And They Were Roommates...

Джон устал. Прошлой ночью он спал беспокойно, часть его думала, что Гамильтон в какой-то момент ворвется в комнату с привычными своими разглагольствованиями и абсурдом. Но этого так и не произошло. Джон проснулся один в их комнате с горьким привкусом во рту. Шутка, которую он разыграл, была не так уж и плоха. За последние две недели они поступали друг с другом и хуже. Гамильтон драматизировал, и Джон не собирался чувствовать себя виноватым из-за этого. Этот засранец, вероятно, споткнулся на лестнице или что-то вроде того, возвращаясь в их комнату, и просто был в плохом настроении. Когда наступило утро, стало не намного лучше. Джону день кажется медленным. Его шаги кажутся тяжелыми, а мотивация почти отсутствует. Он почти не подшучивает над Джефферсоном за послеобеденным кофе, к большому беспокойству игривого человека. Берр тоже наблюдал за ним весь день, или, может, лучше сказать, изучал. Возможно, Лоуренсу просто надоел Гамильтон. Ему надоела их мелкая война, надоело чувствовать тревогу в собственной комнате, и, несмотря на все, через что он прошел за последний год, он начал тосковать по дому. Его мысли часто возвращаются к братьям и сестрам, он чувствует, что забывается на лекциях. Он звонит и пишет им в течение недели, но это не то же самое, что слышать их в их комнате или заставлять их бросаться на него. Ему не хватает их безусловной любви и преданности. В конце концов он возвращается в общежитие раньше, чем обычно. Обычно он задерживается как можно дольше, чтобы не проводить еще больше времени с Александром. Единственные случаи, когда он возвращался до 8 вечера, были в те дни, когда буквы просто не оставались на местах в его заметках, и пребывание в библиотеке становилось чрезмерным и болезненным. Однако сегодня он обнаруживает, что открывает дверь в 6 часов вечера. Он просто хочет отгородиться от мира на время. Сделать перерыв от общения, постоянной улыбки, разговоров и оценивания, насколько комфортно он себя чувствует со своими новыми друзьями. Он собирался провести тихую ночь, работая над некоторыми проектами, подготовительной работой и своим проектом по рисованию на неделю. Цыплят по осени считают, Джек Слова матери звучат в его ушах, когда он распахивает дверь спальни. Его рот приоткрывается, глаза недоверчиво осматривают свою сторону комнаты. Его будто ударяют в живот, и он чувствует, как слезы разочарования обжигают края его глаз. Это не могло быть правдой. Все его вещи, будь то канцелярские принадлежности, ноутбук, дезодорант, лампа и т. д., висят вверх тормашками на потолке. Джон не совсем уверен, что вообще их там держит. Кроме его ноутбука, который был более тщательно приклеен изолентой. У остального, кажется, есть какой-то клей, прикрепляющий все к потолку. Должно быть, Александру потребовалось несколько часов, чтобы осуществить это. Без сомнения, его приятели тоже помогли ему. Лоуренс чувствует, как его взгляд мечется по комнате, дверь в ванную приоткрыта, свет выключен. Гамильтона здесь нет. Он также не замечает никакой камеры, даже после того, как параноидально потратил минуту на поиски камеры в комнате. Джон чувствует, как его дыхание становится поверхностным, когда он сглатывает комок в горле. Это просто розыгрыш, Лоуренс. Что посеешь, то и пожнешь. Но эти чувства не угасают, когда его взгляд скользит от одного снежного шара к другому. Если один из них упадет… нет, он не может об этом думать. Даже несмотря на то, что он пытается быть оптимистом, он подбегает к своей кровати. Он подпрыгивает и тут же его рука тянется, чтобы схватить один из шаров. Другие также были особенными и бесценными для него, но этот был чрезвычайно важен. Он держит голову черепашки, его рука едва может обхватить шар. Зеленые блестки наверху слиплись, и на них, под углом, из окна падает свет. Тебе он нравится… не так ли, Джек? Он потерял дар речи, когда она вручила ему шар. Он думал, что это слишком дорого для его десятилетних ручек. Он так боялся разбить