Треснувший фарфор

      За брюнетом захлопнулась тяжëлая металлическая дверь, но никто из жильцов дома не обратил на это внимания. Ни стоявшая посреди гостиной мать, ни сидевшая перед той дочь, похожая на первую как две капли воды друг на друга. Разве что моложе, да и то не бросалось в глаза, как бы Сакарамучче ни хотелось не признавать это как комплимент.       Бывший нежным всего секунду назад, взгляд Эи звенел холодной сталью, скрежетал при каждом столкновении с железным сердцем Скарамуччи — на парня такое больше не влияло, увы. Тогда старшая оторвалась от своего излюбленного дела — расчёсывания длинных тëмно-фиолетовых волос дочурки, — и безразлично, а может быть и с долей злости и едва заметного стыда, посмотрела на непутёвого сына. — Что это? — ни «привет», ни «как дела?» парень не слышал от своей матери уже давно, не говоря уже о том, что вопрос касательно помятой внешности почти стал дежурным. — Тебе есть какая-то разница? — Скарамучча не смог сдержать сарказма, о чëм мгновенно пожалел, ибо теперь знал развитие событий.       Женщина выпустила шелковистые локоны и отложила расчёску на кофейный столик. Ни один мускул не двинулся на еë лице. Да в этом, впрочем, и не было особой нужды, ибо, чтобы понимать эту ледяную леди, нужно знать далеко не физиогномику. Потому-то парень поджал губы и спешно направился в свою комнату. Он не успел проскочить — цепкие пальцы сжали его плечо. Парня вынудили остановиться на месте и обернуться. От пустого взгляда бездонных аметистовых глаз становилось холодно, хотелось зябко поправить рукава рубашки, словно это действие могло бы помочь. — Что? — первым заговорил парень, намереваясь свести всë к короткому разговору лишь о том, что этот случай не первый.       «И не последний…» — подумал он, едва сдержав смешок. — Только посмотри на себя: всё лицо в крови, рубашка грязная. — тонкая тёмная бровь на строгом лице дёрнулась, выдав гнев. — Лицом вышел, но характер… — Я слышал это от тебя не меньше сотни раз. Не надоело как попугаю повторять? — И ещё столько же услышишь. Только глянь на свою сестру. Она младше тебя, а мозгов и то больше. Почему ты просто не можешь вести себя нормально?       В груди Скарамуччи что-то ёкнуло. Он много раз сравнивал себя с сестрой: она выше, она тише, она больше похожа на тётю Макото. Последнее в особенности бесило. Эта троица девиц была слеплена словно по одному образцу. Несомненно, Скарамучча тоже был на них похож. Разве он виноват, что родился таким? Разве он выбирал, кем ему быть? — А ты мной занималась столько же, сколько ей? — неожиданно даже для себя, парень сорвался. — Тебе когда-нибудь чего-то не хватало? Ты одет, обут, сыт и живёшь в тёплом доме. Ты можешь купить что угодно в любой момент. У тебя есть всё. Я даже не требую от тебя многого взамен: просто не доставлять проблем и учиться. Неблагодарный ублюдок. Что ещё тебе нужно?       Плевать было на оскорбления, на правдивость всего сказанного. Плевать на всё. Неужели эта женщина правда не понимала, чего Скарамучча так хотел? Чего добивался всеми своими выходками? Внимание, поддержка, пара слов о любви, даже если они будут чистейшей ложью. Что-то, что обычно можно получить от такого близкого человека как мать. — Ты правда не понимаешь? — на грани помешательства спросил Скарамучча, тут же закусывая губу, заставляя себя успокоиться, подобрать слова так, чтобы не обидеть Эи. — Внимание, мам. Хотя бы чуть-чуть. — Я не уделяю тебе внимание? — оскорблённо возмутилась старшая. — Это хочешь сказать? — Да, это. — Когда я не уделяла тебе внимание? Ты сам знаешь, что я занята, но в свободное время ты сам запираешься в комнате и не разговариваешь со мной. Или я должна бегать возле тебя, так ты считаешь? Это называется «эгоизм», Скарамучча. Ты эгоист.       