***
— Знаешь, ты выглядишь… — Измученным? — Заканчивает предложение Джон, подходя к месту рядом с Берром, пока Лафайет и Гамильтон спорят о том, кто будет сидеть возле розетки под окном. — Совсем чуть-чуть. — Берр ухмыляется, поднося Джону меню. — Лаф, я же говорил! По дороге сюда я сказал, что мне нужно зарядить свой ноутбук, чтобы я мог записать остальную часть заключения! — Провод зарядки для ноутбука достаточно длинный, а провод для моего телефона — нет, поэтому я сяду здесь. — Нет, там другой порт! Не подойдет. Эта пара смеется, толкая друг друга, пока они оба пытаются протиснуться к месту у розетки. — Я понимаю, почему ты устаешь. — Берр отпивает чашку чая, наблюдая за сценой. — Я улажу. — Джон вздыхает и встает. — Джон, скажи Лафу, что я говорил возле библиотеки… — Нет, скажи Александру, что ему нет смысла… Они оба замолкают, когда Джон отталкивает их обоих и сам садится там. Берр молча подносит к нему меню через стол. — Думаю, я возьму гамбургер. — Джон размышляет вслух, игнорируя шокированные и обиженные лица парней, пытающихся осмыслить произошедшее. — У них кончился салат. — Предупреждает Берр — Вечно у них чего-то нет. Лафайет дуется, садясь рядом с Берром. Гамильтон пытается проскользнуть в небольшое пространство, глядя на Джона убийственным взглядом. — Я не подвинусь. — Ты даже не пользуешься розеткой! — Тебе она не нужна. — Ты пропустил мою невероятную речь о зарядном устройстве для ноутбука? — Тебе не зарядка нужна, а это. — Джон с многозначительным взглядом протягивает свое меню Гамильтону. — О, ламинированная бумага, да, моя любимая. Джон повторил слова Гамильтона тоном ноющего ребенка. — Ты невыносим. — А ты голоден. — Возражает Лоуренс. — И как вы делите одну комнату? Вы когда-нибудь заканчивали спор или вы оба так боитесь не сказать последнего слова, что продолжаете с того места, где остановились? — Берр звучит раздраженно, но улыбается им, пока говорит. Джон вспоминает сегодняшнее утро, когда он проснулся после спора с Гамильтоном, провел время в душе, обдумывая ответ, а потом они всю дорогу до первой пары ругались друг с другом… ладно, возможно, это был перебор. Они делают паузу, когда подходит официантка и принимает все их заказы. — Ничего мы не продолжаем, последнее слово всегда за мной. — Говорит Гамильтон. — Хватит уже, хватит. Я услышал все, что хотел о сегодняшних дебатах. Теперь, можем ли мы, друзья мои, поговорить о чем-то еще? — Согласен. — Берр говорит почти синхронно с Джоном. — Ну и ладно. Но последнее слово все равно за мной. Вся группа синхронно вздыхает. В итоге все четверо просто обсуждают обычную студенческую жизнь. Все они вращаются в совершенно разных кругах, поэтому им удалось обменяться сплетнями и узнать, каковы на самом деле некоторые люди в кампусе. Что, конечно же, означало, что Лафайет и Гамильтон попытались выпросить информацию о Чарльзе Ли. — Знаете, Берр более дипломатичен, я позволю ему ответить на этот вопрос. — Джон улыбается, допивая молочный коктейль. — Ох, как мило с твоей стороны. — Берр закатывает глаза. — Ну, я не особо осведомлен, чем он занимается в колледже. За исключением того, что он вице-президент общества консервативной партии или что-то в этом роде. — Он всегда был таким придурком? — Лафайет задает прямые вопросы. — Нет, он был застенчивым ребенком. Скорее скучным, чем невыносимым. — Добавляет Джон, пытаясь вспомнить, когда они видели друг друга в детстве, выделялось ли что-то, но это было сложно. — Я почти уверен, что так он эволюционировал именно после элитной частной школы для мальчиков. — Ты только что использовал термин из покемонов? — Александр смеется, часть напряжения в его теле исчезла. — А ещё я почти уверен, что слово «эволюция» существовало задолго до появления «Покемонов». — То есть вы, получается, учились в школах-интернатах? — Гамильтон задал вопрос легкомысленно, но у Джона сложилось впечатление, что в этом есть некая настороженность. Как будто Алекс боится, что слова Джона снова вызовут у них ненависть друг к другу. — Я ходил в одну, но там не