Стань моим лекарством…

Сегодня я чувствую в сердце неясную дрожь созвездий…

В то ужасное холодное утро, уже по прибытии в приёмное отделение ближайшего к посёлку стационара, Антона ещё долго оскорблял тот остервенелый мужчина, ничего не знающий о медицине. Говорил что-то про «высокие» зарплаты врачей (что врачи вообще не достойны какой-либо зарплаты), говорил про то, что врачи «не умеют ничего делать, кроме как померить температуру и давление», про отсутствие совести. Младшему фельдшеру вдобавок прилетел удар кулаком в нос, после которого струйками медленно вытекала алая кровь. Вероятно, после такого нос останется синим на несколько дней. Сука. Не надо было этого делать. Последняя капля в терпении. Всё, конечная. Арсений не сдержался и даже не заметил, как его ладонь сжалась в кулак, а костяшки пальцев с хрустом влетели в подбородок мужчины. Мужчина же, нелепо взмахнув руками и дёрнув головой, отлетел назад, звучно приложившись поясницей о стоящую возле стены каталку. За своего младшего фельдшера (за своего Антона) Арсений готов был рвать и метать, ему было абсолютно безразлично, кто перед ним стоит и какие могут быть последствия. Но кудрявого парнишку с зелёными глазами он не позволит обижать никому и никогда. Антон же двинул этому мужику в нос, затем, схватив за курчавые волосы, швырнул его через колено на пол. Тот звучно шлепнулся на плитку, заелозил ладонями, оставляя кровавые отпечатки пальцев. Затем Антон, коротко размахнувшись, как следует заехал ему ногой по животу, не давая ему подняться. Конечно, развернувшееся поле битвы в приёмном отделении не обошлось без пристально-наблюдающих за всем этим представлением глаз. Двадцать три часа смены для двоих слились в один, вобрав в себя всю усталость, всю злость, всю боль и обиду, всю горечь, которой были пропитаны эти сутки. *** Солнце, разогнав ночные тучи, медленно появлялось на горизонте, заливая замёрзший за ночь Петербург потоками света, заставляя искриться крошечными бриллиантами мокрые лужи и крыши домов. Наступало утро. Улицы, умытые дождем, казались свежими и молодыми. Озябшие светофоры на пустых перекрёстках устало мигали жёлтым. «Газель» летела по пустой пока ещё дороге, окруженная мириадами брызг и оставляя за собой пенистый след в растревоженных лужах. Наконец-то машина бригады №36 въезжает во двор подстанции. Утро. Пересменка. Знакомая картина, изо дня в день повторяющаяся. Илья начинает яростно сигналить, разгоняя толпящийся персонал. Арсений тяжело вылезает из кабины. Антон протягивает ему написанную расходку, которую он, не читая, украшает своими автографами. Теперь осталась самая малость – отстоять очередь в заправочной, перегрузить барахло в другую машину и высидеть на «пятиминутке». И будут они свободны, как жаворонки в небе. — Тоша, ты как? – трепетно интересуется Арсений, подходя ближе к Антону, когда они уже сидят в комнате отдыха. — Да хуёво, устал пиздец. – уже не выбирая выражений, отвечает младший. — А чё там с дракой? — Да правильно мы сделали. – фыркает Попов. — Ещё удивляюсь, сколько ты терпел. Нет, конечно, если до главного врача дойдет, нам с тобой двоим голову оторвут, сам понимаешь. — Понимаю. – повеселел Антон. — Только больше постарайся не распускать руки на пациентов с тяжёлым диагнозом «шизофрения, осложнённая дебилизмом». – шутит Арсений. — А сам-то… Антон тут же заливается смехом, таким громким, заливистым и очень милым, как у ребёнка. С каждым днем всё больше Арсений уверяется, что глупая сердечная мышца бьется только ради этого смеха, ради искрящихся глаз, ради низкого, но уже такого привычного голоса. Ради Антона. И это даже входит в привычку. Кудрявый парень встаёт с дивана и подходит близко-близко к