—
Территория гостиницы встретила Женю клумбами ярко-красных роз, симметрично расставленных вокруг миловидного трёхэтажного здания, затерянного во дворах, скрытых от шумной дороги. Цветы опасно контрастировали с тусклыми аллеями и обыкновенными жилыми домами вдали. Они напоминали не только кровь, стекающую по лицу Максима, но и жаркую страсть (к нему, к деньгам, к приключениям), что мотивировала Женю выделывать такие выкрутасы. Пять минут назад новоиспечённый брюнет чуть не покончил со всем этим, почти попав под колёса катафалка. Как обычно — было бы смешно, если бы не было так грустно. Женя витал в облаках поджидающего триумфа в виде разорванных чужих жизней, поэтому и зашагал на красный свет. Перед происшествием забежал в, прости господи, шоурум, где продавцы, что зарабатывали в месяц меньше, чем он за неделю, надменно глядели на него с высоты своих ста шестидесяти сантиметров. Прикупил длинный серый пиджак в тех же конспиративных целях. Женя зашёл в лобби небольшого отеля. Обстановка выглядела скромненько: креслица в скандинавском стиле, кофейная зона; телевизор, тихо показывающий новый исторический фильм. — Добрый день. Журавлёв. Номер пятьдесят четыре. — Он поставил локоть на стойку и отвернулся. Миниатюрная девчонка выучено залепетала о хороших днях, полных мини-барах и уютных ресторанах. Он вспомнил слова преподавателя по русскому языку, что обожал болтать о «семантической пресыщенности». Наверное, она этот феномен испытывала постоянно. — Можно спросить? У персонала есть ключи от номеров? Ко мне в прошлый раз посреди ночи зашли. — Женя говорил, так сказать, деловым тоном. Сам себе дивился. Жизнь становилась всё безумнее. Девчонка нахмурилась и покачала головой, после чего отстранённо сказала: — Они есть у персонала, да. Если повесите табличку «Не беспокоить», то никто не зайдёт. Зазвонил забавный миниатюрный телефон с барабаном. Она сняла трубку и перестала обращать внимание на гостя со странными вопросами. Интересовался Женя почти безосновательно. Подумывал, конечно, о том, что будет преследовать какую-нибудь престарелую коренастую горничную, флиртовать с ней и лапать в углу, чтобы вытащить из кармана ключ-карту, но план даже в голове выглядел бредовым. Тем не менее, если его задумка не сработает — обязательно пойдёт позориться. Он поднялся по закрученной лестнице, застеленной ковровым покрытием глубокого изумрудного оттенка, на второй этаж. Коридор был узеньким — не протолкнуться. На стенах висели гобелены и чёрно-белые фотографии в рамках, словно позаимствованные из галереи на Кропоткинской. Пространство освещали потолочные люстры в форме подсвечников. Всё напоминало копирку с домов эстрадных звёзд, передачи о которых крутили по телеканалам. В номере — далеко не люксе, а обычной комнатке со смешным чайничком возле широкой кровати и ещё одним ковром на полу, исписанным кривоватыми узорами — Женя занялся маркетинговыми делами: клепанием постов о детских мучениях с подписями «помогите». Это продолжало раздражать и волновать, поэтому он старался поскорее отделаться от подобной работы и переключиться на что попроще: например, взлом страниц всяких глупышек, что забывали ставить двухфакторную аутентификацию. Оригинальностью Женя не отличался: просил в долг у их добрых (пятьдесят на пятьдесят) друзей. Верные и не разбирающиеся в технологиях действительно присылали по копеечке. Она, как известно, рубль берегла. Они с Максимом, что тоже устал играться в гадалок и прочих свободных дам, давно собирались сделать липовый интернет-магазин. Для упаковки уже имелось всё: сервер, прыгающий домен, заказанный дизайн и остальная шелуха. Отсутствовали, конечно же, товары и настоящие документы. Максим в данный момент отдыхал в номере сверху: точно над Женей. Конечно, оттуда не доносилось ничего, кроме звука работающего телевизора с включённым футбольным матчем. Ближе к позднему вечеру, после трёх часов, проведённых за