучей болью. В момент, когда он преодолел первый пролёт — услышал голос Большого Босса, доносящийся сверху: — Жень, ты что такой нервный-то? — Следом послышался тихий смех Никиты. Он стиснул зубы и ускорил темп. Если бы в какой-то момент зацепился рукавом за ручку двери или же поскользнулся около ядовито-жёлтой таблички вроде Caution: Wet Floor, то окончательно бы взорвался и выбросился нахуй из окна. Шлёпнулся бы башкой о гармошку автобуса и поехал с открытой черепно-мозговой травмой в неизвестном направлении, перед смертью насладившись видом пушистых облаков. К сожалению (точно же не к счастью), поехал он на заднем сидении потрёпанного Matiz в непонимании, как такие начищенные весенние улицы терпели эдакое уродство, по ним передвигающееся. Смотрел в окно через дизайнерские солнечные очки, купленные так же без формулируемой цели. Дело, конечно, заключалось не в понтах. Во-первых, покрытие приглушало паранойю и позволяло глазеть на каждого встречного, выискивать неугодные взгляды и сломя голову уносить от них ноги. Во-вторых, покупки компенсировали страдания. Помогало не так сильно, как предположительный эффект от опиатов, о которых Женя в последнее время так горячо мечтал, но на безрыбье и рак был рыбкой. Максим: Извини, я правда не хотел… «Да отъебись ты», — подумал Женя, увидев пришедшее сообщение. Вина лежала на нём (абсолютно точно). Это он довёл до всех бед: душевных, бытовых, профессиональных. Это он заставил разглядывать кошмарные сны, мучиться от аутоагрессии и становиться зависимым от анксиолитиков. Это он был главным мудаком, лидером самой бездарной ОПГ, а также семью пятницами на неделе, блядуном и мотом. Однако высокое, испепеляющее, почти красное солнце попадало именно на глаза Жени, просвечивающиеся сквозь очки и отражающиеся в зеркале над водителем.—
Женя потратил субботу на скитания по городу, стараясь не обращать внимания на заживающий и ужасно чешущийся по этому поводу живот. Первым делом заехал к Лизе, чтобы, прости господи, переустановить ей Windows. Мысленно пошутил про «инцест — дело семейное» — настолько забавно прозвучала её просьба. Она рассказала новостей (о своём новом парне, учёбе на какого-то колориста и поселившейся в доме группе шумных рабочих, любящих водку), напоила приторным какао и забрала денег за аренду. Скорее всего, подозревала что-то неладное в братике, который два месяца назад хуй, так сказать, без соли доедал, а тут привалил с новым телефоном и в одежде, как с недели моды. Вопросов не задавала. После он, начитавшись статей в интернете о пользе прогулок для психологического здоровья, отправился шляться по центру: пыльному и людному Чистопрудному бульвару. Пруды названия не оправдали. Женя слонялся вокруг да около, наблюдая за цветущей водой, возле которой паслись толстые утки, подкармливаемые булками из рук визжащих детей. В целом, решение проветриться оказалось хорошим: поглазел на симпатичные улицы, размял сплющенную от сидения задницу и измученные покалываниями ноги, насладился прохладным предгрозовым ветром. Ливень начался удачно: в момент, когда Женя уже приставил магнитный ключ к блоку домофона и открыл дверь в подъезд. Относительно хорошее настроение, поддерживающее предчувствие спокойного вечера, лишённого любой работы и, пока что, хорошей (по большей части) компании в виде Максима, поблёкло за ощущением полнейшего охуения. Кожаное кресло — широкое, с обивкой под благородную кожу коричневого оттенка; в меру мягкое, чистое, подходящее к интерьеру «под старину» — было зверски выпотрошено. Под толстенькими деревянными ножками валялся наполнитель, цветом напоминающий сено. Подлокотник исцарапали, глубоко порвав в середине. Женя было попятился назад, уже собираясь сбегать от грабителей и преступников в балаклавах, которые совершенно точно намеревались искромсать его на такие же мелкие кусочки, но никого прямоходящего в квартире не нашлось. Зато по ней вольно бродили две шерстяные суки: белая и рыжая. Правый глаз дёргался, наблюдая за тем, как они совали мелкие носы в каждый угол, вальяжно виляли хвостами и мяукали. К счастью, мочой не воняло (пока). Женя: Дверь ты как открыл? Он отправил сообщение и закрыл дверь, открыть которую мог, видимо, любой дебил. Если бы хозяйка квартиры, строго запретившая веселиться здесь даже с рыбками в аквариуме, увидела данный праздник кошачьей жизни — определённо выкинула бы Женю за шкирку, как мусорного и беспородного. Белая полезла мордой в пакеты с едой, и Женя аккуратно отстранил её ногой. Он не стал отыгрываться на животных, решив подождать их хозяина, что, похоже, натворил каких-то нехороших дел, раз не смог оставить кошек дома. Впрочем, может, он