Истории, рассказанные Совёнком. Легенда о храбрости

Бесконечное лето. 9. Истории "Совёнка". Легенда о храбрости. (24 Июня 1987 года, пионерлагерь "Совёнок", 21:03) Тяжёлую думу думал Семён. День прошедший вышел безрадостным, много нервов было потрачено, много дел сделано — но не чувствовал Семён удовлетворения, даже наоборот. Хоть ему сейчас и не было страшно, а всё равно — тяжело. "Завхоза потеряли. И ладно бы, если бы он от простуды помер, или охотник случайный застрелил — так нет, его неизвестно кто подрал в кровину, и он ещё и в зомби какого-то обратился вдобавок! Чудеса в решете, нет, не так, чудеса в х.роте, мать его … да и Виола Артёма Сергеича спрашивала про город — а он ведь ни слова не сказал, и так прям деликатно от ответа ушёл, на Марата всё списал, мол, пока этот блевал, я уж всё забыл". Тут вдруг Семёна посетила одна страшная мысль, и он поднял голову: а что если и вправду в городе происходит то же самое? Что тогда делать? А если это … и есть тот самый пресловутый зомби апокалипсис? Семён тряхнул головой: нет-нет, этого не может быть! Зомби — это всё выдумки американских писателей, дабы запугать простой советский народ! Никаких зомби не существует, и не может существовать! Он тихо поднялся, отряхнулся, и по тропинке не спеша отправился в лагерь. Уже подумывал завалиться спать по приходу, как вдруг позади себя услышал насмешливое: -Думаешь, Семён Семёныч? Семён остановился. Ветер тут же стих. Птицы замолчали. Только где-то снова отбил дробь дятел, да протрещал совсем рядом кузнечик. Семён не обернулся: -А, это ты, Пионер? Здравствуй. -И ты, Семён Семёныч, не хворай,— ответил тот же голос, но человек не сдвинулся с места. -Ну, зачем пришёл? — Семён стоял и не поворачивался. -А ты не рад? — собеседник медленно подошёл поближе, поравнялся с Семёном, тот не шелохнулся. -А ты видишь причины для радости, а? Пионер? -Не вижу. Но ты сейчас точно хотел что-то узнать, что-то спросить, что-то понять,— пионер порылся в кармане, достал оттуда пачку "Космоса", протянул Семёну,— Будешь? -Буду,— Семён вынул сигарету и чиркнул зажигалкой. Подошедший сделал то же самое. Вдвоём они стояли, курили, молчали, думали о чём-то. Молча думали. Если бы сейчас кто-то их увидел, он бы увидел двух одинаковых людей: пионер был очень похож, нет, он выглядел точно, абсолютно точно так же, как Семён. Наконец, пионер спросил: -Всё ещё в тайне? -Само собой. -Понятно. -Слушай … -Стоп, погоди, не спрашивай. Я и так знаю твой вопрос. У меня уже был такой цикл. Ты ведёшь себя почти как "он". Разве только чуть смелее … -Прекрасно,— сказал грустно Семён и посмотрел на Пионера,— Скажи: я теперь смогу выбраться? Я вернусь в свой мир? Что будет со мной? -Зависит от тебя,— втянув табачный дым, ответил Пионер,— Ты теперь тут надолго. Если вообще не на всю жизнь. Это вот я …,— он замялся и тихо продолжил, виноватым голосом,— Понимаешь, я вернусь, пройдёт какое-то время — и я точно смогу вернуться, если захочу. А вот ты — не знаю. Здесь уже ничего от меня не зависит, вмешаться я права не имею. Да и если ты умрёшь — то всё равно вернусь, а вот ты … про тебя ничего не знаю. Кроме одного … -Стоп, чего? — Семён испугался,— Ты сказал: "если я умру",— он ткнул себя пальцем в грудь и вопросительно, с заметной тревогой, спросил,— Я не понял, в смысле "умру"?! Я что, могу тут умереть?! -Можешь, конечно можешь,— уверенно ответил Пионер, важно взглянув на часы,— А ты думал — в сказку попал? Как же, как же, разбежались. Нет, шалишь, брат Семён, конечно ты можешь здесь умереть! — Пионер рассмеялся и тут же задумался, замолчал, но через пять секунд продолжил куда более серьёзным тоном,— Хотя, конечно, как вести себя будешь: если будешь тупить, трусить, болтать иль делать лишнего — что ж, сдохнешь и никто тебя потом не пожалеет и даже, может быть хорошим словом не вспомнит. А если будешь себя вести вот как ты вчера и сегодня,— Пионер начал загибать пальцы,— Девушек красивых спасать,— тут он хихикнул,— Врагов своих щадить,— здесь усмехнулся,— Медсестёр тоже красивых тоже спасать, и вдобавок перестанешь от работы отлынивать — тебе вообще цены не будет, веришь, нет, а, брат Семён? -Братан, ты не врубаешься? — перебил его Семён,— Я не понял, я тут что, на всю жизнь застрял? Тогда о`кей, если я умру, то ты сможешь вернуться, так? Если это так, то почему бы тебе просто