Не присылай мне роз

ГЛАВА 28. Тучи над горизонтом 17–18 июня 1989 года Париж, офис модельного агентства «Этуаль де Люкс» — кафе «Олимпия», Бульвар Мадлен, 2 Розамунда только что завершила нервный разговор с чехом по поводу грядущего открытия в Праге филиала агентства. Этот тип, со смешным именем «Франтишек», плохо говорил по-французски и еще хуже — по-английски, чем утомил ее сверх меры. Не успела она зажечь сигарету и налить себе минералки, как раздался звонок из приемной: помощница сообщила, что «мадемуазель Тревельян прибыла, но отказывается подниматься в офис, и приглашает вас встретиться за ланчем». Розамунда вздохнула: Жако была верна себе. Вместо того, чтобы провести нормальную деловую встречу в цивилизованных условиях, и пойти ужинать в нормальный ресторан, вечно тащила ее в очередную забегаловку на бульварах — разговаривать в клубах табачного дыма, есть ужасно приготовленные блюда, состоящие из одного холестерина, и пить крепчайший кофе, который следовало бы назвать «привет от будущего инфаркта». Финалом каждой такой встречи обычно становился бурный секс в ближайшем отеле, и Розамунда подозревала, что это произойдет и на сей раз. «Ну что ж, почему бы и нет… мне не помешает хорошенько расслабиться — я уже давно на жесткой диете, а Жако наверняка привезла из Марселя что-нибудь интересное, так что заслужила премию…» — Хорошо, Мадо, передай мадемуазель, чтобы она ждала меня, где обычно, я буду минут через пятнадцать… В роли «обычного места» выступало кафе «Олимпия», расположенное через два дома от офиса Розамунды. Из всех окрестных заведений такого уровня, оно было наименее отвратительным. Жако, одетая в джинсы, полупрозрачную блузку и легкий пиджачок — очень сексуально — сидела в дальнем от входа углу, курила и потягивала кир. (1) Под ее левой рукой покоилась кожаная папка, скрывающая внутри последнюю журналистскую добычу. — Добрый день, мадам, вы желаете пообедать или только напитки? — дорогу преградил распорядитель зала, такой важный, словно служил в мишленовском ресторане. — У меня здесь встреча, — сухо ответила Розамунда, и, не снимая темных очков, уверенно прошла к столику Жако. — Здравствуй, дорогая! Какое чудо — ты почти не опоздала! — журналистка привстала и, уклонившись от «поцелуя вежливости», весьма развязно расцеловала хозяйку «Этуаль де Люкс» в обе щеки: — Как же мы давно с тобой не виделись… — Ты это сказала так, словно прошло два года, а не две недели… — Розамунда поспешила присесть на диван рядом с ней и дотронулась до папки: — Что любопытного ты привезла мне из Марселя? — Какая ты неромантичная, Роза! — Жаклин состроила обиженную гримаску, но у нее было слишком хорошее настроение, чтобы всерьез дуться, и к тому же было чем порадовать заказчицу и любовницу в одном лице. — Для романтики ты выбрала не самое удачное заведение… но за интересные новости я в долгу не останусь, ты знаешь. Только это должны быть действительно интересные новости, а не протухшие сплетни… — Обижаешь! Когда это я привозила тебе некачественный материал? Ты не путай меня со снобами и халтурщиками из твоего любимого «Пари Матч»! Я работаю на себя, ты же знаешь, и работаю хорошо! — На меня. Ты работаешь на меня, пока я оплачиваю твои вояжи, твои тряпки и твои капризы. — холодно поправила Розамунда. — И качество твоей работы тоже предоставь оценивать мне. — Дамы, прошу вас… — официант подсунул меню, намекая, что время обеденное, и пора бы сделать заказ посерьезней аперитива. — Две порции улиток по-бургундски, омлет «микст» и… какой омлет ты будешь, Роза? С ветчиной или с трюфельным кремом? — Пожалуй, воздержусь сегодня от омлета… в прошлый раз его явно передержали на плите. Принесите мне киш с лососем… или нет, лучше кокот из