его, расколоть, даже поцарапать чистое стекло. Он просто молча кивнул, не замечая тревожного выражения на ее лице, пока смотрел на шар с трепетом в течение двух минут. Тогда она так ярко улыбнулась. Ее глаза сузились, показывая четко выраженные морщинки у глаз и ямочки на щеках. Она всегда была самой счастливой, когда приносила радость своим детям. Джон даже не осознает, что плачет, пока не вытирает слезу, скатившуюся по его щеке. Он не хочет уходить. Он задерживает дыхание, направляясь к двери, его взгляд не отрывается от снежного шара. Ему страшно выходить из комнаты, страшно услышать, как они могут разбиться о землю под ним, когда он закрывает дверь. Но ему нужна помощь. Ему нужно опустить их без единой царапины. Если он будет тянуть и дергать каждый, то может случайно сбить и другие. Берра нет в комнате. Конечно, еще рано. Джон не хочет думать, что могло бы случиться, если бы он вернулся домой позже. Если бы один из них уже упал. Он быстро спускается по лестнице, сразу по две ступеньки, и только выбежав на улицу, он понимает, что понятия не имеет, с чего начать поиски. Тревога нарастает в его животе, словно расширяющийся узел, и он мог бы сломаться возле здания общежития, если бы не вспомнил, что у него есть номер Берра и социальные сети. Он закатывает глаза от собственной глупости, прежде чем разблокировать телефон. Один быстрый взгляд на карты, и он видит, что мужчина находится где-то в библиотеке кампуса. Вероятно, скучающий в секции исторического права, где они вчетвером обычно проводят время, занимаясь вместе. Это особенно тихое место, не такое яркое, как другие. Всегда есть хороший Wi-Fi и много розеток для их устройств. Джон побежал бы к своему другу, если бы его колени не подкосились. Вместо этого он соглашается на быструю ходьбу, сворачивая влево и вправо, обгоняя случайных прохожих и толпы студентов. Он изо всех сил старался не устраивать сцену, но если бы кто-нибудь внимательно посмотрел на него, то заметил, что он, вероятно, походит на маньяка. Он петляет по разным переулкам кампуса, сквозь деревья, парки, вокруг скамеек и фонтанов. Он почти добрался до библиотеки. Если бы он был на две минуты быстрее, он бы не столкнулся с ним. Просто это был не его день. — Джон Лоуренс! Две недели одних и тех же предметов, и, тем не менее, мы почти не сталкиваемся друг с другом. Чарльз Ли сияет. Он похож на человека, который только что выиграл в лотерею, или, в случае Ли, будто он только что увидел, как избивают щенка. Двое неизвестных мужчин стоят по обе стороны от него, возвышаясь над более полным мужчиной. — Чарльз, — Лоуренс чувствует, как его испуганное лицо превращается в официальную ухмылку. Однако блеска в глазах Ли достаточно, чтобы подсказать Джону, что тот заметил, что что-то не так. — Да, это большой кампус. Мы оба не бездельники, нам трудно найти время, чтобы пообщаться с людьми. — Джон знает, что сказал правильную вещь, по тому, как улыбка Ли становится шире. Или, может, не совсем правильную, и Чарльз просто находит его забавным. — О, конечно, Джон. Я уверен, ты уже слышал, что за меня проголосовали как за заместителя консервативного партийного общества. — Джон не слышал, ему действительно было все равно. — Так что я был абсолютно занят! — Он жестикулирует руками, которые несут несколько книг, и Джон выдавливает вежливый смешок. Два других безымянных студента, стоявшие рядом с Чарльзом, не помогали Джону расслабиться рядом с ним. Они были выше Ли, оба блондины спортивного вида. Без сомнения, это были сыновья каких-то модных юристов или политиков, которых знал отец Чарльза. Ли не знакомит их, они ничего не говорят, кроме смеха над шутками Ли, поэтому Джон понимает, что он не собирался их особо признавать. — Мы как раз возвращаемся со встречи с клубом, и ты будешь рад услышать, что некоторые из нас будут сотрудничать и даже соревноваться с вашим маленьким дискуссионным клубом в течение всего года. — Джон сдерживает дрожь отвращения, охватившую его при