ноутбуком, Женя вышел из номера и отправился в тот самый распиаренный ресторан на последнем этаже. Рекламный текст на странице отеля заявлял о лучших ингредиентах и точно таком же сервисе. Видимо, копирайтеры, что писали это, сидя на унитазе, законов не читали, а также не имели за спиной Никиту, тыкающего их носом в наваленное говно. За целый день Женя так ничего и не съел, кроме картонного протеинового батончика, поэтому поднимался на третий этаж с достаточно обыденной целью, но, всё же, втайне надеялся начать «операцию» уже там. — Вы кого-то ждёте? — спросил официант в выглаженной рубашечке с трогательной бабочкой на шее и улыбкой вида «убейте меня». Он был симпатичным, смазливым. Однако, к огромному сожалению, уровнем не доходил даже до узловатого мизинчика на руке Максима. — Нет. Можно вот этот завтрак и кофе? — Женя решил нарушать правила по полной программе. Пока официант перечислял восемьсот видов кофе с замученным личиком, он смотрел по сторонам в поиске жертв. Взгляд поймал семью в пастельных одеждах. Они пили белое вино и негромко разговаривали. С потолка свисала лампа, похожая на морского ежа. Круглые столы были замусорены разложенной блестящей посудой, тканевыми салфетками, бокалами и цветами в мелких вазочках. Стыдливые зубочистки в целлофановых упаковках к шику совершенно не подходили. Тихо играло фортепиано. Отужинав завтраком, Женя стал помешивать чайной ложечкой сахар в чашке с остывающим кофе и невольно изучать разговор пары неподалёку. Они выясняли отношения, с усилием стараясь не повышать тон. Доносились слова «внимание», «принципы» и «выводы». Усмехнулся. Когда Женя, уставший делать из себя тайного агента, прикрывшегося газетой с прорезями для глаз, собрался расплатиться и распрощаться с обслуживающим персоналом, вошли они: отец, блядь, и сын. Последнее слово, кажется, было лишним. В жизни Василий выглядел получше, чем на фотографиях в интернете. Седину замаскировал краской (явно подороже той из продуктового), телеса одел в обтягивающую чёрную рубашку. Спутник и вправду походил на сыночка, сбежавшего из загородного дома прямо в ресторан. Он так же быстро, как и всегда, подошёл к столу возле окна. Жёлтая толстовка, беспечный облик. Они сидели боком. Женя, как придурок, делал вид, что снимал себя: поправлял волосы, потирал указательным пальцем брови, вертелся. Естественно, фотографировал он на заднюю камеру. Максим улыбался и тихо смеялся, запрокидывая голову. Рука лежала на столе опасно близко к ладони Василия. Никто, конечно же, не обращал внимания. Женя убрал телефон в карман и нажал на кнопочку вызова официанта, похожую на маленькую сиську. — Отличный кофе, — сказал он. — Счёт, пожалуйста. Наличные. Максим, пьющий коктейль со льдом и долькой грейпфрута да болтающий о чём-то бессменно важном со старым «другом», был самым бесстрашным человеком на земле. Он не боялся полиции, отца, семейства Рубцовых, кармы, бумеранга и прочих материальных и нематериальных вещей. Совершенно ясно, что Женя — провинциал с плохими навыками в вёрстке и жгучим сердцем — тоже нисколько его не пугал. Однако Максим не учитывал разрушительной силы симбиоза холодного безразличия и горячей решимости, который они так быстро создали.—
Кое-что интересное приключилось во времена седьмого класса школы и запомнилось, похоже, на всю жизнь. Женя не имел к случившейся истории непосредственного отношения, однако в определённые мгновения существования мысленно к ней возвращался. Это был две тысячи шестой — год, когда юные ребята с полосатыми нарукавниками покупали в растыканных на каждом шагу киосках баллончики с аэрозольными красками. В те времена вандалов ещё не гоняли за граффити на зданиях. Некоторые из «полотен» выглядели даже неплохо. Одноклассник притащил в школу такой, наполненный маркой синей краской. Он поставил его прямо на парту, рядом с пеналом, оставшимся ещё с начальных классов. Паренька с крысиными усиками, грязными