было ничего слишком драматичного или меняющего личность. — Берр пожимает плечами. Джону кажется, что ничего не может быть драматичным настолько, чтобы изменить спокойный характер Берра. — Я в основном посещал частную школу рядом с домом. Хотя выпускной год я закончил в одной из лучших. — Джон старается говорить ровным голосом. Он не хочет раздражать Гамильтона подозрительными ответами. — Это было для поступления в колледж? — Догадывается Лафайет, и в этот момент Джон готов расцеловать его. — Да, мой отец настоял. — Ладно, упоминать «того, кого нельзя называть», пусть даже вскользь, было не лучшей идеей. Алекс сидел так близко, их локти и колени соприкасались, Джон мог почувствовать, как мышцы Алекса дергаются от такого простого комментария. О, если бы только Александр знал, что настоящая причина перевода заключалась в том, что отец узнал о его тайном «парне». Если так можно назвать единственного гея на курсе, с которым он стал приятелем по сексу. — А что насчет вас двоих? — Аарон умело переводит фокус разговора с Джона и его отца. — Вашингтон организовал наше обучение в средней школе, поэтому мы оба посещали частную школу недалеко от Вирджинии. — Лафайет отвечает после того, как Гамильтон не вмешивается и не начинает болтать, как обычно. Но Алексу не хотелось сейчас говорить. Ему не хотелось объяснять двум детям с уже готовым будущим, что родители Лафайета оставили ему достаточно денег, чтобы он мог переехать и учиться где угодно, в то время как Алекс, даже усыновленный самими Вашингтонами, работал как проклятый, чтобы попасть в программу. Он ненавидел мысль о том, что ему будут проявлять жалость или задавать вопросы о его настоящей семье или о том, что с ним случилось. Лоуренс и он уже сбросили карточку «наши матери мертвы». Это был максимум, который он готов дать сейчас. В этот момент телефон Джона звонит. Ему требуется время, чтобы незаметно проверить имя, у него пересыхает в горле. — Дай пройти. — Это все, что он говорит Гамильтону, слегка толкая его, пока не выскальзывает из-за стола. Он поднимает трубку только после того, как закрывет дверь — Джон, я слышал, приближается межвузовское соревнование по дебатам. Мистер Ли размышлял об этом за обедом, его сын участвует. Я полагаю, ты будешь соревноваться в команде с Чарльзом? Ну конечно, его отец впервые звонит ему после того, как Джон уехал, и он хочет обсудить именно это. Без сомнения, ему было неловко из-за того, что он не мог похвастаться собственным сыном, и необходимость слушать мистера Ли, у которого был послушный консервативный сын натурал, должно быть, почти разрушила мир Генри. — И тебе привет, пап. — Джон не может сдержать своего тона. — Да, я буду участвовать в соревнованиях. Но, боюсь, против Чарльза. Сможешь похвастаться моей победой над ним. — Хм, ну, странно, что вы не подумали соревноваться вместе. Жаль. Надеюсь, что у тебя появились достойные друзья, с которыми можно выступить на дебатах. — «Достойные» на языке Генри Лоуренса означает «элита, американцы и натуралы». — Вообще-то, да. — Джон не знает, почему он вдруг занял оборонительную позицию. Две недели назад он рассмеялся бы в лицо любому, кто назвал Гамильтона его другом, однако теперь Джон чувствует, как его волосы встают дыбом. — Не могу дождаться, чтобы приехать и посмотреть на тебя на дебатах. Дыхание Джона перехватило так, что он не знает, как не умер. — Увидеть меня? Отец, ты же обычно не посещаешь такое? — Джон слышит, как сердце бьется у него в ушах. Его периферийное зрение начинает темнеть, когда он прислоняется к одной из бетонных стен. — Да, возможно. Но мистер Ли прилетит на мероприятие на своем самолете, я не могу позволить ему присутствовать на выступлении своего сына, и в то же время не увидеть своего. Нет. Нет. Нет. Этого не может быть. Достаточно плохо было и то, если бы отец присутствовал при обычных обстоятельствах. Но тот факт, что Джон будет сидеть рядом с двумя детьми Джорджа Вашингтона… — Я ценю, что ты хочешь приехать и поддержать меня, папа… но, если честно, я бы предпочел, чтобы