пренебрежительном тоне Чарльза. — Я очень надеюсь, что у нас будет возможность поспорить друг с другом. Совершенно обезличенно конечно! Не то, чтобы мы стали дискутировать о многом без конкуренции, которая бы сказала нам, на чьей стороне нам следует спорить. Ухмылка, которую бросает ему Ли, была зловещей и коварной, и Джон задавался вопросом, в какие неприятности он попадет, если нанесет парню всего один небольшой удар в лицо. Наверное, в большие… Хотя Джону действительно забавно, что Ли, по-своему, такого высокого мнения о Джоне. О, если бы Ли действительно знал об идеалах, которые Джон держал близко к сердцу. Он был бы потрясен. — Да, ну, сначала мне придется попасть в одну из команд, — парирует Джон, сохраняя свой тон легким и веселым. Это тот тон, который всегда звучит так, будто вы собираетесь произнести кульминацию шутки. Ли хорошо привык к таким тонам, поскольку он был основным голосом в политических партиях. Чарльз вежливо посмеивается и медленно качает головой. — Ты слишком скромен, Джон. Ты прекрасный спорщик! Я с нетерпением жду нашей встречи. Джон ненавидит, как сильно этот парень, его ровесник, так пугающе похож на отца Джона. — Как и я, Ли. В любом случае, я как раз направлялся в библиотеку, так что мне придется встретиться с тобой в другой раз. — Джон делает шаг к зданию и на мгновение останавливается, чтобы Ли мог попрощаться. — Удачи тебе, Джон! Да, и я надеюсь, тебе понравилась надпись, которую мы оставили на твоей двери вчера вечером, Райан довольно сообразительный. Джон в замешательстве останавливается, наклоняя голову в сторону троицы и человека, которого Ли только что похлопал по плечу. Какая надпись? — Ох, ты оставил записку или что-то в этом роде? Боюсь, я пропустил её, — признается Джон, сжимая край рукава одной рукой. Что там оставил Ли? Было ли это послание, которое он должен был передать отцу? Было ли это вообще сообщением или каким-то ехидным подарком? Неужели Гамильтон подобрал его и выбросил куда-нибудь? Джон наблюдает, как на лице Чарльза пробегает выражение притворного раздражения. — Ой, как скучно, этот иммигрант, должно быть, стер её прежде, чем ты имел удовольствие увидеть это. Значит, ты не был дома ближе к 9 вечера? Видимо, он пришёл раньше тебя. 9 вечера? Вчера Джон пришел около половины девятого. Однако он был в наушниках, и у него в ушах звучали лекции. Если Ли и его ребята и написали что-нибудь на доске у его двери, он бы даже не обратил внимания. Джон сглатывает комок страха в горле, прокашливается и затем чувствует себя достаточно уверенно, чтобы узнать, что, черт возьми, Алекс прочитал перед тем, как войти в их комнату. — Что, э-э… что за записка, все-таки? Что-нибудь важное? Ли фыркает на его вопросы, в то же время два парня позади него посмеиваются, как будто это была самая забавная вещь, которую они слышали за весь день. Возможно, так оно и было. — Посмотри сам. Райан, более высокий блондин, передает свой телефон Джону и, смеясь, открывает изображение. Джон держит телефон, как будто это бомба замедленного действия. Фотография высокого качества, блики на доске приглушены, поэтому легко разглядеть, что там написано. Это слово ударило Джона как кирпич, само предложение вызвало у него тошноту. Это дешевая шутка, обидная шутка, безвкусная грязная трусость. Хочешь, чтобы тебя всю жизнь педиком называли, мальчик? Слова отца звенят в его голове как помехи. Он передает телефон обратно, подавляя все негативные мысли и всю ярость, которая вырывается с его горячим дыханием. Он ухмыляется Ли, его взгляд не совпадают с тоном его голоса, и он отвечает самым нейтральным тоном, который только может изобразить. — Очень креативно, Чарльз, отличная рифма. Однако я был бы признателен, если бы вы не писали такие ​​пошлости на моей двери. В конце концов, я бы не хотел, чтобы кто-то думал, что это относится и ко мне. — Ложь быстрая и безболезненная. Камень отчаяния брошен в пруд с бомбами замедленного действия. Когда-нибудь они все взорвутся. Но сейчас Джон