Стань моим лекарством…

В комнате, куда вошли фельдшеры, очень щедро натоплено. Комната большая, имеется изразцовая печь, излучающая волны блаженного тепла. В дальнем углу стоит кровать, на которой скорчилась под ворохом одеял старушечья фигурка. В центре комнаты стоит круглый стол, покрытый кружевной скатертью, на которой виднеются следы вечерней трапезы. И масса хлебных крошек. Арсения мгновенно захлёстывает отвращение. Он, перфекционист и педантичный граф, не переносит крошки на столе. За столом сидит плечистый мужчина, судя по форме носа – отец встречавшего их паренька. Демонстративно смотрит на висящие на стене часы. — Вы в курсе, когда мы вас вызывали? – грубо спрашивает мужчина. — Мы в курсе, когда нам передали вызов. Это было двадцать минут назад. Остальное нас не интересует. – строго, без лишних слов, говорит старший фельдшер и достаёт из сумки необходимое оборудование. — Кто у вас сейчас начальник? Как к нему позвонить? — Может, мы сначала больную посмотрим? — интересуются Антон. — А потом, когда всё сделаем, поговорим про начальников, звонки и время вызова, ладно? Отец с сыном синхронно хмурят брови. — Слышишь, ты как разговариваешь, пудель кудрявый? – переходит уже все границы дозволенного горбоносый мужчина. — Во-первых, оскорбления свои оставьте при себе. А, во-вторых, ко мне обращайтесь на «вы», я всё-таки при исполнении. Это ясно? – уже более раздражительно спрашивает Антон. Стул с грохотом отъезжает в сторону, мужчина оказывается ближе к молодому фельдшеру. — Ясно, я спрашиваю? — Слышишь, ты, щенок, я же тебя сейчас по стенке размажу! — Слышу, – Антон ставит укладку на пол, уже просто стараясь не обращать внимание на подобные выпады. — Драться будем? Давай. – парень сам уже переходит на «ты», потому что такие уважения не достойны. Агрессор надвигается, разминая руки. Нет, скорее, ручищи. Крупноват мужик. — Давай-давай, я даже сопротивляться не буду. Уголовный Кодекс Российской Федерации, статья 318, пункт первый «Нападение на сотрудника медицинской службы при исполнении своих служебных обязанностей». До двухсот тысяч штрафа и компенсация морального ущерба. Плюс оплата периода нетрудоспособности. А, ну и ещё лишение свободы на срок до пяти лет при особо тяжких увечьях. – констатирует Антон. Он сомневается, что данная статья УК применима для медицинских работников, так как в ней говорится о применении насилия в отношении представителей власти в целом, но для нынешней ситуации сгодится и такое припугивание. Могучие плечи замирают в полуметре от фельдшера. Точнее, от его носа. — Что, думаешь, сильно напугал? – оскорбительно смеётся Антон. — Думал, я в штаны наделаю? Знаешь, сколько вас таких, здоровых, я перевидал? — Закончили дурака валять? - зло спрашивает Арсений. — Если да, то дайте стул и включите нормальный свет. Столкновения не происходит. Мужик, дёрнув щекой, отворачивается от Антона, одной рукой поднимая тяжёлый дубовый стул и ставя его к кровати. Попов садится, откидывая одеяло с лежащей больной. Шастун пристраивается у стола, начиная заполнять карту вызова. — Паспорт дайте, пожалуйста. – просит Антон. Оба игнорируют его просьбу. Сынок ещё и фыркает. — Уважаемые, я вас попросил дать документ. – вновь повторяет просьбу младший фельдшер. Пацан открывает ящик комода, достаёт паспорт и швыряет его Антону. Фельдшер не делает попытки его поймать, и документ шлёпается на пол. — А теперь подними. И дай нормально.