Мрачный жнец

Первое чувство, которое она испытала, было удушьем. Оно стальным обручем обхватило горло, сдавило тисками, выгнало весь воздух из лёгких. Она закашлялась натужно, страшно, словно была готова выплюнуть внутренности, и осела на жесткой кровати. Пот заливал ей глаза, щипал их солью, и, кажется, они горели адским огнем, мешая разглядеть то, что было вокруг - душно пахло травами и что-то рядом неразборчиво шептало. Ее головы коснулись гладкие, теплые руки, и удушье практически ушло - ей стало спокойно, словно она попала домой. - Мое дитя, слава богам, ты очнулась! Я так рада, так счастлива. Ее подхватили под руки, словно она ничего не весила, и усадили на колени, нежно, но крепко обняв. Так может обнимать только мать. Мамочка. Не в силах двигаться, она уткнулась в чью-то тонкую шею, сладко пахнущую корицей и чем-то цветочным, чуть горьковатым. Глаза защипало, но уже от слез - ее словно приложили обухом по голове, и она растеряно зарыдала. На нее обрушился поток чужих воспоминаний, который чуть за малым не снёс ее собственные, разбив их каменной крошкой у подножия горы, и ей стало так сильно жалко себя, что она не смогла сдержать обидных слез. - Доча, ты здесь, дома! Ты справилась, женушка, смогла ее воротить, излечить. Ну-ка, не реви, утри сопли, мамка и папка рядом. Ее теснее сдавили в объятиях, когда второе кольцо рук обхватило ее, добавив к мешанине запахов яркий табачный аромат. С ужасом начиная осознавать, кто все эти незнакомые люди, она, подвывая, провалилась в глубокий сон, надеясь проснуться где-то там, где она всю жизнь себя знала и помнила. Но этим надеждами было не суждено сбыться. В доме терпко пахло травами и сладкой сдобой. Она опустила босые ноги на прохладный деревянный пол и, пошатываясь, встала, таща за собой цветастый, сшитый из лоскутков плед. На кухне, кажущейся какой-то гигантской, тихонько напевая, хлопотала женщина - она была невероятно высока и стройна, а коса её чёрных как смоль волос вилась у нее до самого пояса. Та словно почуяла её, тут же повернув голову, и в её прекрасных зеленых глазах вспыхнула сбивающая с толку любовь. Женщина была ей незнакома и знакома одновременно, и голова у нее от дихотомии грозила расколоться на две части. Всплеснув руками, женщина, словно танцуя, быстро шагнула вперёд и без труда оторвала её от пола. - Анри, моя маленькая, ну что же ты ходишь босиком, ты же только что так сильно болела! Иди сюда, садись за стол, я тебя накормлю. Ей хотелось топать ногой и кричать, что никакая она ей не маленькая, никакая она не Анри, да и есть тоже не хочет, да и вообще, она сейчас тут такой скандал учинит! Но язык словно отсох и боле ей не принадлежал, и она покорно, словно все её мышцы парализовало, позволила усадить себя за стол на слишком высокий табурет и, повернув голову, посмотрела в зеркало, увитое высушенными цветами - в ответ на нее глядел уставший, черноволосый ребёнок, чьи огромные, льдисто голубые глазищи пялились так, словно оттуда вот-вот полезут сонмы призраков. Это же не я! Совсем не я! Но в голове твердили совершенно наоборот. Это ты. Смирись. Прямо перед ней опустилась тарелка сдобных булочек, с пылу с жару, мягких и воздушных, словно промасленные облачка, и она, тихонько плача, начала их есть под громкий аккомпанемент урчащего желудка. Женщина присела напротив и внимательно поглядела на нее, растянув губы в улыбке. - Какой у тебя аппетит! Словно волчонок. Ешь, не спеши, моя радость, моя Анри, теперь у нас впереди много времени. Ребёнок внутри хотел плакать и к маме на ручке. Взрослый же желал забиться в самый дальний угол и очнуться от кошмара. Ну и поплакать тоже. Хотелось жить. Обеим. Их желания сплелись, сплавляя осколки разбитых душ воедино и выковывав что-то новое и прекрасное в своей изувеченности. Новой ей хотелось протестовать. Но она ела. Молчала. И плакала. Анри проснулась, когда горячие слезы залились ей за воротник, хорошенько промочив короткие волосы у виска. Было темно, душно и неприятно мокро. Снова этот сон. Он преследовал её по пятам, не давая забыться, стучал в закрытые двери, царапал запахнутые окна, скребся, шурша, в подполье - жил в ней и жить ей мешал, разгонял тишину и был тишиной, заливаясь в уши. Не забыться ей. Не забыть. Анри села, спустив ноги вниз, и поняла, что комната ей незнакома - она была небольшая и заваленная какими-то вещами, словно предыдущего жильца отсюда либо погнали поганой метлой, либо вынесли вперед ногами. Анри лишь надеялась, что не из-за нее. Встав, она уверенно подошла к зашторенному окну и резко двинула шторку в сторону - по треску наверху показалось, что вместе со шторкой чуть ли не подвинулась и гардина. В душе Анри порадовалась, что та не прилетела ей в лоб. Двор был вполне знаком, она была там уже трижды. Пристанище Донкихотов ближе к вечеру оживало, бурлило жизнью и яркими красками, призывно затягивая необремененных в тот момент заботами пиратов. Это они вечеринку там устроили? В двери завозились ключи, и она скрипнула, впуская внутрь высокую женщину зрелого возраста, старающуюся скрыть свою увядающую молодость под толстым слоем косметики. - О-хо-хо-хо-хо-хо! Надо же, кто проснулся - ну прямо восставшее из мертвых смердящее чудище, тебе так не хватает красок! И ведь Пика-кун не ошибся! Голос ее был несколько визглив, словно она находилась в экзальтированном состоянии так долго, что уже и не помнила, как разговаривать иначе, а сама она так и норовила сорваться на громкий смех, словно слетевший с катушек Джек-из-коробки. Анри искренне понадеялась, что сумеет удержать свои мозги в черепушке, и не начнет бродить среди людей, ехидно подхехекивая им в спины. - В чем? Что я чудище, или что проснулась? - Вежливо протянула Анри, кивнув женщине головой. Та в ответ рассмеялась и, словно смутившись, замахала рукой. - Это ты меня красоточкой назвала? Ну что же ты, не завидуй, сейчас мы тебя отмоем, причешем и накрасим, и может даже у тебя получится приблизиться к моей сногсшибательности! Анри ничего не ответила, лишь загадочно улыбнулась, думая, что такая дама точно сшибет с ног, а потом принюхалась - от нее действительно несло потом, кровью и солью, и очень срочно хотелось с головой окунуться в воду. И сходить в туалет. Желательно, не в этой последовательности. - Красоточка, - произнесла Анри, обращаясь к пиратке, и та расцвела словно майская роза. - А не подскажите, где я смогу припудрить носик и не только? Та закачалась из сторону в сторону, неистово хохоча. - О-хо-хо-хо-хо! Ну конечно же, милочка, я распоряжусь напарить тебе ванну пожарче, чтобы вся грязь эта отмылась! Зови меня Джоллой, но, если хочешь, можешь и просто красоточкой! Анри шагнула ближе и галантно взяла Джоллу за руку, сделав неумелый реверанс. - Благодарю, красоточка Джолла, будьте любезны, укажите мне путь. И Джолла, подхватив ее под руку, зашагала в ванную комнату, виляя широкими бедрами так, что их обеих заносило на поворотах. Анри хохотала с ней в один голос, подстроившись под размашистый, летящий шаг, и старалась собирать конечностями углы и стены не так активно. В конце концов, когда-то давно она была опытным мастером раппорта.

