Пришедшая на зов

      Уэнсдей отчётливо видела, как торопливо Энид поправляла пружинки розовых прядок, в сотый раз одёргивала куртку, стряхивая мелкие снежинки, и втягивала шею в новый шарф. А сейчас старалась прихватить выглядывающие рукава кофты в попытке зажать манжеты в кулаках. Обычно расслабленная походка теперь на удивление нетвёрдая, словно каждый шаг давался Энид через силу, и ей приходилось напоминать себе, что нужно переставлять ноги, двигаться вперёд.       — Как я выгляжу? — разгладив в сто первый раз несуществующую складку, Энид замедлилась и обернулась вполоборота к идущей рядом Уэнсдей. — Эта юбка хорошо смотрится? А длина? Не слишком короткая? Возможно, стоило надеть ту фиолетовую, с запа́хом? А волосы? — Энид дёрнула рукой, в который раз пытаясь утихомирить непослушную прядь. — Не растрепались? Я всё приглаживаю их, но ничего не выходит, — голос скатился в жалобный стон, и Энид окончательно затихла. Ссутулилась под ворохом падающих с неба промёрзших крупиц.       Уэнсдей замерла, непроизвольно выдохнув облачко пара. Морозный воздух щипал лицо, настойчиво лизал плохо прикрытую шею, силился пробраться сквозь новый шарф. Стало зябко. Что чувствовала она настоящая — не испачканная омерзительным удовольствием чудовища от страданий других… от страданий Энид?       Чем ближе они подходили к дому, где уже вовсю гремела вечеринка, тем быстрее угасал пыл Энид. Рвущаяся в бой ещё полчаса назад, сейчас она съёжилась, окончательно утратив первоначальную решимость.       И Уэнсдей это… не нравилось.       В реальности наблюдать, как Энид тускнела прямо на глазах, покрываясь трещинами неуверенности в себе — неприятно. Сердце, хоть и привыкшее к отчуждению, натужно сжималось, блеклая россыпь снега под ногами глухо шелестела под каждым нерешительным шагом. Потухший взгляд не приносил сытого удовольствия, которое испытывало чудовище, являющееся в кошмарных вспышках безумия. Уэнсдей не могла контролировать их, с отчаянным неприятием происходящего утопая в мерзком наслаждении. Монстр, с отвратительным причмокиванием пожирающий плоть невинных жертв, среди которых мелькали розовые завитки, на этот раз не вмешивался с очередным отталкивающим видением. Даровал Уэнсдей немного свободы. Возможность испытать свои эмоции.       Глубокий вдох. Кристальность мыслей — лишённых чужеродного тлетворного влияния — и острое, отчётливое желание утешить. Поддержать. Напрочь смести с солнечного образа тень иррационального страха.       — Энид, ты выглядишь превосходно, — заверила Уэнсдей, искренне надеясь, что навалившаяся на плечи Энид неуверенность растает. — Твоя улыбка затмевает любой наряд. И если Аякс не видит того, что вижу я, не хочет узнать тебя настоящую, то я самолично развешу десятки зеркал в его комнате, чтобы он наконец разглядел, какой же он дурак.       — Но он же тогда…       — Да! — продолжила Уэнсдей, с удовлетворением отметив первую неловкую улыбку. — Так что ему лучше тебя не расстраивать.       И решительно постучала в дверь. Чтобы в ту же секунду ловко увернуться в сторону — так внезапно та распахнулась. Что ж, занятия фехтованием не прошли даром.       — Привет! — Аякс испуганно посмотрел на Уэнсдей и тщательно подтянул серую вязаную шапку. — Оу, извини!       — Всё в порядке. Сразу видно: нас ждали.       — Э, да, — его внимание уже переключилось на отчаянно краснеющую рядом Энид. — Очень.       В жизни Уэнсдей были моменты, когда она чувствовала себя лишней: на танцевальной вечеринке у соседской девочки или когда её однокласснице из бывшей школы вдруг вздумалось пригласить всех девочек класса на день рождения. Но ни один из случаев и близко не сравнится с происходящим сейчас. Уэнсдей терпеливо вздохнула — даже мысленно похвалила себя за выработанное годами хладнокровие в подобных ситуациях — и незаметно подтолкнула Энид: — Спасибо за приглашение, Аякс.       — А, да, не за что. Рад вас видеть.       Честно, если бы он оторвался от созерцания уже ставшей полностью пунцовой Энид, каким-то чудом в кои-то веки проглотившей язык — хотя время для таких экспериментов она выбрала не самое подходящее, — Уэнсдей бы сделала вид, что поверила в эту чепуху. Для вежливости. Налаживание социальных контактов и всё такое.       А так…       — Ага, — и переступила порог. Энид в надёжных руках.       Где-то должен быть безалкогольный пунш. Ягодный. В идеале — с нотками ежевики. Иначе ей не пережить этот вечер.       Уэнсдей не собиралась задерживаться здесь надолго: Аякс прилип к Энид как банный лист и не отходил от неё ни на шаг. Очевидно, что покупка десятков зеркал отменяется. А жаль, идея ей понравилась. Что ж, в другой раз.       Разноцветная шумная толпа превратилась в размытое пятно, мешая пройти к заветной цели — столику, на котором коронным «напитком» возвышался пунш. Кое-кто уже успел пронести алкоголь и бесстрашно — хотя Уэнсдей подобрала бы другое слово — пытался подкатить. Бессмертные, видимо. Или лишённые последних крох серого вещества. В такие моменты Уэнсдей искренне жалела, что дядюшкин тесак, так горячо любимый ею, остался пылиться в шкафу. Кто ж знал, что появится настоятельная потребность им воспользоваться?!       Голоса смешивались в бессвязный гул, лица теряли очертания — пустые маски с приклеенными эмоциями. А желание покинуть вечеринку росло в геометрической прогрессии. Ещё раз отыскав взглядом Энид и убедившись, что она отлично проводит время, Уэнсдей незаметно пробралась к выходу: её миссия здесь на сегодня окончена.       Мелкую крошку, что сыпала до этого с неба, сменили крупные хлопья снега: мягкие, как паучьи лапки, они аккуратно ложились на плечи и норовили осесть на чёрных ресницах. Ноги утопали в пушистом белом ковре, где-то в конце улицы звучала рождественская мелодия, а витрины магазинчиков расцвели блестящими гирляндами. Иногда встречались шумные группки гуляющих, обтекая Уэнсдей, будто волны, и тотчас терялись в кружащихся в воздухе снежинках. Замёрзшие кончики пальцев покалывало, и впервые за много дней щёки, обласканные шаловливым ветерком, покрылись румянцем.       И не было никаких видений: словно Вселенная наконец решила сжалиться над ней и не посылать ни чудовища, в обличье которого приходилось творить мерзкие вещи, ни искушающего образа Тайлера, рядом с которым она оставалась собой. Странно, что ни разу в них Уэнсдей не замечала их вместе: либо монстр, либо Тайлер.       Очарованная свободой, Уэнсдей воровато оглянулась, чтобы убедиться в отсутствии свидетелей, подняла лицо навстречу снегу и, раскинув руки, самозабвенно закружилась. Как давно она не испытывала такого! Безмятежной лёгкости. Чистоты. Внутренней свободы от голодных видений, готовых терзать близких ей людей и её саму, не способную воспрепятствовать той жгучей агрессии, клокочущей в такие моменты внутри.       Оборот. Один. Второй. Прохладная вата на ладонях. Ледяной поцелуй, скользнувший по губам лёгким дуновением морозного ветра.       Третий. Мягкие лохматые белые лапки снега защекотали лицо, влажными слезами скатились по щекам. Сердце, наконец, преисполнилось покоем. Влекомая внутренним умиротворением и чувством свободы, Уэнсдей сделала ещё оборот и ещё.       И ещё… Ай!       Нога неожиданно зацепилась за кованую ножку лавочки, припорошенную обманчиво пушистой зимней шапкой. И через мгновение лодыжку прострелило болью — внезапной, сметающей приятное наваждение.       