A Thousand Years in Perfect Symmetry

Когда Аль-Хайтам проснулся, в окна уже лился солнечный свет. Тихие звуки стрекота насекомых разносились в тишине, наполняя утро оживлённой атмосферой. Аль-Хайтам сел в кровати, вытянув руки над головой, а после быстро встал, чтобы закончить привычную утреннюю рутину. Он принял душ, почистил зубы, причесался, оделся, а затем вернулся в спальню, чтобы закончить со вторым черновиком. Он прищурил свои бирюзовые глаза, когда в поле его зрения появился стол. Отчёт, который он оставил там накануне, исчез. Вместо него там было просто пустое пространство. Аль-Хайтам глухо вздохнул. Он же никуда не убирал его, верно? Быстро осмотрев все ящики, он начал раздражаться, когда не нашёл ни в одном из них первого черновика. А затем его мысли перешли к Кавеху. Он бы не стал брать его, так ведь? Прошлой ночью они разошлись на хорошей ноте, несмотря на произошедшее накануне. Он бы не притворялся весь день только для того, чтобы отомстить. В замешательстве сведя брови к переносице, Аль-Хайтам вышел из своей комнаты и прошёл в гостиную. Кавех уже сидел на диване, что-то рисуя в своём альбоме. Аль-Хайтам остановился возле дивана, лениво положив руку на подлокотник. Кавех перестал рисовать и отложил карандаш в сторону, настороженно посмотрев на него рубиновыми глазами. — Что на этот раз? Замешательство Аль-Хайтама выросло ещё больше. Почему он сердился на него? Вчера он сделал что-то? Аль-Хайтам не моргая уставился на него, решив проигнорировать злость, стоящую за чужими словами. — Ты что-то сделал с первым черновиком отчёта, который я вчера написал? Кавех закатил глаза. — Я ничего не трогал, если ты на это намекаешь, — выплюнул он. — Всю прошлую ночь я провёл в своей комнате. — Ты сердишься на меня? Выражение лица Кавеха изменилось на нечто, похожее на замешательство, застывшее на лице самого Аль-Хайтама. Он нахмурил брови и прикусил губу, откладывая в сторону альбом для рисования. А после встал, подходя к Аль-Хайтаму, и скрестил руки на груди. — А как ты сам думаешь, Хайтам? — в голосе Кавеха отчётливо звучал гнев. — Прошлой ночью ты фактически сказал, что работа всей моей жизни бессмысленна. Прошлой ночью? Аль-Хайтам промолчал. Нет, он же… он извинился за это. А Кавех принял его извинения. Это всё неправильно… Ах. Воспоминания о долгих дискуссиях в Академии нахлынули на Аль-Хайтама, когда он вспомнил звуковой сигнал, который услышал из своей Акаши прошлой ночью. Это был сон. Повторение вчерашнего дня, который они пережили, будет повторяться снова и снова, пока Академия не будет удовлетворена сбором снов. Кавех (Кавех из сна?) всё ещё пристально смотрел на него, и от этого думать было намного труднее. Аль-Хайтам не должен был находиться здесь, разве нет? У него всегда было впечатление, что с ним всё будет иначе, когда придёт время собирать сны жителей Сумеру. Но что же произошло? Аль-Хайтам подавил накатившее беспокойство. Он надеялся, что вчерашняя встреча с Великим Мудрецом не так сильно повлияла на его мнение. Это какая-то ошибка. — Я не думаю, что простое извинение требует столько размышлений, Хайтам, — холодно произнёс Кавех. Он наклонил голову вбок, щёлкнув пальцами перед лицом Аль-Хайтама, и вернул его к… нет, не реальности. Это не было реальностью. Аль-Хайтам сделал быстрый шаг назад, лихорадочно соображая, что происходит. По крайней мере, он мог вспомнить, что отличало его ото всех остальных. Он глубоко вздохнул. Это всё ещё было подсознанием Кавеха. Большинство так