Очередную попытку привлечь внимание к проблеме можно было считать проваленной. Эи опять сменила русло в то, которое было удобно именно ей самой. Парень попросту перестал обращать внимание на источник шума, упрямо твердивший о том, сколько всего он делает для этой семьи, о неблагодарности старшего отпрыска и об отсутствии у Скарамуччи сходства с Макото, за исключением кукольных черт лица. Вечно одно и то же. Вечно всё происходит именно так. И раз уж ссора пошла по старому сценарию, отклоняться от него бесполезно. Парень безэмоциональным взглядом смотрел то на пол, то на куда-то в стену. Иногда взгляды сына и матери встречались. В эти моменты в глазах Эи мелькало что-то странное, совершенно непонятное, предвещающее новую волну агрессии. — И это я про оценки твои молчу. Ты хоть видел, что у тебя выходит? Позорище, мне нужно начать проверять твою домашнюю работу? Такими темпами ты не только экзамены не сдашь, но даже в колледж поступить не сможешь. Все мои старания в пустую. Столько денег на тебя трачу, а что толку? Неблагодарный мальчишка.       От всего этого голова трещала по швам. Каждое слово, подобно кувалде, било по ушам, въедалось, как дешёвый краситель, червём ползало под кожей. — Давай на этом закончим разговор? — вымученно выдал Скарамучча, предполагая, что останется проигнорирован. Опять. — Не дорос мать затыкать. — Я не затыкаю. Я просто хочу закончить разговор. — голос дрогнул на середине фразы. Парень усилием воли старался сохранять маску спокойствия. — Ты этим ничего во мне не изменишь. — Отлично, запрись в комнате. Глаза чтоб мои тебя не видели, понял?       О лучшем Скарамучча и подумать не мог. Всего шаг назад, и он наконец-то оказался в комнате. На всякий случай заперев дверь, Скара распахнул окно, тяжело опёрся на подоконник и жадно вдохнул побольше воздуха, надеясь хоть как-то облегчить состояние. Перед глазами плыло не то от боли в голове, не то из-за слёз. Нет, последнее он себе позволить не мог.       «Разнылся как чёрт знает кто. Я сильный. Мне не привыкать. Я… Да нихера я не сильный блять!»       Парень посильнее укусил губу. Этого критически не хватало для того, чтобы выпустить пар. Потребность в боли сродни наркотической ломке. Шея, запястья, грудь, ноги… Всё жутко чесалось и отнюдь не из-за старых ран, нет. Желание взять лезвие, оставить пару тройку следов — чем глубже, тем лучше. От этого не так мерзко, как от желания выблевать свой желудок, разодрать горло обгрызенными ногтями, от жуткого холода внутри и снаружи, пусть в помещении и было так жарко, что на стену лезть хочется. Он же обещал… Обещал больше не делать ничего с собой. Клялся всем, чем только мог. Вот уж точно позорище.       Наспех всё сотворённое было спрятано под плотным слоем бинтов, положенных на такие случаи в небольшой карман рюкзака. Как же было стыдно признавать, что они всегда оказывались под рукой как раз кстати. Скарамучча был уверен, что человек, заботливо кладущий эти пачки, всё ещё питал надежды заглянуть в чужую сумку и увидеть, что ни единая упаковка так и не покинула своего места с прошлого раза. Наспех собрав всё самое необходимое, парень натянул на себя повседневную одежду и пулей вылетел из квартиры, даже не желая знать, видела ли его мать. Обувь он натягивал на лестничной клетке, пока ждал лифт.       «Можно прийти?»       Ответ пришёл незамедлительно, словно собеседник заранее написал его и лишь ждал, когда нужно будет отправить сообщение. От короткого «конечно» на душе становилось теплее, чем под одеялом у батареи в морозный вечер. Синеволосый замедлил шаг у подъезда, увидев встревоженные голубые глаза встречавшего его Альбедо.       В тишине чужой квартиры находиться было приятнее. Потому ли это, что здесь жило светловолосое солнце? Или, быть может, потому что это просто чужой дом? Но не чувствовалось необходимости быть здесь самоуверенным и горделивым собой.       Альбедо завёл едва держащегося на ногах одноклассника в свою комнату, усадил на кровать и тут же обнял его. Если бы он только мог спрятать Скарамуччу подальше ото всех людей, которые причиняли ему боль… Руки посильнее сжали дрожавшие плечи. — Что произошло? — Как обычно. Ты ведь знаешь… — Расскажи ещё раз. Так станет легче. Не держи в себе.       