Взрослые игры

      – Страшно, Аддамс? – шепчет Ксавье, притягивая брюнетку к себе. – Мы всего лишь репетируем, – перехватывает руку, переплетая свои пальцы с пальцами девушки, а другую ладонь кладет на талию Уэнсдей. – Ты же умеешь танцевать? Это легко – раз, два, три, раз, два, три, – уверенно кружит вместе с оцепеневшей от такой наглости Аддамс. Уэнсдей впервые в жизни растеряна – как она вообще допустила, чтобы этот самоуверенный сноб прикасался к ней? Она не позволяет таких вольностей даже родителям, ловко уворачиваясь от пылких объятий отца и цепких рук матери. Однако сейчас она терпит непозволительную близость человека, который является кровным врагом ее семьи, человека, который так запросто решил, что сможет затащить ее в постель ради какой-то машины. Унизительно. Уэнсдей пытается убедить себя, что делает это только из-за дурацкого плана, но чертов червячок сомнения почти болезненно точит ее уверенность.       За всеми размышлениями Аддамс совершенно забывает, где, а главное, рядом с кем она сейчас находится, поэтому пропускает момент, когда Ксавье прекращает свое танцевальное безумие и останавливается. Длинные пальцы Торпа приподнимают лицо Уэнсдей, невозможно зелёные глаза неотрывно смотрят на ее губы, и впервые в жизни реакция подводит девушку.       Чертов Ксавье Торп целует ее, и это похоже на казнь на электрическом стуле. Разряд. Разряд. Еще разряд. Ее пульс явно готовится преодолеть отметку в двести ударов, ощущение, что грудную клетку пронзают удары дефибриллятора.       Торп чувствует себя Адамом, вкусившим запретный плод прямо с рук почти невинной искусительницы Евы. Он готов повторить божественное грехопадение, заставившее людей покинуть райский сад, если это позволит еще хоть раз прикоснуться к манящим миндально-вишневым губам. Она станет его погибелью, он должен ее ненавидеть, как отец ненавидит всю семью Аддамс, ему нужно просто выиграть чертов спор с Аяксом и никогда больше не видеть Уэнсдей, но он солжет в первую очередь самому себе, если будет отрицать то, что получает сейчас удовольствие, близкое к оргазму. Можно только предполагать, насколько крышесносящим должен быть секс с этой девушкой, если одно соприкосновение губ плавит его разум.       То, что он все еще жив, а не корчится в муках за свои действия, заставляет Ксавье мысленно ухмыльнуться: Аддамс явно не против, иначе давно бы уже вспорола ему живот или перерезала сонную артерию. Однако Торпу не нравится то, что она лишь позволяет себя целовать. Ему до жути хочется распалить в ней огонь, пожар сродни стихийному бедствию. Ксавье уверен, что Аддамс умопомрачительна в порыве экстаза, и если он сможет хоть раз ее увидеть в таком состоянии, то пусть все вокруг горит синим пламенем.       Ксавье пытается углубить поцелуй, проводит языком по губам Уэнсдей, и та послушно открывает рот. «Послушная девочка», – проносится в голове Торпа, как его пронзает резкая вспышка боли. Чертова Аддамс прокусила ему язык.       – Ты потерял бдительность, Торп. Это предупреждение. Не советую повторять эксперимент и приближать ко мне любую из частей тела. К твоему сведению, в число моих хобби входят таксидермия и коллекционирование останков, – холодно произносит Уэнсдей, безразлично смотря на скорчившееся от острой боли лицо Ксавье. Тот хочет высказать девушке, что она гребаная психованная стерва, но язык буквально горит, а во рту отчетливо чувствуется металлический привкус. Остается надеяться, что эта злобная гадюка не впрыснула яд, поскольку его доза должна превышать смертельно опасную как минимум в десять раз.       Уэнсдей уходит, и на языке остается миндально-вишневая горечь. Аддамс определенно угостила его дозой цианида, иначе как объяснить, что его выворачивает от тошноты. Кажется, эта вспышка болезненного возбуждения должна быть хорошей музой, однако сейчас Ксавье хочет одного – вытравить алкогольным дурманом мысли об этой девушке и выпустить из легких воздух, смешанный с ее удушливым горько-сладким парфюмом.       Последующие несколько дней Ксавье и Уэнсдей делают вид, что ничего не произошло. В сущности, так и было – один недопоцелуй абсолютно ничего значит. Поэтому Торп продолжает пошло шутить и делать абсолютно неприкрытые намеки на секс, а Аддамс – игнорировать эти не очень интеллектуальные выпады. В общем и целом, можно сказать, что Уэнсдей почти выносит присутствие Ксавье, хоть и не в восторге от этого, а Ксавье даже наслаждается обществом мрачной девочки с косичками.       