меня не убить и ты сразу получаешь пропуск в свой мир? -Я же говорю: я не имею права вмешиваться,— с заметным раздражением ответил Пионер. -Ну, ладно, а если я совершу сейчас самоубийство, то что тогда ты? -Я останусь здесь до следующего такого же цикла, а ты, скорее всего, просто исчезнешь. -Почему?! -Смерть будет неестественной. Так что, ты тут никому лучше не сделаешь. Просто живи, как жил раньше, и будет видно. -Погодь, я не понимаю, выходит, я могу здесь хоть двадцать лет пробыть, и потом если неестественной смертью помру, то всё с начала, да? — упавшим голосом произнёс Семён,— Мне тут что, веки вечные торчать? -Семён Семёныч, а ты вообще хочешь вернуться? — Пионер посмотрел прямо Семёну в глаза самым своим серьёзным взглядом, каким только мог. И Семён вдруг почувствовал, как его сердце пропустило удар: -Только не говори, что ты и вправду это спросил …— прошептал он, разворачиваясь на Пионера. Минут через пять Семён, не смотря по сторонам, быстрым шагом шёл по тропинке в лагерь. Взгляд его был устремлён чётко вперёд, пальцы сжаты в кулаки, а мысли были просты и понятны, не мешали думать, чётко указывали, что и как надо делать, а главной была всего одна: "Спасти лагерь" — думал Семён, возвращаясь в свой домик. В ушах до сих пор стоял голос Пионера, твёрдо повторявший одно и тоже: "Семён, ты должен это сделать. У тебя получится это сделать. Ты должен защитить лагерь и его пионеров. Чего бы это тебе ни стоило, ты должен их защитить. Помни: живы пионеры — и лагерь тоже будет жить. Остаются пионеры в лагере — он будет продолжать существовать, но учти: если "Совёнок" начнёт пустовать — он просто исчезнет. Это дело не пяти минут — но так и произойдёт, если ты окажешься неспособен и потому права сдаться у тебя нет. Ты должен спасти лагерь. Кроме тебя это никто не сделает. Давай, прощай, Семён Семёныч. Держи всё в тайне. Прощай, и помни: ты здесь не просто так!" Семён стиснул зубы: он не даст этому месту исчезнуть, какие бы испытания перед ним не стояли, какие бы зомби сюда не пришли, да пусть хоть сама костлявая смерть, усмехнувшись во весь рот, занесёт над ним свою косу — он никому не позволит завладеть лагерем! "Совёнок" — дом для пионеров, и они смогут счастливо жить именно здесь и ни один враг не заберёт себе этот лагерь — Семён это знает и не даст произойти здесь беде. Даже если это будет стоить ему жизни. Он резко прибавил шагу и на выходе из леса услышал горн, созывающий всех на ужин. Семён побежал туда. В этот раз в столовке было очень тихо. Только ложки стучали да негромко перешёптывались те, кто раньше говорил больше и громче всех. Причина для такой тишины была: объявили голодовку. Провиант начал заканчиваться, и порции были сокращены втрое. Хлеба вообще не выдавали. Семён сидел один за столиком у стены, и краем глаза отмечал: этот пришёл, этот пришёл, того нет, тот вышел. Зачем он это делал, наверное, даже он сам не смог бы дать ответа. Просто так, наверное, что бы вообще хоть чем-нибудь развлечься. Лагерь-то он спасти жаждал, вот только не знал как это сделать, и с чего вообще надо начинать. От того и сидел, не зная чем заняться. Закончив с едой, Семён ушёл в лес. Он не знал, куда и зачем идёт, ноги просто несли его вперёд по дорожке, как, через пятнадцать минут понял он, к старому лагерю. Семён опомнился уже где-то на полпути, остановился, не зная, куда идти: вперёд или назад, однако, с минуту подумав, он решил вернуться в лагерь, повернулся и пошёл обратно. Вновь требовалось подумать. Что-то определённо происходило, что-то очень не хорошее, а что конкретно — понять никак не получалось. За ужином пришёл директор и забрал вожатых в администрацию на срочную планерку прямо с ужина. Это могло означать только одно: ситуация и впрямь серьёзная. Если и дальше так пойдёт — плохо, совсем плохо будет. Лагерь — сто с лихом человек, и все они хотят есть. Но порции уже урезали — и не абы как, а аж в три раза! Стало быть — еды не хватает, а хочешь не хочешь — её надо где-то достать, вот только где …? Ладно, посидят без пайки денёк-другой, а потом что? Потом найдутся недовольные, которые начнут громко высказваться, что с ними делать? Как их утихомирить? Да никак. Голодные, возмущённые — они не будут никого слушать, будь то вожатые или воспитатели, да хоть сам директор Ладно, поропочут денёк-другой, — и со злобы начнут