предпочел бы похоронить все в своих глубинах. Лицо Чарльза на мгновение разочаровано, его разум обдумывает, каким должен быть его ответ. Он, очевидно, ожидал, что Джон рассмеется, может быть, даже согнется пополам и вытрет слезу. Он потерял равновесие — опасная реакция для такого человека, как Чарльз Ли. — Ну, мы очень сомневались, что о ком-либо твоего уровня будут думать как о таком постыдном и бесчеловечном существе, Джон. — Тон оборонительный и резкий. Ли не любил, когда ему указывали, что делать, особенно перед небольшой аудиторией. — Я полностью понимаю, Ли. Вам придется меня простить; Я просто немного параноик. Не все имели такое образовательное и политическое воспитание, как мы. Я бы забеспокоился, что кто-то меня не узнает, и вместо этого… — Он слегка понижает голос, как будто его потрясает то, что он собирается сказать. — припишут меня к этим компаниям. Лоуренс, должно быть, перенял что-то от Берра, потому что он полностью изменил настроение Ли. Мужчина, кажется, рад получить от Джона и извинения, и приемлемое объяснение. — Конечно. Ладно, не слова больше, ради твоего достоинства мы будем держать наши юмористические шалости подальше от твоей комнаты. — Очень благодарен, — Джон слышит, как его южный акцент усиливается, чем дольше он разговаривает с этим человеком. Ему нужно уйти от этого разговора, ему нужно найти Берра. Черт, ему пора вернуться к своим снежным шарам. — Увидимся, Джон. Помахав рукой и кивнув двум молчаливым мужчинам, маленький отряд Ли удалился. Джон некоторое время наблюдает за ними, просто чтобы убедиться, что они действительно поворачивают за угол и исчезают вдалеке, прежде чем он разворачивается на пятках и практически бежит в библиотеку.

***

— Но как, черт возьми, они… — Я не знаю. — Когда они… — Какой-то момент между 9:00 и 18:00. — Даже ручки приклеили по отдельности. — Ага. Джон с тревогой покусывает нижнюю губу, пока Берр осматривает беспорядок над ними. Другой мужчина недоверчиво вытирает лицо рукой, его глаза отслеживают путь между каждым приклеенным клеем или скотчем предметом. — Джон, это… это безумие, — Берр мотает головой и пристально смотрит на Джона, который отдыхает на столе Алекса. — Ты должен сообщить об этом. Это твоя личная собственность. Он не может просто так творить херню. Это переходит черту. Джон немного озадачен тоном Берра. Джону кажется, что он еще не слышал, чтобы тот ругался. — Я тоже так думал! Особенно, когда все, что я сделал, это немного повозился с его телефоном. — Джон вытирает пот с затылка, чувствуя себя немного застенчиво, объясняя свои шалости Аарону, Мистеру Серьезности. — Но? — подсказывает Берр. — Но… потом я понял, что Алекс злился вовсе не из-за телефона. Возможно, у нас произошло… своего рода недоразумение. — Что-то подсказывает мне, что каждый ваш разговор — это недоразумение. Джон без особого энтузиазма смотрит на Берра за этот ехидный комментарий. Джон и так был в отвратительном настроении, и ему не нужно было ещё больше лекций сейчас. — Так что же могло случиться такого плохого, что Александр счел это логичной формой мести? Джон рассказывает Берру всю историю. Он единственный в кампусе, кому Джон доверил бы эту историю. Единственный, кто не сочтет его трусом за то, что он не проклял Ли и не затеял драку. Возможно, единственный человек, который по-настоящему знал Ли так, как Джон. Джефферсон и Мэдисон заявили, что почти не видели Ли ни на одном из мероприятий, на которых их приводили. Однако они не посещали их так часто, как Джон или Берр. Их родители не были столь строги в этом вопросе. Реакция Берра рассчитана, измерена. Он не особо раскрывает свои чувства по поводу этой отвратительной истории, за исключением резкого вздоха, когда Лоуренс описал то, что было написано на доске. — Это… — его голос затихает, пока он пытается придумать ответ. — Мерзко? — Джон предлагает, это слово эхом звучало в его голове с тех пор, как он увидел фотографию. — Мягко говоря. — Берр кивает. Ответ ясен, но слова теплые