– уже с ощутимо накатываемой злостью говорит Шастун. — Антон, прекрати! Свет, я же просил. – Арсений предотвращает очередную перепалку напоминанием о включении света. Щелчок выключателя на стене освещает комнату и лежащую на кровати старую женщину. Плохо дело. Одно тяжелое хрипящее, периодически замирающее, дыхание чего стоит. Судя по всему, оно уже давно приобрело патологический характер. На включение света женщина, лежащая на кровати, отреагировала нервными, рваными движениями правой руки, беспомощно и слепо зашарившей по простыне. Лицо у неё было ярко-красного цвета, особенно алели исчерченные морщинами щеки. Голова и глаза повернуты вправо. По вискам и лбу стекали капли пота, обильного, судя по тёмному пятну вокруг головы на подушке. Правый уголок рта у неё непрерывно дёргался, выпуская наружу хрипы и тонкую серебряную нить слюны. Но страшнее всего была левая рука, неподвижно лежащая на одеяле. В дополнение к ней вся левая половина тела женщины застыла в такой же патологической неподвижности. — Одеяло убери, – негромко командует Арсений, снимая с шеи фонендоскоп. Антон аккуратно стягивает с тела женщины толстое ватное одеяло, впихивая его в руки стоящему старшему горбоносому. Старший фельдшер обследует больную, пока Антон открывает терапевтический чемоданчик. Краем глаза наблюдает за пациенткой. Плохо дело. Арсений приподнимает бедро больной, пытается разогнуть ногу в коленном суставе – лицо больной искажается гримасой боли, она резко дергает правой рукой, начинает что то невразумительное бормотать. Нахмурившись сильнее, Попов, одев колпачок на ручку, проводит ей по голой стопе левой ноги больной. Пальцы ноги, следуя раздражению кожных рецепторов, распускаются веером, вместо того, чтобы сжаться. Вообще замечательно. Два поганых симптома – Кернига и Бабинского – подтвердились. А дальше – достаточно взглянуть на отвисшую вниз левую щеку и опущенный левый уголок рта, ротацию (поворот) левой стопы кнаружи, отставание левой половины грудной клетки в акте дыхания, двигательное беспокойство правых конечностей, чтобы составить клиническую картину. — Инсульт, – подтверждает Арсений, надевая на здоровую руку больной тонометр. — Антон, тащи сюда кислород и хирургию. А вы помогите. Антон встаёт и направляется к дверям. Обратная дорога была проще, потому что рассвет все больше набирал силу, зыбкий серый сумрак потихоньку рассеивался. Пыхтя, парень поднялся по скользким от ночной влаги ступеням. Некоторые из них, сложенные из расколотых шлакоблоков, окаймленных кусками шифера, предательски шатались под ногами. А ведь больную в любом случае придётся госпитализировать, конкретнее – тащить на носилках в эту гору, да ещё по таким ступеням. А потом везти до больницы по раздолбанной дороге. Если она не отдаст при всем при этом Богу душу, то они – просто везунчики. Проклиная всё на свете, фельдшер добрался до стоящей машины. Естественно, как только они с Арсением скрылись из виду, Илья тут же выключил фары, дабы не сажать аккумулятор. Антон мстительно распахнул дверь в кабину на всю ширину, впуская мерзлый воздух в нагретое помещение. — Антох, закрой! – требует Макаров. — Не спишь? Вот и молодец. – язвит Шаст. Антон хлопнул одной дверью, открывая вторую – в салон. Грохоча носилками, выволок сумки с КИ-3, мешком Амбу и тяжёлый ящик с хирургией. Открыл окно, которое Илья старательно закупорил, дабы не пускать в кабину холодный воздух салона. — Илья! Там у нас носилочная больная, тяжелая как в прямом, так и в переносном смысле. Нам всем её предстоит вытащить из дома и поднять на крутой склон. А потом аккуратно донести до машины. — Понял. – отвечает водитель. Антон сгребает стоящий на подножке хирургический ящик, вскидывает на плечо КИ-3, зажимает подмышкой пластиковый пакет с мешком Амбу, и уходит. Когда младший фельдшер вернулся, дыхание пациентки