называемых людей, которых он мог бы встретить в нём, всё равно были реальными людьми, реальными сознаниями людей, которые в данный момент спят в своих настоящих постелях, не подозревая о событиях, происходящих во сне. Насколько им известно, они не видят снов, и всё это прекратится в тот момент, когда Академия решит, что сбор урожая можно заканчивать. Это было просто. Всё, что ему нужно делать каждый день — ждать, пока всё не закончится. Разбираться с, Архонты всемогущие, разъярённым Кавехом каждый день, пока Академия не удовлетворится. Как весело. — Аль-Хайтам, — снова начал Кавех, и терпение его явно было на исходе. — Ты не можешь просто стоять истуканом, как идиот, уставившись в пространство, как будто я не… Аль-Хайтам схватил его за грудки, дёрнув вперёд и обрывая его слова дрожащим вдохом. — Я пытаюсь думать, — медленно сказал он, будучи больше не в настроении разбираться с чепухой Кавеха. Кроме того, он всегда может попросить прощения в другой день. Кавех зашипел, не в силах сформулировать подходящие слова. Его лицо медленно залилось краской, когда он толкнул Аль-Хайтама в грудь, увеличивая между ними расстояние. — Ты! — крикнул он, поправляя рубашку. — Не смей больше так делать! Аль-Хайтам закатил глаза. Было так легко забыть, что уже прошедший сегодняшний день был для них приятным. Тогда они хотя бы не ссорились. — А ты перестань мешать мне, когда я пытаюсь всё обдумать. — Всё обдумать? — Кавех прищурил свои полыхающие гневом рубиновые глаза. Словно вся мощь солнца была направлена на Аль-Хайтама, испепеляя его до тех пор, пока он не превратится в пыль под ногами Кавеха. — У тебя было достаточно времени, чтобы извиниться передо мной, но ты просто отказываешься! — Я не собираюсь извиняться, — ответил Аль-Хайтам. Ледяное спокойствие перед лицом неистового пламени. Кавех сделал шаг назад, приложив руку к сердцу, словно был смертельно ранен. — Ты так жесток! — закричал он. — И как я вообще могу жить с таким подлецом? Аль-Хайтам вздохнул, поднося обе ладони к вискам и массируя их пальцами. Это было уже слишком, слишком раздражало. Он обязательно должен извиниться завтра, как угодно, просто чтобы избежать подобного. Тишина и покой были слишком редкими гостями в их доме. И если Аль-Хайтам сможет добиться этого, просто одарив своего надоедливого соседа парочкой красивых слов, он скажет всё, что тот захочет. — О, я тебя раздражаю? — продолжал гнуть свою линию Кавех. — Простите, что осмелился побеспокоить Вас, о великий секретарь Академии. Поверить не могу, что кто-то столь ничтожный, как я… Аль-Хайтам перебил его всего одним ледяным взглядом и шагом вперёд. — Ты хочешь, чтобы я извинился? — спросил он, но в его голосе не было доброты. — Ты хочешь, чтобы я сказал тебе несколько ласковых слов, чтобы успокоить, когда ты не был ничем иным, как занозой в моём боку с тех самых пор, как я проснулся? Уголки рта Кавеха дрогнули, когда он тяжело сглотнул, выпрямляясь, чтобы попытаться выглядеть более угрожающе. — Да, хочу! — возразил он. — Ты задолжал мне извинения, то, что ты сказал вчера, перешло все границы, и, кроме того, ты не имеешь права злиться на меня из-за этого. Я веду себя так всё время! — И это только делает тебя ещё более невыносимым, — Аль-Хайтам сделал ещё один шаг к Кавеху, зажимая его между собой и подлокотником дивана. — Ты правда думаешь, что тебе сойдёт с рук ежедневное нытьё, словно ты здесь хозяин? Я добр к тебе. Я приютил тебя. Я вежливо принимаю все твои жалобы и отношусь к тебе исключительно