Делец

Берегите голову, когда проходите в низкий дверной проем

             Шла вторая неделя плавания. Дни по большей части одинаковые, размазывающие ощущение времени. Они просыпались с лейтенантом Бревис, перекидывались парой слов. Лейтенант норовила поставить ей подножку на выходе из каюты или ударить под коленку, пока она чистит зубы. Первый раз она разбила губу о раковину, оттого что ноги подкосились от ощутимого удара под коленную чашечку. Но второй раз уже разглядела лейтенанта в зеркале и ушла в сторону. В третий раз поставила перед зеркалом табурет и села лицом к выходу. Когда лейтенант-с-дурными-намерениями-Бревис вошла в ванную, увидела, что противница смотрит на нее в упор. «Умно», сказала она и вышла. На следующий день вошла в ванную с пистолетом и выстрелила по одной из ножек табуретки. Тогда та повалилась в сторону, и Зоуи вместе с ней. Правда сообразила уйти в перекат и швырнула в Виту мыло. Лейтенант увернулась и со смехом ушла в коридор.              Следом за утренними моционами шел завтрак. За завтраком капитан Веритас выслушивал от лейтенанта то, что гордо именовалось статусом. Это убеждало, что статус во всех мирах одинаковый: обсудить приколы и промахи всех участников, рассказать о планах на вечер, объяснить ситуацию с родами кошки пять лет назад и за две минуты, что остались до конца, обсудить суть дела. Капитан по большей части интересовался, чем они занимаются на тренировках и пару раз даже поднимался к ним. За завтраком после упомянутых инцидентов в ванной лейтенант объяснила, когда капитан спросил, почему ее подопечная ходит покалеченная.              — По двум причинам. Первая: не готова встретить противника и поворачивается спиной. Вторая: слишком рассчитывает на то, что противника всегда можно обойти хитростью, — разложила Вита по полочкам.              — И все же с пистолетом было слишком жестоко, как я думаю, — сказала Зоуи.              — Только не подумай, что я делаю это из вредности. Дело в том, что ты обычно не можешь предсказать, когда ты окажешься в ситуации, в которой тебе придется себя защищать. Бой — это блиц-шахматы, будь готова, что на каждом ходе противник найдет, как тебе ответить на твои предосторожности. И еще один совет на будущее: лучше готовься ударить первой и давать деру, потому что в бою над тобой хотят не посмеяться и не проверить твои возможности. Вероятно, на кону будет стоять жизнь.              Капитан одобрительно покачал головой. Лейтенант принялась за завтрак. Зоуи мешала давно растворившийся сахар в чашке.              Следом за этим она уходила к Салусу. Выкладывала свое скромное мнение насчет новостей в газетах. По реакции контр-адмирала она быстро научилась понимать, какие новости ему были известны до этого, впрочем, как оказалось, не все. Услышав что-то неожиданное, контр-адмирал слегка вытягивался в лице, обычно неподвижном в своем флегматичном, беззаботном спокойствии, и едва заметно качал головой, хотя степень своей осведомленности не комментировал. Не ставя перед собой цель лезть в дела Кия Салуса, через неделю Зоуи уже могла назвать, как эволюционировало содержание его стола, что касалось карт и документов. Начиналось все с карты Саут Блю и морей, а закончилось отчего-то непосредственно островом Сорос. Морской контр-адмирал решил сконцентрироваться на суше. Это было забавно, но вряд ли ей придется это использовать.              Оставшееся время до обеда она разглядывала тренирующихся солдат. Следом шел обед. Потом она в основном занималась чтением газет, разглядыванием карт, изучением книг и еще время от времени приставания к матросам с пустячными расспросами. Новое лицо на корабле быстро перестало быть новым. Потом начиналась тренировка с лейтенантом, чтобы следить за шагами, держать дистанцию и худо-бедно не бросаться на шпагу. Иногда с кем-то, кого она приводила для целей демонстрации и тренировки с людьми разной весовой категории и стилей борьбы.              — Один удар такого громилы — тебе хана, — улыбалась она, похлопывая по плечу малого вдвое выше их обеих ростом. Привычка к быстрым и резаным движениям Виты не помогала считывать рукопашную мясорубку.              