волосами и прыгающей походкой в юном коллективе не жаловали, так что начали приставать со стандартными насмешками прямо на уроке, когда учительница вышла из кабинета по делам. Во время вербальных унижений Женя молча поглядывал в его сторону и видел, насколько внимательно и сосредоточенно тот смотрел на баллон. Сейчас, в четыре утра, когда он вкрадчиво поднимался на третий этаж с кредитной картой, твёрдо захваченной между пальцами — понимал, о чём думал тот парень. Представлял, какими играми занимались его пубертатные мозги. Осознавал, что твердили ему бесы, заставившие схватить банку, нажать на кнопку и залить толстое лицо обидчика липким раствором, попавшим в глаза, ноздри и ошарашено открывшийся рот. Люди — звери одинаковые, сходящие с ума как от рефлексии, так и от её отсутствия. Женя понимал нахальство и бесцеремонность своих действий, когда тихо-тихо взламывал номер шестьдесят три потёртой кредиткой, просовывая её в щель между замком и рамой и с силой выворачивая. Получилось. Он вошёл и достал из кармана маленький ручной фонарик, который не долбил в глаза так сильно, как телефонный. Номер казался чуть просторнее собственного, но узкий луч холодного света не давал ничего толком разглядеть. Использовал его, чтобы не споткнуться о мебельные углы и не получить по голове от разбуженных постояльцев. Они спали голыми во второй комнате, что находилась в глубине номера. Василий лежал, как труп в гробу: на спине, со сложенными на груди руками, прикрывающими крестик. Максим был повёрнут к нему лицом, слегка закрытым волосами. Женя резко, но беззвучно раскрыл дверь — так, чтобы дуновение напомнило обычный ветер, сквозняк. Осторожно сел на корточки — так, чтобы, если что, был виден только свет от вспышки, но никак не он сам. Спальня и без того заливалась огнями города, который, как известно, никогда не спал (даже на спрятанных от проспектов улочках). Съёжившееся, грубо сжавшее челюсти, пристроившееся к стенке в неудобном жарком пиджаке — зло не дремало. Оно сделало три снимка со слегка разных ракурсов, предварительно, естественно, выключив системный звук. Оно ловко сбежало, не захлопнув дверь. Забрало вещи из собственного номера и походя бросило удивлённой девчонке с ресепшена ключик. Начинало светать, и в небе виднелись розовато-фиолетовые облака. Прохлада сладостно трогала вспотевшее тело. Женя шёл вперёд, намереваясь дойти пешком до самого дома. Хмурые люди плелись навстречу по своим крестьянским делам, держа стаканчики из Cofix в руках. Они ничего не подозревали, не волновались о прохожем с крашеными волосами, что размеренно поднимался не только по мощёным городским холмам, но и по лестнице безумия. Знал, что упадёт. Знал, но шёл.—
В понедельник берёзки казались феноменально симпатичными, особенно под тёплым солнцем, от которого так быстро нагревалась черноволосая голова. Женя курил в одиночестве, смотря на них и с усмешкой вспоминая книжку Романова. Тот описывал деревья образнее некуда, а Жене нравилась обыкновенность, естественная прогнозируемость природы. Осенью листья сбрасывались. Весной, словно из пустоты, вырастали вновь. Стабильность грела душу, сделанную из непостоянства. Изменчивое сознание порождало шаткое бытие, что становилось непредсказуемым. Женя ожидал разного: игнорирования, десятка набранных трясущейся ручкой с обручальным кольцом и аккуратным маникюром вопросительных знаков, проклятий, насмешек. Однако на исключительно анонимный почтовый ящик вдруг пришло нечто совершенно удивительное. Анна Рубцова: Спасибо. Женя слегка разволновался. Он понимал, что лез на рожон и знал, что ничем хорошим история с Романовым и его приятелями не закончится. Тем не менее, продолжал, купаясь в жадности, похоти и распирающем чувстве униженного достоинства. — Мило, — сказал Максим, посмотрев на его волосы, когда они встретились возле лифта. — Спасибо. Он, конечно, охладел. Естественно, никуда не съезжал и