Star Lost

Ко второму летнему месяцу по деревням разнеслась страшная весть — хворь одолела людское поселение. Почти в каждой избе неизвестная ранее болезнь косила людей: и стар и млад были подвержены ей. Начиналось все с отсутствия аппетита, нездоровой худобы и бледности, после селяне начинали терять сознание, меньше вставать с постелей, поднималась температура, появлялся кашель с кровью. Заразившиеся сгорали за несколько месяцев. Для общего блага перевертыши перестали ходить в гости, да и людей перестали к себе пускать. Торговля прекратилась, совместные праздники боле не проводились. Лишь звездочеты да лекари общались меж собой и пытались справиться с хворью. Феликс, навестивший братьев накануне, знал — у Гонхака беременный омега при смерти лежит, а Енджо, не сумевший остаться в стороне, помогает брату по хозяйству. Со дня, когда им запретили видеться, прошел месяц. Омега несколько раз порывался вновь наведаться к родне, пытался сбегать. Так куда ж денешься, коли муж твой — перевертыш. Хенджин ловил в лесу, запирал дома, тяжело вздыхал, ругался, да поделать ничего не мог. Понимал — на месте Ликса вел бы себя также. Побеги резко прекратились, когда омега стал себя хуже чувствовать: на еду смотреть не мог, начал чувствовать слабость и худеть на глазах. Заметивший изменения в муже Хенджин, сбегал к местному лекарю за травами, помогающими гасить проявления хвори, да начал любимого отпаивать. Спустя еще неделю, он еле успел поймать потерявшего сознание Феликса. Тогда альфа уложил его, позвал Сынмина, а сам вновь побежал к врачевателю — просить, значит, помощи. Старик повздыхал, поворчал, да пришел осмотреть болезненного. В тот же день в доме Хванов состоялся праздник — то были не проявления хвори, а знаки, что в семье пополнения ждут. Семья веселилась, гуляла, прознавшие о положении омеги соседи, забегали поздравить. Один Феликс сидел пригорюнившись, да еле улыбался. От вопросов он отмахивался, мол, голова кружится да тошнит, а у самого мысли тяжелые в голове витали. «Другого защитника тебе искать надо, мальчик, сильного да заботливого. Чтоб любил и никого кроме не видел: ни семью, ни омег, ни друзей своих. Смотри за ним внимательно: как спасёт от хвори, так сам и погубит», — слова старика Чхве гулом отзывались в воспоминаниях. А следом: «Смерть Звезды твоей не за горами, так может сынок тебя убережёт — хранительница у него молодая должна быть, сильная. Вот пока в чреве твоём будет — ещё поживешь». — Ликси, дружочек мой, всё ль с тобой в порядке? — Сынмин уселся подле друга да руку его в свою взял. С другой стороны умостился Чонин, который уж на сносях был. — Али щеночков не хочешь? — Из-за меня это все, — подал голос младший омега, беря вторую руку Феликса, да глаза опуская. — Ты прости меня. Сынмин тогда отвар сказал сделать, я вот и подумал — дабы щенки у вас получились. Сделал столько, чтоб Хенджин тебя всю течку отпаивал. Только уж после понял — защищающие травки сыпать надобно было. От признания такого Ликс ошалел. Ни то обидеться хотелось за недоверие к его омежьей сущности, ни то поблагодарить за помощь. В конце концов, отмерев, он погладил пальцы друга, улыбнулся слабо да молвил: — Не за что тебе, Нини, извиняться. Благодарен я вам. Альфа мой всегда о семье большой да крепкой мечтал. Вот я с вашей помощью наследника ему и подарю. Чонин поднял на друга глаза, улыбнулся да кинулся обниматься. Следом омег приобнял Сынмин. И в минуту ту Феликс себя таким счастливым почувствовал — аж расплакался, а за ним — и младшенький. Так и сидели: ревели, обнимались и улыбались. А как гормоны шалить перестали — начали сыночку имя выдумывать, да такое, чтоб красивое, звучное было. Альфы на это дело с другого угла избы посмотрели, но вмешиваться не стали — куда уж им понять чувства омежьи. — Просьба у меня к вам будет, — аккуратно, чтоб окромя друзей никто не услышал, заговорил Феликс, когда дело к ночи шло. — Мне с людским звездочетом переговорить надобно, весточку послать да совета попросить. Сможете помочь? — В деревню мы тебя сами не пустим, — покачал в ответ головой Чонин. — Но что-нибудь придумаем, — добавил Сынмин.

