Не присылай мне роз

ГЛАВА 24. Самум в Валлорисе 16 -17 июня 1989 года Мариньян, аэропорт Марсель Прованс — Валлорис, вилла Руди Колонны Руди попрощался с Вито у выхода на лётное поле и, сопровождаемый Анхелем — как всегда, молчаливым и сдержанным — направился к парковке, где ждал водитель с автомобилем. Синяк на скуле брата очевидно был делом рук Самума. Это добавило новые вопросы к тем, что уже роились в голове Родольфо, но он не мог прямо сейчас начать выяснить, что случилось. Мешало присутствие водителя, пусть даже сто раз проверенного и преданного семье Колонна. С появлением Анхеля в жизни Руди возникла тайна, которую он не мог доверить даже самым близким — Вито, маме или Сонье, не говоря уже о слугах. Вынужденная секретность запечатывала Руди рот и сводила с ума. — Синьор Родольфо, доброе утро! — Энцо предупредительно открыл заднюю дверь «мазератти» и уточнил маршрут: — В Марсель? — Нет. В Валлорис, на виллу. — Будет исполнено, синьор Родольфо. Если хотите в дороге подремать, я достану вам плед и маску. — Спасибо, может быть, позже. Или… — Руди сделал над собой усилие, коротко взглянул на лицо Анхеля — и поразился его бледности и темным теням под прекрасными глазами. «Вот ему поспать точно не помешает… и лучше всего — на мне…» — Синьор?.. — …Да, достань, не хочу останавливаться по дороге. Утро выдалось очень жарким, но кондиционер нагнал в салон автомобиля настоящий холод, такой, что впору было накинуть пиджак и завернуться в плед. «Анхель в своей маечке точно простынет, пока доедем…» От странной неловкости, неуместности всего, что уже произошло и еще происходило, Руди казалось, что челюсти залеплены смолой. Ему снова пришлось делать гигантское усилие, чтобы задать любовнику простой вопрос: — Где твоя сумка? Ты оставил ее в аэропорту? — Нет. В багажнике. — Тогда накинь что-нибудь более… плотное. «И не такое облегающее… или нам придется остановиться в ближайшем мотеле…» — Мне не холодно. — Я сказал — оденься! — повторил Руди с нажимом, но, чтобы не выглядеть самодуром, пояснил: — Кондиционер так морозит, что за два часа превратит тебя в ледышку, и ты простудишься. Тогда мне придется заниматься твоим лечением, а у меня на эти дни совсем другие планы. — Да, синьор Родольфо. Как вам будет угодно. — длинные ресницы опустились, демонстрируя покорность, но губы сжались и слегка дрогнули в уголках, словно прятали упрямое недовольство… — Мне угодно, чтобы ты ускорился, иначе мы прибудем в Валлорис к вечеру субботы и сразу начнем сборы в обратный путь, чтобы успеть вернуться в Марсель к понедельнику! — Руди хотелось придать голосу иронической легкости, как у Вито, но вышло какое-то бурчание в духе старика Альваро. Всему виной опять-таки была страшная неловкость, сковывающая язык и мышцы, и он никак не мог ни объяснить, ни преодолеть это состояние. — Прошу прощения, синьор Родольфо. Анхель потратил не больше минуты, чтобы выполнить распоряжение, и вернулся на свое место в джинсовой рубашке, накинутой на плечи. Стоило Руди взглянуть на него — и кровь прилила к щекам, а член напрягся до неприличия… и проступил под тканью штанов внушительным бугром. «Эту рубашку я купил тебе в Дефанс в позапрошлый вторник, как раз перед возвращением домой… Боже, неужели прошло уже так много времени?» Ему ужасно захотелось дотронуться до Анхеля, хотя бы поправить волосы, попавшие под воротник и разгладить складки ткани на плече, но… водитель как раз смотрел в зеркало заднего вида. Руди сдержал свой порыв, вместо прикосновения ограничился скупым одобрением: — Теперь я за тебя спокоен. Энцо, поехали! — закрыл глаза и откинулся на удобный валик. Минут десять, пока водитель выруливал на трассу, тишину в салоне нарушала только музыка, плескавшаяся на волнах радиоэфира, и приглушенный гул мощного мотора. Анхель смотрел в