стало ещё хуже – добавились редкие единичные хлюпающие вздохи. Антон торопливо извлёк КИ-3 из сумки. — Воздуховод готовь, – вполголоса произнёс Попов, сворачивая тонометр. – Клофелина один с физраствором в вену, дицинона два. Рвота была? Родственники мрачно уставились на фельдшеров. — Была. – наконец мрачно отвечает отец семейства. — Дважды её рвало, пока вы где-то... — Шаст, добавь два церукала. – перебивает его старший фельдшер. — Понял. – отвечает Антон. Пока Арсений вставляет воздуховод, Антон присоединяет мешок Амбу к ингалятору, протирает маску проспиртованной ватой и аккуратно закрывает ею рот больной, уже украшенный манжетой воздуховода. Старший фельдшер кивает на сумку, а сам начинает вспомогательную вентиляцию лёгких. Антон достаёт свёрнутый жгут и начинает осматривать руку больной. Локтевые вены настолько выпирают, что просто просят проколоть их – рай для врача. Фельдшер затягивает жгут, снимает колпачок со шприца. Вена лопнула под острием иглы, брызнув кровью на цилиндр шприца и на простыню. — Что вы ей вкалываете? – резко спрашивает молодой пацан. — Что-то смущает? – отвечает вопросом на вопрос Антон. — Ваша «скорая» вечно что-то не то людям втыкает. Как вас только ещё не сажают за это?! – выплёвывает пацан. — Ты медик? – спрашивает Антон, следя за иглой. — Какое твоё... – не успевает договорить мальчишка. — Не медик. Скажи мне, друг, а кем ты работаешь? – Шастун бросает в пакет опустевший шприц и быстро присоединяет к введённой в вену игле другой. Из канюли успевает вытечь тёмно-бордовая капля. — Он маляр. – угрожающе произносит старший. — Дома людям красит, в отличие от таких, как... — ... как я. – ласково заканчивает фразу Антон, начиная вводить дицинон. — Представь, на секунду, братец, такую вот картину: вызываю я тебя, со всеми твоими малярными причиндалами, к себе домой, куда-нибудь в село Сосновку, часа в три ночи, примерно в такую же погоду, для того, чтобы ты мне потолок на кухне побелил. Бесплатно, разумеется. А пока ты, преодолевая зевоту, будешь корячиться с моим потолком, я тебя буду развлекать разговорами, какие твари работают в вашей организации, с тем подтекстом, что ты являешься такой же тварью. Ты как на это отреагируешь? Стул горбоносого мужика с грохотом отлетает назад. — Слышишь, ты, чмошник! — Зацепило, правда? – интересуется Антон с маленькой победой в голосе. — Вы врач? – зло спрашивает мужчина, обращаясь к Арсению. — Врач. – не спорит тот, он просто на удивление спокоен. — Тогда объясните своему подчинённому, чтобы варежку захлопывал, когда домой к людям приходит! – продолжает мужик. — А вы перестаньте его оскорблять. – ровно отвечает Арсений, не переставая сдавливать резиновые бока мешка Амбу. — И меня с ним тоже. Мы к вам в гости не напрашивались, сами нас вызвали. А теперь сидите и издеваетесь над нами, зная, что мы вам ответить не можем. Может, вы так со всеми своими гостями разговариваете, но, всё же, надо иметь чувство меры. В моём присутствии уже прозвучало как минимум три оскорбительных слова в адрес моего младшего фельдшера. «Кудрявый пудель», «щенок» и «чмошник», если ничего не путаю. Вы, как мужчина, смогли бы стерпеть такие оскорбления в лицо, брошенные просто так, человеком, который вас впервые видит и даже не знает? В благодарность за то, что вы сейчас сидите и оказываете помощь его матери? Молчание. И правда, соглашаться со словами Арсения дядьке жутко не хочется, а возразить нечего. Антон гордо смотрит на старшего фельдшера, как ловко он разнёс этого стервятника только лишь словами, без рукоприкладства. Парень невольно думает о том, что страстно и влажно коснулся бы губ Арсения