Пришедшая на зов

      — Может, всё же жёлтая? — розовые кончики волос нетерпеливо подпрыгнули, когда Энид в экстазе прилипла к витрине очередного магазина одежды. — Тебе бы подошёл этот цвет. Такой тёплый, оптимистичный! То что надо в снежный день.       — Цвет отчаяния и разлуки, — в задумчивости протянула Уэнсдей, с безразличием скользя взглядом по эпилептической экспозиции за стеклом. — А ещё измены.       — Ч-что? О, нет, не надо жёлтый, я… Вот это! Бирюзовая! Смотри, какие симпатичные воланчики на рукавах.       — Именно такие были на платье первого выкопанного мною трупа, — невесомое кружево органзы осталось без должного внимания. — Приятные воспоминания.       — Уэнсдей, ты идёшь на свидание!       Кажется, теперь розовый в волосах Энид подпрыгнул ещё возмущённее, вторя своей хозяйке, нетерпеливо притопнувшей ногой.       Свидание? Нет. Определённо, нет. Уэнсдей ничего не говорила о свидании. Не планировала его и даже не думала ни о чём таком. Романтика совсем не для неё. Это просто… вежливость? Способ социальной адаптации. Шанс собрать дополнительный материал для книги. Интерес. И она действительно любит ежевику! Да. Ни о каком свидании и речи быть не могло! Да и ни о каком конкретном дне они не договаривались.       Глубоко вздохнув, Уэнсдей в очередной раз снисходительно посмотрела на Энид.       — Тайлер — друг!       Убедительный аргумент. Уэнсдей сказала бы даже, железный. Он друг, преданный, хороший мальчик, с чистыми намерениями, ясными глазами и невинными помыслами. И они будут пить чай. С ежевичным сиропом. Её любимым. Когда-нибудь.       — Ага, — Энид качнулась на пятках, засунув руки в карманы розовых брюк, — а я президент Америки.       И как ни в чём не бывало зашла в магазинчик, около которого они мялись последние пять минут.       Что бы Энид ни утверждала, представить, даже на крохотную секунду, что Тайлер — добрый, безобидный бариста — испытывает к ней, к Уэнсдей, что-то большее, чем вежливое дружеское участие, у Уэнсдей не получается. Это же Тайлер, чей взгляд каждый раз опускается, стоит ей лишь заговорить с ним. Тайлер, чья тактичность может посоревноваться с тактичностью самых воспитанных из воспитаннейших. Тайлер, сын шерифа, законопослушный мальчик… который и мухи не обидит. И Уэнсдей твердила себе как мантру всё перечисленное в то время, как машинально переступала порог, проходила вдоль стеллажей с одеждой, игнорируя разноцветное тряпьё, пока не остановилась рядом с Энид.       — Посмотри на меня, — с какой-то смиренностью в голосе произнесла Уэнсдей. Терпеливо подождала, пока Энид оторвётся от разглядывания десятой по счёту яркой блузы, хотя в какой-то степени была благодарна ей за небольшую паузу. Это позволило собраться с мыслями, окончательно разложить по полочкам факты, чёткие, логичные, и ощущения, которым не место в голове. Ведь Тайлер — друг.       Сколько ещё раз придётся напомнить себе об этом? Убедить в правдивости этих слов Энид? Убедить себя?..       — Я хочу для тебя лучшего. Присмотрись к нему, — прикосновение к руке лёгкое, как сладкая вата, обеспокоенный тон вынудил Уэнсдей сглотнуть образовавшийся комок. — Ты искренняя, справедливая, добр…       — Нет!       — Нет? — оборванная на полуслове, Энид замерла, пытаясь понять такую резкую перемену. — Но поч… В смысле, ты же всегда…       — Ты видишь лишь то, что хочешь видеть.       Слышать слова Энид невыносимо. Потому что всё, что она произнесла, — заблуждение. Самообман, наивность — называйте, как хотите. Уэнсдей неосознанно пожала плечами, ёжась от незаслуженной похвалы, и обхватила себя руками. Хотелось сделаться меньше, незаметнее, чтобы Энид не смотрела на неё так. Будто Уэнсдей действительно достойна доверия, будто у неё нет никакого секрета. Постыдного, признаться в котором она не может даже лучшей подруге. Поэтому нет! Просто нет. На другой ответ смелости не хватило.       Взволнованный вид Энид давил, горький секрет встал колючим комом в горле, воздух — тяжёлый, душный, несмотря на лёгкий морозец за окном — с хрипом вырвался из лёгких.       