морепродуктов и к нему крутоны. — она натянуто улыбнулась официанту и, едва он отошел, добавила: — Это единственное из блюд здешнего меню, которое трудно испортить… и где меньше всего холестерина. — Привереда! — фыркнула Жако. — Вот у тебя потому лицо такое кислое, что ты не ешь нормальную еду, с сахаром, солью и большим количеством жиров! Ничего, сейчас я тебе расскажу и покажу такое, что ты слупишь три десерта подряд… и сразу повеселеешь. — Неужели помолвка Пупсика с Конгом расторгнута? Если нет, то вряд ли ты найдешь новость получше… — Что? О Боже мой, опять ты про эту помолвку… — журналистка скривилась. — Вот уж точно — протухшая новость… — Мумифицировавшаяся. — Да! Хотя… я могу немножко оживить эту мумию: во-первых, свадьба Руди теперь официаааально отложена, в знак траура по его усопшему родителю… Розамунда закатила глаза: — О боже! Без тебя я никогда об этом не догадалась бы! — Догадалась бы, конечно, но зато без меня ты не узнала бы, что свадьба отложена на целый год… и во-вторых… — На год? Это уже точно? — …И во-вторых, это уже точно, потому что об этом официааааально сообщила прессе вдова Колонны-старшего… то есть, теперь уже Колонны-дохлого… и радостный Пупсик прискакал на благотворительный фуршет в Синематеку уже не со старой перечницей, а… с двумя молодыми перцами. — Тааак… с этого момента поподробнее… Что за перцы? Кто такие? — Ну, одного ты знаешь — это Диего, бывший циркач, который теперь служит поваром у мамаши Руди. — Этот не в счет. Наверняка приставлен к ней в качестве соглядатая самой мамашей Колонна или тянет с нее деньги для какого-нибудь своего престарелого родственничка. — Ты у меня прямо мисс Шерлок Холмс! — Жако поймала руку Розы и приложилась к ней звонким поцелуем. — Да, с Диего был какой-то старикашка, вышедший в тираж клоун, которому впору было со шляпой побираться и канючить — «помогите на еду!» А вот второй… уффф… — журналистка дотронулась пальцем до нижней губы, и глаза ее заволоклись мечтательной дымкой. — Что, настолько хорош, что даже тебя поразил в самое нутро? — Розамунда скептически приподняла тонкую бровь. Жако кивнула: — Не поверишь — прямо туда! Я перед ним распиналась, пока Фил его щелкал, а этот красавчик только разозлился — ну просто фурия — и ни на один мой вопрос прямо не ответил! А я, представляешь, как идиотка, не могла придумать, как его подцепить, потому что у меня в трусах случился натуральный потоп!.. — О… Надеюсь, те фотки, что успел нащелкать Фил, при тебе? Я хочу взглянуть на это чудо природы, растопившее чрево ледяной девы одним своим видом… — Да, при мне, — кивнула Жако и постучала ногтем по кожаной папке. — И за них мне полагается премия, потому что я нарушила все этические нормы и сто пятьдесят законов, охраняющих частную жизнь, чтобы доставить их тебе, о моя белая госпожа… чудо природы было против, чтобы его фотографировали, и вопило как резаное, что запрещает использовать снимки где бы то ни было, иначе на наши с Филом головы падут кары небесные… кстати, имя у него вполне подходящее для таких угроз! — Ты узнала его имя? — Розамунда испытала нечто вроде мгновенного интуитивного прозрения, отчего ее щеки порозовели, а зрачки хищно расширились. — Разумеется. Мы же довольно долго общались, да и Пупсик с поваром очень удачно подоспели. У красавчика просто не было шанса убежать… то есть, улететь… потому что зовут его Анхель. И выглядит он так же: настоящий ангел. Золотые волосы и глаза, как небо над морем в солнечный день. Только крылья свои он, видимо, где-то потерял или… ему их ловко подрезали марсельские воры. — Нет… не может быть… — пробормотала Розамунда, сделав вид, что поражена рассказом журналистки. — Покажи мне его. — А моя премия? — Если он так