забирал себе больше денег. Однако отвечал односложно, «мышкой» не звал и, к тому же, перекрыл доступ к телу. С последним вышло смешно. Прошлой ночью Женя проснулся от поцелуев в губы, — развязных таких, мокрых, очень тихих — но когда начал отвечать, Максим показательно отвернулся. Снова захотелось изнасиловать его, взять своё. «Не то», — думал он ночью. Сок-то был, оказывается, не в теле, а в его реакциях, желании, ответном наслаждении. Женя остановился возле стола, на котором больше не лежали подаренные шоколадки, а только стакан воды со льдом и компьютер с кучей открытых вкладок. Он продолжил работу над вёрсткой рекламного буклета для магазина музыкальных инструментов. Со временем (идущим достаточно стремительно) попал в доверие Босса, и тот стал не только платить на пять тысяч больше, но и доверять задачи поинтереснее. Вечер, проведённый дома в одиночестве, вышел тихим и даже простоватым. Кошки поели да попили, дела переделались; видеоигра, забытая и заброшенная на долгие недели, запустилась на слегка пыльном ноутбуке. Пиво (не китайское, немецкое) вылилось в объёмный бокал и с лёгкой руки установилось на протёртый и ещё влажный кухонный стол. Единственной проблемой был мусор, что начал выделять гадкий запах. Женя о нём позабыл. Мысли о повседневном всё реже посещали голову, забитую схемами частного сбора налога на глупость и мстительными планами по разрушению семей среднего класса. Женя завязал мятые пакеты в количестве двух штук и вышел на лестничную клетку. Он положил их возле порога, чтобы закрыть квартиру на ключ. Послышался свистящий звук открывающихся дверей лифта. Они разъехались так же медленно, как повернулась напряжённая шея Жени, что нынче пугался неожиданных гостей хуже самой настоящей мыши, живущей в стене. — Бля, — прошептал он. «Бля» была ещё та: ровная спина, выставленная вперёд грудная клетка, влажные волосы. С расплывшихся в приветливой улыбке разбитых губ тянулась линия мутных пятен засохшей крови прямо на белую футболку. Ничего страшного с Максимом не произошло: ни прорези на горле, ни переломанных конечностей, ни прочих причин для предсмертного состояния. О нём следовало беспокоиться Жене, из рук которого выпала связка ключей и брякнула на плитку в стиле «домино». В кулаке этот доморощенный маньяк держал охотничье ружьё, размером с него самого: длинное, чёрное, узкое. Женя никогда в жизни не видел настоящего оружия (в тир не ходил, уроки ОБЖ прогуливал), поэтому тотчас чуть не свалился в обморок подобно кисейной барышне. — Фоторужьё, как из мультика, мышка. — Максим вышел из лифта и стал приближаться мелкими шажками, не переставая улыбаться. Женя загнал себя в страшную ловушку, когда побежал наверх по лестничным пролётам. Перепугался и не додумался сделать наоборот. — Стой! — надорвано крикнул Максим, что отставал на метр — не более. «Устроился, блядь, на работу», — нервно думал Женя, цепляясь за холодные перила. На восьмом этаже не горели лампочки, и он чуть не свалился, поскользнувшись, на самых последних ступеньках. Максим нагонял. Слышалось тяжёлое дыхание. Оно казалось настолько зловещим, что Женя чувствовал, как звенели стёкла коротких окошек возле кусков трубы запаянного мусоропровода. Он судорожно полез на стремянку, что вела на крышу, и понадеялся только на то, что успеет зажать малюсенькую квадратную дверцу прямо у разъярённого, оскалившегося лица Максима. К сожалению, удача покинула юного любителя жанра экшен. Романов в последний момент ускорился, как вампир из девичьих мелодрам, и с силой ударил кулаком по этой деревянной побелённой дверце так, что та чуть не сорвалась с петель. Женя стоял на крыше, обдуваемой ветром, и с отчаянием смотрел на выставленное в его сторону оружие. Перед глазами отчего-то пролетала не жизнь, а события последней (в принципе, видимо) весны: жаркие ночи, поездка в такси, квартира в «Федерации», диванчик в закоулках бизнес-центра, «Страна