Идея пройтись по магазинам внезапно перестала казаться заманчивой. И зачем только она послушала уговоры Вещи? Прогулка с подругой — прекрасный способ улучшить отношения? Всё это — не для неё. Откровенные разговоры, участливые взгляды, надежда на то, что поймут, примут такой, какая она есть.       Рождественские фонарики, ванильный пунш, продающийся практически на каждом углу, яркие витрины. Слишком много цвета, слишком много… чужеродного. Слишком не для неё.       — Я, пожалуй, пойду, — неуверенный шаг назад, ещё один и ещё. — Нужно дописать главу и… Да… Встретимся позже, хорошо?       Последнее, что увидела Уэнсдей, перед тем, как поспешно покинуть вдруг ставший тесным магазин, — мягкую улыбку. Энид больше не задерживала её, лишь махнула на прощание рукой. Светлая, понимающая, тактичная Энид. Уэнсдей не достойна её: грязная, испорченная, тёмная. Её мрак окутал поволокой всё, к чему она прикасалась: Энид не место с ней рядом. Тайлеру… тоже.       Видения начались внезапно, стоило ей приехать в Невермор.       Тошнотворные, извращённые — длинными склизкими щупальцами они окутывали шею, сжимали грудь, не давая сделать спасительный вдох, вынуждали видеть всё глазами монстра.       Быть монстром.       Разве желала она в действительности причинить кому-то боль? Разве слёзы Энид могли принести такое удовлетворение, какое Уэнсдей испытывала во время кратких мгновений безумия? Разве капли крови на прокушенной от наслаждения губе могли даровать эйфорию? Разве такое могло нравиться?!       Нет… Слишком неправильно.       Она была не в состоянии их контролировать — вспышки возможного будущего (или настоящего?) всегда настигали внезапно, окуная в водоворот тягучих эмоций. Удовольствие от тёплых, слегка шершавых прикосновений с молниеносной скоростью сменялось отвращением: бурая кровь вперемешку с сочащейся из разорванных тел гнилью, нечеловеческий рёв, отчаянно переходящий в потерянный скулёж. И вновь картинка мялась, как изжёванный лист пергамента, смешивала наслаждение с неприязнью, измазывала в грязи, продолжая аккуратно ласкать — противно. Или приятно?.. Мерзко от самой себя.       Мрачные мысли скрасили бегство обратно — в спасительное логово, где раненый зверь сможет зализать вновь лопнувшие едва затянувшиеся раны.       Дверь в комнату на верхнем этаже открылась с лёгким скрипом. Шаг в тишину — и Уэнсдей окутало уютной тьмой: чёрные плотные шторы — что удивительно, подарок Энид — не пропускали ни единой полоски света. Идеально.       Вдох. Выдох.       Шаг внутрь. Ноги сами повели её к столу, на котором стояла печатная машинка.       Ещё один вдох. Тайлер — друг. Который раз она напоминала себе очевидную, казалось бы, истину? Он не заслуживал той грязи, что клокотала внутри неё — агрессивной жажды страданий, безумия в чистом виде, желания рвать, раздирать в клочья нежную плоть, быть на верху блаженства, слушая мольбы о спасении, и, растягивая пагубную эйфорию, слизывать слёзы боли вперемешку с тёплой сладкой кровью. Упиваться вкусом страха и отчаяния. Утробно рычать от наслаждения. Как зверь, как самый отвратительный монстр. Именно им Уэнсдей и была — в очередной раз застигнутая врасплох видением — и ничего не могла с собой поделать. В такие минуты она отчаянно пыталась противиться, до боли закрывала ставшие вдруг прозрачными веки, стискивала вымазанные в крови зубы с неестественно длинными клыками — и была единственным свидетелем ужасов, совершаемых ею в образе монстра. Она не желала всего этого. И смаковала каждый момент…       А несколько недель назад Уэнсдей впервые увидела его. Она прекрасно запомнила вечер, после которого Тайлер стал являться в чёрных сгустках кошмаров, разбавлять их, словно ацетон, яркими выедающими душу искрами блаженства. И в них не было монстра: только она и Тайлер.       