хорош на фото, как ты мне только что расписала, то без премии ты не останешься. Но сперва мне нужны доказательства. — Ну ладно, смотри… — Жако вытащила из папки конверт и протянула ее. — Здесь все, что Филу удалось проявить и напечатать — одну часть пленки он демонстративно засветил, в знак нашей доброй воли, и ангелочку этого хватило для успокоения. Розамунда уже не слушала — ее пальцы ловко раскрыли конверт и вытащили тонкую пачку фотографий. С первого же снимка прямо в объектив смотрел суровым взглядом молодой красавец в строгом костюме и с гривой золотых волос, гладко зачесанной назад. Под этим взглядом Розамунде стало неуютно. Она прикусила губу изнутри, переложила фото в низ пачки и принялась рассматривать другие снимки, где жеребчик демонстрировал свой норов и уклонялся от объектива с видом оскорбленной королевской персоны. «Самум! Вот наглец! А Руди тоже хорош… С чего это он вдруг отрядил свою драгоценную шлюху в эскорт к невесте? Или Пупсик выпросила шикарного блондина себе в спермодоноры, чтобы родился такой же белокурый ангелочек, как она сама? От Руди у нее получится только маленькая горилла…» Жако насмешливо следила за ней, подмечая малейшие мимические движения, и готовилась дальше вонзать шпильки своего остроумия в неподатливое сердце мадам Штальберг — но официант принес еду, и улитки по-бургундски, поданные с хрустящим поджаристым багетом, переключили на себя внимание голодной журналистки. Розамунда не притронулась к закускам и продолжала задумчиво листать фотографии, но все время возвращалась к самому первому снимку. Прямой взгляд Самума внушал ей беспокойство, ничуть не похожее на эротическое. «Совсем распустился в руках Родольфо Колонны… Прежде он держал себя куда скромнее! В агентстве должны узнать об этом как можно скорее…» Два часа спустя Звонок Метрессы застал Гульельмо дома, во время сиесты. Он расслабленно лежал на шезлонге, в густой садовой тени, когда служанка принесла ему телефон. — Слушаю… — неохотно пробормотал он в трубку. — Добрый день, доктор! Простите, что тревожу в выходной день, но дело срочное! — голос Метрессы был прямо-таки медовым, что по определению не сулило ничего хорошего. Гульельмо резко вышел из блаженного полусна, сел прямо и глубоко вдохнул, прежде чем ответить столь же любезно: — Мадам, какой сюрприз! Рад вас слышать! Чем могу быть полезен? — Скажите, доктор, в контракте Самума появился новый пункт? Теперь он оказывает услуги мужчинам и женщинам одновременно? Или вы все-таки склонили его войти в программу спермодонорства? Гульельмо оказался не готов сразу ответить на каверзные вопросы, ударившие его в лоб, как горох из плевательной трубки: — Кхм… насколько мне известно, контракт Самума ничего подобного не предусматривает… А в чем дело? — Тогда… как же вы объясните его открытое появление в приличном обществе, да еще в компании мадемуазель Ламберто… официальной невесты синьора Родольфо Колонны? Гульельмо поморщился и потер лоб. Факс из Марселя, с последним отчетом наблюдателей за Самумом, пришел в среду. На следующий день после того, как самому мальчишке был передан «привет от дядюшки» с изображением черепахи… но то ли он прочитал отчет чересчур бегло, то ли там и в самом деле не было тех сведений, которыми огорошила его Метресса. «Собачье дерьмо… И за что я только плачу этим бездельникам!» — Ммммм… насколько я помню, контракт прямо не запрещает нашим мальчикам посещение публичных мероприятий… В качестве эскорта клиента, разумеется. — Так вот, вашего клиента — Родольфо Колонны — там как раз и не было! — холодно заключила Метресса. — Самум сопровождал даму, и я уже сказала вам, кто она такая… мало того, Самум позволил себе общаться с прессой и позировать перед камерой, его