просто решил перевести отношения на новый уровень, не заботясь о постановлении второго папочки в известность. Через два часа взломщик «хат» почему-то не стал использовать новые методы, а просто постучал в дверь. — Привет, мыш… — Он виновато скривил лицо, когда Женя ткнул в сторону кресла пальцем, не дав Максиму ни войти, ни закончить стандартное приветствие. — Ну, купим новое. — А мы когда с тобой пожениться успели, дорогая? — Женя дико злился (снова). Последние два часа он только и делал, что следил за тем, чтобы животные не разгромили квартиру окончательно. Получилось не совсем успешно. Рыжая успела отличиться и смахнула лапой стеклянный стакан. — Блин, Жень. — Он запнулся, всё ещё стоя на пороге. Потёр шею ладонями. Выглядел, как отражение самого Жени во времена телефонных угроз: лихорадочный блеск в глазах, раздосадованный вид, перевозбуждённое частое дыхание. — Надо поговорить, в общем. Рассказанная история вышла вполне закономерной. Максим, сидящий в разодранном кресле (кошачий запах, видимо, успокаивал), явно стыдился всего и сразу: сообщений от коллекторов, что обещали приехать к нему и объяснить, почему долги следовало возвращать вовремя; фотографии приклеенной к входной двери бумажки, на которой весьма грубо (и в плане почерка, и в плане лексики) были написаны мысли о хозяине квартиры; откровения о том, что за множество «богатых» недель, за которые он лично успел поднять лимон ввиду усидчивости и упорства (наглости и непробиваемости), смог выплатить только одну двадцатую от кредитов. Отдавал долги только банкам, отчего-то позабыв о крайне сомнительных частных конторах, к коим тоже по неведомой причине обращался. — Они тебе угрожают? Я думал, это приколы из девяностых. — В организме Жени, похоже, транквилизаторы теперь синтезировались самостоятельно. Сидел на краю кровати и спокойненько помешивал мёд в чашке с чаем. — Так и есть, наверное. Но всё равно хочется перестраховаться. Извини за Крыску. Она просто испугалась новой обстановки. Вот. — Максим усердно избавлялся от кожи около отросшего ногтя на большом пальце. Выглядело неприятно. Женя какое-то время молчал, ожидая продолжения истории: объяснения (хотя бы краткого) того, куда это существо, в данный момент лобзающееся с рыжей кошкой, потратило столько бабла за два месяца. Гроза «в начале мая» бушевала за окном, и звуки походили на водопад, перенесённый из Северной Америки в центр Москвы. Женя почти ощущал запах мокрого асфальта и дуновение ледяного ветра, встрёпывающего пышные деревья и смахивающего с них тонкие ветви вместе с листьями. — Куда деньги дел? — тихо спросил он, смотря в тёмную пол-литровую кружку. Нахмурился и облизнул губы. Не хватало только зубочистки во рту, которую он бы крутил, как заключённые в старых фильмах. — Ну, я с друзьями погулял. Угостил их, в общем. Ещё я лечил кошку. Починил отцу машину. Купил себе колечко. — По закону жанра последнее откровение следовало перенести в середину, но любитель ювелирного дела не додумался. — Что значит угостил? Ты им яхты, блядь, купил? — Нет. — Максим втянул щёки, поджал под себя ноги. — Просто мы всегда так делали. Кто-то один платит. Это нормально. По крайней мере, раньше было. Слово «раньше» вызывало у Жени такую же реакцию, как команда «фас» у выдрессированной собаки. Он больше не мог терпеть ностальгические сопли, что, в итоге, рушили не только жизнь Максима, но и мебель в чужих квартирах. — Проснись. — Женя брякнул чашкой о подоконник, и ложка подпрыгнула. — Ты живёшь в Тушине, работаешь в плешивой конторе и мелко разводишь людей на бабки. Ты не принц в Версале. Угомонись. — Дёрганым движением взял его руку в свою и недовольно посмотрел на идиотское кольцо на среднем пальце. Оно выглядело симпатично, — белое золото или платина (не разбирался), синеватый камушек посередине, отражающий свет, как в диснеевском мультфильме — но не более того. — Попробуй быть, а не казаться. Приложил бы к деньгам мозги — не только бы долги закрыл, но и бизнес нормальный сделал. Колечко, блядь. Дама бальзаковского возраста. В ломбард его сдай. Женя встал, взял чашку и направился на кухню. Максим, похоже, всё прослушал. Единственное, что произнёс — глупый и бессмысленный вопрос: — М-м. Так я поживу у тебя? — Живи! — крикнул Женя и вернулся в комнату. — Дверь как открыл? Максим отвлёкся от потихоньку настигающего его потока рыданий и сунул руку в глубокий карман брюк, чтобы достать некое орудие убийства. Оно выглядело, как железная линейка с ответвлениями и прорисованными делениями; или как птичка с острым носом и пластинами-крыльями. — Это «лиши». Китайская вещь. Эту штучку вставляешь, а этой крутишь. Знаешь, как замок устроен? — Женя