ты этого не делал. — Тишина в телефоне оглушительная. — Причина? — Даже за много миль Джон почти видит это выражение лица. — Просто… — Думай, Джон. — Если ты будешь там, все тебя заметят. Я хочу конкурировать и сделать себе имя, свою репутацию. Ты будешь в центре внимания, просто сидя в аудитории. Джон понял, что сказал правильные вещи, когда услышал смешок по телефону. Очень необычный звук для Генри. — Понимаю. Ну, я полагаю, ты уже взрослый. Это связано с желанием большей свободы и всеобщего внимания. Тогда я не буду присутствовать. Но я с нетерпением жду возможности услышать обо всем. Тело Джона снова с облегчением прижимается к стене, его глаза закрываются, чтобы насладиться маленькой победой. — Конечно, отец. Я буду держать тебя в курсе. — Отлично, что ж, мне пора вернуться к некоторым бумагам. Скоро поговорим. Его отец вешает трубку, не дожидаясь, пока Джон попрощается. Распространенное явление. Джон остается снаружи еще две минуты. Он делает несколько дыхательных упражнений, хрустит любой костью, которой только может, и, наконец, отряхивается. Он поворачивает за угол закусочной, и перед его глазами появляются прозрачные окна, обрамленные неоновым светом. Сквозь них он видит, что Гамильтон занял свое желанное место и печатает на своем компьютере как сумашедший. Берр и Лафайет, кажется, как-то сблизились, они оба увлечены дискуссией. Это было близко.***
— Подожди… так ты серьезно собираешься провести дебаты с Джоном Лоуренсом? — Анджелика не может скрыть удивления в своем голосе. Она и Элайза смотрели на Александра так, будто он только что сказал, что у него растет вторая голова. — Мы помирились. — Он пожимает плечами, прижимая к груди одну из их декоративных подушек. Он собирался зайти в комнату Анджелики в общежитии, чтобы спросить о правилах межвузовских соревнований, но все быстро изменились, когда появилась Элайза и почти умоляла рассказать о его команде. — Нам нужно что-то более убедительное. — Говорит Элайза, скрещивая руки и ноги, глядя на него, присев на край кровати Анджелики. Позади нее была стена, увешанная фотографиями Анджелики и ее друзей, на многих из которых фигурировала и ее сестра. Алекс был обрадован, увидев, что он тоже есть на нескольких последних снимках. — Что? Девочки, я уверен, что вы где-нибудь да слышали, что мы теперь… более любезны друг к другу. — Любезны? Ты решил, что из всего дискуссионного клуба только Джон Лоуренс может занять третье место в твоей команде. Для меня это звучит скорее как дружба, а не любезность. — Анджелика вмешивается, гордясь собой. — Мы не… — Александру приходится оборвать себя. Они были… друзьями? — Не…? — Элайза пропела слово и наклонила голову к Алексу, шевеля при этом бровями. — Друзья. Да, мы не друзья. — Возможно, это было неправдой, но теперь он начал вести себя более оборонительно. Они взглянули друг на друга! Один из тех быстрых сестринских взглядов, вместо сотни слов. — Эй, нет! О чем вы там опять сговорились? Что за переглядки? — Он резко тычет пальцем в каждую девушку, пытаясь применить некоторый уровень запугивания. — Переглядки? — Промурчала Анджелика, ее улыбка становится шире. — Элайза, ты куда-то смотрела? — Нет, по-моему ничего не было. — Да, зачем нам куда-то смотреть? — Да, действительно, зачем? — Гамильтон видит, как Элайза дрожит, пытаясь сдержать смех. Алексу не понравилась энергия, которую создавала эта пара. — Что? Серьезно, вы ведете себя так, будто он мне нравится или типа того. — А мы такого и не говорили, вообще-то. — Анжелика кладет руку на сердце, имея наглость притвориться удивленной. — Мы бы никогда такого не предположили. — Элайза качает головой. — Ладно, ха-ха, очень весело. Ненавижу обеих. — Так… утверждение, которое ты сам же и выдвинул… верно в каком-то смысле? — Элайза улыбается и опускается с кровати на пол. — Хорошо… может быть, я вижу в Джоне друга. — Алекс чувствует, как жар пробегает по его щекам и затылку, он не осмеливается встретиться с ними взглядом. — Друг, из-за которого ты краснеешь как дурак? — Анжелика ухмыляется и