сфотографировали по меньшей мере двенадцать раз! Двенадцать, доктор! Вам не кажется, что это ни в какие рамки не лезет? А как же ваша политика полной секретности и конфиденциальности? Прогулки по Марселю в вечернее время, с женщиной под ручку, несогласованное посещение мероприятия с участием прессы — и в результате двенадцать снимков! — От… откуда вам стало известно об этом? — Гульельмо ощутил, как на спине выступил холодный пот, едва представил себе, какие неприятности его ожидают, если до владельцев агентства дойдет вопиющее двойное нарушение: со стороны клиента — еще одно самовольное изменение условий контракта, а со стороны подопечного мальчишки — самодисциплины и внутренних правил безопасности… — Какая вам разница, откуда? Эти сведения полностью достоверны. — Простите, Метресса, но… раз вы располагаете столь точными сведениями о числе снимков, то вам наверняка известно, кто их сделал. Если так, сообщите мне контакты фотографа, и я немедленно выкуплю их вместе с негативами! — Успокойтесь, доктор, — усмехнулась собеседница. — Поберегите пока что свои деньги… снимки у меня, все до единого, и разумеется, будут уничтожены. — Ах, мадам, какая удача! Вы сняли камень с моей печени! — горячо и преданно выдохнул в мембрану Гульельмо. — Но… вы будете должны мне за это одну услугу. — О… все, что будет в моих силах, мадам! — тут он стиснул трубку до хруста и смахнул со лба капли пота. — Вам стоит только приказать… — Вот и отлично. Устройте мне свидание с Самумом. Да, да, я знаю, что у него сейчас контракт, но я должна повидаться с ним, как только нынешний клиент отпустит его на «ветосмотр». — Мммм… Полагаю, это ваше желание вполне можно исполнить. — тонкие губы Гульельмо тронула понимающая усмешка. — Контракт истекает второго июля, и Самум будет в вашем распоряжении, как только я с ним закончу тесты и стандартные процедуры проверки… — Как приятно, доктор, что вы понимаете меня с полуслова! Еще одно пожелание: я хочу повидаться с нашим жеребчиком не в Мон Бороне, как обычно, а… в «Священном Трибунале», в присутствии Мастера Пуни. Предупредите его. Я не возражаю, если на вечеринке будут и другие гости. Да… пусть Мастер Пуни обязательно приведет Колумба, иначе мое удовольствие от встречи с Самумом будет неполным… а когда я не получаю ожидаемого удовольствия, доктор, я злюсь. Очень злюсь. «Ах ты, ненасытная утроба! Кровожадная тварь! И как мне потом прикажешь объясняться с Колонной после этой твоей прихоти с «Трибуналом»? Он ведь намеревается продлить контракт и вправе рассчитывать на то, что заполучит своего красавца назад целым и невредимым…» «После таких просчетов, дружок Рануччи, тебе придется поберечь собственную задницу, если все-таки она тебе дороже золотой задницы Самума… Парень сам виноват, что потерял берега, вот и заслужил себе дисциплинарное взыскание в лице Метрессы! А с Колонной тебе тоже будет чем поторговаться, начиная с браслета…» — шепнул здравый смысл, и Гульельмо, скрепя сердце, согласился: — Хорошо, я все организую по вашему желанию… только умоляю, будьте аккуратны. Жеребчик через неделю должен вернуться к клиенту в… рабочем состоянии. **** 17-18 июня 1989 года Остров Поркероль между Марселем и Валлорисом Отель-ресторан L’Oustaou de Porquerolles Вечер и ночь субботы, проведенные Руди и Анхелем на Поркероле, плавно перетекли в ясное и жаркое воскресное утро. Комната старинного отеля в провансальском стиле, заботливо отведенная им владельцем, хорошо знавшим Колонну, выходила окнами на гавань. Ночью в ней было прохладно от соленого бриза, но с рассветом она быстро прогрелась под солнечными лучами и к полудню стала напоминать турецкую баню. Если бы не это неудобство, любовники, утомленные вчерашними морскими