Арсению, благодарно заключая его в свои объятия. — Арс, спасибо тебе, что ты всегда рядом. Я ценю твою поддержку. Я ценю тебя! – Антон утыкается носом куда-то в шею Арсению и на пережитых эмоциях пускает слезу. — Я бы без тебя… — Тш-ш-ш… – Арсений гладит Антона по кудрявой макушке и крепче прижимает к себе, чувствуя слёзы парня на своих ключицах. — ВСЕМ ВРАЧАМ И ФЕЛЬДШЕРАМ, СВОБОДНЫМ ОТ ВЫЗОВОВ, ПРОЙТИ В УЧЕБНУЮ КОМНАТУ НА ПЯТИМИНУТКУ! – из рации раздалось громкое оповещение. — Чёрт! Арс, можно, я не пойду? Сил моих нет… – ноет Шаст, умоляя старшего, всё ещё не расцепляя объятий. Антон прячет сигареты в ладонях, мечтая выйти на улицу и подышать никотином. А ещё безумно хочется спать. — Надо, Шастун… ещё несколько минут, надо потерпеть. Сам знаешь, Абрамов потом вообще разнесёт тебя за очередную неявку. Оба идут в учебную комнату, где уже началась «пятиминутка». Абрамов Иван Андреевич – главный врач – как всегда вёл разбор полётов, разбирая насущные проблемы за прошедшие сутки. Сначала что-то муторно выясняли про не очень приятные произошедшие события на вызовах других бригад. Потом дело дошло до бригады №36. — Далее. Был факт драки в приёмном отделении стационара. – начинает главврач. — Начинается! – пробормотал Антон. Сидящие через Арсения от него реаниматологи насмешливо скривили физиономии. — Кто отличился? – угрожающе спросил главный врач. Арсений закатил глаза к потолку и глубоко вздохнул. — Бригада тридцать шесть. — Все ясно. Николай Викторович, вам не кажется, что к этой бригаде, а точнее, к этой смене, пора принимать меры? Начмед (начальник по медицинской части в учреждении здравоохранения) пожал плечами. — Надо сначала разобраться. Что там случилось, Арсений Сергеевич? – спросил начмед Сокольников. Пока старший фельдшер излагал подробности, Антон, окончательно рассвирепев от то и дело поворачивающихся ко нему голов и бросаемых любопытных взглядов, сделал равнение налево, как и его старший фельдшер до этого. — Шастун, чем объяснишь свой поступок? – обращается к молодому фельдшеру главный врач. — Мужской гордостью. – нагло отвечает Антон, вставая. — Природной обидчивостью. — Пока ты находишься на смене, в качестве фельдшера, свою гордость и обидчивость можешь, знаешь, куда засунуть? — Иван Андреевич, вы правы, как всегда. Просто это очень больно, когда бьют кулаком по носу. Так и тянет загордиться и обидеться. – продолжает Шастун. Ещё несколько минут продолжалась перепалка с главным врачом. Арсений Сергеевич так же защищал своего младшего фельдшера обоснованными доводами. После чего данный спор завершился на ноте «Ладно, прекратим этот балаган», обсудили ещё пару неинтересных вопросов. И всех наконец-то отпустили. Утро, не в пример прошлому, выдалось ясным и солнечным. И даже не таким холодным. Ветер стих, исчезла мерзкая морось и сырость, лучи света бриллиантами искрились в лужах на стояке машин. Небо было настолько голубым, что казалось ненатуральным. Это утро было замечательным ещё и тем, что Арсений и Антон отработали смену. Всё, можно с чистой совестью уходить и делать все, что душе заблагорассудиться в ближайшие двое суток. *** Шаст с каждым днём всё больше чувствует, что испытывает сильные чувства. Он каждой клеточкой своего тела нуждается лишь в одном человека, по которому у него начинается ломка в его отсутствии. Ему Арсений нужен, как доза морфина нужна больному, чтобы заглушить сильную, разрывающую все внутренности, боль. Ему Арсений нужен, как всему живому нужна вода, чтобы не погибнуть через несколько дней. Ему Арсений нужен рядом так сильно, что выворачивает наружу. Ему Арсений нужен, как воздух. Антон понимает, что никогда ещё не испытывал таких искренних и глубоких чувств к кому-то. Он