для Джона. Он никогда не задумывался, какова позиция Берра по отношению к ЛГБТ-сообществу, но он был рад, что Берр, похоже, был совершенно раздражен тем, что сделал Ли. Джон знал, что выбрал хорошего человека, с которым можно подружиться. — Это… — Берр указывает на состояние комнаты, — внезапно обретает гораздо больше смысла. — Впечатляет, на что способен человек, когда он искренне расстроен. Особенно, если этот человек — Александр Гамильтон, — комментирует Джон, скрещивая руки на груди, чтобы немного успокоиться. Его начало тошнить от рассматривания перевернутых предметов. Ему требуется мгновение, чтобы понять, что Берр смотрит на него. Более того, он смотрит на него с каким-то намерением и расчетом, которые Джон не может понять. Мягко говоря, тревожно видеть, как гениальные механизмы крутятся перед глазами Берра, но понятия не иметь для чего. — Тебе нужно рассказать ему. — Что рассказать? — Джон отвечает, встав из-за стола и резко выгибая спину, выпрямляясь в полный рост. Задавая вопрос, он пытается посмотреть на Берра, но вместо этого обнаруживает, что смотрит на холст со своими черепахами. — Что рассказать? — Берр с недоверием повторяет ему слова Джона. — Скажи ему, что ты этого не делал, Джон. Скажи ему, что ты не тот придурок, которым он так хочет тебя видеть. Что ты не твой отец и не его идеалы, и что ты не называешь людей пидорами или педиками. Джон вздрагивает при последнем слове. Он уверен, что Берр это заметил, но мужчина хранит молчание, пока Джон обдумывает то, что Берр только что бросил в него. Аарон кажется расстроенным, он кусает внутреннюю часть щеки, ожидая ответа или объяснений от Джона. Лоуренс начинает думать, что ему следовало просто навести порядок в одиночку. Хотя он устал делать что-то в одиночку. — Я не могу. — Ответ заканчивается шепотом. Если бы они не стояли в тихой комнате, Берр, возможно, даже не услышал бы его. — Джон. Мне трудно поверить, что ты действительно такой гордый человек, что не можешь… — Это не гордость. — рявкает Джон, его руки сжимаются в кулаки, а верхние зубы впиваются в нижнюю губу. Ему нужно как-то замкнуться. Удержать себя от разглагольствований, которые он не уверен, что сможет закончить. Берр приподнимает бровь, глядя на своего друга, удивлённый такой вспышкой. Он дает Джону время продолжить, свободно складывает руки и садится на край стола Джона. Он бы ждал всю ночь, если бы Джону потребовалось это, чтобы объясниться. — Ты понимаешь, Бёрр, ты должен это понять, потому что… потому что иногда мы так похожи. Мы похожи в том, откуда мы родом, как мы выросли, через что нам пришлось пройти. — Он тяжело сглатывает последний кусочек, не говорит этого, не может. Но по тому, как Берр неловко шаркает ногами, он может сказать, что другой мужчина понял. Они оба состоят в клубе мертвых родителей, просто у Берра двойное членство. — Люди вроде нас живут своей жизнью под постоянным наблюдением. Будь то папарацци, выуживающие политические скандалы, или снобистские политические друзья, соперники, партнеры наших родителей, или просто невыносимые дети. Люди всегда наблюдают и ждут своего часа, когда мы напортачим. Им нравится наблюдать, как такие люди, как мы, терпят неудачу. Александр был бы рад, если бы я взорвался прямо перед ним. Он не хочет узнать меня. Он достаточно наблюдал за тем, откуда я родом, и думает, что знает, кто я. Мне надоело убеждать людей, кем я являюсь или не являюсь. То, что я могу сделать, и то, что я хочу сделать. Я отказываюсь провести начало своей новой жизни вдали от политического внимания, споря с Александром Гамильтоном о том, что я не расистский и гомофобный южный придурок. Я потратил слишком много лет, пытаясь убедить политиков, что я именно такой. Я не буду тратить и следующие четыре года, убеждая людей в истине. — Он делает паузу, чтобы перевести дух, понимая, что у него быстро кончился воздух из-за скорости, с которой слова слетали с его губ. — Если он хочет знать правду, он может спросить. Он может спросить