хорошо. А ты платишь мне тем, что копаешься в моих вещах. Кавех фыркнул в ответ. Конечно, они оба знали, что ничего подобного он не делал, но Аль-Хайтам был уверен, что для затуманенного сном сознания Кавеха конкретная причина расстройства будет иметь больше смысла. Даже если в следующий раз, когда Акаша заставит их погрузиться в новый сон, он всё забудет. — Я не притрагивался к твоей дурацкой бумажке! — наконец, справился с собой Кавех. — Я не сделал ничего плохого ни сегодня, ни даже вчера, если уж на то пошло. Я делаю эту глупую работу по дому и хорошо к тебе отношусь! И ты единственный, кто не может слегка открыться, чтобы ответить на этот жест. — К сожалению, — Аль-Хайтам сделал ещё один шаг вперёд, заставляя Кавеха отступить назад, пока он практически не сел на подлокотник. — Я тебе не верю. Кавех сделал быстрый вдох, и Аль-Хайтам увидел, как его лицо покраснело от столь тесного контакта. Их ноги практически соприкасались, и если Аль-Хайтам наклонится вперёд ещё немного, их бёдра окажутся прижатыми друг к другу. Это наводило на определённые мысли. — Что ты делаешь? — тон Кавеха изменился, и Аль-Хайтам замер, внезапно почувствовав неуверенность. Обычно именно так они сбрасывали накопившееся напряжение. Они дрались, толкали друг друга в стены, подзадоривая, пока один из них, наконец, не ломался. Каждый раз, когда это случалось, было тяжело. Зубы и ногти впивались в кожу, с губ срывались оскорбления, когда ни один из них не обращал внимания на то, что может чувствовать другой, и всё это приводило к моменту, когда член Аль-Хайтама глубоко погружался в Кавеха, давая им обоим то, чего они жаждали с самого начала. Аль-Хайтам никогда не возражал, ему и в голову не приходило подвергать сомнению их негласную договорённость, потому что в этом был некий смысл. Они были просто соседями, которые никогда не могли поладить и поэтому стремились отыграться на друг друге единственным известным им способом. Раньше Кавех не задумывался об этом, и теперь его охватило замешательство. Как их спор обернулся именно этим? — Что-то не так? — посмотрел Аль-Хайтам на него сверху-вниз. Блондин поднёс к лицу сжатую в кулак ладонь, спрятав за ней свои губы. Его щёки полыхали ярко-красным, а сам он был слегка наклонен к дивану, будто умолял, чтобы его толкнули вниз. — Ты всё ещё должен мне извинения, — пробормотал Кавех, опуская глаза в пол. Ах. Аль-Хайтам вздохнул. Была в нём эта любовь к хождению по краю. Та его часть, которая нуждалась в том, чтобы потешить своё эго и убедиться, что Аль-Хайтам всё ещё терпит его. (Он всегда так делал. Он не может ненавидеть Кавеха, но, похоже, и сам этого не осознавал). — Прости меня за вчерашний день, — ответил Аль-Хайтам. Он быстро поцеловал Кавеха в лоб, что вызвало тихий одобрительный вдох от его старшего. — Я правда не хотел оскорблять твою работу. Просто я не вижу особого смысла в Сабзерузе. Кавех вздохнул, на мгновение прикрыв глаза, чтобы блаженно впитать чужие слова. — Я знаю, но ты не должен оскорблять искусство. Тебе понравится, стоит только попробовать, — он открыл свои блестящие рубиновые глаза, слегка улыбнувшись Аль-Хайтаму, и наклонил голову вбок. — Нам стоит сделать что-то подобное как-нибудь. — Сделать что? — Аль-Хайтам внимательно наблюдал за ним, опустив руки на подлокотники и опираясь на них всего в нескольких дюймах от талии Кавеха с обеих сторон. Поймав его в ловушку. Кавех невнятно промычал в ответ. — Может, потанцевать? Это было бы весело, — его улыбка стала