Взрослые игры

      Что делает организм любого нормального человека в случае стресса? Сначала повышается уровень тревоги, что провоцирует выброс гормонов в кровь, а это, в свою очередь, провоцирует высвобождение адреналина и кортизола. Учащается пульс, появляются типичные реакции возбуждения, которые позволяют человеку мобилизовать все свои ресурсы и так далее. А что, если человек ненормальный? Если в его анатомии, физиологии или психике есть какие-то отличия? Что, если способности какой-то личности наиболее активизируются во сне под действием парасимпатической системы?       Ксавье кажется, что все навалилось разом, но ощущалось это не так, как должно. Когда он потерял Уэнсдей в первый раз, он возненавидел сон и мысли об этой досадной слабости организма. Он мечтал не спать никогда или уснуть навечно, только бы не было этого дурацкого чередования фаз жизненного цикла. Но сейчас, когда он может потерять девушку, кажется, навсегда, ему отчаянно хочется... Спать. Дремота оглушает его, она вязкая, липкая, цепкая. Она поглощает, душит, подчиняет, и как бы Торп не боролся, он проигрывает эту битву, засыпая сидя на диване гостиной Петрополусов.       – Уэнсдей... Уэ-энсдей... – шепчет знакомый голос. Брюнетка не отвечает и, кажется, даже не реагирует на голос. – Ну же, Уэнсдей, давай поиграем? – пальцы сжимают подбородок девушки. Ксавье морщится в отвращении – лучше бы он придушил чертового Тайлера еще в кофейне. Чернильная бесконечность скрыта за тонкой тканью век без малейшего намека на оживление. – Такая податливая и послушная, Аддамс. Почему ты не можешь быть такой всегда? Милой куколкой, а не долбаной занозой в заднице, – резко отталкивает безвольное тело девушки от себя. – Надеюсь, когда ты очнешься, то перестанешь показывать острые зубки – и мы с тобой обязательно подружимся, вот увидишь. Нам обоим будет хорошо, – Галпин встает с матраса, на котором лежит девушка, и уходит.       Ксавье остается только надеяться, что этот ублюдок не тронул Уэнсдей, но если Тайлер все-таки что-то сделал... О, он будет очень не рад тому, что Торп не расправился с ним в предыдущий раз.       Аддамс кажется слишком худой и бледной даже для самой себя. Торп уже забыл, какая она хрупкая – призрачно-прозрачная, но до ужаса сильная и плотоядная, маленький свирепый хищник в джунглях социальных взаимодействий. Ксавье до невозможности хочется коснуться девушки, ощутить ледяную гладкость ее кожи, но ради нее же самой он отвлекается от созерцания – ищет хоть что-нибудь, что поможет понять, где она. Увы, но вокруг влажно-плесневелая затхлость подвала и старый матрас, на котором лежит связанная брюнетка.       – Я обязательно найду тебя, Уэнс, – шепчет Ксавье. – Больше ты от меня не спрячешься.       Реальность пробивает электрическим разрядом. Буквально. Ксавье испуганно таращит глаза – удар током во время сна – это последнее, что он ожидал почувствовать.       – Какого х... – начинает Торп и осекается, встретившись глазами с насупленным лысым мужчиной, который заставляет сердечную мышцу сокращаться чаще – в самом прямом и ничуть не романтичном смысле этого выражения.       – Фестер, это неприлично! Посмотри, как ты напугал бедного мальчика! – в голосе матери Уэнсдей сквозит искреннее сочувствие и участие. Ксавье, не стесняясь, всматривается в лицо чудака, отмечая про себя схожесть с отцом девушки. Если это родственник Уэнсдей, то удивляться нечему.       – Мортиша, а ты считаешь приличным уснуть, пока все заняты делом? Я не собираюсь сидеть сложа руки и ждать, пока этот юноша выспится, зная, что моя милая протеже пропала... – кажется, мужчина искренне переживает за девушку. Мать Уэнсдей хочет сказать что-то в ответ – очевидно, стремление оставить последнее слово за собой у девушки в нее, но Ксавье переводит на себя внимание.       – Я знаю, с кем она, но не знаю, где, – вряд ли то, что он сейчас скажет, будет чем-то новым или полезным, но поделиться стоит. – Я видел младшего Галпина. Она в подвале или каком-то похожем помещении. И она... Без сознания, кажется... – отец Уэнсдей делает судорожный вдох. Кажется, ему искренне тяжело принять то, что шериф, с которым он честно сотрудничал столько лет, замешан в пропаже дочери. Ксавье прекрасно его понимает – предательство Тайлера все еще напоминает о себе фантомными болями – словно болит уже ампутированная рука.       Внезапно художника озаряет. Ну, конечно, где Галпинам еще прятать Уэнсдей, кроме как не в заброшенном доме? Кто сунется в проклятое поместье Гейтсов, где творится всякая чертовщина, а долбаные изгои устраивают шабаши? Парень спешно делится своей теорией – только бы не ошибиться – и, кажется, все присутствующие разделяют его мнение.       – Что вы собираетесь делать? – интересуется мать Аякса, на которую тут же все обращают внимание. Женщина, несмотря на волнение, кажется весьма собранной. – Если вы всей толпой туда направитесь, это вызовет подозрение. Не забывайте, что Донован, все-таки, шериф, и у него есть по городу глаза и уши. Вдруг он решит избавиться от Уэнсдей или перепрятать ее в другое место?       – Я пойду туда, – говорит Ксавье. – Донован меня ищет, а Тайлер не упустит возможности отомстить...       – Молодой человек, да вы безумец! – хохочет родственник Уэнсдей. – Ты только что назвал две причины, по которым не стоит туда соваться, но вместе с тем ты планируешь отправиться туда в одиночку.       – Ксав, это очень плохая идея, – Аякс выглядит до ужаса обеспокоенным. Он прекрасно знает, на что способен младший Галпин, а в совокупности с властью его отца... Даже думать страшно.       – Какой тебе резон помогать нам? Мы же Аддамсы, – подает голос отец Уэнсдей, но Ксавье для себя все решил.       – Я виноват перед вашей дочерью, мистер Аддамс. Очень виноват. И если этот поступок сможет что-то изменить, то я пойду.       – Гомес, мальчишка будет не один, – подмигивает лысый мужчина. – Неужели ты думаешь, что этот щуплый малец сам справится? Мы с Вещью будем рядом, иначе дилетантство погубит всю нашу операцию.       Взрослые молча кивают и начинают обсуждать план действий. Петрополус-младший смотрит на Торпа то ли как на героя, то ли как на сумасшедшего - не разберешь. Ксавье и сам не до конца осознает, во что ввязывается и чем рискует, но если это позволит ему вновь увидеть Уэнсдей – то так тому и быть.