Глубокие царапины на мужской груди магнитом притягивали взгляд, и Уэнсдей смотрела — жадно, собственнически. Этого было мало. Мягкий, неловкий Тайлер. Образы, возникающие с ним, были отдушиной, сладким, порочным искушением, о котором она никому не могла рассказать. И в редких вспышках потери самоконтроля, когда кадры будущего сжирали всё хорошее внутри, вынуждая получать удовольствие от происходящего в них насилия, Уэнсдей желала лишь одного — чтобы они сменились на другие: сбившееся дыхание, настойчивые касания, тихий уверенный шёпот, умоляющий её позволить больше.       Такой Тайлер был абсолютной противоположностью того, которого она знала.              И она… тоже. Беспомощная, полностью зависимая от Тайлера… податливая. Испуганная. Жертва, застигнутая врасплох охотником. Или зверем. Ей нравилось.       Видения с ним были наполнены скрытым желанием, и, словно наркотик, которого с каждой дозой не хватало, Уэнсдей хотелось большего.       Хотелось почувствовать наяву. Чтобы увиденное в бреду стало пророческим. Тем, что должно случиться.       Тем, чего следует избегать.       Стоит держаться от Тайлера подальше. Отказаться от приглашения. Найти предлог.       Оградить от… себя.       Поток мыслей клокотал, окутывал прочными тугими лентами. Недописанный детектив пополнился несколькими страницами — в этот раз сцена жестокой расправы над невинной жертвой особенно удалась: цветные пряди мягких волос превратились в бесформенное мокрое багровое месиво, завершив прекрасную картину изувеченного от пыток тела. Приятное, удушающее чувство удовлетворения растеклось по венам, защекотало кончики пальцев. Настойчиво нашёптывало, молило о продолжении восхитительного времяпрепровождения.       Уэнсдей, влекомая тёмным желанием, послушно провела рукой по клавишам печатной машинки и позволила потоку сознания вылиться в новую главу. Минуты пролетели незаметно. Наглухо завешенное окно дарило чувство отчуждения и защищённости: от событий возможного будущего, от лишнего внимания, от собственных демонов.       Привычный скрип двери прервал меланхоличную угольно-вязкую тишину, вырвав Уэнсдей из пут разрушительного созидания. Ещё одно слово. Последняя точка — и чувство удовлетворения от проделанной работы, освобождения разума от навязчивых образов растеклось сладким сиропом по затёкшему от долгого сидения телу. Сиропом с ароматом ежевики.       Энид застыла на пороге, в нерешительности сжав в руках два бумажных пакетика. С логотипом магазина, из которого Уэнсдей сбежала самым постыдным образом.       — Я всё же купила для тебя кое-что, — Энид неуверенно улыбнулась и аккуратно, обходя скрипучие половицы, прошла по светлой стороне вдоль чёрной линии, разделяющей комнату. — Да-да, знаю, — предугадывая негодование, уже готовое вылиться из слегка поджатых губ, тут же заверила: — Ничего такого, правда. Небольшой подарок.       И протянула один пакет — через линию, ни на миллиметр не заступив за неё.       — Энид, — Уэнсдей неохотно приблизилась и снисходительно посмотрела на него. — Ты же знаешь, что…       И осеклась, ощущая, как сердце шумно ударилось о рёбра, и, погребённая лавиной томительных воспоминаний, она неосознанно протянула руку, чтобы аккуратно достать подарок…       Это был он! Тот самый чёрный бархатный шарф — повязка из видения!       — Что-то не так? — Энид нерешительно шагнула вперёд, едва заступив за черту, и тотчас сместила носок кроссовка обратно.       Поглощённая ощущениями, Уэнсдей постаралась успокоить подскочивший пульс.       Прикрыла глаза. Сделала глубокий вдох. Протяжный выдох. С силой зажмурилась, пытаясь отвлечься от нахлынувших воспоминаний. Воспоминаний, которых, по сути, и не было. Лишь фантомный образ. Мужские руки на её обнажённых плечах… жарко.       Вдох — упругий язык скользнул вдоль ключицы и уверенно задел чувствительную кожу за ухом. Влажно…       Непристойно.       — …сдей? Всё в порядке? Тебе не нравится подарок? — Энид вновь подалась вперёд, обескураженно наблюдая за застывшей Уэнсдей. — Я купила себе такой же. Только розовый. Решила, что… было бы здорово — надеть одинаковые шарфики. Уэнсдей?       — Д-да, да, — смахнув нахлынувшее жаркое марево, Уэнсдей осторожно положила мягкий бархат обратно в пакет, едва прошелестевший при соприкосновении с тканью. — Спасибо.       Уэнсдей не ожидала, что к тому самому видению предпосылки начнут появляться так скоро. Она старалась не думать о нём, не воспроизводить в памяти мельчайшие детали постыдного удовольствия. Надеялась, что потребуется несколько лет или что это вообще плод её больного воображения, и не стоит беспокоиться. Но вещественное доказательство находилось рядом — в её руках. Обжигало тёмным огнём через плотный слой бумаги, вынуждало неискушённое тело реагировать.       — Встретила Аякса. Он закатывает вечеринку сегодня: пригласил нас, — Энид как ни в чём не бывало вытянула из другого пакетика ярко-розовый шарфик и обмотала вокруг своей шеи, пригладила свисающий кончик, довольно хмыкнув, и обернулась. Пальцы с короткими светло-фиолетовыми ногтями вновь аккуратно провели по бархату в попытке расправить ткань, и предательски дрогнули, стоило спуститься чуть ниже и задеть небольшой кулон-полумесяц. — Я бы хотела… пойти?       — Это хорошая идея. Моё разрешение тебе не требуется, — отстранённо бросила Уэнсдей, плотнее заворачивая бумажную упаковку: вид темного бархата сбивал с толку. — Что?       На вопросительно приподнятую бровь Энид в отчаянии прошептала:       — С тобой.       Нет! Это первая, вторая и даже десятая мысль, проскочившая в голове. Весёлый праздник, пунш или что покрепче, озабоченные одноклассники, не способные контролировать ни голову, ни язык, ни руки, которые Уэнсдей с радостью отрубила бы дядюшкиным тесаком. Или одолжила бы у Вещи что-нибудь покомпактнее и поострее. Где-то она видела целый ящик с полным арсеналом холодного оружия: Вещь любил побаловать себя разными колюще-режущими игрушками. Что ж, похвально.       — Не самая лучшая идея.       Неопределенно передёрнув плечами, Уэнсдей поправила идеально сидящий воротник плотной угольно-чёрной блузы и направилась к шкафу: стоило спрятать подарок как можно дальше. Желательно, чтобы больше его не находить и не вспоминать о мягком прикосновении ткани к закрытым глазам.       В идеале — забыть.       — Это мой шанс, Уэнсдей! Мне он действительно нравится, — Энид нетерпеливо топталась около разделительной черты, то и дело оттягивая кончик бархатного шарфика вниз — ткань переливалась лоснящимися полосами и, как назло, притягивала взгляд. Чёрный бы тоже так переливался? Он был бы таким же мягким, как тогда? — Скоро каникулы. Возможно, мы больше не увидимся с ним: мама настаивает на другой школе, если у меня так и не получится обратиться… — голос скатился в отчаянный шёпот, и Энид замерла, перестав наконец тормошить шарф. — Пожалуйста. Мне очень нужна твоя поддержка.       Монстр внутри довольно пророкотал, и за эту секунду — Уэнсдей была уверена, что пролетел всего миг, она могла поклясться — проскочило чувство превосходства, ощущение всепоглощающей власти над кем-то более слабым.       «Н-е-е-т», — зловонное дыхание чудовища набатом отозвалось в голове, и Уэнсдей приняла решение.       — Хорошо.       Очередное молниеносное наваждение: монстр настороженно рыкнул, обнажив острые клыки, и, приблизившись, огромной тушей расположился в ногах — ему не понравился ответ. Уэнсдей — тоже.       — Вот и отлично! — смахнув с плеч напряжение, Энид покружилась и подскочила к своему шкафчику. — У нас десять минут на всё про всё.       Уэнсдей не собиралась наряжаться, не собиралась принимать какого-либо активного участия в вечеринке и уж тем более не планировала там задерживаться: она составит компанию Энид и, убедившись, что та в надёжных руках Аякса, откланяется. В итоге все окажутся довольны: и Энид, получившая долю внимания от понравившегося парня, и Уэнсдей, которая наконец прекратит весь этот фарс и вернётся к себе в комнату. Всё просто как обезглавливание — раз, и готово!       — А, и не забудь захватить пакетик!       Уф-ф, если не считать небольших нюансов.