тоже садится на мягкий ковер. Алекс чувствует легкое головокружение. Обычно он любил такие моменты. Момент, когда ты начинаешь понимать, что тебе может кто-то нравиться. Момент, когда твои друзья начинают дразнить тебя, а ты краснеешь и чувствуешь тошноту от бабочек в животе, но все это не имеет значения. Это не имеет значения, потому что ты влюбляешься. Мир окрашивается в теплые тона, и ты начинаешь чаще, чем когда-либо прежде, слышать биение своего сердца. Ты проводишь день с чувством волнения от одной лишь мысли о том, что тебе удастся взглянуть на своего возлюбленного. Однако в случае с Алексом, эти новые чувства нельзя было игнорировать, он не просто видел свою пассию, он, черт возьми, жил с ним. — Джон натурал. — Любые претензии Алекса к нему смываются горьким и резким тоном его заявления. — Он тебе это сказал? — спрашивает Элайза, ее голос становится мягче, когда она подходит к Алексу, обнимая его за плечи. — Нет, но это очевидно, его отец — Генри Лоуренс. Он вырос на юге в окружении консерваторов. Мы даже никогда не говорили о том, что я гей, даже если он и не против. Он, наверное, взорвется, если я подниму эту тему, задев всю его внутреннюю гомофобию. Нам, наверное, проще просто не касаться этого гей-напряжения, которое я полностью создаю в своей такой влюбленной голове. — «Такой влюбленной»? В ответ Гамильтон бросает на Анджелику убийственный взгляд. — Ладно, ладно, извини. — Она поднимает руки вверх, изображая капитуляцию. — Однако, может вместо того, чтобы продолжать самому додумывать миллион сценариев в секунду, ты просто поднимаешь сей вопрос в разговоре? — Как? — бормочет Алекс. Почему он не мог быть нормальным? Почему Джон не мог остаться придурком? — Ой! Боже мой, у меня есть идея. — Элайза усмехается, хлопая Алекса по руке. — Ты убьешь двух зайцев одним выстрелом. — О чем ты? — осторожно спрашивает Алекс, ему не нравится, какой взволнованной она выглядит.***
— Когда ты вернешься домой, Джек? — Я приеду сразу после финальных, как раз к Рождеству. — Джон улыбается своим братьям и сестрам. У них еженедельный видеозвонок. И Джон, как обычно, улаживал накопившиеся споры и помогал им решать разные проблемы в школе и с друзьями. — Мы скучаем по тебе. — Джеймс скрещивает руки на груди, выглядя почти сердитым. — Я тоже скучаю по вам. Обещаю, на Рождество у нас будет куча времени, чтобы заняться чем-нибудь вместе. — Да ладно, ребята, мы все скоро увидим Джона. Нам уже надо готовиться к ужину, как и Джеку. — Его старшая сестра Марта пристально смотрит на него через экран. — Я позвоню вам на следующей неделе, хорошо? — Он машет рукой, пока они не отключают звонок и экран возвращается к сообщениям в их групповом чате. Гамильтон рассчитывает именно на эту минуту, чтобы войти в их комнату, хлопнув дверью. — У кого-то хорошее настроение. — Джон ухмыляется, снимая наушники с головы и оставляя их на шее. Александр в ответ показывает средний палец и тут же плюхается на кровать, лицом в подушку. — Что? Ты столкнулся с Ли или что-то вроде того? — Джон переходит из полу- лежачего положения в сидячее. Он скрещивает под собой ноги и изо всех сил старается понять Алекса, хотя затылок мужчины мало о чем ему говорит. — Нет. Теперь Джон обеспокоен. Алекс никогда не использует односложные ответы. — Ну, что же тогда произошло, мистер Драматик? Гамильтон считает в уме до пяти, внезапно потеряв уверенность в плане Скайлер, и пытается отложить его реализацию. — Мне кое-кто нравится. — Алекс бормочет себе в руки. Ох. Ох. Внезапно Джон чувствует легкую тошноту. — Хорошо. Ты не нравишься этому человеку или что? — Лоуренс ненавидит то, что он надеется на это. — Я не знаю. — Гамильтон по-прежнему отказывается оторвать рот от сгиба локтя, Джон не может разглядеть его лица. — А спросить пробовал? Кто бы это мог быть? Джон пытается составить в голове список возможных людей, но довольно быстро понимает, что для него это почти невозможно. Это может быть какое-то случайное лицо в клубе прайда, с которым Джон еще не встречался и, вероятно, не встретится. Если