Потом был душ, чай, досуг, через час — ужин. После ужина на корабле начиналась вечерняя смена караула, которую она развила привычку наблюдать. Потом вечером она как следует тянулась перед постелью, чтобы расслабиться, и ложилась спать — никак подъем у офицерской соседки в шестом часу утра.              Шла вторая неделя плавания. И это утро пошло не по плану.              Проснуться от того, что кубарем катишься по полу, не слишком приятно. Высокий неприятный свист в ушах и темнота перед глазами, никак не желавшая раствориться, говорили о том, что она здорово оглушена. Еще и ударилась о стенку. Лейтенант тащит ее за локоть, бьет ладонью по щеке, тогда она приходит в себя.              — Пушка, — сказала она, еще туго соображая.              — Да, да, пушка, — раздраженно сказала лейтенант. — Два раза в одно место не попадают. Оставайся здесь, сейчас с обстрелом разберутся, и тебе окажет помощь врач, поняла меня? Зоуи, ты слышишь меня? — она держала ее лицо руками, дожидалась внятного ответа.              — Слышу. Сидеть здесь. Поняла, — когда не можешь ответить ничего умного, просто повторяй слова за собеседником — бессмертное правило, как говорить о том, чего не знаешь.              Мысли в кучу собирались с трудом, но в целом ситуация становилась яснее. Еще яснее стало, когда еще одно пушечное ядро ударило в нескольких метрах от них: свист в ушах — не только из-за колокольного оглушения — то ли от ударной волны, то ли она головой все-таки приложилась — просто обстрел ведут постоянно, вот ядра и свистят там, на улице.              Сфокусировать взгляд удалось, когда Вита уже выскочила из каюты. Тогда Зоуи пощупала затылок — вроде крови нет, значит и удара нет. Если подумать, их с лейтенантом должно было пришибить одинаково — они обе спали здесь, когда снаряд попал едва ли не ровно меж их койками, значит либо лейтенант была сверхчеловеком и скакала с сотрясением, как нечего делать, либо ее приложило не ударной волной, а по большей части шоком и страхом. От этой логической цепочки появились силы встать на ноги, по стеночке выйти на палубу.              Глупое решение, наверное, ей же велено сидеть на месте.              На улице было уже не темно, но еще не светло. На мостике стоял контр-адмирал, подкручивал усы, отчего-то не слишком встревоженный потенциальным абордажем. Дозорный корабль стоял на месте, мимо него неслись мачты корабля поменьше, с двух палуб ведущего огонь, пока их проносит вдоль левого борта. С палубы под черным флагом стреляли то ли из мушкетов, то ли из ружей. Дозорные отстреливались из-за ограждения, стреляли с пушек меж релингов, стоя парами наводчик-стрелок за орудиями. Грохот стоял оглушительный. Через полминуты корабли разошлись, пираты пошли на второй маневр.              Корабли снова сошлись друг к другу близко, в этот раз поравнялись, пираты по реям и на тросах начали влетать на палубу, как мартышки. Один грузный пират шлепнулся прямо рядом с Зоуи, но как будто не заметил ее и, доставая два пистолета из-за пояса, начал палить с двух рук. Кто-то прицельно выстрелил ему один раз в голову. На место свалившегося пирата тут же заскочил другой, пырнул саблей матроса, метнул нож куда-то к рулю, повалил на палубу бросившегося на него врукопашную солдата и как следует прописал ему по лицу.              Она долго следила за бессмысленными бойнями на двоих или на троих, пока в голове не отозвался здравый смысл: велено не показываться на палубе.       Надо вернуться. Дозор, должно быть, знает, что делает. Она попятилась, развернулась, но вместо того чтобы вернуться к каюте, уткнулась носом в грудь пирата, чья кривая морда возвышалась над Зоуи, как кабина камаза. Тот заулыбался во все свои двадцать зубов, замахнулся дубиной. Медленно, по сравнению с Витой Бревис. Зоуи от дубины ушла, пригнувшись, но в ушах стучала кровь, вытесняя из головы умные наставления: смотреть под ноги, помнить пространство, не загонять себя в угол. Голова послала наставления лейтенанта к черту — не умереть пыталось сердце, отчаянно гремящее в груди и не приспособленное к драке насмерть.              