грибов» в вольной трактовке, драка недельной давности, скромный полулюкс и горький кофе в ресторане. Картинки сменяли друг друга, и в центре каждой находился Максим. — Стой смирно, убивать буду. — Фраза звучала забавно, но произносилась громко, строгим тоном. Беги, бей, замри. Побег привёл в тупик. Удар бы только спровоцировал. Вот Женя и не двигался, как загнанное травоядное. Наверное, так выходило правильно: ни участка с бюрократией, ни колонии с унижениями, ни сокамерников-насильников, ни маргинального будущего со скитаниями по свалкам. Вот она, пришла — красивая, достойная легенд и мифов, смерть. «Это не Рязанов. Запретный служебный роман закончился расстрелом», — писали бы в местной жёлтой прессе, а через два дня навеки об инциденте позабыли. — Ну, давай, — сказал Женя. — Заткнись. Максим подошёл вплотную и приставил ружьё ко лбу. Внимательно смотрел, словно пытался выловить, вычислить каждую мысль, стоящую за перепуганными глазами, на которые со лба лился холодный пот. Он нажал на спуск и ничего не произошло. Женя упал коленями на жёсткую поверхность. Ужин из овощного салата и куска мяса вывалился наружу. — Не заряженный, — сказал Максим. Схватил Женю за голову и ткнул мордой прямо в блевотину как паршивую кошку. Добавил: — Будешь ещё лезть в чужие дела? Будешь или нет? — Нет, — болезненно прошипел Женя и отдёрнул голову назад, чтобы его окончательно не вымазали в рвоте. Вытер рукой рот и постарался подняться, но ватные ноги не слушались. Максим протянул холодную ладонь, и он ухватился за неё со второй попытки. — Мудила. — Сам такой. Пошли, замёрзнешь. Женя откашлялся и, дрожа, пошёл за ним. Москва иронично и злобно праздновала саму жизнь: снизу доносилась музыка из молниеносно быстро проезжающих машин, блестели обласканные светом здания, крутилась реклама и смеялись люди. Вряд ли кто-то видел их, стоящих на крыше и разыгрывающих тревожную сцену. Все занимались своими делами.—
— Тебя, мышка, спрашивать никто не станет. Будешь ты или не будешь. — Максим говорил, а Женя с промедлением воспринимал. Чувствовал себя, как после двухчасового обморока. — Вася там целую теорию заговора придумал. Сказал, что если она отсудит у него клинику, то он закопает меня в Мытищах. — Остановился, повернулся и улыбнулся преувеличенно весело, а потом быстро сделал лицо серьёзным. — Со мной поедешь, — добавил он. После такой репетиции, если честно, Женя уже не боялся подобных перспектив. — Только зачем ему грех на душу? Поедет к отцу и расскажет про меня много интересного. Ты же уже, наверное, везде нос свой засунул. Рубцова-то он не тронет. Потрогал бы уже, если бы мог. Меня вот возьмёт да прирежет. Я ему и так никогда не нравился. Вот туда точно со мной поедешь. В один день родились, в один и умрём. Символично, правда? — Угу. Когда они спустились на пятый этаж и остановились у двери, рядом с которой всё ещё стояли пакеты, Максим ударил Женю кулаком в плечо. — Ты что творишь вообще? — Приревновал. Максим открыл рот и тут же закрыл. Выглядел так, словно на него лёд из ведра высыпали. — А чего раньше не ревновал? Повода не было? — Разбирался в себе. — Женя резко выдохнул. Никак не мог отдышаться, взять побольше воздуха в лёгкие. — Плохо разбирался. — Максим достал из кармана ключ и открыл дверь. — Ребро мне сломал, — зачем-то добавил он. Видимо, обижался на это сильнее, чем на причину мытищинских угроз. — Бьёт — значит любит. Максим фыркнул. — Иди, ты же мусор выбрасывал. — Открыл дверь и захлопнул её перед лицом. Женя поднял пакеты вместе с выпавшей связкой ключей и вызвал лифт. Он подходил к контейнерам с кислым привкусом во рту, липким ощущением на лице и каким-то сладостным чувством от прошедшего адреналинового кошмара. Песчинки вместе с мелкими осколками стекла (а также муравьями) хрустели под низкими подошвами кед. Зачем он решил разыграть эту безбашенную сцену — неясно. Оставалось лишь строить предположения: испуга, отместки, веселья