Делец

Потерял одну серьгу — скоро потеряешь вторую

             Поезд летел с безумной скоростью. Даже в городе, и высокие здания из монолитов бетона, казавшиеся бесконечными, когда стоишь перед ними на улице, пролетали, как деревья на шоссе. Потом город оборвался, они пролетели обширную зону из вилл и особняков и выехали в открытое зеленое поле.              Зоуи смотрела в высокое окно поезда. Вита подняла ее в одиннадцатом часу, когда ждать уже стало невозможно. Они быстро перекусили и прыгнули в поезд до Ювила — города-порта, в котором, по словам лейтенанта, можно продать душу дьяволу: в городе процветало ювелирное дело и еще много сопутствующих роскоши ремесел.              — За скрепку ничего такого не купишь, конечно, но я и сама собиралась только глазеть сегодня, — заключила лейтенант. Она была одета в джинсы и кожаную куртку поверх длинноплечей широкой рубашки. Ни тебе галстука, ни плаща «Правосудие». — А потом как следует набраться — и с чистой совестью домой.              Зоуи подняла на нее взгляд. История со скрепкой разошлась удивительно быстро — за три часа рабочего времени, прошедшего с момента, когда Веритас покинул ее, Зоуи, кабинет, до того, как они с лейтенантом обе свалились спать.              — Даже скрепку я не взяла, — сказала Зоуи. — Так что при мне средств только на вторую часть твоего плана.              — Возьми ту, что оставила Веритасу, а то он принял ее всерьез. Он уже там, уехал еще в шесть утра, — сказала Вита. — Он там по работе, конечно, но, думаю, мы пересечемся в городе вечером.              Поезд стремительно пересекал расстояние между городами и, когда начал въезжать в пригород Ювила, замедлился впервые за 25 минут их пути на первой космической.              Здесь дорога вела по настолько узкой улочке, что, казалось, из окна можно было достать цветы с подоконников нависающих над дорогой окон. Обрамленные причудливыми орнаментами с изобилием колон и портиков, миниатюрных статуй в нишах в форме зверей и птиц всех известных и неизвестных видов, фасады стоящих вдоль дороги домов отдавали всеми цветами радуги — красные, голубые, желтые.              Для полного лисабонского дежавю не хватало только плиток с голубой ручной росписью. Что-то из прошлой жизни.              В выходной день в Ювиле жизнь кипела. По кривым улицам бродили люди. На тротуарах стояли кофейные столики. В фонтанах била вода, в которую норовили окунуться дети. Люди укрывались от солнца под шляпами или кронами деревьев. Лейтенант с поезда выскочила и на вокзальной площади сразу свернула в узкий переулок. На мощеный кривой проулок с натянутыми бельевыми веревками можно было бы скатиться кубарем — улица накренялась вниз по крутому холму, сворачивала несколько раз и выходила узким окном на полоску моря в нижней части города. Там, на набережной и прилежащих проспектах, по словам лейтенанта, и будет их основной пункт назначения.              — В городе полно локальных ремесленников на любой вкус, но ювелиров, известных на весь мир, в городе три. Первый сейчас переживает рассвет, это Эдгар Лжец. Не спрашивай, почему Лжец, просто так повелось. Второй — погибающий дом Сафра. Много лет назад у них в семье произошел конфликт, и насколько я знаю, сейчас это больше музей, чем производитель. Третий — дом Буалье, эти просто приличному человеку не по карману, — ввела Вита ее в курс дела. — Они очень влиятельны на острове, и Буалье-старший сидит в мэрии в Городе серебряных башен, считает себя меценатом и покровителем высоких искусств.              Сказано было с насмешкой.              — А куда мы?              — Мы зайдем к Лжецу, а после и к Буалье. А потом мне нужно будет оставить тебя, но мы увидимся вечером.              — Идет.              Они прошли по проспекту, по тенистой аллее пересекли город по диагонали, в одном из ажурных зданий остановились перед оформленным колоннами входом. Вход в салон Эдгара Легенара был распахнут. С витрин сияли бриллианты. Они с Витой вошли в хорошо освещенные высокие залы.              Зоуи много раз была в таких местах — там, где ювелирное искусство превращают в зрелище, обычно редко можно найти что-то стоящее: по-настоящему дорогие изделия от общественных глаз прячут за прилавком или в комнатах, куда не пройти, если не показать продавцу твердое намерение потратить миллионы. А в открытых залах — сплошь синтетика и мелочь. Хотя по-своему все равно завораживает: непрактично, неискренне, безвкусно, но по-прежнему дорого — и люди ведутся.              Да, такое место определенно принадлежит Лжецу. И тем не менее и здесь было на что посмотреть.              Они с Витой прошли вдоль длинных полок. Лейтенант долго разговаривала с высокой консультанткой, которая подбирала ей серьги. Кожа у лейтенанта была смуглая, полупрозрачные камни в золоте смотрелись очень недурно, хотя, на взгляд Зоуи, консультантке вкуса не хватало. Та, вместо того чтобы рассказать про изделия, отчего-то часто говорила, что обычно бы и сам Лжец был в зале, но сегодня у него какие-то неотложные дела. Она потом и за Зоуи принялась, но она знала, как отказаться от помощи.              — О нет, у меня ни белли в кармане, девушка, я только за компанию.              У консультантки немедленно опустились руки. Лейтенант засмеялась, едва они вышли на улицу.              — Она тебе не понравилась?              — Не знаю. Правда, — отмахнулась Зоуи. Они пообедали, прошли пару кварталов в сторону — туда, где красовался салон Буалье. Над входом разинула пасть змея, изысканно прикусывающаяся ядовитыми клыками ограненный алмаз.              