шире, показав белоснежные зубы, когда он рассмеялся от этой мысли. — Ты был бы безнадёжен, Хайтам. — Безнадёжен? — повторил Аль-Хайтам, сведя брови к переносице. — Ты недооцениваешь меня. Я никогда не бываю плох, учитывая, насколько хороший учитель у меня будет. — Ну, я не могу обещать, что буду хорошим учителем, — Кавех протянул руки к шее Аль-Хайтама, обхватывая её, чтобы притянуть того ближе. — Но я бы попробовал. — Тогда тебе придётся научить меня, — пробормотал Аль-Хайтам, не осознавая слов, которые произнёс. Он был слишком занят, уставившись на губы Кавеха. Податливые и нетерпеливые, умоляющие о поцелуе. — Конечно, — ответил Кавех. — Просто попроси, когда захочешь. Я постараюсь не наступать тебе на ноги. Аль-Хайтам едва слышал его. Он снова погрузился в раздумья. Сегодня… что ж, сегодня он и впрямь мог делать всё, что хотел. И завтра, и, вероятно, послезавтра тоже. Ничто его не сдерживало, никакой страх нарушить некие негласные договорённости. — Я могу поцеловать тебя? Кавех замер. Обычно они не целовались. Обычно подобное предназначалось для сиюминутных решений, моментов, когда ни один из них не мог мыслить рационально, просто нуждаясь ещё в одной точке соприкосновения. И сейчас всё было иначе. Более невинно. Сейчас это означало нечто гораздо большее. — Конечно, — сказал Кавех, несмотря на все сомнения. — Я весь твой. Губы Аль-Хайтама мягко прижались к губам Кавеха, заставляя того упасть на диван, пока сам Аль-Хайтам нависал над ним, обхватив ладонями голову, чтобы убедиться, что тот не ударится. От рьяного столкновения их зубы клацнули друг о друга, но никто из них даже не подумал отстраниться, пока они не нашли ритм, синхронно двигаясь навстречу друг другу. Казалось, в таком положении миновало несколько часов. Ладони Кавеха поднялись к волосам Аль-Хайтама, зарывшись пальцами в серебристые пряди, когда тот скользнул языком в его рот. И пока Кавех был сосредоточен на этом, Аль-Хайтам обхватил одной рукой чужое бедро, прижимаясь своими и срывая с губ Кавеха приглушённый вскрик. Спустя секунду Аль-Хайтам отстранился, глотая воздух, его грудь тяжело вздымалась, а взгляд остановился на Кавехе. Блондин выглядел совершенно небрежно. Белокурые волосы разметались вокруг головы, а губы стали ярко-красными от поцелуев. Его глаза были полуприкрыты, а дыхание прерывистым в отчаянной попытке восполнить потерю кислорода. И в этот момент Кавех был таким красивым. Аль-Хайтам не мог отвести взгляд, пока они оба пытались отдышаться. Кавех понял это слишком быстро, подняв руку к лицу в попытке спрятаться. Он прижал ладонь к губам, едва задевая нос. Загородил весь обзор. — Не нужно так откровенно пялиться — пробормотал Кавех. Его лицо практически сравнялось по цвету с радужками глаз, пока сам он отказывался встречаться взглядом с Аль-Хайтамом, вместо этого уперев взор в пол, журнальный столик, во всё что угодно, кроме мужчины, фактически лежащего на нём. — Мм? — Аль-Хайтам наклонился к нему, оставляя поцелуй на тыльной стороне его ладони. — Но я хочу. Я бы смотрел на тебя весь день, если бы ты мне позволил. Кавех опустил руку, крепко обхватив запястье руки, которой Аль-Хайтам всё ещё держал его бедро. — Что на тебя нашло? — прошептал он, проводя большим пальцем по коже на внутренней стороне запястья и замерев прямо напротив его пульса. — Ты хорошо себя чувствуешь? Ты никогда не был таким. — Не был каким? Кавех замолчал, обдумывая собственный ответ, и в этот краткий момент тишины Аль-Хайтам не смел даже