окно и ни разу не потревожил Руди. За это время Колонна несколько упорядочил свои мысли и решил все-таки не тратить время поездки попусту. Чем раньше он прояснит для себя некоторые принципиальные моменты, тем лучше, даже если это будет означать для него полное фиаско на любовном фронте. Первым делом, Руди решил закрыть тему с братом: — Что за история приключилась у вас с Вито? — О чем вы, синьор Родольфо? — О происхождении бланша на его скуле. Он предложил спросить о нем тебя. — Это случайность. — Расскажи подробнее. Или это… из разряда чего-то личного? Если так, то я не настаиваю. — Я ударил его во время тренировки. Он не успел уклониться. Руди испытующе взглянул на Анхеля, который смотрел прямо перед собой с отсутствующим выражением. — Надеюсь, ты ему и по яйцам врезал как следует. Знаю я эти его «тренировки». Приставал к тебе? — Я уже ответил вам, синьор Родольфо. Это была случайность. Спокойное лицо, негромкий голос, немногословие и вежливый тон Анхеля должны были обрадовать большого босса — ну мечта же, а не помощник! — но Колонна чувствовал себя не лучше мистера Марчелло, когда-то сброшенного безжалостной рукой в соленую воду залива… где кот и барахтался, пока Руди его не спас… но кто спасет самого Руди?.. Ответа у Колонны не было. Сердце разрывалось от боли. Он предпочел бы, чтобы Анхель ему нагрубил, наговорил дерзостей, высказал вслух свои упрёки — да что угодно сделал, только бы не обдавал ледяным безразличием, не изображал сфинкса!.. «Черт возьми, что произошло за эти два дня, что ты схлопнулся, как устрица? Или ты такой измученный из-за Эсмы? Тогда ясно, что тебе все это время не было никакого дела ни до меня, ни до дурацких проверок Вито…» После двух суток мучений выдержать еще два часа неведения казалось непосильной задачей. Руди скрипнул зубами и сжал пальцами подлокотник, чтобы не вцепиться в Анхеля и не начать трясти его, но все же решился подступиться к главному: — Ты мне обещал все рассказать про эту твою… Эсму, когда я вернусь. Я вернулся, и даже раньше, чем планировал поначалу. Или ты хотел отдохнуть от меня подольше и потому так мне «рад»? Анхель повернулся к нему всем корпусом, положил руку на его запястье и нежно сжал… и на сей раз не стал укрывать взгляд под ресницами: — Я почти не спал все это время, потому что ждал тебя… и счастлив, что ты приехал. Скала с острыми краями, давившая на печень Руди, треснула, распалась и с грохотом обрушилась в море от этого простого признания… Он немедленно завладел всей рукой Анхеля и притянул его вплотную к себе: — Это действительно так? Ты… счастлив? Ты ждал меня? Губы Анхеля приоткрылись в улыбке и стремительно приблизились к губам Руди, но не коснулись их… зато рука легла точно на стоящий член и слегка сжала его сквозь плотную ткань брюк: — Я и сейчас тебя жду… Сознание Руди поплыло. Его губы немедленно накрыли губы Анхеля, а руки жадно обхватили все тело любовника и стиснули в неистовом объятии. Взаимный поцелуй мгновенно стал глубоким, и длился, длился в сладостном забвении, пока оба не потеряли дыхание… но пауза была очень короткой, и Руди успел лишь прошептать Анхелю на ухо: — Не вздумай убирать руку! — Не уберу, даже если ты передумаешь и начнешь умолять… Руди только тихо рассмеялся и вновь завладел его губами, теперь целуя не так глубоко, неторопливо, но не менее страстно. Реакция Анхеля не оставляла места сомнению, что его желание столь же сильное и правдивое… горячее тело, гибкое, как лоза, обвивало Руди, вжималось все тесней, и с каждой секундой становилось все более податливым. Сердце ритмично отбивало барабанную дробь — но заколотилось, как бешеное, едва пальцы любовника расстегнули пряжку ремня и пуговицы на брюках. Руди почувствовал, что его член, истекая смазкой, уперся в голый живот Анхеля… в самый низ живота, в