действовать. Взломают столовку, склад, администрацию — а что сделают с директором и руководством, если те под горячую руку попадутся — лучше не думать. Да даже если ничего не сделают — начнётся погром, сильные начнут забирать еду у слабых. Начнут в поисках съестного вламываться и обыскивать домики, естественно, что хозяева будут против. Обстановка резко накалится, когда кто-нибудь кому-нибудь что-нибудь скажет, кто-то кого-то ударит, этот кто-то скажет или ударит в ответ, и так в одном месте, потом в другом, в третьем, на шум прибегут ещё заинтересованные люди. И паника по сравнению с тем, что произойдёт далее покажется просто мелким неудобством — будет бойня. Будет большая и кровавая потасовка, в которой достанется всем без исключения: и правым и виноватым. И будут убитые и раненые со всех противоборствующих сторон, много убитых и раненых. В ход пойдёт вообще всё, чем можно проломить противнику голову, начиная кулаками, камнями и палками — и заканчивая несколькими топорами со склада и кухонными ножами. Да вообще подойдёт любой прочий инвентарь: лыжные палки, поломанные стулья, тяжёлые вёсла с лодочной станции, лопаты, прыгалки, гантели, даже вилки … Семён живо нарисовал себе эту картину: Стоящий на пьедестале Генда с ужасом взирает на преобразившуюся площадь. Здесь хотя и остались те же скамейки возле бордюра, та же аллея с цветущими липами, заботливо высаженными предыдущими сменами, те же цветочные клумбы возле памятника, всё то же самое, что было раньше. Вот только … Все эти аллеи, клумбы, скамейки, бордюры, памятник — всё это напрочь залито кровью. Площадь усеяна телами в пионерской форме, тут и там валяются черенки лопат, палки, спортивный и огородный инвентарь, прочие предметы быта … Пятнадцать минут назад несколько пионеров здесь не поделили батон хлеба. Тринадцать минут назад на площади было уже около восьмидесяти человек. Двенадцать минут назад один толстый, кажется, самый голодный пионер, ударил наотмашь худощавую девчонку, что стояла напротив него. Девчонка упала, расплакалась, однако, поднялась на ноги снова. Её подруги стали кричать на этого пионера, на них накинулись с кулаками его друзья. В этот момент к ним подскочил один незадачливый парнишка из младших отрядов и выхватил у кого-то злосчастный батон и попытался бежать, однако мгновенно был сбит с ног, так как стоял в толпе, а толпа, увидев, что хлеб можно забирать себе, тут же решила так и сделать. Батон несколько человек разорвали в секунду — их начали бить за то, что другим не досталось, они стали защищаться; нечаянно кто-то полетел на землю и судя потому, как громко он завопил, на него наступили, и не один раз. Об него споткнулись ещё несколько человек, у кого-то выпала из кармана конфета, у кого-то кусок колбасы, что-то ещё … Уже через минуту здесь была целая битва; бьются всем, что оказалось под рукой. Озверевшие голодные пионеры избивают друг друга, не щадя никого, не понимая, что творят. Сам воздух здесь пропитан ненавистью, безумной яростью и бессмысленной жестокостью. Упавших на землю топчут, не давая подняться; они кричат, просят о помощи, пытаются выползти из этого ада, на одних руках вытаскивая своё тело, так как ноги у них скорее всего сломаны или вывихнуты и лишь безвольно волочатся по земле; но здесь дерётся так много народа, что выползти — невозможно. Их либо давят, даже не замечая, что прошлись по ним, либо самые жестокие или обезумевшие люди, заметив, что кто-то хочет выйти из боя, с диким рёвом набрасываются на них, приземляются им на спину и бьют их чем попало, куда попадут, рвут их голыми руками… Лежащие визжат, плачут, кричат о помощи — но все их крики тонут в бесконечном шуме и гаме битвы, и никто им не помогает и, увы, многим уже не поможет … Нечеловеческие вопли раненых, маты, предсмертные стоны, одиночные выкрики, ужасный хряск ломающихся костей, скрежет камней о камни, лязг металла, стук деревянных палок, треск рвущейся плоти и ткани, глухие удары, плеск фонтанирующей крови — эти звуки витают над полем боя. На деревьях, на когда-то цветущих липах, у которых теперь сломана половина веток, покачивается несколько тел. Тел тех немногих людей, кто не лишился полностью рассудка. Тел нормальных людей, хороших, чувствительных ребят. Ничего страшного вроде бы не произошло, их никто не убивал, не мучал, не ломал им пальцы перед смертью. Просто