купаниями, долгой-долгой пешей прогулкой по живописным лесным тропам и оливковым рощам, посещением маяка и старинной ветряной мельницы Счастья, и жаркими ночными объятиями, провалялись бы в кровати до самого вечера… К влажной духоте, разбудившей их, добавился еще и голод, поскольку накануне они почти ничего не ели, подкрепляли силы одним лишь кофе и легкими десертами. Слушая недовольное бурчание живота, Руди покаянно осознал, что накануне напрасно пренебрег не только полноценным ужином (не хотелось сидеть с Анхелем на террасе, переполненной гостями острова), но и деликатным предложением метрдотеля подать им ужин прямо в номер. Вечером ему хотелось только разговаривать со своим милым другом — обо всем на свете, обниматься и спать, сегодня же тело властно потребовало внимания и прочих радостей жизни. Преодолев сильнейший соблазн помочь Анхелю завершить утреннее омовение — для чего пришлось бы вытаскивать его из-под душа — Руди повелительно крикнул ему: — Поторопись, джинн, иначе мы останемся не только без завтрака, но и без обеда! И мне придется съесть тебя! — Что тебе подать сначала? Руку или ногу? — меланхолично уточнил Анхель сквозь шум воды. — Всего тебя! Целиком! Я страааашно голоден! Он небрежно досушил волосы полотенцем, критически оценил в зеркале состояние бороды и усов и усмехнулся: — Ну ты, Руди, натурально пират Заросшая Борода… — но приводить их в приличный вид не было ни времени, ни настроя. К счастью, Анхель не задержался и присоединился к нему всего через пару минут. Влага превратила белое золото его волос в красное, а слегка распрямившиеся локоны стали напоминать непокорную гриву породистого коня. — Давай я сам расчешу тебя… — предложил Руди, уже успевший совладать с собственным «конским хвостом», но Анхель возразил: — Это надолго… к тому же для моей шевелюры нужен гребень или массажная щетка, а у нас здесь ни того, ни другого, мы как Робинзоны… — Тогда давай хотя бы соберу их на затылке… — Руди покраснел, поскольку спонтанная идея плыть на остров, не захватив ничего необходимого с яхты, принадлежала ему, а щеки Анхеля порозовели из опасения, что любимый воспримет его слова как завуалированный упрек: — Да… пожалуйста… если ты одолжишь мне одну из своих кандзаши, я буду очень благодарен. — Конечно, любовь моя… — ловко превратив гриву в самурайский пучок — такой же как у него — Руди не удержался и поцеловал Анхеля в открывшуюся шею: — Ммммм… ты такой… желанный, что я готов еще попоститься… если ты дашь мне себя прямо сейчас… — Я… я тоже хочу тебя намного сильнее, чем местные крутоны и буйабес… — признался Анхель со смущенной улыбкой, и, обняв Руди, прижался щекой к его плечу… но прежде чем любовник успел ответить бурными ласками или вовлечь в поцелуй, поспешно добавил: — …Но нет, нет, эту трапезу мы не пропустим, иначе враги, съевшие наш ужин, слишком обрадуются, что им достался еще и завтрак!.. К тому же лягушки в наших животах, кажется, затеяли исполнить «Хор рабов», а любой доктор скажет тебе, что такие концерты не очень-то полезны… Руди едва не до слез расхохотался над метким сравнением и легко уступил желанию Анхеля сперва утолить именно тот голод, что заставлял лягушек петь «Набукко»… А то, что возлюбленный запомнил рассказ о его мучениях в Гранд Опера, наполнило грудь трепетным теплом. — Твои речи как всегда полны мудрости, о джинн… Смиряю свои страсти и повинуюсь! Они спустились в ресторан, который на сей раз был полупустым, и заняли удобное место на большой террасе, под перголой, прохладное, но лишенное сквозняков, с изумительным видом на бирюзовую гладь Лигурийского моря и разбросанные по ней белые яхты. Анхель открыл принесенное официантом меню и углубился было в изучение блюд, но Руди накрыл