Уэнсдей очень сблизилась с Тайлером. Она практически без раздражения, которое испытывала при пустой болтовне Энид, выслушивала его рассказы о делах отца. Галпин даже пообещал попросить шерифа предоставить отчеты с мест преступлений пары-тройки нераскрытых дел, что не могло не подкупить. Обычно в кофейню Аддамс заглядывала с Пагсли, который был в полном восторге от отвратительно-сладких взбитых сливок на сверху тошнотворных молочных коктейлей, в то время как его сестра предпочитала крепкий горький эспрессо.       – Слышал, у вас в академии намечается праздник, – в понедельник накануне Вороньего бала поинтересовался Тайлер. Уэнсдей, сделав небольшой глоток кофе, едва заметно кивнула. – Ты уже нашла спутника?       – Я бы предпочла не появляться там вовсе. Меня сопровождает Торп – думаю, представления этого сноба излишни.       – Так вы?.. – многозначительно спрашивает Галпин, он выглядит слегка разочарованным, или девушке только так кажется?       – Мы одноклассники. Ты не хуже меня знаешь, что наши отцы враждуют из-за этого никчемного городка, поэтому, как говорится: "Держи друзей близко, а врагов – еще ближе". Я иду с Торпом, чтобы можно было следить за ним, – отвечает Уэнсдей.       – Ты уверена, что дело только в разборках между вашими семействами? – задает крайне нетактичный вопрос Тайлер. Это начинает раздражать.       – Да. Пагсли, нам пора, – холодно произносит Уэнсдей и выходит из кофейни, даже не попрощавшись с растерянным баристой. Пагсли плетется следом, весь перепачканный взбитыми сливками. Да, не зря отец планирует передать семейный бизнес именно ей, и дело тут вовсе не в старшинстве. Пагсли слишком мягкий, слишком эмоциональный, он развалит все в самое короткое время. А Уэнсдей... О, она заставит молить о пощаде всех конкурентов, начиная с самого главного.       До встречи с Энид еще полчаса, если блондинка не будет иметь наглость опоздать, поэтому Аддамс достает из бардачка книгу Агаты Кристи и погружается в чтение, чтобы отвлечься от чавкающих и причмокивающих звуков, издаваемых Пагсли. Уэнсдей не считает детективы про Эркюля Пуаро чем-то особенно гениальным, однако ей сейчас просто необходимо очистить голову ото всех мыслей, иначе будут жертвы. Чертов Тайлер с его дурацкими вопросами. Какое ему дело, куда и с кем она идет?       Уэнсдей почти доходит до сюжетной развязки, как раздается настойчивый стук в боковое стекло. Аддамс поворачивается в сторону источника звука и видит улыбающееся лицо Энид. О, ну конечно она довольна, так как сейчас устроит одну из самых невыносимых пыток.       Уэнсдей закрывает книгу, убирает ее на место и открывает дверь Синклер. Блондинка плюхается на кресло и начинает описывать маршрут их сегодняшней поездки.       – Ты уже придумала, в чем пойдешь? Может, нужна моя помощь? Твой наряд должен соответствовать тематике бала, поэтому можем подобрать тебе милые рожки! – Энид говорит с невероятной скоростью, и Аддамс приходится вслушиваться в этот бессвязный шизофренический поток слов.       – Ты серьезно думаешь, что я буду в дешевом и навязанном безвкусным кино образе дьявола? Сначала лучше бы почитали первоисточники, чтобы понимать, как выглядят ангелы и демоны в религиозных писаниях. Хотя я бы посмотрела на тебя в костюме Херувима. Уимс бы точно словила сердечный приступ от такого зрелища.       Дальнейшие полтора часа проходят в какой-то бессмысленной беготне. Аддамс отметает все предложенные Энид варианты. Впрочем, сама Синклер также не нашла «то самое» платье. Остается буквально пара бутиков в этом захудалом городке. Уэнсдей паркуется у очередного магазина, мысленно проклиная блондинку, Уимс и Вороний бал в целом.       – А они что тут делают? – внезапно и чересчур эмоционально даже для нее восклицает Энид. Аддамс поворачивается в сторону Синклер и без труда находит взглядом то, что вызвало такую бурную реакцию блондинки.       Ксавье, мать его, Торп. Со своей вездесущей подружкой. Точнее практически в ней. По крайней мере, его язык явно находится в глотке гребаной сирены, судя по тому, как она прижимается к парню. Еще немного, и Бьянка раздвинет ноги прямо на капоте чертового мерседеса. Отвратительно.       – Пойдем, эта картина вызывает у меня приступ тошноты. Не хочу испачкать рвотными массами панель управления, – цедит сквозь зубы Аддамс, и впервые Энид с ней солидарна. Девушки выходят из автомобиля, проходят мимо увлеченной парочки незамеченными, но почему-то Уэнсдей так хочется испортить настроение окружающим. Не поворачиваясь к Торпу и Барклай, Аддамс произносит сочащимся ядом голосом: «Приятного аппетита» и спокойно уходит.       В модном бутике Уэнсдей ничего не интересует, однако в соседнем антикварном магазине есть очень заманчивые вещицы. Возможно, любовь к предметам старины передалась девушке по наследству от отца, а, возможно, это платье ждало примерно двести лет именно Аддамс. В любом случае, она знает, в чем пойдет на Вороний бал.       