их нервы не выдержали увиденного. Эти ребята не смогли перенести смерти близких им людей, не смогли принять тот факт, что пионеры, с которыми они ещё недавно играли в футбол, смотрели кино в клубе по вечерам, загорали на пляже, их вчерашние друзья — теперь дерутся насмерть из-за куска хлеба, раздирают друг другу рты, выбивают зубы, давят глаза, убивают, умирают сами, многие — в страшных муках. Ребята, чьи тела сейчас болтаются на деревьях — не слабаки, они просто не сумели превратиться в диких животных, как это сделали их товарищи. Они умерли скорее от боли душевной, моральной, чем физической. Повесились лишь их тела: сами они, их души покинули этот мир раньше, тогда, когда увидели эти ужасы. Минут через десять всё заканчивается. Кто-то, кто ещё стоит на ногах, убегает, кто-то — садится и тяжело дышит, кто-то вытаскивает оставшихся в живых товарищей и оказывает первую медицинскую помощь раненым, кто-то просто бесцельно бродит среди окровавленных тел. Семён на противоположной стороне площади от Генды и смотрит. Под ногами — труп неизвестного пионера со свёрнутой шеей. Семён аккуратно переступает его и идёт дальше. Сперва он старается обходить стороной лужи крови, но потом машет на это рукой: крови здесь столько, что обойти её всю просто невозможно. Перемазав все ботинки, Семён находит кой-кого знакомого: Женя, библиотекарша. Возлюбленная Электроника. Рядом с ней — Шурик. На первый взгляд кажется, что они без сознания, или, в крайнем случае — их просто забили, но, приглядевшись, Семён понимает, что это не так: кто-то ловкими взмахами ножа перерезал им обоим горло. Женя лежит лицом вниз, Шурик на спине, с широко раскинутыми руками. Интересно, а где Электроник?… Семён прикрывает их застывшие стеклянные неживые глаза, и идёт дальше. На одной из липок он увидел тело Слави. Тут уж сразу было понятно, что она умерла не сама: её повесили. Она бы не стала избивать сама себя: на лице синяки, кой-где волосы выдраны, из носа кровь. Семён задрожал: избили, а потом ещё и повесили на собственной рубашке?! Зачем?! Зачем так много?! Зачем такие жестокости?! Славя была помощницей вожатой, любила читать нотации — за это с ней так и обошлись. Семён, стараясь оставаться незамеченным для остальных оставшихся в живых, аккуратно залез на дерево и снял её, положил на траву, вернулся на площадь. Ульяна. Лежит на животе, под ней несколько мёртвых пионеров. Всё её тело в синяках, ссадинах, кровоподтёках, несколько ран, нанесённых чем-то острым, предположительно, ножом. Она уже не дышит. Умерла либо от болевого шока, либо от потери крови. Перед смертью её ещё и изнасиловали, возможно — не раз: об этом свидетельствуют ссадины на обратной стороне ног, разорванная юбка и рубашка на спине. Глаза закрыты, щёки опухли, она плакала. Сдерживая рвотные позывы, Семён идёт к Генде. Возле самого памятника — Марат. Тоже лежит на животе, как и Ульяна. Вся спина в крови, множество колотых ножевых ранений, штук пятнадцать. Он сопротивлялся, точно сопротивлялся: на нём сверху лежит пионер чуть помладше него с ножом в руке. Его голова неестественно вывернута на бок, если предположить, что Марата били сзади, то он, умирая, схватил своего убийцу за голову — и резко свернул ему шею. Умирая, забрал врага с собой. Естественно, один этот парняга с Маратом бы не справился, ему другие помогали: несколько человек держали, он — бил Марата ножом в спину. Просчитался. Полутора десятков ему не хватило … Семён молча шёл по дороге, возвращался в лагерь. Только что он сумел представить себе, что произойдёт, если не будет еды. Примерно то же самое случится, если те твари, что есть наверняка в городе, придут сюда, только в этом случае кишки пионеров будут висеть не только на площади, но и по всему лагерю. Нужно срочно что-то предпринять, придумать способ защититься, проще говоря — решить задачу по спасению. Вот только как можно её решить, если известна лишь половина условия? Да и та не радужная: отсутствие информации, заканчивающийся провиант и ежеминутная угроза нападения зомби. Ситуация — далеко не из лучших, совсем не из лучших. Если зомбаки и вправду накроют лагерь в таком состоянии — фарш, много фарша. Паника, давка, резня — вот что произойдёт, при таком раскладе уж точно все полягут. Нужно как-то себя обезопасить. Семён прибавил шагу. Вскоре впереди замаячила калитка.