только этот человек не станет новым парнем… или девушкой Гамильтона. На самом деле Джон понятия не имел, нравятся ли Алексу женщины так же, как и мужчины. — Я не могу. — Почему нет? Алекс поднимает подбородок, глубоко вздыхает и пытается вернуть хоть каплю смелости. — Потому что я не знаю, нравятся ли ему мужчины. Итак, это был мужчина. Каким-то образом это сделало сложные чувства Джона в миллион раз хуже. — Оу. — Алекс поворачивает голову и смотрит на Джона впервые с тех пор, как вошел в комнату. — Что? — нервно спрашивает Лоуренс, когда Алекс ничего не говорит, а просто щурит на него глаза, будто изучая его. — Твой тон изменился. — Нет, это не так. — Да, так. — Алекс вздыхает, кладя голову на руки. Джон нервно ерзает на кровати, перенося вес с одной ноги на другую, его пальцы бессознательно дергают выбившуюся нитку на рукаве. — Все в порядке, Джон, нам не нужно говорить о геях, если тебе от этого некомфортно. — Алекс снова поднимает подбородок, чтобы Лоуренс не мог неправильно понять все, что он говорит. Тон насмешливый, словно Алекс разговаривает с ребенком. Но Джон может почувствовать немного гнева… и, возможно, немного боли. — Это не доставляет мне дискомфорта. — Джон лжет, ну, наполовину лжет, потому что такие разговоры не всегда доставляют ему дискомфорта. Не тогда, когда он разговаривает с Марией или своими онлайн-друзьями. Но когда он обращается к людям, которые ничего не знают… это тяжело. Трудно не говорить о себе или своем опыте, но еще труднее лгать. — Ну, конечно. — Александр посмеивается. — Эй, это не так. — Настаивает Джон. — Я просто… не ожидал, что ты придешь с чем-то подобным. — Почему? Мне казалось, что в тот день, когда мы стали жить вместе, я яро и ясно дал понять, что я не натурал. — О, да, я помню «ярую» часть. — Джон воспринимает как победу то, что Алекс снова смотрит на него, даже если это было сделано с подозрительным взглядом. — А с другой стороны, я просто удивлен, что тебе нравится парень, даже не зная, гей он или нет. Что ж, по крайней мере, в этом тоже была доля правды. Джон так боялся, что кто-нибудь узнает о нем, что едва доверял свою тайну даже людям из комьюнити, не говоря уже о натуралах, реакцию которых нельзя предугадать. — А, да, извини, я забыл, что все геи знают друг друга и мы никогда не сталкиваемся с такой проблемой. — Разве вы не носите с собой карточки, подтверждающие это? — Джон дразнит, в основном пытаясь добиться от Гамильтона достаточной реакции, чтобы тот продолжал показывать свое лицо. — Пожалуйста, скажи мне, что ты несерьезно. — Алекс тоже сел, его губы поджаты от отвращения. Джон смеется, глядя на это, и смеется еще сильнее, когда Алекс осознает, что над ним подшучивают, и в ответ бросает в Джона подушку. — Забудь, мне вообще не следовало упоминать о своей личной жизни. — Разве это личная жизнь, если другой человек не знает, что ты его любишь? — Я не люблю его! Я имею в виду простую легкую влюбленность! — Алекс чувствует жар на своем лице и липкость в ладонях. О боже, ему не следовало слушать Элайзу, этот план — отстой. Хорошо… может быть, он понял, что Джона не волнует его ориентация… но Алекс чувствует, будто ходит по острию ножа, рассказывая Джону о своей влюбленности в него… не называя его имени. — Если это просто влюбленность, так скажи ему. Что может случиться в худшем случае? Если бы Джон только знал, думает Алекс. Если бы Алекс только знал, каким лицемером он сейчас был, думает Джон. — Он возненавидит меня. Джон закатывает глаза. — Говорю как человек, который ненавидел тебя всего несколько недель назад: избавиться от этого чувства вполне возможно. Алекс задается вопросом, можно ли дважды избавиться от этого чувства. Если бы Джон узнал о влюбленности Алекса и возненавидел бы его за это, могли бы они остаться друзьями? Опять же, возможно, Джон и не возненавидел бы его. А может быть, было бы хуже. По крайней мере, ненависть и любовь похожи. Что, если Джон просто дистанцируется от Алекса? Что, если спустя почти три месяца, как он привык к нему как к своему соседу