Пират замахнулся снова, но вместо того, чтобы ударить, подхватил ее под локоть, заломил руку. Она сначала вывернулась, почти смогла уйти ему под руку, чтобы оказаться за спиной и подкосить его равновесие метким ударом под коленную чашечку, но пират удержал ее в последний момент и скрутил руку так, что на глаза навернулись слезы. Она закричала и крика своего не услышала. Пират потащил ее к борту, толкнул с силой, что она едва успела сгруппироваться и перекатиться так, чтобы не приложиться хорошенько о борт макушкой. Уперлась спиной в стенку, пыталась пятиться дальше, но некуда. Только в море — и то нужно оторвать жопу от палубы, перелезть через борт и сигануть с высоты трехэтажного здания, да еще не разбиться о воду.              Жизнь на кону, вот уж правда.              Пират занес дубину над головой, видя, что цель его в ловушке.              Лейтенант говорила, что надо быть готовой дать сдачи, когда жизнь на кону. Только как ему сдачи-то дашь, он же огромный. Зоуи, сидя, даже до паха ему не дотянется. Надо было сразу на ноги вскакивать, а не распластываться по полу.              Огромный, но самоуверенный.              Зоуи видела, что он не спешит бить. Картинно держит дубину над головой, смеется, как пришибленный. Тогда она, ногтями процарапав пол, сделала единственное, в чем видела свое спасение. Как следует подтянув к себе колени и найдя три точки опоры руками и ногой, ударила пирата пяткой туфли под коленный сустав. Может быть, была бы она босая, было бы без толку, но тонкий каблук сконцентрировал силу удара в одной точке. Мгновенная резкая боль от острого удара выбили пирата из равновесия, он не удержался на одной ноге, упал на колено, дубина его выпала из рук и покатилась по палубе. Он заорал что-то товарищу — то ли «добей», то ли «убей», она не слышала. Только видела его дубину, медленно перекатывающуюся с доски на доску.              Это был шанс, который ей был нужен. Она сбросила туфли, прыжком ушла в перекат, подобрала его оружие и, как по бейсбольному мячу, ударила пирата по затылку. Тогда краешек зрения заметил: второй, подоспевший на помощь крикам товарища, начал ловить ее на мушку. Она бросила дубинку, в два шага достигла фальшборта, перемахнула через него и вошла солдатиком в воду.              Забавно, как в последний момент перед этим маневром она успела запечатлеть всю палубу, четко боковым зрением рассмотреть, что происходит. Вот дерется с тремя лейтенант. Вот катится по полу чья-то голова. Вот контр-адмирал у мостика бросил на нее короткий взгляд, а потом начал спускаться по трапу, по пути голыми руками сшибая с ног пиратов. Вот на соседнем корабле уже начинают быть слышны стрельба и крики — она наконец услышала что-то, кроме гула в ушах.              Раньше, когда играла в шутеры, всегда хвасталась, что играла на звук, а что теперь. Теперь она едва-едва и с большим опозданием поняла, что услышала выстрел. Но пират опоздал — она уже развела руками воду и уходила глубже — туда, где пуля от сопротивления воды на втором метре идет в сторону. Промелькнула глупая мысль, лишь бы дозор не уплыл без нее. Потом она поняла, что для этого ей нужно было утонуть. Тонуть она не собиралась.              Ее заметили за бортом, качающейся звездочкой на поверхности воды, уже когда капитана пиратов повязали. К этому времени она проторчала на волнах с полтора часа, пожалуй. Ей не впервой, раньше она торчала в соленой воде и по два, и по три часа, потом неизменно получала люлей от матери. Сейчас получит люлей от командования Дозора, наверное. Зато, наверное, она не ранена — иначе истекла бы кровью. Это же так работает? Чертовщина. Лучше бы больше никогда не попадать на поле боя и впредь слушать умных людей.              Сбросили лестницу, спасательный круг.              Начерта ей спасательный круг, она отлично держится на воде вообще-то.              В море сиганул матрос — это по ее душу, наверное. Надо прекращать болтаться на ряби воды и проявить энтузиазм к своему спасению от утопления.              Матросом оказался Морес, он подал ей круг, спрашивал какую-то ерунду, что-то про то, замерзла ли она, и держится ли, и сможет ли подняться. Она повисла на круге, на все без разбору отвечала да. Из-за этого ей пришлось бороться с лестницей и переваливаться через борт, а после еще встречаться взглядом с лейтенантом, которая стояла здесь перед ней, и Веритасом, не горевшим желанием сдерживать ее гнев.              На палубе была кровь. Кто-то из солдат уже затеял мойку и драил впитавшую кровь древесину щеткой. А вон и ее туфли валяются. Она додумалась их снять? Это должно быть уже рефлекс.              — Водичка — класс, — сказала она. Голос был спертый, как будто она говорила на вдохе или как будто в легком была дыра. Хотя у нее никогда не бывало дыры в легком и вряд ли была сейчас. Через борт перемахнул Морес, вытащил за трос круг.              — Живая? — спросил Веритас. Его голос, казалось, звучал вообще с того света — уж очень далеко. Выглядел он так, будто только что оделся, на лице — ни царапины, на форме — ни пятнышка. Лейтенант сделала к ней несколько шагов, у нее рубашка была в крови, был отрезан язык галстука и разодрана пола плаща. Позади маячил еще кто-то, форма у него на солдатскую не была похожа.              — Да живая, — небрежно и просто отозвался Морес. — Кажись, головою только того… Ударилась, в общем.              — Рекомендую. Обожаю купаться, — продолжила она заметки про морские процедуры. Тогда подкосились колени, она села, убрала мокрые волосы с лица, руки тряслись, губы дрожали, зуб на зуб не попадал. Вита опустилась на корточки.              — Встать можешь? Пойдем, — сказала вместо долгих тирад лейтенант. Зоуи подняла на нее взгляд — глядит не озлобленно, напугано. Как когда перед друзьями валишься в обморок, и они не знают, что с тобой делать.              — В лазарет, — скомандовал голос, ей незнакомый. Потом лейтенант перед лицом пропала, замельтешили ноги. К лицу прикоснулись чьи-то пальцы — грубые, но уверенные — похоже, искали симптомы скрученных гаек — тех самых, из-за которых крыша ее съехала настолько, что она вышла на палубу в бой с пиратами. От этой мысли она засмеялась в голос, попыталась закрыть лицо руками, но ей не позволили. Тогда вместо смеха в горле застрял ком и глаза заволокло слезами. — Да побыстрее.              Точно за истеричку сойдет.              Пришлось сжать зубы, успокоить судорогу в челюстях, задержать дыхание.              Ей помогли подняться. Лейтенант держала с одной стороны, уверенной рукой вела под локоть, с другой — кто-то из врачей, видимо. Не просто так же у них белые халаты поверх матросок.              Они проволочились по палубе мимо других солдат. Вот один сидит с мечом в животе и пьет ром, смеется. Не как истеричка, обычно смеется — его товарищ смешит, а врач ругается, говорит заткнуться, к ним тащат носилки. У солдат один способ рома напиться в плавании без последствий — когда врач велит.              Если бы она только могла взять себя в руки, эти двое, что ее тащат, могли бы оказать помощь кому-то, кто в этом нуждается. Надо дать себя уложить и не мешать людям делать свою работу. А потом она разберется.              Ее усадили в постель, завернув в полотенце, старый торопливый врач, надвинув на нос очки, просветил ей глаза, пощелкал пальцами, отслеживая, как она соображает, что на звук можно бы и голову повернуть. Спросил, хорошо ли она слышит. Потом называл какую-то ерунду тихим шепотом, она повторила: Олух. Пузырь. Остаток. Уловка. Подал вымоченное в воде полотенце, она сначала не поняла для чего, потом он подал зеркало. С носа виднелись кровоподтеки, размытые наполовину морской водой. Она принялась стирать кровь. От влажного полотенца стало легче. Спросил, нет ли тошноты, она покачала головой — не быстро, чтобы голова не отозвалась критическим замедлением. У врача взгляд был острый, он спросил, кружится ли голова, она сказала да.              — Ладно, нестрашно, — резюмировал он, велел ей лечь на бок и постараться не шевелиться без необходимости. Медсестра принесла лед, завернутый в полотенце, приказала держать голову в холоде и умчалась к другой койке.              — Жить буду.              — Еще как, — заверил врач и стремительно вышел обратно на палубу. На все ушло с минуту. Лоб приятно холодило. В ушах шумело. С мокрых волос натекло на подушку. Как же она не выспалась.              Сестра сновала туда-сюда часто. Врач чаще замирал над постелями. Потом они оба подолгу стояли, наклонившись с ярким источником света над отдельными матросами. Видать, занялись случаями хирургическими. Интересно, сколько людей действительно ранено, а не пришиблено слабенькой контузией, от которой можно оклематься за пару суток?              