любил Ирину, но не на том уровне души, когда бы действительно мог себе позволить назвать её человеком всей его жизни. Он испытывал к ней «хочу» и «нужно». Больше ничего. Это не было любовью навеки, это не было «навсегда». Антон давно инстинктивно ощущал, что скоро их с Ирой «мы» разделится на «я и ты». Именно поэтому он не хотел говорить на тему свадьбы и каждый раз искал отмазки, лишь бы уйти от разговора, когда речь заходила о детях и о их с Ириной будущем. Для него она была лишь поддержкой и тем человеком, который каждый раз ждёт его дома. Антон очень сильно боялся остаться один в пустой квартире. *** После смены Арсений предложил Антону поехать к нему домой, если тот не хочет возвращаться в пустую квартиру. Парнишка согласился. Приехав в квартиру, парни даже словом не обмолвились, до такой степени устали, что не хотелось даже разговаривать. Они только лишь по очереди сходили в ванную, чтобы смыть всю усталость и грязь после ужасно тяжёлой смены. Еда не лезла в рот, хотелось только одного – закрыть глаза и побыстрее уснуть. Весь день они спали, завалившись вдвоём на одну кровать. Самое лучшее, что может быть – отсыпной, затем выходной. На маленькой, но уютной кухне горит свет от вытяжки, на плите греется чайник, а в духовке готовится ужин на скорую руку. Арсений даже после тяжёлой смены решил, что не оставит голодным ни себя, ни Антона. Антон, перед тем, как зайти на кухню, успел выйти на балкон, чтобы как следует затянуться парочкой сигарет и вдохнуть никотин в лёгкие, чтобы снять излишнее напряжение, всё ещё присутствующее внутри него после смены. Позже они оба сидят на кухне и кушают свежую и вкусную дыню, по дороге домой купленную в маленьком магазинчике. Они более не обсуждают того, что оставило неприятный осадок во время тяжёлой ночной смены, чтобы не расшатывать и без того шаткие нервы на отвратительных людей, старающихся побольнее «уколоть» врачей своими выходками и погаными словами. В стенах дома – они не фельдшеры, а обычные люди со своими проблемами и обидами. Арсений смотрит на то, как мило Антон уплетает сочную дыню и не может отвести взгляда от этого растрёпанного кудрявого котёнка с разбитым в это утро носом. Арсений, набравшись смелости, решает прямо сейчас, в эту же минуту, подойти к Шастуну. Он кладёт руки на спинку стула, по обе стороны от плеч парнишки и смотрит прямо в его чистые зелёные глаза. Лицо Арсения находится всего в пару сантиметров от лица напротив, а его дыхание обжигает губы Антона, отчего тот просто сходит с ума. Шастун чувствует на своём лице его горячее дыхание, ощущает запах его одеколона с цитрусовым оттенком так выраженно и близко. Он смотрит в эти небесно-голубые. Он, кажется, перестаёт даже дышать. Теряет рассудок. Теряет голос и дар речи. — Арс… – голос как назло срывается, поэтому Антон произносит его имя хрипло и тихо. — Тош, будь со мной… – и Арсений, не давая Антону сказать ни слова, впивается в его пухлые губы, ощущая на них чуть горький вкус сигарет и перебивающий сладковатый привкус только что съеденной им свежей дыни. От поцелуя в груди расползается мягкое приятное тепло, и когда Антон, очнувшись от неожиданности, выдыхает в губы Арсению, встаёт вместе с ним и прижимает его к стене, вызывая тихий стон, толкается внутрь жаркого рта языком, все становится неважно. Мир сужается до этой маленькой кухни, где они целуются до нехватки кислорода, оба так долго с этим тянувшие, изголодавшиеся друг по другу, они ещё долго будут это навёрстывать. — Я буду с тобой всегда. – тихо произносит Шастун, на несколько секунд разорвав поцелуй, смотрит в бесконечно голубые глаза, а затем снова целует мягкие губы. Сегодня Антон понял одно… Лучше никак, чем без Арсения.