Здесь было приятнее хотя бы потому, что их встретили с порога, предложили чай и кофе, и мальчик, который водил их по залу, рассказывал вещи, которых Зоуи просто не знала о ювелирном деле, и это было интересно и вежливо. Буалье, как поняла Зоуи, питал любовь не столько к ювелирному делу, сколько к использованию дорогого материала в разных целях. Были здесь и янтарные шкатулки, малахитовые портсигары, диадемы, фотографии с королевскими особами, инкрустированные трубки, хрусталь с позолоченными каемками на тонких изящных ножках.              Здесь они провели больше времени. В первую очередь потому, что Зоуи включилась в разговор. Лейтенант не возражала. В итоге, когда они уходили, парнишка оставил им свою визитку, проводил их до самого выхода, забрал чашки и придержал им двери на выходе.              — Я влюблена в это место, — сказала Зоуи. Вита покачала головой. Восхищение она разделяла.              — Провести тебя до Сафра? Должна предупредить, местечко специфичное.              Зоуи было все равно, она согласилась. Проскочив по узким переулкам под аккуратными балкончиками, они вышли на набережную. Здесь, чуть подальше в сторону порта, дом Сафра стоял мрачным особняком. Не ажурный и не кремовый, строгих форм, ближе к античным ордерам, чем к парящему, как взбитые сливки, рококо города. На витринах не стояло подсвеченных столов, они были занавешены плотными шторами. Вход представлял собой тяжелую дубовую дверь, высотой с два человеческих роста.              Они с Витой налегли на двери и вошли в темный зал.              За прилавком сгорбленный, угрюмого вида старик сидел неподвижно на стуле. Когда Зоуи и Вита вошли, он даже не повернулся, не пошевелился и не поднял взгляда, так и сидел, уставившись в одну точку.              Зал был невелик и освещен тусклым желтоватым светом. Подсвечивались только столы с несколькими кольцами, разложенными вдоль белых ламп, и дюжина постаментов, на которых, закрепленные на приваренных крюках, были выставлены кольца, от одного взгляда на которые возникало чувство необходимости заплатить за зрелище — кольца были старые, но ухоженные, с камнями нечеловеческих размеров, сидящих в грубоватых креплениях средневекового пошиба. От огранки дух захватывало.              Зоуи кивнула на постаменты Вите. Та покачала головой.              — Это перстни двенадцати лидеров семьи Сафра, которые управляли ремеслом на протяжении своих лет.              «Не лидеров, а глав, девочка», — раздалось в голове. Зоуи от неожиданности чуть не наткнулась на угол пустого стеклянного стеллажа. «Глав семьи Сафра», — повторил голос размерено. Зоуи поглядела на лейтенанта. Та покачала головой — она тоже слышала, но не понимала, откуда исходит звук.              — А кто говорит? — спросила Зоуи осторожно, обернувшись, чтобы запомнить в следующий раз, куда отступать, чтобы не опрокинуть никаких элементов мебели. Потом подошла к постаментам с перстнями, наклонилась над ними, собрав руки за спиной. Старик за прилавком не возражал против столь пристального внимания к экспонатам, так и сидел, не двигаясь.              «Я. Сот Сафра». — Даже во второй раз от голоса в голове по спине пробежали мурашки.              — Выходит, вы владеете магазином, раз носите эту фамилию? — спросила Зоуи.              В голове все еще не укладывалось, кто это мог говорить. Может, Сот Сафра прячется за прилавком или стоит в служебном помещении. От непривычки отвлекал только глубокого кровянистого цвета рубин в перстне на крайней левой стойке. Внимание Зоуи к кольцу не осталось незамеченным Сотом. Как он заметил? Он же даже не показался.              «Ах это. Вы засмотрелись на перстень Сафра-сына — основатель этого ювелирного дома создал его для своего сына, который унаследовал его ремесло, когда он был совсем стар и уже почти слеп. На обратной стороне рубина, говорят, есть гравировка, содержащая наставление отца сыну о том, как хранить цеховые секреты и как уберечь ремесло: "не состоянию, а мастерству"».              Зоуи распрямилась, огляделась. Лейтенант стояла позади нее. Подошла к прилавку — за ним никого, кроме старика, не было. Дверь в подсобное помещение была заперта на ключ, который торчал из скважины — никто не мог там быть.              Тут из-под прилавка вылетели сами собой две бархатные подушки, на них четыре кольца с рубинами, подобными тому перстню, про который рассказал Сот Сафра. Подушки упали на стекло прилавка, и одно кольцо по инерции покатилось вперед и полетело вниз на пол, но остановилось посередине пути и поднялось обратно на подушку.              «Если вам любы рубины, взгляните на это», — сказали у нее в голове. Кольцо с камнем овальной огранки поднялось в воздух и остановилось, покручиваясь медленно по часовой стрелке на уровне глаз Зоуи. — «Крупные камни вам не пойдут, вы слишком молоды, но вот такие, не перекрывающие фалангу, с тонким кольцом добавят изысканности вашим худым бледным запястьям».              Зоуи осторожно потянулась к кольцу. Когда она поднесла ладонь, кольцо опрокинулось на нее само собой.              «Хотя, я бы не сказал, что рубин — это ваш камень», — задумчиво пронеслось в голове.              — Да, рубинов я никогда не носила, — отозвалась Зоуи. Привычка отвечать чужим мыслям в голове определилась быстро.       Зоуи разглядывала камни. Лейтенант подошла к ней, поглядела на часы.              — Ладно, увидимся, — сказала она. Зоуи обернулась к ней, махнула рукой, когда она проскользнула в щелочку дверей, едва-едва их приоткрыв. В прохладе темного зала легко дышалось и от приглушенного света и грамотной игрой лучей подсветки камни переливались сумасшедшими сочетаниями.              Голос Сота Сафры молчал. Зоуи разглядывала старика перед прилавком — он сидел, сгорбившись, в стуле. Ткань костюма, казалось, запылилась. Локти безвольно опущены на ручки, ноги свисают вниз. Кто этот бедный старикашка продавец?              «О, вы неправильно поняли. Это я, Сот Сафра», — сообщил голос. Зоуи удивленно вскинула брови. Старик не шелохнулся, но ни про кого другого речи быть не могло.              — Чертовщина, — сказала Зоуи, не подумав.              В голове эхом раздались смешки — не злые, но и не радостные. Смиренные смешки. Старик объяснять свою неподвижность не стал, только перевел тему:              «А вы, девушка, посмотрите еще перстни. Может, вам еще какой приглянется. Простите мне, последнее развлечение старика — гундосить о его древностях всякому, кто войдет в эти двери».              Зоуи прошла мимо постаментов, разглядывая крупные камни в тяжеловесном золоте.              — Действительно древности, как ни посмотри, — сказала она. Когда она долго разглядывала за толстым стеклом золото с аккуратной гравировкой, замок открылся сам собой, и бархатная подушка с товарами мягко легла на поверхность. — Здесь ни одного кольца по новой моде, — сказала она, беря кольцо, упавшее ей в руки, и разглядывая искусную резьбу в форме цветов на внутренней стороне кольца: их там даже никто не увидит, но узор был так тонок, что глаз не оторвать.              «Нет и не будет», — отозвался старик. «Дом Сафра больше никогда не произведет украшений».              Зоуи подняла взгляд на старика.              — Почему? — спросила она осторожно. Его телевещание в ее голову звучало отчужденно и болезненно, и задавать людям вопросы не следует, пожалуй. Но об этом она припоздала подумать. Старик молчал. Чтобы не слушать тревожную тишину, Зоуи наклонилась над другим столом, где на мягком черном полотне лежало серебро.              «Потому что я поклялся, что не продолжу дела моих предков. Сам я парализован и наследников у меня нет. Я последний из семьи Сафра». Зоуи не оторвала взгляда от серебряных подвесок на аккуратной цепи, чтобы не сверлить сочувствующим взглядом обездвиженное тело старика, обвисшего на кресле.              — Мне жаль, — сказала она. Стариковское сознание в ее мыслях покачало головой.              «Не сожалейте о незнакомцах, девушка. И вообще ни о ком не сожалейте. Время заберет мою жизнь и вашу, история сотрет наши с вами имена. От нас останутся только наши вещи и творения. Что останется после вас? Тряпки? Может, разбитые стены вашего старого дома? Может, корабль на дне морском? После меня миру останется искусство — для него я жил и им дышал. Если бы я давал наставление сыну, я бы сказал "не для славы, а для искусства". Для искусства на ваших пальцах и запястьях, для темноты фамильных ларцов и для памяти о жизни их владельцев».              Зоуи молча глядела на то, как кольца и подушки, вытащенные наружу, растекаются по воздуху по своим местам на прилавках. От стариковской тирады стало немного дурно и обидно — ничего не оставлять за собой по жизни, в которой обычно не ищешь, как обезвредить ОПГ или как собрать флот: работаешь бренно, умираешь бесславно.              «Ну-ну, девушка, я не хотел вас огорчить», — извинился старик, Зоуи усмехнулась горько. Старику можно не отвечать, он ее рентгеновским зрением читает.              «Послушайте. Позвольте, я сменю тему. За вами, если вы обернетесь, увидите на постаменте кольцо безымянной женщины. Сафра Беон полюбил простолюдинку много лет тому назад, и в тайне они любили друг друга много лет. Беон был искуснейшим ювелиром. Он владел мастерством самой сложной в мире огранки сапфиров и страстно любил жемчуга. Для своей возлюбленной он сделал много колец, и все она вернула ему с отказом. Беон думал, что когда он достигнет вершины мастерства, тогда она будет так заворожена, что не сможет отказать. Это кольцо было сделано, когда она родила ему сына, и Беон хотел подарить ей его и наконец пригласить в семью — как мать его детей и любовь его жизни. Но она не приняла и его. С ребенком на руках, она отказалась становиться частью семьи, которую считала для себя слишком состоятельной и холодной. Тогда Беон разбил свои сапфиры в пыль, свой жемчуг выкинул в море, свои кольца переплавил в слитки и закопал в безымянном месте. Оставил своей семье на память только одно кольцо — его величайшее творение, и остаток жизни провел с той, кто была его музой».              Зоуи глядела на то, как в тусклом, казалось бы, свете, ясный и почти прозрачный сапфир переливается в огранке. Да, завораживало — даже ее, ничерта не смыслящую в ювелирном деле.              — Так здесь все — изделия ваших предков? — «Верно». — А что насчет ваших?              Сот Сафра молчал, пока Зоуи разглядывала на одном из постаментов четыре одинаковых тонких кольца с несколькими аккуратными бриллиантами, инкрустированными прямо в золото.              «А моих изделий не существует в природе. Я поклялся отцу, что никогда не добавлю в наше наследие никакого нового произведения в отместку за то, что он лишил меня свободы выбора», — глухо пронеслось в голове. Зоуи распрямилась, посмотрела на продавца. «Но месть провоцирует месть — и неподвижное тело, что вы видите перед собой, — ничто иное как результат этого замкнутого круга».              Зоуи хотела спросить, как так вышло, но прикусила язык. Вмешиваться в чужие семейные проблемы вот так с порога было невежливо. Но старик-то читал мысли, как открытую книгу.              «Отчего же невежливо? Никакой тайны в этом нет. Когда я был молод, я предпочел не горбатиться в мастерской, а посветить себя искусству иным образом: вернуть наши семейные ценности, оказавшиеся разбросанными по миру и распроданными по аукционам в пору, когда семья переживала не лучшие времена. Но отцовский запрет был строг. Он запер меня в поместье и велел не создавать себе иллюзии насчет открытости мира разнообразным выскочкам. Тогда я сказал, что либо я уйду в море, либо больше никогда не прикоснусь к станку. Отец мой принял это не всерьез и сказал, что за десять лет-то я точно что-то изготовлю из своей пресловутой любви к искусству. Но когда за десять лет я не создал ни одного украшения, он решил, что достаточно. Он сказал, что если я не создаю украшений, то в моей жизни не должно быть никакого движения — и он ударил меня в спину, навсегда парализовав, а потом скормил дьявольский фрукт, навсегда отрезав от моря. С тех пор я проводил время здесь продавцом. Но как он умер, я все-таки вернулся к тому, о чем думал. Как видишь, труды мои оказались не напрасны, и я сумел восстановить 12 наших семейных сокровищ. Но я прикован к этому месту сильнее, чем кандалами. Порадуй мое старое сердце, погляди на них внимательно — произведениям искусства нужны взгляды, которые ласкали бы их каждый день, а не когда только в этот темный зал зайдет какой безумец, помнящий про стариков Сафра».              Сот Сафра притих, а Зоуи искала, куда присесть. У нее за спиной к ней сиденьем развернулся стул и сам собой встал позади нее. Она опустилась на него.              — Что за дьявольский плод вам достался?              «Телепатический». Зоуи даже не сразу поняла, это была ее собственная мысль, услужливо предоставленная логикой, или на ее глупый вопрос все же ответил Сот. Она выдохнула.              — Вы велели не сожалеть, но это непросто. Я, по правде говоря, не знаю, что сказать. Я одновременно поражаюсь жестокости одержимых людей и способностям людей, преданных своим идеалам. Держать и тех, и других в голове одновременно непросто.              «Это жизнь, девочка, здесь всякие вперемешку».              Зоуи поднялась, поглядела на стул, на котором сидела. Еще раз окинула взглядом собранные Сотом сокровища: его семья создавала эту историю десятилетиями, увековечивала в лаконичных гравировках, в буквах на кулонах, в игре света на гранях бесчисленных драгоценных камней, в тонком изгибе шейных цепочек и звоне браслетов, когда он складывается безвольной змейкой на натертое стекло.              — Как вы собрали украшения, разбросанные по всему свету? — спросила она, аккуратным движением проводя по тонкому кольцу на бархатной подушке.              «С большим трудом. С большим трудом, девочка».              Прежде чем дать ей уйти, Сот Сафра с сожалением растянул: «А вы благородный слушатель».              — Благородный слушатель, но не слишком благородный покупатель, — сказала Зоуи. Старик хмыкнул.              «Что мне покупатели? Я не могу продавать изделия, которые не делал сам, так что я не продавец — так, старый болтун. Коллекционер, сижу на своем золоте, и мне этого достаточно».              — Если я буду в Ювиле, я заскочу снова, — пообещала Зоуи.              «Ваше дело молодое — не давай обещаний, которых не можешь выполнить», отозвался напоследок Сафра, легко отворив тяжелую дверь перед ней.              И Зоуи выскочила из магазина.                     В слегка замыленном от сигарного дыма воздухе паба, где лейтенант несла себе две кружки пенного, Зоуи чувствовала, как блаженное опьянение бьет по прожившей, кажется, год без сладостей прошлой жизни голове.              Время капало потихоньку, вот Вита снова отошла к бару, вернулась с закусками, снова исчезла — догоняла капитана, который вышел на улицу переговорить с кем-то из сослуживцев, с которым столкнулся у бара. Вернулась с капитаном с его сигарой в зубах. Зоуи поглядела на них снизу, со своего драгоценного стула, на ножках которого покачивалась и тянула с длинного мундштука медленно тлеющую сигарету. Пепел стряхивала в хрусталь на столе. Капитан, завидев ее в таком виде, даже остановился, оглядел как следует.              — Не знал, что ты куришь, — сказал он вместо приветствия.              — Только когда пьяна, — ответила Зоуи такую родную слуху заготовку на этот случай. Капитан был в форме, в рубашке, застегнутой до самого верха, в плаще, с зализанными, как обычно, темными волосами. — Капитан, хотите совет? — спросила она, но продолжила, не дожидаясь ответа. — В таких пиджаках, как ваш, мужчины не застегивают нижнюю пуговицу.              — Это из того же свода правил, что женщины должны менять наряды по три раза на дню? — спросила Вита. — Дай-ка, — она потянулась к Зоуи через стол, когда достала из пачки свои сигареты, прикурила у Зоуи и вернулась на место.              — Да, из того же, — улыбнулась Зоуи. Лейтенант принялась за свое пиво.              Они с Веритасом заговорили о всякой ерунде. Когда он выпил, он перестал выглядеть, как будто съел лимон, расправил плечи, смеялся, наклоняя голову. Хлопал лейтенанта по плечу. Та хохотала над каждым словом и не пересчитать, сколько раз за вечер едва не опрокинулась со стула. Растянулась бы на полу, если бы капитан не придерживал вовремя спинку.              — Постой, моя хорошая, а мундштук у тебя откуда? — спросила Вита, прервав на середине свой же рассказ о капитане Хонде Гебонеге. — Ты не куришь дома, у тебя нет ни сигарет, ничего такого. А тут: мундштук, пепельница, вон, пачка.              Зоуи усмехнулась, глядя на то, как Вите Бревис на лицо падают беспорядочные черные волосы.              — Пачку я обменяла на капитанскую скрепку.              — И кого ты на это развела?              — Один мальчишка уронил серьгу, и она застряла меж половицами. Я отдала ему скрепку, чтобы он свои драгоценности достал, а он отдал мне пачку своих сигарет. С сущности, стреляла я одну, конечно, но он настоял. Сказал, пират без серьги — как дозорный без формы.              — Что? — чуть не подпрыгнул на месте капитан Веритас. Лейтенант поглядела на нее с неодобрением. С неодобрением, которое Зоуи никак не ожидала увидеть на ее пьяном расслабленном лице. Вита Бревис отпрянула от стола и откинулась на спинку. Настроение ее было испорчено. Капитан спросил, только чтобы не затягивать молчание.              — А что касается мундштука?              — Одна дама на входе от расстроенных чувств попросила у меня сигарету, рассказала историю жизни, сказала, что раз это последняя сигарета в ее жизни, мундштук ей больше не понадобится, и вручила его мне. Исчезла за углом, — рассказала Зоуи. Могла бы, конечно, эту историю рассказывать с час, но над столом повисло неприятное ощущение, что она сказала что-то не то, и от этого никакие слова не шли на ум.              — Ловко, — сказала Вита. С насмешкой, как когда наблюдают, как делают какую-то пакость, не одобряют, но не желают вмешиваться.              Зоуи покачала головой. Поднялась из-за стола, ушла к бару. Там бармен махнул ей рукой, чтобы ее пропустили стоящие у стойки мужчины.              — Что будет дама? Коктейли?              — Текилу, — сказала Зоуи и оглянулась на стол. Лейтенант раскурила сигарету, едва она отошла. С капитаном они сидели молча. Бармен сделал понимающее лицо, налил ей два шота, подал нарезку фруктов и отмахнулся, когда Зоуи протянула ему купюры. «С девушек в беде денег не беру», — сказал он многозначительно.              Зоуи выпила шот, вернулась за стол.              Лейтенант, она заметила, уже смягчилась, хотя вид имела расстроенный. Когда Зоуи села, она поглядела на нее влажными глазами. От выпивки, разумеется.              — Извини, Зоуи, просто тебе не стоит шутить про пиратов. Я их лично презираю, и, поверь мне, ничего забавного в их жизнях и методах нет, — сказала она. Веритас покачал головой.              В словах Виты сквозило что-то личное и больное — не просто дозорный устав или принципы: большая обида. Казалось, она добавит еще что-нибудь, что надо перевесить гадов или мочить их в сортирах, но она только поджала губы, приняла вид холодный, отчужденный в своей серьезности — такой, какой Зоуи ее видела много раз, когда на дозорном корабле они еще были едва знакомы.              — Прошу прощения, никого не хотела обидеть, — сказала Зоуи.              — У всех свои больные места, — примиряюще сказал Веритас. Лейтенант покачала головой.              — Что это у тебя? — кивнула она на стопку перед Зоуи.              — Текила.              — Позволь, — и она опрокинула в себя алкоголь. Поморщилась. — Я подышать свежим воздухом, — она поднялась со стула, покачнулась, что капитан поддержал ее под локоть, потом она собралась с равновесием и довольно ровным шагом вышла. Зои посмотрела ей вслед. Потом вышла за ней.              Ночь стояла ясная. Людная — в центре народ стоял возле подсвеченных открытых дверей заведений, смеялся, подтанцовывал под музыку, доносящуюся из-за распашных дверей.              Лейтенант сидела в стороне на высоком парапете и чиркала непослушной спичкой коробок. Тогда Зоуи забрала у нее спички и разожгла ее сигарету. Лейтенант затянулась как следует.              — Извини за эту сцену, — сказала негромко Вита. — Я и забыла — тебе и самой от пиратов досталось. Буквально две недели тому назад. — Она усмехнулась.              Зоуи хватило на кривую улыбку — она не так это видела. Вообще-то это она дубиной по затылку человеку съездила, а не наоборот. А что ее пришибло пушечным ядром — так это пушечное ядро, а не пират. Странный способ рассуждения, но почему-то он внушал веру в людей и способность относиться к людям как к доброжелателям. Возможно, Вита с таким мышлением ошиблась. Она что-то говорила про то, что Веритас вытащил ее из передряги.              Зоуи опустилась с лейтенантом рядом на парапет, она предложила сигарету. Зоуи не хотела — от сигаретного дыма мутило — но она затянулась.              — Мне тоже досталось, — сказала лейтенант все так же тихо и как будто невпопад.              С ее последних слов прошло никак не меньше минуты. Зоуи поглядела на нее. Она уже бросила окурок в сток и сидела, опустив руки на колени и поддерживая подбородок ладонью. Волосы ей падали на лицо, казалось, что она пьяна сильнее, чем ей стоило бы быть.              — Эра пиратов все-таки.              — Будь она трижды проклята, — ругнулась лейтенант, сжала кулаки.              Она давилась какой-то злостью, которую почему-то боялась высказать или показать. Зоуи набралась решимости спросить про то, что ей нужно знать, а Вите уже выложить перед кем-то, кроме молчаливого и отстраненного капитана. Зоуи не эмпат, не психотерапевт и не всегда знала, что сказать людям в расстроенных чувствах, но лучше так, чем никак.              — Что с тобой случилось?              — Да, — небрежно махнула лейтенант рукой. — Это было давно.              — Не так давно, чтобы перестать выводить тебя из себя.              — Да, не так. — Она поджала губы. Потом видимо решила, что рассказать стоит. — Лет шесть назад. Или семь. Капитан еще и капитаном-то не был — так, морячок. Ходил в матроске, представь себе.              — А волосы также зализывал?              — А это у него с рождения, наверное, — усмехнулась Вита. Они помолчали. Вита собиралась с мыслями. Зоуи ее не торопила. Если запрокинуть голову и поглядеть на небо — будет казаться, что звезды двигаются. В свое время ее это занимало часами, что однажды она чуть не замерзла в сугробе. — В общем, если в подробности не вдаваться, то лет семь или шесть назад наш остров попал в тиски между одними пиратами и другими. Они чешут языком про покровительство, но если делят территорию, то лучше ее в пыль превратят, чем отдадут кому из своего цеха. Так оно примерно и получилось.              — А если вдаваться?              — А если вдаваться, то первыми пришли Белоусовы друзья. Мы пожили год спокойно.              — Я думала, у Белоуса острова только в Новом мире.              — Нет, на Гранд лайн тоже есть. Были во всяком случае. На Гранд лайн больше идиотов, которые не знают, куда следует и не следуют совать носа. Вот и на наш остров такие заявились: пираты Черного золота. Капитан у них такой — мерзотный старикашка. — Она поморщилась и затормозила. — Черное золото попытались влезть в драку. Белоусы их выставили с острова — только в путь. Но не тут-то было. Этот их капитан-старик собрал свои корабли, черт знает где столько нашел, и взял город в блокаду. Мы три месяца просидели на сухом пайке. Моя сестра очень заболела. Торговые корабли не приходили. Белоус застрял в Новом мире, новости туда доходят медленно, тем более о всяких безызвестных местах.       В итоге его флот пришел, но тогда уже и Дозор подтянулся. Пираты Черного золота пригрозили, что перебьют людей, если на них нападут. Стояли, смотрели друг на друга с десятка миль. А мы на них — с причалов — голодные. В итоге Белоусы договорились, чтобы они убирались, и те потребовали три дня. Рассказывать, что они за три дня на острове устроили, я не буду. Дозор в итоге вмешался. Началась бойня жуткая без видимых на то причин, в опустевших кухнях горожан и на пустых улицах обсохшего города. Много людей убили, много женщин изнасиловали или утащили куда, или черт знает. Мы с сестрой тоже попались в пекло, сутки проторчали без воды и еды в каком подвале. Сестра моя чахла. Я плакала. Кто из пиратов заходил — старалась заткнуться, не помогало.              Когда вмешался Дозор, началась резня на три стороны. Пираты все хотели забрать напоследок — к нам спустился мужлан. Потащил меня за шиворот к постели, я его оттолкнула. Он на меня прикрикнул, я смирилась. Мы вышли на жилой этаж, прошли мимо разбитых окон и рассыпанного стекла, он швырнул меня в спальне на пол. Ошибся очень с этим. Ему от дверей подвала не было видно, я проплакала много дней над сестрой, которая уже не отвечала на слова и не сжимала руку в ответ. Я была в ярости. Ему невдомек, что я занималась фехтованием с младенчества. Он на меня, а я его — чик. Его же шпагой. Идиот, оставил ее на постели.       Знаешь это чувство, когда тебе кажется, что ты решил главную проблему и осталось совсем чуть-чуть, чтобы все наладилось? Обманчивое чувство. Вот с ним я смылась оттуда, вернулась к сестре, думаю — сейчас найду кого-то из дозора, и нам помогут. Подняла ее на себя, вытащила к порту на себе. В порту — всяких полно. На меня наскочили пираты, я плохо помню, что произошло. Помню — очнулась на помостах. Веритас пихает мне аммиак в лицо, дает риса пресного — мне ничего и есть-то нельзя было. Я спрашиваю, где сестра, она была со мной, ей нужна помощь. Пытаюсь встать, чтобы пойти туда, не знаю куда, с этой миской риса безвкусного. Веритас меня удержал, посадил на ящик, говорит, не ходи. И я его поняла. Плакала долго потом. Много.              Когда все успокоилось немного, и Черное золото повязали, я торчала по большей части у Веритаса в коморке и зубами скрипела. Потом они собрались уплывать. Я запросилась с Веритасом. Он мне: и что ты будешь делать. А я как схвачу нож, как налечу на него. Он был молодой и наивный, а я занималась профессиональным спортом. Я ему мат поставила, но не ранила, конечно. Говорю: найду чем.              Веритас мне все внушает, что Дозор — это не группа мстителей и не отряд головорезов. Что надо спасать жизни — таких, как моя сестра и как я сама. Думать головой и делать хорошие вещи. И все правильно, и я это знаю, но вижу эти морды нахальные, рука сама к сабле тянется.              Лейтенант была безоружна и, чтобы показать свою кровожадность, она сделала жест, будто душила кого-то перед собой. Вышло очень натурально и надрывно. Зоуи слушала с ошалевшим видом. В голове не укладывалось, что у людей в жизни происходит трагедия, когда ты наблюдаешь за мечтательным мальчиком в поисках сокровища тысячелетия.              — А как сестру звали?              Тут Лейтенант усмехнулась, подняла на нее взгляд хитрый, прищуренный.              — Зоуи.              Они еще долго сидели вдвоем. Лейтенант курила. Зоуи сидела, обняв колени. С моря дуло ветром.              Наконец, в дверях их заведения, где они проводили вечер, показался Веритас. Он поправил плащ, огляделся, сразу разглядел их фигуры в неосвещенном ответвлении улицы и скоро подошел, встал перед ними. Зоуи, чтобы не сидеть так просто, все-таки расстегнула ему нижнюю пуговицу пиджака. От этого лейтенант прыснула.              — Вы разве, капитан, не знали, что такие пиджаки, как этот, мужчины носят с расстегнутой нижней пуговицей, — сказала она напыщенно ироничным тоном.              — Говорил мне кто-то, — добродушно отозвался капитан. Зоуи отклонилась назад и уперлась руками в булыжник парапета, вздохнула полной грудью. — Все у вас в порядке?              — В порядке, — выдохнула лейтенант. — Тут девочкины разговоры.              — В порядке, — повторила за ней Зоуи.              Ночь продолжалась.                     Под утро на людном вокзале поезд до Тукомста подали рано. Это было очень кстати. Лейтенант не стояла на ногах, и Веритас, оставив Зоуи разбираться с их билетами, увел ее в вагон, где усадил на их кресло. Зоуи объяснилась с билетером, капитан через минуту вышел в тамбур светлого поезда.              — А вы не едете в Тукомст? — спросила Зоуи, когда он вышел на перрон. До отправления было еще двадцать минут. Капитан покачал головой.              — Я возвращаюсь завтра ночью.              — И сразу на работу?              — Да.              — Да, говорила мне Вита Бревис, у больших шишек нет выходных, — протянула Зоуи. Капитан закурил.              — Напрасно думаешь, что проблемы больших шишек тебя не коснутся. Я тебе этого не говорил, но контр-адмирал скоро нагрузит тебя одним делом, и тогда у тебя с выходными будет туго, — сказал он. Посмотрел на Зоуи всерьез — слишком серьезно для бессонной ночи в пьяном полузабвении, которую они только что завершили.              — Ожидаемо, — сказала она. — Он еще на корабле это задумал, я уверена. — Она поджала губы. Подмывало спросить у капитана, что ему известно на этот счет, но стойкое ощущение, что он не ответит, заставило прикусить язык. Всему свое время. Было еще кое-что, о чем можно узнать. — А чем вы были заняты этой ночью?              Капитан докурил сигарету, прежде чем отвечать. Зоуи видела, он думает, как не сболтнуть лишнего прежде нужного времени.              — В порту Ювила было одно происшествие. Нашли контрафактных драгоценностей миллионов так на триста, — сказал Веритас. — Больше, пожалуй, и не скажу. Просто это заняло какое-то время.              — В Ювиле же своя база Дозора, — сказала Зоуи. Капитан покачал головой.              — Да. — Капитан был все более скуп на слова. Зоуи хмыкнула. Молчание капитана может говорить о том, что дело его было не такое однозначное и имело отношение к интересам их контр-адмирала.              — Вас пригласили или вас направил Салус? — спросила она.              — И то, и другое.              Зоуи покачала головой, задумалась. Решила, что хватит третировать Веритаса расспросами.              — Ладно. Отдохните, капитан, хоть немного. А завтра увидимся, — она шагнула в поезд задом. Капитан махнул рукой, которой держал сигарету. От этого с кончика посыпался пепел.              Скоро поезд тронулся с места, беззвучно набрал скорость и вернул их с лейтенантом в квартиру, где можно было провести остатки дня в постели, пока Вита разглядывает оказавшиеся у Зоуи за вечер изысканные обновки и Зоуи проглядывает желтую городскую прессу.              Вита, разглядывая мундштук и сигареты, которые Зоуи показала ей, когда она проспалась, указала на выгравированный на длинной трубке герб. Свитая кольцами восьмерки змея, разинув пасть, обнажала клыки, меж которых держала ограненный камень. Алмаз, как на взгляд Зоуи — графически довольно понятное выражение.              — Напомни, как он у тебя оказался? — спросила Вита. Зоуи напомнила.              Не было еще и полуночи, когда Вита Бревис и капитан Веритас отошли и, по мнению Зоуи, дальше и надольше, чем обещали. Тогда она сначала стрельнула сигарет в обмен на скрепку, а после, когда вышла раскурить пачку, столкнулась с женщиной. Она была одета старомодно, на плечах ее лежал мех, волосы забраны в высокую многоярусную прическу. Это была зрелая женщина, у которой уже показывались морщины на лбу, но от своего роста, расправленных плеч и разглаживающей лицо уверенности и решимости, этого не было заметно. Когда они налетели друг на друга, Зоуи сначала не обратила внимания. Но женщина обратилась к ней.              — У вас сигареты не найдется? — «Целая пачка», — заверила Зоуи. Пачка ей была ни к чему, расстрелять ее незнакомцам выглядело хорошей идеей. Женщина взяла у нее сигарету, прикурила, умело укрыв лицо от бриза.              — Что с вами? — спросила Зоуи. Вопрос назревал сам собой, потому что женщина в своем вечернем платье, с мехом и начесом в картину бара, близкого к пивнушке, не вписывалась. Женщина поджала губы. Бросила сигарету в сток, сразу закурила вторую.              — Со мной-то? Со мной то же самое, что со всеми уважающими себя женщинами. Невоспитанный мужчина, — она высокомерно усмехнулась. — Вы, девушка, постарайтесь от подонков держаться подальше. Даже если они сказочно богаты, пусть идут к черту своей богатой походкой. Со своими деньгами, мехами, камнями, к черту. — Она сняла с себя накидку, бросила ее за ограду газона. Зоуи проводила ее движение взглядом.              — Да, пусть идут, — согласилась Зоуи.              — Про мужа моего говорю, если что, — сказала женщина, поняв, что кроме эмоциональных направлений движения ничего не сказала. — Надеюсь никогда его больше не видеть. Вот утром — сяду на корабль и уплыву. Вон за его колечки меня на край света доставят, а я хоть избавлюсь от этих камней вездесущих. Буду цветы садить. Или кошек разводить. И эту дрянь брошу. Отрава. — Она одумалась, недокурила, бросила половину сигареты в сток, посмотрела на Зоуи. — Ты не местная. Где люди обычно начинают новую жизнь?              — Так вышло, что я лучше знаю Ист блю.              — И что там, в Ист блю?              — Для кошек и цветов, пожалуй, деревня Фууся бы подошла. Никаких ювелиров — так, рыбаки да мельнички, и еще бар Макины, — припомнила Зоуи.              — А бар приличный?              — Приличный, — улыбнулась Зоуи. Это не считая того, что туда Йонко захаживал.              — Может, и правда бы подошла.              Они постояли в тишине, Зоуи докурила.              — Ну, я пошла, меня ждут. — Она собралась уходить, но женщина остановила ее.              — Постой-ка. Забери у меня кое-что. Вот это, — она вытащила из кармана мундштук: длинная трубка состояла из двух частей. Прикус был выполнен из темного дерева, в которое от середины удивительной технологией вкраплялся малахит, и наконечник был полностью малахитовый. Изящная, тоненька трубка, такую можно раскурить в особняке Гэтсби. — Раз уж я последнюю сигарету выкурила.              — Я не так часто курю.              — Не обязательно курить, чтобы владеть изящными аксессуарами, дорогая. Сохрани его, — прозвучало как просьба. Зоуи была впечатлена и отказываться не хотелось. Мундштук она забрала. Даже опробовала трижды за тот вечер. А теперь Вита указала на маленький герб в иссиня-зеленом малахите.              — Да, с таким везением тебе правда скоро торговый флот перепадет, — сказала лейтенант. Показала на герб. Зоуи его теперь вспомнила. — Чтобы ты понимала, подруга твоя про богатенького мужа болтала, потому что сама таким владела. Это Вос Буалье. И учитывая, что ты успела разговориться с владельцем ювелирного мастера Сафра, теперь ты знакома с двумя представителями ювелирного дела Сороса. Из трех, напоминаю. — Лейтенант тогда вернула ей мундштук.              — Была бы знакома с тремя, если бы Лжец не пропадал черти где, — сказала Зоуи и заметно замедлила речь. Что-то Веритас говорил про ювелирный контрафакт в порту. Может, этим был занят ювелир Лжец?              Так или иначе, возвращение рабочих будней потребовало большей сосредоточенности, чем поиск приключений в городе роскоши. Рабочее утро началось с поиска ключей в кармане. В свое время заиметь дома репутацию человека, к которому можно обратиться с любой проблемой и получить решение с видимым результатом, оборачивалось непредсказуемыми последствиями. Нет, забавно, конечно. Надо постараться почувствовать себя частью этого мира, влиться в его правила, продолжить думать о происходящем как о еще одной решаемой проблеме и насладиться неограниченной бытом жизнью. И еще постараться не умереть. И еще флот. Да, флот.       Бездонные карманы новых штанов так и не дали вытащить ключик от замка, когда Зоуи услышала за спиной громкие шаги — кто-то в солдатских ботинках догонял ее, и довольно стремительно. Она обернулась. Перед ней остановился солдат, имени которого она не знала.              — Вот вы где! Вас битый час искали. Капитан Веритас требует к себе. — Зоуи удивленно улыбнулась.              — Хорошо. Он у себя?              — Нет, он в море. В двадцати милях от острова на рассвете арестовали корабль. Я вас провожу. — Солдат с этими словами развернулся по-военному и стремительным шагом направился туда, откуда пришел — там, где можно выйти к порту.              — В двадцати милях? Они все еще там?              — Вы и еще контр-адмирал отправитесь туда на корвете, он уже в порту, — ответил солдат — наперед знал, что она спросит. Они стремительно пересекли базу.              В порту еще было не людно. Восьмой час утра только-только начинал пригревать теплом поднявшегося из-за острова солнца. Небольшой дозорный корвет сиял, как новенький, в зеленовато-голубой воде. Контр-адмирал кусал трубку на борту. Завидев, как она со своим сопровождением подходит к трапу, он махнул рукой солдату, что тот свободен, и, указав на Зоуи двумя пальцами, подозвал к себе. Едва она поднялась, на корабле началась суета отправления.              — Вот и вы, — сказал Салус. Зоуи застегнула пиджак — едва они отошли от порта, на носу корвета стало слишком ветрено. — И все же вы появились раньше, чем я ожидал, — добавил он. Зоуи покачала головой: он подозвал ее к себе, чтобы похвалить за расторопность?              — Напомните мне, почему я должна присутствовать. Капитан Гебоген выслал мне столько документов, что и без этого я головы от стола не подниму ближайшие двое суток — сказала Зоуи.              Контр-адмирал поглядел на нее с прищуром.              — Забудьте про Гебогена, черт с его документами.              Зоуи усмехнулась. Развернув паруса, корвет начал лететь по морю со скоростью, которую было сложно осознать: кажется, парусные суда не должны так легко преодолевать волны. Салус уклончиво сказал, что нужна будет ее помощь по осмотру грузов арестованного корабля и какой-то бумажной волокиты, и Зоуи не верилось, что ее ради этого ждали в порту, как она выяснила, с самого рассвета, то есть добрых полтора часа.              Что там за корабль такой, что требует ее, Зоуи, внимания? Была одна догадка, и реализация такого сценария в присутствии контр-адмирала ее не радовала. Неужели арестовали тот груз, который она видела накануне в доке?              Корвет пролетел двадцать миль никак не больше чем за час. Команда начала лихо разворачивать судно, чтобы замедлиться правым бортом к стоящему в море кораблю дозора и грузовым судном, стоящем на якоре почти впритык в другой борт.              Когда корабли поравнялись и через борт перекинули трап, контр-адмирал посмотрел на Зоуи и качнул головой, чтобы она шла вперед. Зоуи поднялась на корабль Дозора. Капитан Веритас курил сигару на мостике. Несколько солдат отдали честь контр-адмиралу, тот кивнул в знак приветствия.              Был на палубе еще один человек, стоял с капитаном рядом, выглядел недовольно. Зоуи обратила внимания, что на поясе у него были ножны. Пустовали.              — А, капитан, вот и мы.       Салус шел прямо позади Зоуи, из-за этого ей пришлось направиться прямо к стоящим у руля мужчинам. Знала она их обоих, кстати. С Веритасом все было ясно. Второй человек с ним — она почти сразу вспомнила его лицо — был капитаном, с которым она говорила в доке.              — А говорила, что не дозорная, — сказал он, увидев Зоуи.              — А, она, — отозвался вместо нее контр-адмирал. — Нет-нет, она не дозорная, — сказал он. — Но ее вы хотели увидеть, как я понимаю, — контр-адмирал остановился перед ними, достал трубку из зубов, вытряхнул из чашечки прогоревший табак. — Вы, должно быть…              — Капитан Карс Влам, — он кивнул на немаленькое грузовое судно, стоящее на привязи.              — А мисс Гласс вы хотели увидеть потому, что… — продолжал раскручивать контр-адмирал. Зоуи глядела на Карса Влама, понимая, что что бы он сейчас ни сказал, это будет плохо. Ей придется объяснять, откуда они знакомы и еще почему она нарушила распоряжение не соваться в док и много других неприятных вещей. Карс ее взгляд заметил.              — Потому что она знает груз моего корабля лучше меня.              Тишина встала говорящая, ощутимо ударившая тяжестью под дых. Зоуи терпеливо закрыла глаза и продолжительно выдохнула. Контр-адмирал понимающе качал головой, как будто не услышал ничего нового. У Веритаса округлились глаза — он недоволен, и флегматичная и не удивленная реакция Салуса его раздражала. Зоуи чувствовала на себе их взгляды и наконец, досчитав до четырех, оглядела всех в ответ.              — Ну да. Так вышло.