покачал головой, но тот так и не стал объяснять. — Вот. Ещё есть «единичка». — Оттуда же достал самодельную, кажется, отмычку, похожую на заколку-шпильку. Наконечник также походил на клюв, вздёрнутый кверху. — Извини, мне надо было срочно. — Ясно. Максим засунул инструменты обратно, прижал к себе колени и уткнул в них голову. Жалкое зрелище — бедовый человечек на подранном кресле с тучей пиздеца, опускающейся над головой. Кажется, он, всё-таки, начал распускать слюни в прямом смысле. — Можешь прекратить? — Эмпатия Женю преследовала, но никогда не догоняла. — Я просто устал от всего. — Сам же виноват, ну. Тут так вышло. Там заставили. Трали-вали, кошки драли. Они, тем временем, ничего уже не драли — спали себе спокойно, не грузя мелкие головки днищем, на которое планомерно опускался их хозяин. — Ткни меня ещё в дерьмо, — сказал Максим и ушёл в ванную. Ложились в молчании. Через щёлку открытой форточки задувал прохладный после грозы воздух. Ветерок мотал туда-сюда кошачью шерсть, от чего слегка чесался нос. Свежесть никак не сочеталась с моральным состоянием: тяжёлым, затхлым, грузным. Больше для антуража подошла бы какая-нибудь «Красная Москва», которой в своё время обливалась бабушка Жени. Хорошо, что аромат оценивали, в основном, одни коровы да козы. Женя положил руку на голое, не прикрытое толстым одеялом плечо Максима. Кожа ощущалась холодной, как у трупа. Пришлось приподняться, сесть на подушку, закрыть окно и потянуть пододеяльник наверх, чтобы укрыть его. — Вселенская обида? — негромко спросил он, пододвинувшись ближе. — Да нет. Чувствовалась кошачья туша, приземлённая на ногу, и вес упитанного тельца сравнивался с грузом вины, что так давно — словно бы даже и целую жизнь — лежал на плечах: от обстоятельств, дурной храбрости и, теперь уже, неверного поведения. Максим имел, конечно, массу «приколов», но лично Жене не сделал же ничего плохого (пока, по крайней мере). Может, в глубинах даже жила настоящая любовь: если не к самому человеку, то банально — к его присутствию, убирающему одиночество. — Повернись, — настойчиво попросил он. Максим так и сделал, продолжая лежать с закрытыми глазами. — Я отдам тебе свои деньги. Реши эти проблемы. — Жень… Танцев с «нет, нет, что ты», «я не могу такое принять» и «мне не нужны твои грязные деньги» хотелось меньше всего. Промолчал бы тогда в тряпочку, если бы не хотел, чтобы его взяли за ручку и наобещали разгрести жизненные трудности. — Остальное тоже забирай. Мне много не надо. — Женя старался говорить поспокойнее, чтобы не превращать ситуацию в дешёвую драму, но получалось со скрипом. — Пообещай только не творить больше хуйни. — Прекрасно знал, что тот натворит: накупит золотых сушилок для белья, оплатит бомжу ужин в ГУМе, возьмёт в долг у «брат, я тебе говорю, вообще без процентов» и искренне расскажет об этом, не отводя глазок-бусинок. Знал, но всё равно хотел помочь. — Так сильно не хочешь со мной жить? — попытался пошутить Максим. — Хочу. Повисла пауза, — забавная такая, словно лежали в постели впервые, случайно оказавшись в ней вдвоём, а не успели прожить целую жизнь за всего два с лишним месяца — и её нарушил Максим. Прилёг на плечо. Стало уже совсем тепло, жарко даже. — Спасибо. Никто пока не знал, куда Жене была проложена дорога: в ад или рай. Тем не менее, если эти явления существовали, то в них бы его определённо преследовал запах ядрёной зубной пасты. Провёл указательным и средним пальцами по подбородку Максима: от уголка до середины. — Красиво очень. — Что? — Здесь. — Надавил на кость и увидел, что тот улыбнулся. Наутро дождь продолжился. Залил небольшой и поразительно пустой для съёмной квартиры балкон. Женя, тем временем, брал «дела» в свои руки, пока Максим валялся и грустил. Пришлось самостоятельно упаковывать истории о бедных чадах с самыми разными заболеваниями: от лейкемии до ДЦП. Люди на фотографиях были незнакомыми и, возможно, давно переставшими топтать землю. Несмотря на существование одной замечательной поговорки, народ продолжал доверять намного чаще, чем проверять. Остальные — из тех, кто к фольклору имел более сильную страсть — продолжали улетать в блок, а модератор старался более не мучиться паническими атаками. В следующие дни — вполне мирные, обыкновенные, пусть и всё ещё сопровождаемые скверной погодкой — Максим действительно закрывал долги, смиренно себя вёл и всё глубже затягивал Женю в пучину. В некий неуловимый момент последний сделал главную в его отношении ошибку: размечтался. Мысли всё чаще стали улетать в розовые видения будущего, полные прогулок под луной и полётов на воздушных шарах. Если серьёзнее — Женя просто хотел, чтобы он оставался рядом.