***

В ванной просторно и жарко, и Анри как можно ниже погружается в воду, по самый нос, и теперь из-под воды торчит лишь ее макушка и острые коленки. Рану в плече дергает, словно Донкихот опять ковыряется в ней своими нитями, но это всего лишь из-за температуры и воды. Анри, на самом деле, все равно - она уже и не помнит, когда испытывала физическую боль по-настоящему, в полном, так сказать, объеме. Она поняла, что было что-то не так, когда сверзилась с дерева, на которое полезла за яблоком получше да поспелее, расшибив локти и стесав кожу с ребер. Истекая кровью, она вернулась домой и попросила бинты и перекись. Мать тогда переполошилась, промыла раны, обработала и обвязала, делая это так аккуратно, словно Анри была фарфоровой куклой, способной рассыпаться от любого неловкого прикосновения. Только Анри и боли практически не чувствовала. Так, нечто на грани царапало ей сознание, навевая логичное умозаключение - ты ебнулась с дерева, тебе должно быть больно. Но больно ей не было. Словно часть ее нервных клеток отмерла, напоследок наградив ее периферической невропатией. Только вот не сдались ей такие подарки. Со временем чувствительность вернулась, частично, что ее обрадовало - по крайней мере, теперь она могла что-то почувствовать, сломав руку. Не то, чтобы она пробовала это специально. Вода вокруг ее обволакивает и убаюкивает, и Анри мотает головой из стороны в сторону, прогоняя нахлынувшую сонливость. Ей нужно привести себя в какое-то подобие порядка, чтобы отправиться на некий званый ужин. Так уж вышло, что ее, Анри, позвали.