по комнате, Джон переедет в другую комнату? Мысль, которая месяц назад заставила бы Алекса прыгать от радости, сейчас оставляет неприятный привкус во рту. — Ты не понимаешь… если я ошибаюсь, а он натурал… он больше никогда не захочет со мной нормально разговаривать или тусоваться. Это будет хуже, чем если бы он меня ненавидел. Это будет похоже на неловкого бывшего… но без части с отношениями. Теперь Джон понимает. Он помнит свою первую интрижку, парня из его школы, с которым он тоже сблизился. Друзья с привилегиями, оба отчаянно пытались сохранить тайну. Все было хорошо, в какой-то момент они даже устраивали свои вечера кино и чертовы свидания. Однажды ночью Генри Лоуренс увидел их. К счастью, они только целовались. К несчастью, это было так же отвратительно для его отца, как если бы они занимались сексом. С тех пор они не разговаривали. Тот случай, когда они встретились в магазине, был ужасен. Не знать, куда смотреть, поздороваться или нет… это было невыносимо. Наверное, было бы проще, если бы они просто ненавидели друг друга. Алекс считает, что молчание Джона означает, что парень не понимает, что до него хотят донести. Наверное… нет, он должен быть честным, весь этот фарс сейчас бессмысленнен. — У тебя когда-нибудь была такая проблема? — Алекс не знает, откуда у него такая внезапная уверенность, возможно, это просто отчаянный толчок в конце умирающего разговора, молитва о получении желаемого ответа. У Джона опять звон в ушах. Подождите, что? Конечно, Алекс не знает. Заметил ли кто-то другой? Джон случайно рассылал какие-то невербальные гей-сигналы на полной громкости? Имеет ли он ввиду… — Зачем мне знать, натурал ли парень?! — Тон вышел холоднее, чем он хотел. Он это понимает по тому, как Алекс вздрагивает и слегка хмурится. Он не может победить. На самом деле часть мозга Джона, которая отрицает, что его ненависть к Алексу могла быть просто раздражающим бурлящим увлечением, которое, к сожалению, было вне досягаемости, не может победить часть мозга, которая защищает секрет его сексуальности, подобно Церберу, готовый наброситься на любого, кто попытается заговорить с ним на эту тему. — Успокойся, я имел в виду неловкие влюбленности в целом. — Алекс надеется, что для Джона это звучит не так оборонительно, как для его собственных ушей. Ну, по крайней мере, Алекс получил ответ. У него нет шансов с Джоном. Почему-то Алекс удивляется жжению в глазах при этом осознании. Почему он вообще позволил сестрам Скайлер подлить масла в огонь его ложных надежд? Почему он воспринял все, что произошло за последние две недели, как нечто большее, чем дружбу? Почему он позволил себе чересчур анализировать прикосновения Джона, его мягкость, то, как он прилагал усилия, чтобы понять Алекса, от самых маленьких до самых больших его шагов? Они были просто соседями по комнате. Судя по всему, именно это соседи и делают. — Неважно, Лафайет и Маллиган окажут помощь получше. — Алекс вскакивает и идет к двери. Но он не может избавиться от комка в горле и дрожи в губах. Ему нужно уйти отсюда, прежде чем он окончательно опозорится. Он сказал себе, что не будет даже думать о том, чтобы встречаться с кем-то в колледже, ему нужно сосредоточиться на учебе. Вместо этого, с момента поступления больше всего он думал именно о Джоне Лоуренсе. — Алекс, подожди. — Его сосед, кажется, не слышит его, когда он захлопывает дверь. Он стоит в центре их пустой комнаты, его рука тянется к дверной ручке, его пальцы дергаются, ему не терпится открыть ее. Он мог бы последовать за Алексом, сказать ему, что он все понял, рассказать ему все. Рассказать ему, как он живет в мыслях Джона, и как он каждый раз поднимает тревогу в его голове. И как вся его жизнь находится под угрозой от одного лишь вида их двоих на публике, и, несмотря на все, Джон не может игнорировать это. Тишина затягивается, в конечном итоге превращаясь в статику, когда Джон не слышит ничего, кроме циркулирующей в нем собственной крови. Его рука падает обратно на бок. Он садится на свою кровать. Ему нужно позвонить Марии…