пошевелиться. Это было похоже на то, будто рассвет наконец разрезал лучами кромешную тьму, снова погружаясь в неё без остатка. Они были близко, так близко, и вдруг всё обернулось напряжением. Стало слишком много чувств, слишком много невысказанных слов, противопоставленных энергии, что бушевала в них всего мгновение назад. — Вот… таким, — заговорил, наконец, Кавех, будто это всё решило. — Ты никогда не был таким медлительным. И никогда не целовал меня так, — прерывисто выдохнул он. — Что происходит? Аль-Хайтам открыл было рот, но обнаружил, что не может выдавить ни слова. Он просто не мог рассказать ему, потому что это не имело значения. Завтра он ничего не вспомнит, поэтому Аль-Хайтам решил делать всё, что заблагорассудится. На секунду это показалось жестоким даже по его меркам. — Разве я не могу побаловать тебя хоть раз? — ответил он вопросом на вопрос, заработав этим раздражённое фырканье. — Ты всегда меня балуешь, — закатил глаза Кавех. — Ну правда, что произошло в Порт-Ормосе? Просто странно видеть, как ты ведёшь себя, будто… — он оборвал самого себя коротким смешком, от которого сердце Аль-Хайтама пропустило удар, заметив, как нервно прозвучали чужие слова. — Как будто мы любовники или что-то в этом роде. А после быстро стушевался. — А разве это не так? Слова вырвались прежде, чем Аль-Хайтам смог бы себя остановить, подвергая их логическому анализу, над которым регулярно работал его разум. Глаза Кавеха распахнулись шире, а затем он моргнул. И ещё раз. Словно, если он сделает так достаточное количество раз, всё это исчезнет. (Может, так и случилось бы, если бы этому не мешала Акаша). — Хайтам, — выдавил он, лицо его слегка покраснело. Он произнёс его имя с чем-то похожим на сожаление, осевшее на языке. Аль-Хайтам соскользнул с дивана, опустив глаза, встал и лениво поправил сбившуюся одежду. Он чувствовал, как горит от стыда собственное лицо, но не мог заставить себя даже обратить на это внимание. — Прости, кажется, я неправильно тебя понял. — Хайтам, подожди… — Кавех сел, протягивая руку к нему, словно Аль-Хайтам был для него спасательным кругом. — Я не так выразился. — Всё в порядке, — Аль-Хайтам замер, не смея пошевелиться. Он чувствовал, что если обернётся и снова встретится лицом к лицу с Кавехом, то просто разобьётся сотней осколков. Почему это беспокоило так сильно? Он не понимал, но это ранило его сердце. — Это моя вина. — Архонты, ты такой непроходимый идиот, — Кавех поднялся с дивана, снова обхватывая запястье Аль-Хайтама. Он потянул его назад, заставляя того слегка развернуться. — Я совсем не возражаю. Аль-Хайтам застыл, уверенный, что любое его движение разрушит этот момент. — Не возражаешь против чего? Кавех прищурился, быстро сжимая запястья Аль-Хайтама. — Не заставляй меня произносить это вслух, Хайтам. А прямо сейчас ты испытываешь свою удачу. — Тогда как я узнаю, если ты этого не скажешь? — тихо спросил он. Кавех медленно вздохнул. Всего на мгновение опустив глаза в пол, он быстро поднял их, уставившись на него сквозь ресницы. — Мы можем быть теми, кем ты захочешь. — Кем захочу? — повторил Аль-Хайтам, снова положив свободную ладонь на бедро Кавеха и проведя пальцами вниз по его изгибу. — Весьма оригинальный способ выразить это. Кавех вздрогнул от прикосновения. — Так ты согласен? — Я подумаю об этом, — ответил Аль-Хайтам, просто чтобы поддразнить его. Кавех снова сжал чужое запястье, изогнув губы в озорной улыбке. — Ты издеваешься надо мной. — В самом деле? — Аль-Хайтам вырвал