***

      Кап. Кап. Кап. Пытка водой раньше казалась Уэнсдей самой неправдоподобной ерундой. Неужели люди действительно сходили с ума и погибали лишь от звука капель?       Кап. Кап. Кап. Сколько она уже здесь? Час? Сутки? Неделю? Вечность? Капли движутся словно в такт невидимому метроному. Так. Так. Так. Тайлер приходил за это время дважды – уже или всего? Принес какое-то тошнотворное даже по меркам Аддамс месиво и пустую чашку. С дурацкой ухмылкой сообщил, что вода здесь имеется, поэтому пусть Уэнсдей добывает ее сама. Или заслужит столь ценный ресурс. Брюнетка с удовольствием бы плюнула в отвратительно самодовольную физиономию, но слюна во рту вязкая, клейкая, но тем не менее тратить влагу организма на проявление гордости нецелесообразно.       Кап. Кап. Кап. Запястья и лодыжки саднит от веревок. Уэнсдей никогда не ценила комфорт и удобство, но сейчас что-то внутри надламывается с каждым ударом воды о землю. Хочется отключиться – где долбаный Тайлер с его вонючим хлороформом? – и не слышать, не чувствовать. Пусть делают с ней все, что хотят, лишь бы не ощущать...       Интересно, думает ли о ней сейчас кто-нибудь? Неважно, кто – Аякс, втянутый в детективные истории, отец, безутешный после ее пропажи, Пагсли, наверняка скучающий по пыткам, или Ксавье... О, она так долго пыталась запретить себе думать о нем, что сейчас эту плотину прорвало настойчивым биением капель. Интересно, сколько девушек у него было после Уэнсдей? Вспоминал ли он о ней, или просто поставил галочку напротив имени?       Кап. Кап. Кап.       Неужели Уэнсдей умрет вот так – глупо и бесславно? Она почти добралась до истины, методично раскапывая могилу погребенной правды. Петрополус в курсе, но у него нет доказательств, а без них никто не поверит. Глупо. Глупо. Глупо.       Аддамс пытается не думать о том, где она и по какой причине. Пытается считать идиотские капли, чтобы понять, сколько времени прошло. Сбивается на три тысячи пятьсот тринадцатой и бросает это абсолютно нерациональное занятие.       Уэнсдей хочет закрыть глаза – вот бы уснуть и не проснуться – но дурацкие глазные оболочки пересохли, глаза чешутся и болят, словно в них наживую втыкают маленькие лезвия. Девушка переворачивается на старом вонючем матрасе – насколько это позволяют веревки – и встречается взглядом с Ксавье. Мозг не посылает импульсы, и местонахождение парня здесь кажется брюнетке нормальным.       – Здравствуй, Ксавье, – голос звучит хрипло и вымученно. – Ты пришел помочь Тайлеру? Я ему не рассказала нашу маленькую тайну, но он все равно догадывается, что мы занимались сексом. Как у тебя дела? С Бьянкой все хорошо? В последний день она казалась расстроенной, а Аякс говорил, что вы разошлись. Ты не злишься, что я взяла твою рубашку? Она большая и пахнет тобой. Не отвечаешь? Ну, конечно, не отвечаешь, потому что ты чертова галлюцинация! – начинает злиться то ли на безмолвного парня, то ли на саму себя. – Катись ты к черту, Торп! В самое адово пекло! И когда у тебя появился брат-близнец?..       Девушка обмякает на матрасе, в то время как Ксавье подходит ближе. Он не понял ни слова из бормотания Аддамс, но выглядит она откровенно хреново. Вещь спрыгивает с плеча юноши, чтобы разделаться с веревками, пока Торп пытается оценить состояние Уэнсдей. Хвала всем богам, что девушка жива, но, судя по ее состоянию, она явно не в полном порядке.       За спиной раздается шум, и Вещь молниеносно прячется за матрас, чтобы не быть увиденным. Ксавье оборачивается, встречаясь взглядом с Тайлером.       – О, наш доморощенный Ромео пришел спасти свою Джульетту. Жаль, что ты не читал эту пьесу, иначе был бы в курсе, что в конце все умрут. И как у Шекспира, первым умрешь ты, хотя вряд ли Аддамс решит покончить с собой от горя.       Тайлер достает пистолет – наверняка презент от папаши-копа, наигранно целится, прекрасно осознавая перевес собственных сил. Даже если проклятый Торп кинется на него, спустить курок Галпин точно успеет. Однако вместо ожидаемой борьбы с сынком медиума, Тайлер подкашивается от сильного удара током.       – Что за… – успевает сказать Галпин, прежде чем отключиться. Над бессознательным телом парня с торжествующей ухмылкой нависает Фестер.       – Это тебе за мою протеже, – поворачивается к Ксавье. – Как она?       Художник наклоняется к девушке, проверяет пульс и понимает простую истину.       Никого не было до нее. Абсолютно никого не может быть после.       Вещь выпутывает конечности брюнетки из веревки, и Ксавье, несмотря на протянутые руки ее дядюшки, подхватывает почти невесомое тело сам. Он больше никуда ее не отпустит. Он просто не может потерять ее еще раз.