За две недели она не припомнила, чтобы на корабле было полноценное больничное отделение. Оказалась права. За полтора часа, пока она качалась на волнах, контр-адмиральская команда не только пиратов повязала, но вытащила из офицерских кают кровати, составила их в каюте на верхней палубе — там, где был кабинет контр-адмирала. Салус со своими бумагами потеснился в каюту внизу. Здесь и развернулся врач корабля, которого она раньше не замечала — он ходил в обычной офицерской форме. Надел халат — теперь он врач и спасает жизни, а полчаса назад горло кому-то перерезал скальпелем.       Хотя нет, вряд ли скальпелем, конечно. Гигиена.              В их «палате» было светло, потому что солнце было еще даже не в зените, когда все нормализовалось и успокоилось и перешло в какое-то медленное муравьиное течение. Много всего происходило, но без суеты, когда люди на своих плечах вытаскивали груз, который никак не мог быть им под силу. Вот врач провернул за час четыре операции — спас четыре жизни. Вот капитан захлопнул кайросеки на запястьях пирата, распорядился поместить в трюм под стражей с четырехчасовыми сменами. Вот матросы уже отдраили палубу от крови. Вот контр-адмирал связывается с базой Тукомста прямо с палубы, сообщает о нападении и о жертвах — мол, никто не погиб, пиратский корабль почти не поврежден, они смогут его отбуксировать в доки, фрегату нужен ремонт, капитан наградной. Говорит с видом, будто рассказывает, как провел выходные. Вот Вита, когда уже стало садиться солнце, села к ней на край кровати, подняла ее отсыревшее от растаявшего льда полотенца, повесила его на металлическую спинку, убрала ладонью прилипшие ей ко лбу волосы.              Лейтенант, должно быть, думала, что она без сознания, но она вполне себе в сознании. Вон, не вставая с постели, может сказать, кто чем занят на корабле. Зоуи усмехнулась от нелепости. Конечно не может, это все воображение. Посмотрела на лейтенанта, когда она одернула руку.              — Ты идиотка, тебе было велено в каюте остаться, — сказала Вита.              Зоуи повернулась на спину, забрала рукой мокрые еще волосы, пропустила их меж пальцев, поглядела на лейтенанта из-под ладони.              — Я в порядке, — сказала она. — Ты велела подраться, я подралась.              — Так это когда с корабля сойдешь, — сказала лейтенант, отвернулась от нее, откинулась назад, уперевшись в руки. — Врач говорит, ты легко отделалась.              — Вроде того. Видно, меня здорово контузило при первом попадании снаряда, а потом я еще на волнах разболталась. — Только сейчас она поняла, что когда она была на палубе, ее не ранили. Так, синяки, ссадины.              — Ты безрассудно поступила, и тебе сказочно повезло, и я объясню почему, — начала Вита тихо. Напряжение в ее голосе было легко расслышать. — Контр-адмирал и капитан считают тебя гражданской, той самой обычной дурочкой, которых они дают клятву защищать, вступая в Дозор. Выскочив на бой, ты едва ли не вынудила их нарушить свои обещания. И есть большая разница, между тем парнем с четырьмя швами, который проснется счастливый, и тобой. Когда гибнет или калечится дозорный, он делает это за свои убеждения и за свои клятвы, и для него — честь погибнуть в бою. А когда гибнет невинный невоенный человек, он гибнет из-за нашей ошибки.              Лейтенант бросила на нее очень серьезный взгляд. Но видимо, она не закончила, Зоуи не стала перебивать.              — Но знаешь что? Оставшись в каюте, ты бы точно погибла, — сказала она почти шепотом. Зоуи пришлось приподняться на локтях, чтобы расслышать, что она говорит.              — Что? — переспросила она. Лейтенант отвела взгляд, потерянный, с чернильным блеском чувства вины. — Что ты такое говоришь?              — Говорю, что если бы ты сделала, как я сказала, погибла бы. У пиратов корабль поменьше. — Она выпрямилась, показала ладонями размеры. — Их пушки — ниже, а потом их вообще кренить на правый борт начало, артиллерия пробила им ватерлинию. В жилой блок попало больше всего снарядов. Чудо, что там никого не было — и это посреди ночи-то. И чудо, что там не было тебя, — сказала лейтенант. — Вот, — добавила она бессильно, совсем растеряв свой лейтенантский тон.              Зоуи поднялась, села рядом с ней поперек кровати. Они обе долго следили за оранжевой полосочкой, медленно ползущей из угла в угол через узкое стекло в дверях, пока солнце плавно опускалось к горизонту и алело.              — Ну. Ты не могла знать, — осторожно предположила Зоуи. Лейтенант поджала губы. Ее обычно недовольное и холодное лицо скривилось — не в насмешке, а в попытке не дать волю слезам.              — Я должна была, — прошептала она и опустила лицо на ладони. — Я не матрос, я должна принимать правильные решения, а не просто саблей махать. Как я могу защищать людей, если я тебя, бестолочь, чуть не похоронила там под обломками из-за своей глупости?              Лейтенант плакала здесь, ее плечи дергались, она поджала под себя ноги. Странно, конечно, что она перед ней расплакалась, но где еще? Перед капитаном? Или в полуразрушенном спальном блоке или как там его? Нет, пусть лучше здесь. Зоуи осторожно провела ей по лопаткам к плечам, покачнулась с ней из стороны в сторону.              — Дураком быть легко. А умные люди имеют свойство ошибаться и сталкиваться с последствиями своих ошибок в лоб. Чем ты старше — по возрасту, по званию, по уровню зрелости, тем больше решений будешь принимать. Тем больше будет ошибок. И шире последствия. Думаю, твои старшие тоже с этим борются. Каждую секунду, наверное, держат в голове свои ошибки — не чтобы скорбеть по мертвым, без толку. Не чтобы лелеять самомнение из-за одной допущенной глупости. Только чтобы не совершать их снова.              Лейтенант разглядывала складки на простыне. Зоуи подала ей влажное полотенце, она вытерла холодной тканью лицо, подержала его под глазами, чтобы не отекли. Они снова замолчали обе.              — Если тебе лучше, то можем пойти поужинать. Тебе не нужно переодеться? — спросила лейтенант, беря себя в руки.              — Нужно. И в душ бы хотелось.              Она поднялась, дождалась, пока поднимется Зоуи, убедившись, что она не повалится обратно в постель, и они вышли из каюты контр-адмирала. Сам он сидел на шезлонге у самого носа корабля. С ним же стоял капитан, они говорили. Позади них, в нескольких десятках метров, качался на волнах прикрепленный металлическими тросами буксируемый пиратский корабль. На борту проходила чинная пересменка караула, как будто ничего не произошло.              Не прошло и двух дней, как все вернулось на круги своя: голова перестала гудеть от каждого разворота. На жилой палубе залатали борт и убрали мусор, теперь там снова можно было спать, вернулось обычное расписание завтраков, обедов и ужинов, и Веритас по утрам снова расспрашивал лейтенанта и ее, Зоуи, о всякой ерунде.              — Капитан, если позволите, а где вы были во время нападения пиратов? — спросила Зоуи, когда пауза затянулась. Капитан поднял на нее взгляд. — Я вас не видела на палубе.              — Я был на пиратском корабле. Нужно было обезвредить их капитана, он фруктовик, до того как они поравнялись с нами во второй раз. Кто-то из наших молодчиков мог броситься на того, кто им не под силу, и мы бы недосчитались людей.              — Одна вот бросилась — смотрите, живехонькая, — влезла Вита. Капитан качнул головой в шутливом согласии.              — Что-то не вижу у тебя газеты, — заметил капитан, когда Зоуи, услышавшая ответ, принялась за кофе.              — У контр-адмирала снова освободилось утром время? Вчера он меня развернул, — сказала она.              — Да, вчера у него были дела. Сегодня, насколько мне известно, он был полон решимости с тобой увидеться. Не на счет газет. — Зоуи вскинула бровь.              — Надеюсь, не насчет того, что я исчерпала лимит головной боли, которую могу доставить его офицерам, — усмехнулась она невесело. Капитан рассмеялся негромко. Даже лейтенант улыбнулась.              В каюте контр-адмирала все еще лежали раненые, поэтому большую часть времени он проводил на носу корабля — там, где с палубы можно было далеко оглядывать море. Комично наблюдать, как уже немолодой мужик с телосложением типажа «пропускал дни ног в зале» сидел нога на ногу на шезлонге и с этого шезлонга руководил работой на корабле. От него по правую руку стоял чайный столик с ден-ден муши и записями в строгом блокноте.              Когда она поднялась по трапу на его приподнятую над кораблем палубу, он поздоровался, когда она еще не подошла.              — А, это вы. Хорошо, что вы здесь, — он выглянул из-за полосатого шезлонга в теме морского дозора. Надеть бы на него гавайку и панамку, будет совсем хорошо. И еще резиновые шлепки в цветочек. Зоуи не могла сдержать улыбки. Контр-адмирал это принял на свой счет. — Видел, вам несладко пришлось.              — Я в порядке.              — Зато мы убедились, что вы фруктом не владеете. Чаю?              — Я только что позавтракала, спасибо.              — И схватываете на лету, — закончил он свою мысль, прерванную на учтивость. Чай составлял настолько неотъемлемую часть его жизни, что мог поставить на паузу любые соображения.              Салус поднялся со своего места работы и отдыха, сложил руки в карманы, убрал полы плаща.              — Я вам это сразу сказала, — ответила Зоуи.              — Нет, вы сказали, что считать умеете и соображаете недурно, а схватывать на лету — это другое. — Контр-адмирал начал расхаживать взад и вперед перед столиком — это похоже была его привычка, чтобы заполнять собой пространство, когда он говорит. — Это когда в первый день я говорю, что вы не протянете без навыков самообороны, на второй вы находите себе преподавателя, а через неделю валите с ног громилу голыми руками. Вы быстро думаете, быстро принимаетесь за решения, мне это нравится. — Он помолчал. — Я помню, в нашу первую встречу вы сказали, что будете искать, где устроиться на Сорос, и у меня есть для вас предложение.              Зоуи стояла, уперев руки в боки.              — Какое?              — Вступите в Дозор?              — Нет.              Салус даже не удивился, что ответила она без промедления, но и не прервала его.              — Полагаю, у вас уже сложились другие планы. Просветите? — предложил он.              Зоуи задумалась о двух вещах: есть ли ей, что сказать, и хочет ли она говорить об этом всерьез, не рискуя показаться дурочкой. Ей приходила накануне мысль, что можно оторваться здесь по-хорошему, если отключить тревогу насчет того, как она здесь оказалась и как будет возвращаться. Насладиться любимыми персонажами, найти подход к людям с противоположных сторон доски, наговорится с мертвецами, навосторгаться выжившими.              У нее были, конечно, мнения насчет ее будущего, помимо этого. По большей части заключались в том, чтобы найти себе какую-то впору упоротую цель и последовательно ее добиваться. Кажется, этот мир живет по таким правилам и страшно любит, когда люди растут через преодоление. Взять даже лейтенанта Бревис — у нее какой-то заскок на защиту людей. Взять Мугивар с его мечтой о Короле пиратов и всех его таких же повернутых Накама, безумных ученых, ищущих энергетическую утопию, Революционеров, которые хотят разбить мир в опилки и построить заново. У нее уже крутилась мысль на этот счет и пока что казалась саркастическим референсом к ее прошлому, в котором смешались задротские хобби и капиталистическая карьера в духе Атлант расправил плечи.              Мысль была сырая и неосуществимая. Но она готова была повеселить контр-адмирала.              — Просвещу. Я хочу торговый флот. — А что, торговля — везде хороший пропуск.              — Совсем забыл про часть «недурно считаешь». — На ее удивление, Салус не покатился в смехе и отделил соль, прикрытую саркастическим тоном, сделал круг туда-сюда. — И что, прямо с Сороса — и Флот?              — Это вряд ли.              — Что же заставляет вас отказываться от Дозора так категорично?              — Я не готова на долгосрочные, — слово коммитменты никак не украсило бы разговор — не принадлежало этому миру. — Обещания, в общем. До сих пор дозорные — очень преданные службе люди. Не хочу нарушать этот высокоморальный строй своими корыстными мотивами.              Тут контр-адмирал засмеялся долгими приглушенными смешками через нос.              — Вчера вечером я говорил с капитаном Веритасом. Он останется на базе на Соросе на четыре месяца вместе с лейтенантом Бревис, после чего ему поручено отогнать мой Гериере на Water7 — давненько корабль нуждался в профессиональных руках, мы запланировали ремонт. Ни я, ни, думаю, капитан, не будут против того, чтобы вы остались в Дозоре на этот короткий срок. А после сам капитан и мог бы подкинуть вас туда, откуда вы начнете достигать своей цели. Мы все найдем, как использовать эти четыре месяца с максимальной выгодой.              — Моя выгода мне ясна, а ваших мотивов я не понимаю, контр-адмирал, — честно отозвалась она.              — Скажем так. Я вижу в вас потенциал и угрозу, и предпочел бы наблюдать и за тем, и за другим, — сказал Салус. — Хотя бы эти четыре месяца.              — А как будете наблюдать, если я откажусь?              — Какими-нибудь другими способами.              Контр-адмирал дал ей время подумать до прибытия. И до прибытия оставалось несколько дней, чтобы реанимировать рутины после кризиса в бою и пораскинуть мозгами.              В день, когда корабль подходил к порту Сороса, ни контр-адмирал, ни капитан, ни лейтенант и никто другой из команды не спешили сходить с корабля. Фрегат встал на рейд, подготовился к причаливанию в док, но команда продолжала быт на борту, как если бы они стояли в море. Второй час дня вывел солнце в яркий зенит. Погода была хорошая. Они с лейтенантом пообедали холодным зеленым супом, чтобы не было жарко. Когда уже стемнело, стало невтерпеж — просто сидеть на одном месте без дела.              Зоуи поймала лейтенанта на палубе, где она в контр-адмиральском шезлонге наслаждалась прохладой вечера. Услышав ее шаги, она убрала с лица волосы и поглядела на нее.              — Почему мы торчим на корабле?              — Так и знала, что ты спросишь. Наше прибытие было запланировано на завтра. Поэтому сегодня мы остаемся на борту. Хотя ты, пожалуй, можешь идти. Ты ведь не дозорная. А плаваешь хорошо, — сказала лейтенант. Немного смутилась под конец от того, как грубо это прозвучало.              — Это еще вопрос нерешенный, — сказала Зоуи. Лейтенант посмотрела на нее, хмуря брови.              — Что это значит?              — Контр-адмирал предложил остаться на базе до тех пор, пока вы не дернетесь в Water7.              — И что ты будешь делать?              — Надеюсь, не полы мыть.              — Поверь, если к тебе обращается контр-адмирал, планы у него на тебя посерьезнее, чем поломойка. — Они помолчали. — Если ты останешься, будет неплохо, — сказала наконец лейтенант.              Зоуи стояла, вдыхая ветер. Что ж, нахождение в Дозоре даст ей неплохие шансы узнать людей, собрать информацию и выйти на корабль. Четыре месяца на выход на взлетную полосу. Что ж, пусть будет так. Она оставила Виту, услышав вдогонку «сплавлю тебе кое-какие бумаги». Если контр-адмирал не занят, надо решить с ним этот вопрос сейчас.              Она вошла в его каюту, постучав.              — Контр-адмирал? — Салус поднял голову на нее и улыбнулся из-за своего стола. Его уже релоцировали обратно, когда народ пришел в себя после ран и врач снял постоянное наблюдение.              — Смотрю, обдумываете мое предложение.              — Да бросьте, мы оба знали, что я решу, — сказала она сразу. Села в кресло, в котором обычно сидела, когда они говорили о новостях. — Я согласна.              — Знали, знали, — протянул контр-адмирал, наклоняясь к ящикам внизу стола. Достал из папки бумаги. Разложил перед ней. — Контракт. На четыре месяца. На гражданскую позицию эквивалентную энсину. На должность осведомителя-ассистента подразделения Дозора Сорос.              — Не слышала о гражданских позициях в Дозоре, — заметила она, беря бумаги и просматривая мелкий текст. Обычный договор, ничего сверхъестественного. — И чем осведомитель-ассистент занимается?              — Занимается сопровождением повседневных дел на базе и вовлекается в отдельные поручения чинов старше коммодора, — объяснил контр-адмирал. Посмотрел на часы. Торопится. — Полный инструктаж по такого рода поручениям получается на месте, это разнообразные задачи. — Он посмотрел на Зоуи из-под бровей, но сказать ей было нечего. Контр-адмирал улыбнулся, видимо, получив очередное подтверждение своим шпионским теориям на ее счет. — Что касается подписания. Слышал, вы так и не представились и только с лейтенантом у вас есть договоренность, и она называет вас именем своей сестры. Но думаю, что у вас есть имя, которым вы бы стали подписывать документы — используйте его, — Салус подал полумеханическое перо, приятной тяжестью опустившееся в руку.              — Было у меня имя, которым я бы стала подписывать документы. Но здесь использовать я буду другое, — она отложила документы, нашла лист с подписью и широким росчерком подписалась: Зоуи Гласс.