прямо здесь и сейчас. Ну или прижался бы к нему так сильно, чтобы заглушить всю внутреннюю злобу от происходящего в стенах этой лачуги. Его старший защитник. Закончив с инъекциями, фельдшеры начинают заниматься инфузионной терапией. Антон обматывает бинтом стеклянный флакон физраствора, вертит головой в поисках вешалки – после чего решительно снимает с гвоздя какой-то портрет и вешает флакон туда. Натрия хлорид, обогащенный ноотропилом, заструился по пластиковому шлангу, насыщая бегущую в вене кровь. — Больная нуждается в госпитализации. –говорит Арсений. — Сейчас? — Чем скорее, тем лучше. – отвечает Попов. — Ищите плотное одеяло! – обращаясь к родственникам, добавляет Антон — Которое сможет её выдержать, когда понесём наверх. — А у вас что, носилок нет? – подозрительно сощуривается старший. — Есть. – кратко отвечает Шастун. «Я хотел бы посмотреть, как вы с ними здесь и на лестнице развернётесь, да времени на это нет.» – пронеслось в мыслях Антона. Эту переноску пациентки фельдшеры будут, наверное, вспоминать всю оставшуюся жизнь. Антон взялся за края одеяла в ногах, скрутив их в узлы, родственники схватились с противоположной стороны. Арсений шёл рядом, держа флакон с физраствором. Хвала небесам, хоть дыхание у старушки слегка выровнялось, хотя в нём ещё проскакивали паузы. Кряхтя, фельдшеры вынесли женщину во двор дома. Дыхание замерзало на лету, вылетая густым паром изо рта. Небо посветлело – это хорошо, уже можно было обойтись без фонарика. Каждый шаг наверх отдаётся острой болью в мышцах спины и рук, одеяло норовит выскользнуть и натирает скрученным узлом кожу на ладонях. Несмотря на утреннюю холодину, по лбу и вискам сбегают ручейки пота. Когда больную выволокли на дорогу, то все дышали не лучше её. Боль в позвоночнике, неловко изогнутом весь этот подъём, нарастала в геометрической прогрессии. Машина уже ждала бригаду, а Макаров возился с носилками. Вложив в транспортировку больной остаток сил, фельдшеры и родственники подняли больную повыше и положили на простыню. Водитель, поднатужившись, внёс носилки на лафет в машине и громко хлопнул дверьми. — Кто поедет с нами? Оба родственника синхронно переглядываются и вонзают в Шастуна такие взгляды, словно он сказал что-то неприличное. — Мы вам что, необходимы? – задаёт вопрос мужик уж слишком грубым голосом. — Вы мне сто лет не нужны. А вот ей... Она ведь ваша мать, я не ошибаюсь? Антон поворачивается и лезет в машину. Понятное дело, не хочется людям тащиться в такую рань в больницу и там убивать как минимум полдня. Но и отказаться ехать - это всё равно, что расписаться под своим безразличием к судьбе больной. В принципе, ситуация стала ясна ещё в самом начале прибытия фельдшеров на место вызова. Старая женщина, хронически больная, требующая за собой длительного и тяжёлого ухода. Возможно, уже даже не с первым инсультом. А после данного родные, вероятно, понадеялись, что больная умрет сразу, избавив себя и их от мучений. Не умерла. Дорога из Синявино в ближайший стационар не заняла много времени, благо время было раннее и трассы, обычно забитые в три ряда в каждую сторону, пустовали. На повороте к стационару в окно ударил солнечный луч. Надо же, тучи разошлись! Вот и двор больницы. *** — Ну, чего с ней? Она ходить будет? – спрашивает молодой парнишка у Антона, когда они стоят в приёмном отделении. Антону так и хочется ответить, что, да, конечно, ещё как будет. Под себя. Но он сдерживается, потому что на шутки и ругань сил уже просто не осталось. — Не знаю. Её направят в неврологическое отделение, там с врачом и поговори. – это всё, что уверенно и кратко произносит фельдшер.