***

      Вокруг витает перечно-амбровый и до ужаса знакомый тяжелый аромат парфюма. Этого стоило ожидать – ад пуст, все бесы давно поселились в особняке Аддамсов. Уэнсдей ощущает смесь разочарования с непонятной радостью – то ли грустить, что не отправилась к праотцам, то ли праздновать это. Горло неприятно шкрябает изнутри – вынужденная жажда не прошла бесследно.       Сейчас начнутся расспросы. Ох, Сатана, она совершенно к этому не готова.       Что она должна сказать родителям? Почему сбежала из академии и дома? Где и как она оказалась? Но самое главное – она абсолютно не помнила, как выбралась оттуда. Последнее, что сохранилось в памяти – это собственные позорные галлюцинации. Чертов Ксавье Торп не покидает ее мысли даже на смертном одре.       Уэнсдей аккуратно встает с кровати – мышцы ожидаемо ноют после времени, проведенного в логове Галпинов. Тайлер оказался идиотом, достойным своего отца – такой же крысеныш, упивающийся иллюзией всевластия. Остается надеяться, что отец не прикончил его, и у брюнетки будет возможность отомстить.       В большом зале шумно. Уэнсдей крадется на цыпочках – сначала нужно оценить обстановку. Слышатся возгласы дяди Фестера, эмоциональная речь отца и объяснения Ксавье. Стоп. Ксавье?       Наследнице Аддамсов резко становится дурно. Какого чёрта Торп забыл в их доме? Почему отец все еще не прибил парня? Неужели... Петрополусу не поздоровится. Уэнсдей абсолютно точно отрежет ему пару змеек в качестве профилактики. И пусть он поспособствовал ее освобождению, это не отменяет факта, что змееголовый абсолютно не умеет держать язык за зубами.       – Я очень виноват перед вашей дочерью, мистер Аддамс, – звучит голос Ксавье. Уэнсдей задерживает дыхание, словно это может ее выдать. – Не знаю, даст ли она шанс хотя бы попытаться объясниться.       – О, несчастный юноша! Когда-то я сам был таким – молодым, влюбленным, – на этих словах уши брюнетки отчаянно краснеют. – Скажу тебе так: моя крошка ценит правду и безумство, и сейчас ты как никогда соответствуешь этому. Тем более, наш ядовитый скорпиончик стоит прямо под дверью – и если в тебя не прилетел ритуальный нож, то шанс поговорить у тебя есть, – на этих словах Гомеса девушка раздраженно толкает тяжелое деревянное полотно и заходит в помещение. Отец кажется безумно довольным своей выходкой, он порывается подойти к дочери, однако Мортиша тактично приглашает всех собравшихся в столовую, оставив Ксавье и Уэнсдей вдвоем.       – Мне так много нужно тебе сказать, – шепчет Ксавье, но слова не складываются, они неправильные и какие-то чужие.       – Я так устала, – садится на диван рядом с художником. – Давай просто помолчим? – кладет голову ему на плечо, и этот простой жест оказывается громче любых слов.       Знакомый аромат мужского парфюма вперемешку с запахом чужой кожи обволакивает Уэнсдей. Девушка позволяет себе слабость, расслабившись и прикрыв глаза. Она дома. Она наконец-то по-настоящему дома.