ради. Он, конечно, был ненормальным. Нормальные не то, что собственных отцов не банкротили, они даже в офисы-то не устраивались. Клерки являлись такими ебанутыми, что их скелетам в шкафах и тараканам в головах позавидовали бы самые древние университетские преподаватели филологии и философии. Женя сел на корточки около запачканного бака и уставился на фантик от конфеты, случайно или специально упавший на землю. Вдруг полились слёзы, — физиологии и счастья, так как острый кошмар закончился; запоздалого понимания масштаба наделанных проблем, ревности от всплывающей картины лежащего с кем-то другим Максима, возможности предстоящего путешествия в Мытищи (или его отсутствия), призрачных силуэтов полицейских за спиной, понимания пустоты и одиночества — и он быстро стёр их пальцами чистой левой руки. Написал Лизе короткое сообщение. Женя: Я тебя люблю Она сразу же перезвонила и стала задавать вопросы о самочувствии и душевном состоянии. Явно посчитала, что братик уже лезвием выписывал слово «боль» на руке (вдоль, а не поперёк). Женя отшутился. В конце короткого разговора она неловко ответила тем же. Максим встретил его в том злополучном наряде. Сидел на кресле в знакомой жабьей позе и смотрел в телефон. Платьишко кошке не нравилось, потому что она с него постоянно соскальзывала. — Не сейчас. — Женя ушёл в ванную. Он тщательно умылся с мылом, понадеявшись, что тёплая вода смоет не только пятна и пот, но и воспоминания о последних днях. Вышел, взял сигарету с зажигалкой из полупустой пачки и открыл дверь на балкон, проигнорировав выжидающий взгляд Максима, сидящего возле неё. Женя смотрел на двор, уже не кажущийся таким отличным от Тушинского: припаркованные машины подороже, дороги поровнее, трава позеленее (совсем немного) — вот и вся песня. Под окнами бегали дети, а за ними понуро шагал мужик и бормотал что-то вроде «осторожнее». Ни звёзд на небе, ни бродячих собак, ни шпаны, ни ощущения причастности. Женя чувствовал себя, как в Метрополисе: страшной и непоказанной в фильме середине между «нижними» и «верхними». — Если не считать нашу скорую поездку на север… — негромко сказал Максим и посмотрел на небо, занесённое тучами и смогом. — То это даже мило. То, что ты сделал. Заводит. — Он приблизился и затянулся. Завёл руки за спину. Красиво выглядел, как самая настоящая кукла (из секс-шопа). Носик морщил, улыбался. Женя почувствовал себя героем анекдота, где жена сообщала мужу, что его член был больше, чем у его родного брата. Амбивалентно, так сказать. — Расскажешь историю? — со слегка снисходительным видом (вновь) спросил Женя. Максим покачал головой. — Не твоего ума истории, мышка. — Ох. Один-один. — Один-двадцать. Женя выкинул окурок через ограждение и ущипнул Максима за задницу. Тот зашипел и уткнулся макушкой в грудь. — Нас же реально прикончат. — Он засмеялся. — Похуй. Женя поднял его лицо за подбородок и поцеловал в губы. Всё происходило, как обычно: поцелуи в горячую, пахнущую табаком и сладким печеньем шею; залезание ладонями под слегка смятый край юбки и изучение влажной кожи промежности; закатывающиеся карие глаза под длинными ресницами; жаркие вздохи и тесные объятия на прохладных простынях. Женя сдвинул его трусы в сторону, не став снимать их, и усадил на себя, продолжая разнюхивать местечко под ухом и сжимать в руках отставленную жопу. Они отражались в том самом неровно стоящем зеркале в углу, и Женя терял голову от вида: выгнутая спина, гуляющие руки, ритмичные движения. Вмиг позабыл о предстоящих поездках по достопримечательностям московской области и необычном чувстве юмора этого переодетого нежного мальчика. Облизал родинку над ключицей, которая всю неделю являлась в эротических снах и поставил засос около неё, по-детски не отпустив собственнические комплексы. — Сделай кое-что, — прошептал Максим. — Что? — Женя залез руками выше и наткнулся на тугую текстурную ленту, которой его перевязали