жестковатую поросль волос на лобке… еще секунда, и будет пройдена точка невозврата. — Постой… притормози… — выдохнул Руди, балансируя между острой жаждой продолжать — и неразрешенным ядовитым вопросом, которого оказалось достаточно, чтобы отравить океан наслаждения. — Что?.. Что не так, хаби?.. — еще тише отозвался Анхель, не разжимая объятий, и явный отказ его тела повиноваться рассудку был похож на сладостное признание. «Да… что-то не так… не может быть, чтобы это все было просто искусным притворством, игрой…» — Эсма… — Эсма?.. — Ну да, твоя подруга… ты так ничего и не рассказал про нее… Почему ты так упорно хранишь этот свой секрет? Боишься, что правда о твоей… любви к ней охладит мой пыл? Дальше случилось нечто неожиданное — Анхель на мгновение замер, словно не мог поверить, что любовник все это время думал об Эсме и… неудержимо, в полный голос захохотал. Это был первый раз с момента знакомства, когда Руди услышал его смех… идущий от самого сердца и такой заразительный, что губы сами собой расплылись в ответной улыбке: — Что? Что тебя так развеселило? Я сказал глупость? Анхель попытался ответить, но у него ничего не вышло — он только помотал головой, вытирая слезы, выступившие от смеха, ткнулся лбом в плечо своего господина, и продолжил хохотать, заглушая и мотор, и диско, лившееся из музыкальных колонок. — Эй, говори же! Объясни немедленно! — Руди схватил его за плечи и слегка встряхнул, чтобы привести в чувство. — Синьор Родольфо, у вас все в порядке? Может быть, мне притормозить на обочине? — Энцо, привлеченный происходящим в салоне, обеспокоенно обернулся на патрона. — Я не знаю, что с ним! Как остановить эту истерику? У тебя есть вода? — Да, конечно! Вот, держите! — водитель вернул взгляд на дорогу и деликатно протянул Руди бутылку «виши». — Не надо… не надо воды… — сдавленно проговорил Анхель, кое-как овладевший собой, но так и не сумевший полностью избавиться от попавшей в рот смешинки. — Хо… хочешь знать, кто… такая Эсма?.. Ув… уверен? — Уже не уверен… но все же скажи. — Руди сам открыл бутылку и осушил ее почти до дна. — Так я хотя бы точно буду знать, кто же эта твоя Эсма… или Эсмеральда… или Ясмина… и почему она так много значит для тебя. Я себе уже всю голову сломал, думая о ней… о вас с ней… — Зря ты выпил столько воды… ну да ладно… вода, о Всевышний… целый аквариум… — Анхеля снова накрыло приступом хохота, из-под ресниц заструились слёзы. — Анхель! Что за бред ты несешь! Какой к черту аквариум! Я тебя сейчас… не знаю, что сделаю! — Эсма… она живет… живет в аквариуме… на вилле в Ницце, где я жил до встречи с тобой… — Ты серьезно? Она русалка, что ли? — на миг Руди показалось, что Анхель над ним просто издевается. — Почти… Эсма — это черепаха… морская черепаха! Прости… когда ты спрашивал про мою подругу… мне надо было сразу сказать, что это черепаха, но я боялся, что ты мне не поверишь… или… не примешь всерьез то, как много она для меня значит… — Уфффф… — несмотря на прохладу в салоне, на лбу Руди выступил горячий пот. Уши тоже начали гореть и покраснели, едва он осознал сказанное Анхелем. — Выходит, все эти дни я… ревновал тебя… к черепахе? — А… ты и правда ревновал, хабиби?.. — губы Анхеля снова опасно приблизились к его губам… и Руди ощутил, что тонет в сиреневых глазах, но все же не нашел в себе силы признаться, что — да, ревновал безумно! — и ответил сердито: — Нет! Херней страдал! Откуда мне знать, может, в этом поганом агентстве еще и целый гарем девиц, в придачу к парням? И ты с кем-то из них… аааа… — Что «аааа»? — Что «что»? Сам знаешь! Ты же мне ничего толком о себе не рассказывал, да и времени не было поговорить нормально… а я же не ясновидец и не этот… как его… телепат! — он вздохнул, потер глаза, чтобы скрыть смущение, и кивнул на дорогу, стелющуюся за окном: — Вот потому и везу тебя в Валлорис! На моей вилле нам никто не помешает и не будет под дверями уши греть… — Руди, я абсолютно равнодушен к девицам… Ни одна из них меня никогда не волновала, поверь… и не взволнует. Я такой же голубой, как небо над заливом Жуан. Родольфо покосился на Анхеля — не вздумал ли он опять его разыгрывать? — но тот смотрел совершенно серьезно… и «я голубой» из его уст прозвучало так же спокойно и буднично, как другой бы сказал — «я француз». — Ладно… с темой баб разобрались, слава святому Христофору! Надеюсь, дружка-русала у тебя там не осталось, в компании с черепахой? — Не осталось. — Точно? А просто… дружка? — Нет… — глаза Анхеля затуманились печалью… он колебался мгновение, но все же решил в столь важном вопросе быть откровенным до конца: — У меня были друзья. Хабуб и Хамсин… ну то есть, по-настоящему их звали Рашид и Сулейман… а в базе агентства они значились Хабубом и Хамсином, как я — Самумом… — Ты сказал «были». Где же они теперь? Освободились? Сбежали? — Нет. Они погибли. С тех пор я один в мире. Руди молча сжал руку Анхеля, боясь, что в голосе вместо сочувствия прозвучит радостное облегчение, которое он испытал от печального признания. Притянув любовника к себе, он крепко обнял его, зарылся губами в волосы и утешительно пробормотал: — Теперь ты не один, теперь ты со мной… И я больше никому не дам издеваться над тобой. **** Стеклянные двери, пропустив Руди и Анхеля в дом, закрылись за ними. Любовники бросились друг другу в объятия прямо посреди холла. Оба чувствовали, что больше не могут выдержать ни минуты без жарких поцелуев и жадных прикосновений. Слиться воедино мешала только одежда… пиджак и рубашка сразу же полетели на пол, но избавиться от всего остального без помощи рук было сложнее. — Я раздену тебя! Полностью! — хрипло выдохнул Анхель, и это была не просьба. Он распахнул на Руди рубашку и ловко сдернул ее с него — жестом профессионального стриптизера. Пуговицы остались на месте, но запонки полетели в разные стороны. — А я — тебя! — рыкнул Руди в ответ, рывком содрал с любовника майку и отбросил ее в сторону. В следующий миг губы Анхеля скользнули вниз по своду его груди и плотно обхватили правый сосок… а руки уверенно и очень быстро расстегнули брюки, высвободили член, уже до предела налитый силой — но пока оставили это великолепие без внимания и перешли на бедра. — Два — один, хабиби… в мою пользу… — шепнул Анхель, на пару вдохов освободив из плена теплую бусину — и сейчас же снова завладел своей добычей, принялся дразнить кончиком языка. Его собственное желание дошло до опасной грани, переступив которую, он превращался в Самума… и тогда солнцеликому не останется ничего иного, как стать на время рабом своего раба… Рискованная игра, затеянная любовником с его соском и членом, грозила привести Руди к скорому и сокрушительному поражению. И впервые за долгие годы он ощутил острое желание поддаться, уступить силе, позволить Анхелю одержать победу… сделать с ним все, что захочет — и как захочет. Тем временем губы Самума искусно истязали его все большим удовольствием, а рука проникла между бедрами и мягко обхватила мошонку. «О Боже… да… даааа… продолжай…» — мысленно взмолился Руди, но самолюбие Колонны не позволило выкинуть белый флаг, толком не начав боя. Он упрямо помотал головой: — Как бы не так! — и вцепился в клапан застежки на джинсах Анеля, но она не поддавалась, словно заколдованная джинном. — Святой Христофор! Да к черту эту дрянь! — рванув застежку посильнее, Руди выдрал клипсу вместе с боковым шитьем. Молния разошлась сама собой, но узкий крой все равно не позволил справиться с проклятыми джинсами так же легко, как Анхель расправился с его шелковыми брюками. — Ты что, блядь, нарочно надел этот пояс верности?! — Да. Я хотел тебя помучить, хабиби… в