своё запястье из хватки Кавеха, потянув его назад. Рука Кавеха так и осталась висеть в воздухе, потянувшись за чужим запястьем, прежде чем он убрал её. — Ты делаешь это специально, — Кавех бросил в его сторону обвиняющий взгляд. — Ты просто хочешь разозлить меня, чтобы притвориться, будто не портил мне настроение совсем недавно. — Я понятия не имею, о чём ты говоришь, — ответил Аль-Хайтам, но лёгкая улыбка на его лице не могла никого обмануть. Кавех раздражённо фыркнул. — Как скажешь, о великий секретарь. — Хоть ты и язвишь, но я уверен, что меньше пяти минут назад ты хотел заполучить мой член, — парировал Аль-Хайтам. — А вот и нет! — Кавех скрестил руки на груди и снова сел на диван. Он отвернулся от Аль-Хайтама, уставившись в сторону кухни в попытке избежать его пронзительного взгляда. — Больше никаких прикосновений. В любом случае, мне есть куда сегодня сходить. — На Сабзеруз? — спросил Аль-Хайтам, и Кавех перевёл на него взгляд, не двигая головой. — Ммм, — коротко кивнул он. — Ты не хотел идти со мной, так что не стоит умолять меня взять тебя с собой. — Не беспокойся, — вздохнул Аль-Хайтам, и мысли его на мгновение вернулись к Великому Мудрецу. — Академия не позволит его провести. — Ты не можешь знать, что… — Могу, — перебил его Аль-Хайтам. — Великий Мудрец не допустит логического завершения праздника. Они презирают искусство, но прославление Малой Властительницы Кусанали для них ещё хуже. Кавех надул губы, но его сердитое выражение лица сменилось на нечто похоже на разочарование. Или, может быть, печаль. — Ты принимал участие в решении этого вопроса? Аль-Хайтам пристально посмотрел на него, ожидая, что тот добавит что-то ещё, не звучащее так обвинительно. Но этого не произошло. Вместо этого они просто молча сверлили друг друга взглядами. — Нет, — наконец ответил Аль-Хайтам. — Мудрецы поступают так, как посчитают нужным. В любом случае, у меня нет права голоса. — Ага, — пробормотал Кавех, опустив взгляд в пол. — Прости, что спросил. Аль-Хайтам чувствовал горечь, просто наблюдая за ним. Он вспомнил его энтузиазм, то, как он светился вчера, пока праздник не прервали прямо перед танцем. Было слишком печально видеть, что и сегодня ему отказано в такой возможности. — Ты всё ещё можешь пойти, — попытался Аль-Хайтам, но Кавех снова взглянул на него. И на лице его было написано сомнение. — Теперь, когда я знаю, чем всё закончится, это будет полнейшим разочарованием, — ответил Кавех. Он наклонился к полу и поднял свой упавший из-за их возни альбом. Он послал Аль-Хайтаму лёгкую улыбку, словно желая подбодрить его. — Я буду в порядке, Хайтам. Просто закончу набросок. — Уверен? Я могу пойти с тобой, — попытался Аль-Хайтам, делая шаг вперёд. Кавех только покачал головой в ответ. — Разве тебе не нужно найти свой отчёт? Аль-Хайтам открыл было рот, чтобы возразить, но он не мог просто сказать ему, что отчёта не существовало, что на самом деле он лежал на столе в реальном мире, прямо возле кровати, где он спал. — Я просто напишу новый, — пробормотал он. — Удачи, — Кавех уже водил карандашом в альбоме, то тут, то там добавляя различные детали. Он даже не удосужился поднять взгляд, когда говорил. Аль-Хайтам кивнул ему и ушёл в свою комнату, закрыв за собой дверь. Он сел за стол и, обхватив руками голову, склонился над тем местом, где должен был лежать его отчёт. Мыслей в его голове было слишком много. Как долго продлится сбор снов? Больше пары дней Академия не станет продолжать в том же духе. Люди погибнут через