На выходе ее предсказуемо поджидает Ксавье Торп. Энид нигде не видно – значит, она еще не довела до истерики очередную девушку-консультанта. Торп выглядит потрепанно, если не сказать потасканно, что неудивительно после жарких объятий с Бьянкой. Интересно, только Уэнсдей сравнивает поцелуй с Ксавье с казнью на электрическом стуле?       – Уэнсдей, я хотел поговорить насчёт Вороньего бала… – Ксавье максимально неуютно, Аддамс сто процентов пошлет его после того, что видела. Чертова Бьянка сделала это специально. Очевидно, подстроено было все – от компрометирующего положения до появления брюнетки в этом гребаном магазине. Сирена наверняка надеялась, что если она отвадит Уэнсдей, Торп пойдёт на мероприятие с ней.       – Я не имею привычки менять свои решения. Кроме того, наше совместное появление на Вороньем балу заставит тебя испытывать огромный дискомфорт, а твоей подружке наверняка разобьет сердце. Наблюдение за ее муками скрасит это скучное мероприятие, – уголки лиловых губ дрогнули в мимолетной почти-улыбке.       – Уэнсдей, – кажется, Торп впервые назвал ее по имени. Что ж, это прогресс в их отношениях. – Между мной и Бьянкой ничего нет.       – Между вами несколько слоев одежды. И, кажется, они вам достаточно мешали, – оставляет саркастичное замечание Аддамс. – В любом случае, меня это не касается. Ты всего лишь сопровождаешь меня на танцы.       – Смотри, что я купила! – в разговор вмешивается Энид, и Уэнсдей почти уверена, что она делает это специально, словно пытается ее спасти. Неужели Синклер думает, что ее хоть как-то задела эта ситуация? Скорее наоборот, она добавила уверенности в том, что Ксавье – самовлюбленный павлин, недостаточно одаренный интеллектуальными способностями и полностью зависящий от собственного либидо. Энид буквально хватает Уэнсдей за локоть и ведет в сторону машины, и, наверное, впервые брюнетка не пытается дистанцироваться от тактильного контакта. Лучше пусть к ней прикасается Синклер.       – Что он от тебя хотел? – интересуется блондинка, как только захлопываются двери автомобиля.       – Пытался уверить меня в том, что у нас с тобой коллективные галлюцинации, и между ним и Барклай ничего нет, – Уэнсдей равнодушно пожимает плечами, в то время как Энид буквально закипает от злости.       – Вот придурок! И что ты собираешься делать? Поздно искать другого партнера на Вороний бал. Возможно, Юджин...       – Я не собираюсь поддаваться сирене и доставлять ей удовольствие. Я иду с Торпом и это не обсуждается, – отрезает Аддамс и заводит автомобиль. Они резко срываются с места и уезжают, не видя замечательной сцены, достойной типичных итальянских сериалов.       – Бьянка, какого хера это было?! – срывается на крик Ксавье. Лицо сирены невозмутимо, лишь в прозрачных глазах искрятся обида и что-то незнакомое. Ревность? Собственничество? Задетое самолюбие?       – Мне показалось, тебе даже понравилось, – спокойно отвечает Барклай. – Ты думал, я буду спокойно смотреть, как ты суешь голову в пасть крокодила ради какой-то игрушки на колесах? Неужели папочка не купит тебе ламбу, если ты хорошо попросишь? Или дело не только в машине?       – Заткнись и держись от меня подальше! Мне кажется, мы все выяснили еще в прошлый раз! Я не хочу продолжать отношения с человеком, который обманывает меня. Как я могу быть уверен в том, что мои решения – это мои решения, если ты манипулируешь мной? У нас было хоть что-то настоящее?       – Ксавье...       – Хватит!       – Может, дело не только в тачке, Ксавье? Скажи мне, давно тебя стали привлекать мрачные готки с косичками в безвкусных черных тряпках? Ты думаешь, с ней будет лучше, чем со мной?       – Заткнись!       – Скажи, Ксавье, почему так: я оступилась один раз, и ты не можешь меня за это простить. А она смешивает с грязью тебя каждый день, но ты все равно плетешься за ней, словно домашний щенок? Ты не мямлил и не оправдывался передо мной, когда спал с моими подружками в академии, но здесь ты готов вымаливать прощение у девушки, которая тебя ненавидит и которая никогда тебя близко к себе не подпустит, за один поцелуй?       Ксавье не знает, что ему ответить. В действительности, Бьянка права. Он не совершил ничего такого, чтобы чувствовать себя виноватым. Так почему же ему хочется пару раз хорошенько встряхнуть сирену, чтобы у той мозги встали на место, а затем бежать к чертовой Аддамс, чтобы в очередной раз быть униженным?       Надо срочно решать вопрос со спором, иначе Ксавье по уши вляпается в дерьмо.