расплату за мои ночные мучения в пустыне разлуки…как на раскаленных песках, в жаровне Аллаха… — горячий шепот Анхеля обжигал грудь, горячий язык то описывал круги вокруг соска, то жалил в самую середину. — Ах ты… мстительный сукин сын! Я готов воздать тебе сполна за все твои муки… дай только стяну с тебя чертовы портки! Вот тогда берегись! — пригрозил Руди, но его сильным рукам не хватало ловкости искусного любовника. Тут Анхель явно опережал его на целый корпус… но коварный джинн, как ни был ловок, ничего не смог противопоставить отработанному борцовскому приему. Руди без церемоний обхватил Анхеля за спину и под бедро, перебросил себе на плечи, как Геркулес — титана Антея, и, протащив пару шагов, повалил на ближайший диван: — Два-два! И я все равно выиграю! Любовник не сопротивлялся. Его джинсы съехали вниз по бедрам, освободив член и явив жадному взгляду Руди великолепную эрекцию, и… выше — напряженные соски, украшенные маленькими штангами (1) из белого золота… От этого восхитительного зрелища он едва сразу не кончил, но, сжав член у основания, сумел сдержаться и простонал: — О, боже, что это? Откуда ты их взял… — дрогнувшие пальцы коснулись изящного украшения, но тут Анхель обхватил Руди за бедра и с неистовой силой привлек вплотную к себе… Члены любовников плотно прижались друг к другу, соединились навершиями в откровеннейшем акте мужской любви, и почти одновременно выбросили струи семени. Светлые стены и большие панорамные окна отразили сдвоенный крик, и разбуженное эхо повторило его еще несколько раз… — Три-три… ничья, опять чертова ничья… — пробормотал Руди, тяжело дыша, и размазал по животу любовника смешанное семя, словно драгоценную эссенцию. — Нет, хабиби… ты выиграл… — прерывисто прошептал Анхель, с жадностью целуя солнцеликого всюду, куда мог дотянуться. — Ты боролся и подчинил Самума… — А ты удивил меня… вот этим… — Руди вновь вернулся к груди Анхеля и прошелся кончиками пальцев по белому золоту на бронзовых бутонах сосков. — Как ты узнал, что мне это нравится… и не просто нравится, с ума сводит?! Кто тебе выболтал мою страшную тайну? Вито? — Аль хоб… (2) — Не понимаю… я по-арабски знаю только «иншалла», «шукран» (3) и несколько ругательств… Анхель грустно улыбнулся, обхватил Руди за шею и очень тихо сказал ему на ухо: — Это означает, хабиби, что я не вызнавал твоих тайн, я просто почувствовал, что может усладить твои взоры и зажечь факел страсти… — Да уж, факел… нефтяной, не меньше… не погасить и океаном воды… — признался Руди и, приподнявшись на локте, стал снова любоваться на распростертого под ним Анхеля. — Ты удивителен и… прекрасен, как бог… — Тшшш… — пальцы любовника мягко скользнули по его губам. — Не богохульствуй, хаби… я всего лишь человек… — Нет, правда! Я никогда не встречал ни у кого из людей столь совершенного лица и тела… и столь же совершенной души… Может ты и не бог, но точно не совсем человек… ты ангел, угодивший в дьявольские силки… — О, как бы я хотел, чтобы моя душа и в самом деле была столь же красива… и хоть на четверть так совершенна, как должно… — грусть Анхеля была непритворна, и столь же искренним чувством дышали его нежные слова: — Но ты, хаби, ты воистину прекрасен телом и душой… Я никогда не встречал такого доброго и чистого человека… твоя душа подобна свежему роднику, и сам ты — словно оазис среди той мерзостной пустыни, что окружает меня уже много лет… — Ты правда считаешь меня добрым и чистым? — Да. Руди густо покраснел от смущения: — Мне никто такого в жизни не говорил, наоборот, в нашей семье я считаюсь ходячей катастрофой… нарушителем установленного порядка, возмутителем спокойствия… подверженным всем порокам. Меня даже отлучали на год от причастия… за то, что я упорствовал в своем главном грехе… — О, люди, люди, порождение крокодилов… считают, что