неделю без воды, они не могут так рисковать. Если из-за сбора снов кто-то погибнет, это вызовет общественный резонанс. Нет, так просто им это с рук не сойдёт. Поэтому сбор снов вряд ли продолжится более двух дней. Самое большее — три или четыре, но реальный промежуток времени в этом отношении не имел особого значения. Аль-Хайтам нахмурился. Независимо от того, сколько времени это заняло в реальном мире, невозможно было сказать, как долго они пробыли во сне. Сны были занятными. Они искажали время и пространство, поселяя в сновидце чувство неуверенности, были ли они фальшивыми, когда люди просыпались. Он мог пережить тысячу вариантов празднования Сабзеруза, а конца этому видно и не было. Аль-Хайтам отогнал эту мысль, заставляя себя поверить, что всё продлится меньше, чем кажется. На мгновение ему захотелось просто задать вопрос Акаше, но настойчивость Академии в том, что сны — это просто бесполезные вещи, свидетельствующие о неразвитом уме, привела к тому, что о них почти ничего не было задокументировано. Раздел о снах представлял собой безграничную пустошь без единого оазиса. Что ж, как бы долго это ни продолжалось, на самом деле это не было проблемой. Досаду вызывало лишь то, что его выполненная работа не переносится в следующий день. Неважно, сколько черновиков проклятых отчётов он предоставит Академии, ему снова придётся писать новый, когда он проснётся. С губ Аль-Хайтама сорвался протяжный вздох, когда он вытащил новый лист бумаги из ящика стола и положил его перед собой. Он полагал, что мог бы написать новый отчёт. Если он напишет достаточно черновиков, то в конечном итоге продумает всё к новому дню. Во сне время текло странно. Он писал и стирал, затем снова писал, и вскоре солнце скрылось за горизонтом. Вглядываясь в темноту за окном, Аль-Хайтам вспомнил, что за весь день так и не ощутил голода. Просто чувство сонливости и усталости, которое вскоре должно исчезнуть, в чём он на самом деле сомневался. Что ж, его это вполне устраивало. Ему бы не хотелось готовить тысячи обедов для своего беспомощного соседа. Невольно он оживился при мысли о Кавехе, вспомнив, как оставил его в одиночестве на диване. Завтра он снова будет злиться на него, но сегодня… Аль-Хайтам вышел из своей комнаты, оглядев гостиную, и его обычно холодный взгляд смягчился при виде Кавеха. Тот заснул, облокотившись на подлокотник, одной рукой подперев голову, пока другая покоилась на подушках, всё ещё зажимая карандаш между пальцами. Альбом для рисования по-прежнему лежал на его коленях, являя незаконченный рисунок. Аль-Хайтам подошёл к нему как можно тише и отложил альбом на журнальный столик, после чего укрыл Кавеха одеялом. Он не шевелился, если не считать тихого блаженного выдоха, вырвавшегося из горла. Такой красивый. Аль-Хайтам не мог не смотреть на него. Кавех был так прекрасен. Его грудь едва заметно вздымалась и опускалась, но в остальном он был тих и безмятежен. Само совершенство. Аль-Хайтам сел рядом с ним, не в силах избавиться от ошеломляющей мысли о том, чтобы прилечь рядом с ним. Он мог остаться с ним только на ночь, даже если знал, что следующим утром проснётся в своей постели. Несколько минут они провели в тихом довольстве, прежде чем Кавех прижался к Аль-Хайтаму, уронив голову на его плечо. В этот момент всё было идеально. Идеально, пока Аль-Хайтам не погрузился в сон; его веки были слишком тяжёлыми, сопротивляться сну дальше было просто невозможно, а из сгущающейся темноты донёсся пронзительный звук.

Бип.