Брюнету всё ещё было тяжело говорить о том, что так сильно задевало. Он буквально раз за разом перешагивал через себя, чтобы открыться… — Она совершенно ничего не слышит, Бедо. Как об стену горох. Почему она не может перестать сравнивать нас с тётей? Я так устал. Почему мне нужно быть кем-то другим, чтобы она хотя бы похвалила меня?       …и раз за разом не мог больше заткнуть поток мыслей, выплёскивавшихся на человека, у которого и своих хлопот было предостаточно.       Насилу чуть отодвинув Скарамуччу от себя, Альбедо обхватил раскрасневшееся лицо холодными ладонями, вытер почти иссякший поток слёз и заглянул в аметистовые глаза. Не хотелось признавать, но те, поблёскивавшие от влаги, сейчас были прекраснее обычного. — Тебе не обязательно соответствовать её идеалам. Пожалуйста, не меняйся только ради одобрения. — Я помню, но… Это всё так неприятно выслушивать. Постоянно только об этом и говорит. То не так, это не так, «Наруками сделала бы по-другому»… Вырастила себе вторую сестру блять.       Альбедо медленно спустил руки на предплечья и тяжело вздохнул. Только увидев в чужом выражении лица неуверенное согласие, он принялся разматывать повязку на левом запястье. Скарамучча не находил, куда себя деть от угрызений совести. Смотреть на пальцы, медленно открывавшие то, что не хотелось показывать никому, а в особенности — владельцу этих самых пальцев, было невыносимо. — Прости. — только и смог выдавить из себя Скарамучча.       Чужие раны первое время пугали блондина, но далеко не своим видом. Насколько же должно быть больно человеку, чтобы ему становилось легче от… этого? Вот, от чего сердце так болезненно сжималось всякий раз. Альбедо правда не мог представить подобное. Не из-за того, что не хватало фантазии. Ему в целом не давались такие сильные эмоции. Хотя, по правде говоря, он даже ненадолго переставал жалеть об этом, понимая, что вряд ли переживёт их когда-нибудь.       Правда вот сейчас, уже немного привыкнув… Как любитель всего прекрасного, парень не мог не находить в израненной коже что-то своё. Что-то, что цепляло душу. Словно лëд по весне, фарфор был покрыт рубиновыми трещинами, тонкими и даже не слишком глубокими, такими неаккуратными, но красивыми. Альбедо одними кончиками пальцев провёл по новым и уже сросшимся порезам на чужом запястье, огладил испещрённое линиями предплечье и осторожно поцеловал тонкую бледную руку, словно бы этот поцелуй мог заглушить физическую боль. Как наивно так полагать. Но что блондин точно знал, так это то, что хрупкому сердцу, которое Скарамучча нехотя доверил ему, нужны были далеко не пластыри и бинты. — Ничего. В этот раз ты давил не так сильно. — Бедо страдальчески улыбнулся. Ему жуть как хотелось хоть немного разрядить обстановку, пока он обрабатывает порезы и полученные ещё во время драки повреждения. — Ты обедал сегодня? — Поел, когда пришёл домой. Об этом можешь не волноваться. — Хорошо.       Брюнет стойко переносил неприятное пощипывание перекиси — сам кашу заварил. Когда Альбедо закончил со всем, он повалил бедокура на спину и устроился рядом. — Сегодня такой отвратительный день. — шёпотом пожаловался блондин. Усталость накатила слишком резко. Он не хотел больше шевелиться. — Ага… — чуть погодя поддакнул Скара. — Можно у тебя остаться? Не хочу уходить. — Хоть на все выходные.       Тёплое весеннее солнце приятно согревало даже через окно. Его лучи, проходя сквозь ловец солнца, представлявший собой упрощённую модель Солнечной системы, разбивались на сотни радужных зайчиков, скакавших по стенам от каждого дуновения ветра. Медленное дыхание человека под боком дарило покой. Когда-то вернётся Кли, придёт с работы Алиса… Парни старались не думать об этом. Всё это точно не скоро, а сейчас… Сейчас они были вдали от рутины, от проблем. Только они одни.