Так, спокойно, это всего лишь ушиб. Вещь жив и относительно здоров и после куда более серьёзных травм. Да и ей не привыкать.       Наступить на болезненно пульсирующую ногу не получалось: боль разрывала горящие огнём связки, и единственное, на что хватило сил — аккуратно опуститься на злосчастную лавочку.       Всё в порядке. Она немного посидит, ноющая боль успокоится — и можно будет шаг за шагом постепенно дойти до своей кровати.       Километр пути, комната на чердаке… лестница…       Она что-нибудь придумает. Немного передохнёт, переждёт боль. Ещё минуту, чуть-чуть… Вот-вот должно стать легче. Просто необходимо время.       Холодный порыв ветра швырнул в лицо колючие иглы, пробрался одичавшим животным под куртку. Вызвав первую неприятную дрожь, оцарапал ледяными когтями хрупкие позвонки. Лодыжка пульсировала болезненным жаром и немела. Вокруг — ни души: даже гуляющие до этого редкие прохожие как назло исчезли. Усилившаяся под вечер непогода разогнала по домам и их. Лишь светящиеся прямоугольники окон, украшенные гирляндами, напоминали о жизни, протекающей совсем рядом. И в то же время далеко от Уэнсдей.       Отличное завершение дня! Глупая невнимательность, последствия которой придётся разгребать не один день. А если Уэнсдей не поторопится — то и не одну неделю. Может, у Вещи найдётся какая-нибудь мазь: наученный горьким опытом, он теперь куда тщательнее следил за своими пятью конечностями. Уэнсдей бы даже сказала, что Вещь с маниакальным фанатизмом уделял как минимум по три часа в день на спа-процедуры. Так что… да, с мазью проблем не будет.       Проблема как раз таки заключалась в другом.       Продуманный план нещадно разбивался об очевидную истину — она здесь одна. И между спасительной мазью и ею — пропасть, преодолеть которую без посторонней помощи не выйдет.       — Уэнсдей? — удивлённый возглас раздался откуда-то сбоку, за пеленой усиливающегося снегопада.       Мягкий, с тёплыми нотками, словно пьёшь любимое какао с маршмеллоу — голос убаюкивал и расслаблял. Только не он. Ну почему это не мог быть кто-либо другой: Энид, возвращающаяся с вечеринки, дядюшка, родители, вдруг воспылавшие желанием навестить её, или Ксавьер?! Кто угодно, только не…       Тайлер.       Чёрный бархатный шарф обжёг шею, сердце встрепыхнувшейся бабочкой забилось о рёбра.       Свет фонарей выхватил знакомую фигуру, вышедшую из-за рыхлого снежного занавеса. Закутанный в серый, будто медвежья шкура, пуховик, Тайлер неспешно приближался. Уэнсдей невольно пришло сравнение с хищником, подкрадывающимся к пойманной в силки добыче. Что за глупости! Обеспокоенный, слегка удивлённый — уже привычный для Уэнсдей — взгляд скользнул по её ноге. Той самой.       — Как видишь, — медленно подтянув ногу, чтобы не выдать своего незавидного положения, Уэнсдей постаралась принять непринуждённую позу. Она просто дождётся Энид. Ведь должна же та рано или поздно вернуться в кампус!       И вдруг на её плечо легла тёплая ладонь — Уэнсдей могла поклясться, что даже через ткань его перчатки, через несколько слоёв собственной одежды почувствовала жар, исходящий от неё. Длинные пальцы аккуратно сжали, пленяя мягкой требовательностью, и очертили край шарфа. Что-то внутри непостижимо откликнулось на это прикосновение, сконцентрировалось на тактильном ощущении.       — Привет, — неловко начал Тайлер, чуть нагнувшись, и в молчаливом вопросе приподнял брови.       Да, нетрудно представить, какая картина открылась перед ним.       — Привет, — Уэнсдей шумно выдохнула и на пробу пошевелила повреждённой ногой.       Больно!       Едва успокоившаяся резь всколыхнулась с новой силой. И Уэнсдей не смогла удержать маску хладнокровия: глаза предательски защипало, а из губ вырвался тихий стон. Дело плохо.       — Сильно болит.       Уэнсдей уже хотела было ответить, что это пустяки, или терпимо, или, чёрт возьми, очень, очень сильно, как в растерянности осознала очевидное — Тайлер не спрашивал.       Он утверждал.       Словно чувствовал её боль.       Ветки деревьев зашелестели от накатившего пронизывающего ветра, разлили вокруг перламутровый водопад искрящихся под уличным освещением снежинок.       Тайлер поёжился и торопливо подтянул воротник-стойку к подбородку. Опущенное «ушко» шапки-ушанки качнулось в такт этому движению, скинув налипший к нему снег.       — Ничего серьёзного, — с фальшивой отстранённостью бросила Уэнсдей и вяло повела плечами, смахивая вдруг возникшее подозрение. — Лавочка оказалась куда опаснее, чем выглядела.       — Да, порой опасность нас ждёт, откуда и не ожидаешь, — Тайлер приподнял уголки губ, всё так же не меняя положения.       Тепло руки продолжало обжигать сквозь слои одежды, растекалось колкими электрическими импульсами по позвоночнику. Беснующаяся метель отступала, не в силах больше удерживать беспрекословное внимание, капитулировала под натиском внутренних ощущений. Лишь напоследок мазнула по алеющим щекам в попытке остудить.       — Всё в порядке. Скоро должна подойти Энид, и мы…       Уэнсдей осеклась, будто слова моментально улетучились из её головы. Изучающий взгляд притягивал. И она могла поклясться, что на этот раз что-то изменилось в нём. Привычная мягкая кофейная дымка подёрнулась рябью и приобрела оттенок горького шоколада. Слишком проницательный.       — …мы вернёмся в кампус.       — В любой другой раз, — голос, искажённый мерным шелестом снегопада, убаюкивал уверенностью, — я бы сделал вид, что поверил тебе, Уэнсдей, — Тайлер нагнулся ещё ниже. Глаза в глаза. Уэнсдей замерла, как попавшая в капкан хищная ласка, ожидающая приговора: — Но не сейчас.       Колени и спину обожгло решительным прикосновением, рывок вверх — и в следующий миг она оказалась прижатой к груди.       — Ч-что ты делаешь?!       Слова застряли в горле, голос предательски скатился в перепуганное шипение зверька. Собственный хрип смутил сильнее, чем действия Тайлера.       Он поудобнее перехватил оцепеневшую от неожиданности Уэнсдей, скользнув рукой по напрягшейся спине. Невольное объятие усилилось, пронзило иглами, излилось перепуганным облачком пара из приоткрытых девичьих губ.       — Тебе нужна помощь. И я могу помочь, — Тайлер быстрым шагом отдалялся от лавочки. Едва покинутую, её стремительно укрывало плотным белым одеялом. Мягкая снежная перина, словно безмолвный соучастник, скрадывала уверенные шаги. — Хочу помочь!       — Пусти меня! — Уэнсдей дёрнулась, пытаясь вырваться. Или хотя бы не ощущать так остро мерно вздымающуюся грудь, гулкие удары сердца под медвежьим пуховиком. — Я вполне в состоянии идти сама. Тайлер! Ты слышишь меня?!       — Слышу, — большим пальцем огладив чувствительное место под коленкой, облачённой в плотный чёрный капрон, Тайлер зафиксировал стальной хваткой ушибленную ногу.       Это ведь случайность? Плод её воображения? Мягкая подушечка пальца ей показалась? И почему вообще он до сих пор её держит?       — И-и?! — Уэнсдей нетерпеливо пошевелила здоровой ногой и запрокинула голову, чтобы тотчас поймать его взгляд. В немом возмущении глотала воздух, пока потемневшие от гнева глаза пламенели от негодования.       — И ты врёшь, — в произнесённых словах ни капли сомнения, слегка охрипший от мороза голос не дрогнул — привычная картинка рушилась, как карточный домик. Это совсем не похоже на Тайлера, которого она знала. Он усмехнулся, безапелляционно прижав её ещё крепче, практически укутав в пуховик: — Не спорь, Уэнсдей. Ты заведомо проиграла!