служат Богу, а сами плюют ему в лицо… — пальцы Анхеля бережно ласкали лицо Руди, а глаза неожиданно полыхнули сиреневым пламенем — словно у разгневанного джинна… — Только смотри, не ляпни подобное при моем дяде или при старике Альваро! — усмехнулся Руди. — И уж тем более молчи, если столкнешься с отцом Соньи, этим замшелым ретроградом Бенито… Он если только увидит нас с тобой вместе, то сразу же проклянет и предаст анафеме! — Я не боюсь ничьих проклятий… но не прощу себе, если создам тебе проблемы с невестой или ее родственниками… — внезапно щеки Анхеля тоже залились краской, и ресницы сомкнулись, словно он пытался скрыть свои мысли. — Пожалуй, мне лучше больше никогда не встречаться ни с Соньей, ни… с ее окружением… — С каким еще окружением? Старушками из благотворительного фонда? Или куда она тебя там таскала? — Руди сообразил, что даже не поинтересовался у Соньи, как именно она выполнила его поручение, а у Анхеля — понравилась ли ему их прогулка… — Скорее, старичками… Она водила меня в какой-то киноклуб на бульваре Афин, на благотворительный вечер… пришлось пить оранжину до полного изумления в компании одного дедушки, а потом еще смотреть абсолютно идиотский фильм… в жизни не видел подобной чуши, хоть он и получил приз Каннского фестиваля! — Ох, да, любит Сонья такие сборища… Прости, что втянул тебя в это, не узнав, что у нее на уме… В другой раз сам выберу для тебя культурную программу… Ты кино-то как, любишь? — Смотря какое… вообще предпочитаю книги… но вот те фильмы, которые ты хранишь в своей парижской квартире… да, такие мне нравятся. Руди покраснел еще сильнее, если это было вообще возможно, и стал судорожно припоминать, что именно Анхель мог увидеть в парижских апартаментах. Среди приключенческой киноклассики, экранизаций опер и театральных постановок, у него там хранилась довольно большая коллекция разнообразного порно… — Аааа… и что же из моей, кхм… коллекции, показалось тебе самым… интересным? — робко уточнил он. — «Семь самураев». И «Сёгун», — не задумавшись ни на секунду, ответил Анхель; его рука, гладящая шею Руди, переместилась выше и вплелась в волосы на затылке, взгляд потемнел, и в голосе снова послышались хрипловатые, рычащие ноты близкой пустынной бури: — Знаешь… я обожаю Японию, ее историю, культуру и все, связанное с темой самураев… в том числе, их традиции любви и дружбы, с готовностью отдать жизнь за возлюбленного и повелителя… а ты… ты, когда едешь в офис, собираешь волосы в самурайский пучок, под кандзаси… и становишься похож на грозного сёгуна… и тогда твоему верному самураю очень трудно сосредоточиться на делах… — Хммм… ты дрочил на меня, представляя сёгуном? — Да… — лицо Анхеля не выразило ни малейшего смущения, только по губам скользнула чувственная, соблазняющая улыбка. — Но редко позволял себе дойти до пика… ты — подлинный владыка моего наслаждения… От подобных признаний Руди бросило в жар, и его «катана» немедленно пришла в боевую стойку. — Я хочу… вознаградить тебя за твою стойкость и верность, мой Анхель-кун… (4) Но сперва пойдем и совершим омовение, контактный бой на татами требует от воинов полной чистоты… Примечания: 1. Штанги — подразумевается мужской пирсинг, изящное украшение для сосков 2. Любовь по-арабски. 3. Иншалла — да будет воля Аллаха, шукран — спасибо. 4. Кун — в японском языке аналог обращения «товарищ». Чаще всего используется между мужчинами или по отношению к парням. Указывает на близкие отношения с налетом некоторой «официальности» — между однокласниками, партнерами или приятелями. Также может использоваться по отношению к младшим или низшим в социальном смысле, когда на этом обстоятельстве не нужно заострять внимание. Было еще принятое между самураями обращение «доно», но оно считается устаревшим, и Руди едва ли его знает.