***

Так месяцы и пролетели. Феликс, передавая записки старику Чхве через волчьего лекаря, получал советы да травки полезные. По первой они помогали — и есть он начал, и бледность с худобой прошли. А уж чем ближе к родам время подходило, тем чаще хворать начал. Ходить стало тяжело, аппетит вновь пропал, а от того под глазами синяки пролегли, да кости начали выпирать. Следом проявился кашель и боль в груди. Коли еще пытался омега хозяйство поддерживать, да мужа своего успокаивать — так в последний месяц совсем уж слег и из супружеского ложа не вставал. Хенджин был неспокоен, как и волк скулящий где-то внутри. Первые месяцы он старался держать себя в руках, продолжал ходить на охоту, помогать по мере сил соседям, часть быта на себя взял, а стоило справиться с хворью — возобновил торговлю. Иногда, дабы порадовать мужа, он даже стал звать в гости его братьев. Вот только шло время, и когда омега на сносях занемог, Хван все дела оставил — только и видел перед собою любимого: омываться помогал, травы лечебные заваривал, откормить да отпоить старался. Вспоминая слова человеческого звездочета, альфа молился: и Матери природе и Звездам-защитницам. Верить в страшное предсказание не хотела ни одна из его сущностей, однако ж, происходящие в Феликсе изменения говорили сами за себя. От того Хван наивно надеялся, что муж разродиться не скоро. И будто внимая мольбам отца, ребенок не торопился являться на свет. Приходящий время от времени старик Чхве пояснял: дело не только в том, что щенков люди вынашивают дольше, так и в том, что травы замедляют развитие плода. В тот день весна уж набирала силу, снег стаял, появилась первая зелень. Пахло домом, теплом, уютом и лечебными травами. В печке тихо похрустывали поленья. Уже занимался рассвет, окрашивая небо в мягкие оранжевые цвета и подсвечивая робкими лучами ещё не осевший росой туман. Где-то заливался соловей, стрекотали кузнечики. Это было любимое время Хенджина: когда всё деревенские ещё спят, когда можно услышать природу и поделиться с ней мыслями, когда можно дышать всей грудью. В эти мгновенья на душе и сердце было спокойно, всё печали и тревоги уходили куда-то далеко, за острые шипы гор, оставляя лишь лениво, неповоротливо ворочающиеся мысли. Всегда так было. Но не сегодня. От чего-то в этот прекрасный миг надоедливый червячок тревоги гложил внутренности, а волк скулил, изредка вскидываясь, рыча и подгоняя. Куда? Альфа, сидящий на порожках родного дома, не понимал. А зверь всё отчаяннее рвался, скрëб душу острыми когтями и рычал «Не успеешь! Не поможешь! Не спасёшь! Беги! Беги!» Вдруг, тишину раннего утра, так неправильно и терзающе сердце, разрезал крик боли. Молодой мужчина вскочил на ноги и опрометью бросился к своему омеге, который должен был ещё спать крепким сном. Но вбежав в спальню, замер в ужасе глядя на корчившееся от боли хрупкое тело, на котором теперь так неестественно смотрелся круглый животик. И кровь… О, Мать Природа, как же много её было! Альфа взвыл от отчаяния и страха, выскочил из дому, превращаясь на ходу в огромного черного волка, и опрометью бросился к дому лекаря. Услыхавшие зов о помощи братья, повыскакивали из изб вместе со своими омегами, переглянулись и помчались в дом Хванов. А дальше все словно в тумане… Омеги да врачеватель принимали роды, Чанбин таскал горячую воду, а Чан старался усмирить беснующегося во дворе волка. Хенджин метался из стороны в сторону, порывался вернуться к своему мужу и ребенку, скулил и рычал на брата. В какой-то момент обезумевший зверь кинулся вперед, целясь в глотку Чана. В тот же миг ему в бок влетел небольшой белый волк, сбивая с лап. Не думающий ни о ком кроме любимого Хван, извернулся, намереваясь вцепиться в шкуру на боку, однако был остановлен серым крупным зверем, который вцепился в холку и прижал мордой к земле. — Прекрати! — чувствуя защиту своего альфы, Чонин вновь обернулся. Он вышел подышать, когда увидел завязавшуюся грызню. — Твой омега страдает! Мы все делаем всё возможное, чтобы они с ребенком выжили, а ты ведешь себя словно бешеный пес подзаборный! Коли не помогаешь, так не мешай! Хенджин поначалу опешил от подобной дерзости, а после заскулил и расслабился под чужим придавившим весом. Серый волк разжал челюсть и осторожно отошел, принимая человеческий облик. — Милый, — Чан послал возлюбленному благодарный взгляд. — Принеси нам одежду, да сам оденься. Не переживай, дальше я сам с ним слажу. — Сладит он, как же, — фыркнул омега. — Успокаивающие травки заварю, так ты мне только попробуй их не выпить — самолично из твоей шкуры Феликсу шубу смастерю, — и, пригрозив Хвану пальцем, Чонин вернулся в избу. Подняв на брата виноватый взгляд, Хенджин не торопился вновь оборачиваться. Тогда Чан подошел ближе, присел на корточки, да говорить начал. Глубокий успокаивающий, но от того не менее серьезный голос сам лился в уши. Старший рассказывал о беременности и родах своего омеги, о своих переживаниях и думах тяжелых, отвлекал от происходящего в доме. Тогда то только, поумерив пыл, младший альфа человеческий облик и принял. Вскоре, на улицу вновь вышел Чонин. Он протянул настой Хвану, охапку первых попавшихся вещей Чану и воротился обратно — помогать лекарю с Сынмином. Когда солнце клонилось к закату, из избы уже не доносилось ни криков Феликса, ни топота снующих помощников. Насторожено вскинувшись, Хенджин вглядывался в открытую дверь, но заходить не спешил, памятуя об угрозе и словах младшего из омег. Вскоре в проеме показался уставший лекарь. Безмолвно он подошел к альфе, потрепал его по напряженному плечу и лишь после тихо произнес: — Мне жаль. Роды были тяжелыми. И в этот момент в груди альфы что-то оборвалось. Следуя своим инстинктам, подстегивающим бежать к возлюбленному, он ринулся в дом.

***

Слушая в ту ночь Звезды, старик Чхве тяжело вздыхал. Впервые на памяти его и предков, на небе погасло одно из небесных светил, унося за собой юную жизнь. Он закрыл свои невидящие глаза и тут же распахнул их, услыхав неясных шепот Защитниц. — Однако ж… — он в задумчивости потеребил редкую бородку, возвращаясь в дом.