как следует. Не в загадках, как вчера вечером. Я не собираюсь просто предлагать ему эту информацию. Берр теперь смотрит на него с жалостью. Одна из немногих эмоций, которую легко прочитать на Берре. — Джон… — Нет. Пожалуйста. Я не хочу жалостливых напыщенных высказываний или дискуссий. Я не хочу, чтобы мне говорили следовать здравому смыслу или преодолевать себя. Я просто… Вот как я справляюсь со всем. Так что, пожалуйста, просто оставь это. Ничего не говори Александру. Берр выглядит разбитым. Понятно, что этот человек хочет еще немного поспорить, хочет убедить Джона увидеть здравый смысл. Возможно, небольшая часть Джона хочет, чтобы он это сделал. Вместо этого Берр просто мягко кивает головой. — Хорошо, Джон. Как хочешь. Если бы Берр был кем-то другим, Джон, возможно, обнял бы его, чтобы выразить свою благодарность. Вместо этого они просто слегка улыбаются друг другу. — Теперь идем дальше, — Берр запрокидывает голову и пристально смотрит на ручку, свисающую над ним. — Как, черт возьми, нам все это снять? Ответ на этот вопрос был: медленно. Особенно снежные шары. Джон потратил на это целую вечность, пока Берр достаточно легко стаскивал с потолка ручки и книги. Джон осторожно раскачивал и наклонял предметы, пока не смог медленно и осторожно снять их. Он передвинул свою кровать, и ему пришлось отодвинуть тумбочку на случай, если один из снежных шаров упадет. У них было гораздо больше шансов, если бы они упали на мягкий матрас, а не на твердый ковер. На это у них уходит почти два часа, но в половине девятого комната Джона выглядит так же, как и утром. С добавлением некоторых неприятно выглядящих следов на потолке. Некоторые кусочки клея и скотча никак не отклеивались. Это беспокоило бы Джона, если бы он не держал в руках своих черепашек. На нижней части украшений еще осталось немного клея. Но Джон уже пытается избавиться от них с помощью напильника и ножниц. Он полон решимости вернуть своему ценному имуществу былую славу. — Мэдисон только что написал. Они внизу, готовили тако на ужин. В итоге у них оказалось слишком много, и они, цитирую: «просят о помощи». Ты собираешься спуститься? — Пока он говорит, Берр уже натягивает куртку и направляется к двери. — На самом деле у меня был поздний обед. Думаю, я не пойду. Он не добавляет, что его желудок все еще болел от событий дня. Или что он слишком устал прошлой ночью, чтобы даже здраво мыслить в этот момент. — Хорошо. Ну, думаю, увидимся завтра. — Берр собирается уйти, но Джон быстро окликает его. — Берр. — На этот раз он встречается с мужчиной взглядом, возможно, впервые с тех пор, как они вошли в комнату. — Спасибо. За всю твою помощь. За все, что ты сделал сегодня. На лице его друга расплывается улыбка, на этот раз искренняя и веселая. Не такая манерная, как обычно. — В любое время, Джон. Потом он ушел. Дверь с щелчком закрывается, и Джон возвращается к своим папкам. Слова Бёрра прозвучали так просто. Как будто быть рядом с кем-то было легко. Как будто это можно было сделать с легкостью. Телефон Джона загорается. Звонит одна из его сестер. Джон не знал, как Берру удалось добиться такого небрежного тона. Быть рядом с людьми, которые вам небезразличны — самая трудная задача, о которой Джон только мог подумать. Подумать только, что ты можешь быть рядом в любое время, как будто само время не было полем битвы между работой, семьей, друзьями и самим собой. Как вообще можно обещать «в любое время», где время драгоценно, и все могло быть нереально? Редко у людей есть свободное время, и даже если оно есть, зачем им использовать его, чтобы помочь ему? Отдавать свое время кому-то всегда стоит того, Джек. Карма. Она всегда приходит в гости. Что сделал Джон, чтобы заработать такую карму? Почему карма кусала его за задницу, когда дело доходило до ситуации с его комнатой, но поднимала все обратно, когда дело доходило до того, что ему нужен был друг, на которого можно было бы опереться? Как все это работает? Джон желает хоть раз получить ответы.