его кисть ладонью и тоном заговорщика сообщил: — Прибыть на Поркероль и не отведать здешнего буйабеса — это непростительное упущение! Позволь, я закажу его для нас обоих. А второе блюдо нам выбери ты! — Хорошо… в таком случае, это будут сардинки во фритюре с овощным гарниром… нет… с картофелем! А лучше и с тем, и с другим… они ведь могут так сделать для нас, да? — Разумеется! Меня здесь хорошо знают и никогда не откажут в подобной любезности. Выбери тогда и десерт… ты же не оставишь нас без сладкого, ммм? — ладонь Руди все еще лежала поверх руки Анхеля, и пальцы любовников вели друг с другом собственную безмолвную беседу… — Нет… думаю, что крем брюле и арбузное мороженое подойдут… но все это нам придется согнать… и в постели я буду беспощаден, — как ни в чем не бывало сказал Анхель, словно речь и в самом деле шла о тренировке в спортзале или беготне по теннисному корту. — Ооо, в этом виде спорта я всегда готов на любые нагрузки… особенно под твоим чутким руководством, о мой суровый тренер… Анхель усмехнулся и посмотрел на Руди с легким смущением: — А знаешь, я ведь не рассказал тебе кое о чем еще… не то что нарочно скрывал, просто повода не было об этом заговорить… Руди настороженно взглянул на Анхеля и приподнял брови: — Надеюсь, это что-то приятное, что не испортит нашим лягушкам аппетит? — Нет, думаю, лягушки останутся довольны… просто Сонья… когда мы были с ней на том благотворительном вечере… — И… что Сонья? — Руди по опыту знал, что поведение его невесты (а по сути — младшей сестренки) может быть весьма экстравагантным. — Она почему-то всем говорила, что я не секретарь синьора Колонны, а твой персональный тренер и консультант по здоровью! — Вот же придумала! — Да, я тоже удивился, но… Руди… может, это не такая плохая идея? Представлять меня тренером или каким-нибудь специалистом по диетам и здоровому образу жизни? Это сейчас модно… да и на тренера я, наверное, похож больше, чем на секретаря… Родольфо пораскинул мозгами и согласно кивнул: — Ты прав — идея отличная! Жаль, что я первым до нее не додумался. Надо было так и представлять тебя, с самого начала… хотя… помнишь, когда ты впервые появился на пороге моего кабинета, в Париже? — Никогда этого не забуду… — Я тоже… — Руди покраснел, но все же закончил свою мысль. — В общем, я так о тебе и сказал этим двум кудахчущим надо мной курицам — что ты мой спаситель по медицинской части! И ты тогда отлично справился, лучше любого врача! А… ты сам как хочешь, чтобы тебя представляли, когда ты рядом со мной? — Твоим мужем… Руди распахнул глаза и прижал руку к груди: откровенное признание Анхеля вновь пронзило его, как удар молнии… (2) Он внезапно и совершенно ясно осознал, что и сам хочет именно этого… но Анхель понял и истолковал движение его души по-своему: — Тшшш, не пугайся, я знаю, что это неисполнимо, но ведь желать никому не запрещено, даже неисполнимых вещей… если же взглянуть на вещи реально, то «консультант по здоровью» меня бы полностью устроил. С широким кругом обязанностей. Руди неторопливо осушил бокал воды и согласно кивнул: — Значит, решено! Отныне ты — мой персональный тренер и консультант, в чьи обязанности входит оберегать мое здоровье. Разрабатывать диету, режим дня, составлять расписание тренировок… — И следить, как ты выполняешь рекомендации… — Ну как же без этого! Учти, я тот еще саботажник и лентяй временами! Но будь свидетелем, обещаю завтра же послать Сонье корзину цветов и ящик Боланже (3) в знак благодарности, что она поработала твоим импресарио! Ее рекомендации дорогого стоят. И раз она сказала, что ты мой тренер, значит, это правда. Для всего Марселя! — Мадемуазель Ламберто — прекрасная девушка… и наверняка оценит жест твоей