в травмпункте. Показания врачей выполнял вполсилы, раз гонялся по лестницам, как чёрт. — Засунь его мне в рот. — Максим показал глазами на лежащее на широком подоконнике оружие. Брови медленно поползли вверх. — Что? — Что именно непонятно? — Он невинно захлопал глазами, не прекращая неспешно двигаться. Непонятного, конечно, было больше, чем понятного. Женя подхватил ружьё за приклад, поразившись тяжеловесности этой убийственной в прямом смысле штуки, и провёл стволом по раскрытым губам. — Им лисиц убивают, — решил поделиться знаниями Максим. После — заткнулся. Начал облизывать поверхность кончиком языка и забирать глубже, втягивая щёки. — М-м… Женя смотрел в его глаза как заворожённый. Натуральная чума в одежде светской львицы занималась с ним (и ещё кое-чем) сексом, нагло кайфуя и ни о чём (и ни о ком) не задумываясь. Вседозволенность — врождённая, не имеющая границ — текла по венам вместе с кровью. Он принимал её за чистую монету и ни на минуту не отпускал из цепких лап. Целый мир — с кошками, лисами и людьми — принадлежал только ему, и это выглядело страшнее японских ужастиков. К сожалению, Женя не являлся исключением. Максим закончил с жуткой судорогой. Трясся, мычал. Ноги дрожали. Вцепился в плечи и, отдышавшись, сказал: — Офигенно. «Ебанутый», — подумал Женя. Он нашёл силы подняться и выпить успокоительного. Затем выключил свет и лёг, напрочь забыв о пиве, что осталось скисать на кухне.—
Утро Женя встретил с задницей на лице. К несчастью, она принадлежала не Максиму, а жирной кошке. Шторы были полностью раскрыты, и комната освещалась хмурым светом пасмурного неба. Видимо, снова собирался дождь, потому что уличная пыль поднималась ветром аж до пятого этажа и душила и без того больную спросонья голову. Это походило на причудливую волнообразную мигрень: то лучше, то хуже. — Привет, — сказал Максим. — Угу. — Я тебе круассан купил. Ешь. Женя поморщился и придвинулся ближе. Под одеялом было жарко, но он ленился раскрыться. Чужие ноги вертелись и залезали между бёдер. — Ты как червяк в яблоке, — со смешком сказал он. — У меня к тебе просьба. Насчёт денег, в общем… — Дай ты проснуться, а. Максим стал кусаться, как недавно родившийся щенок: беззубо, слюняво и смешно. — Давай никуда не пойдём? Зачем мы вообще работаем? Болтливость раздражала, особенно через пять минут после пробуждения. Сами вопросы напоминали разошедшуюся сцену из чёрно-белого фильма с Ренатой Литвиновой, что смело и целеустремлённо шла по морскому берегу и с манерной утомлённостью приговаривала: «я такая умная, я такая красивая и у меня совершенно нет денег». Поменяй последнее на «мне надо работать» и приделай актриске хуй — выйдет типичный Романов. — Можно ещё полчаса полежать. Полежали. Максим — на спине, разведя колени и открыв рот. Женя — сверху. Раньше ни с кем так не получалось (чтоб как кролики). С ним хотелось валяться по несколько недель кряду, позабыв о жизни за пределами кровати. Когда они одевались, — в хорошем настроении после доброго утра — Максим вновь сказанул нечто: — Если ты будешь так часто меня любить, то у меня вывалятся кишочки. Женя уже не знал, как реагировать: хохотать или рыдать, сбегать или обнимать, впадать в анализ или пускать на самотёк. — Обратно засунешь. Он ушёл в ванную. Из крана полилась красная вода. Видение длилось всего несколько секунд. Следом в глазах потемнело, как при разыгравшейся гипотонии, а после всё вернулось на место: и зрение, и прозрачная вода. В зеркало посмотрел с недовольством. Новый цвет волос не подходил к чертам лица, делая его похожим на принадлежащее героиновому наркоману. Джаред Лето из «Реквием по мечте» в таком образе выглядел, может, и замечательно. Женя же — как реальный (не киношный) завсегдатай притона номер восемь: вдавленные желтушные глаза и зеленоватый ареал возле рта, как у жертвы авитаминоза. Засосы внизу шеи напоминали пунктирную линию от фломастера: мелкие и ровные.