признательности. Жаль, что я лишен возможности поблагодарить ее лично. Ты… сама галантность… — длинные ресницы опустились и скрыли глаза цвета сирени. За последние двое суток Руди узнал Анхеля намного ближе и стал понимать намного лучше, чем за целый месяц, пролетевший со дня их первой встречи, и мгновенно уловил драматические нотки в его интонации: — Что опять не так? — О… нет… все так… — Тогда будь любезен не прятать от меня глаза. Сонья еще что-то натворила, о чем ты хотел бы, но не решаешься мне сообщить? Говори смелее, у нас с ней нет друг от друга никаких тайн, и ты в любом случае ее не подведешь. Анхель послушно поднял глаза, но певучий голос звучал напряженно: — Прости, пожалуйста, если я позволю себе лишнее… но… я никогда не наблюдал таких странных отношений между женихом и невестой. Да, да, ты рассказывал, что об этом браке договорились ваши родители, и вы с ней — близкие друзья, с самого детства… но… прости, я предпочел бы вообще не обсуждать твою невесту!.. И никогда не встречаться с ней… — Аааа… ты что же, ревнуешь меня до такой степени? — Нет… я безумно счастлив, что ты женишься! — Анхель позволил себе не скрывать горького сарказма. — И… зачем ты вообще рассказал ей обо мне… о наших отношениях?.. Это нехорошо и неправильно. Руди несколько долгих мгновений сидел молча, укладывая в своей голове изменившуюся картину мира, потом взглянул на Анхеля… нет, на Самума, и вспомнил все свои опасения относительно колдовской силы джинна… — Оу. Я полагал, что из нас двоих именно я — жуткий собственник… Никогда так сильно не ошибался в своих оценках… Ты правда считаешь, что я не должен был честно предупредить Сонью о тебе? — О Всевышний, помоги моему терпению… — пробормотал Анхель и сжал руками виски. — Я не должен этого говорить, мне вообще не стоило затрагивать тему твоей… будущей свадьбы, но ты представь — на секунду — что я собираюсь жениться на прекрасной юной деве и задаю тебе такой же вопрос… — Какой «такой же»? — Вот этот самый: «Должен ли я честно предупредить девушку, на которой собираюсь жениться, что ты — мой любовник?» — Так, погоди… а на ком это ты собираешься жениться? — вспылил Руди, ощутив сильнейший приступ ревности при одной лишь мысли, что Анхель вообще мог подумать о своей собственной женитьбе. — Разве не ты уверял меня, что голубой, как небо над заливом Жуан? — Ни на ком. Успокойся. — Анхель положил руку на руку Руди. — Я — абсолютно голубой, и мужские союзы не регистрируют в мэрии… хорошо еще, что не сажают в тюрьму «за оскорбление общественной морали» и не забивают камнями… Считай, что в этом отношении тебе повезло… — Эй, да что ты несешь, не понимаю!.. — Ну и не надо, не понимай… Я просто попытался объяснить, что чувствую, потому что мне-то не повезло, как тебе. Тебя с Соньей могут и расписать, и повенчать… — Далась же тебе эта свадьба! Она будет еще черт знает когда, точно не в этом году! — уверенно заявил Руди, хотя прекрасно помнил, как в Генуе на него наседали и дядя Джу и Бенито, требуя сократить траур и ускорить брак, и каких трудов ему стоило отбиться и отстоять свое решение. — Не в этом году? А когда же? — Через год, или даже позднее. Ты вполне успеешь свыкнуться с мыслью об этом событии. — Знаешь… неважно, когда она состоится. Важно — что она состоится в любом случае… и я едва ли привыкну… — Уффф… Разве ты так и не понял, что этот брак для меня по сути — формальность, обычная сделка? Клянусь, Сонья относится к нему точно так же! Она никогда не полюбит меня, как мужа, я и Вито ей заменили погибших братьев, а наши семьи просто соединяют капиталы. Твоего места в моем сердце не займет никто, поверь… — Руди сжал пальцы Анхеля и поцеловал их, не обращая внимания ни на кого из тех, кто мог бы это увидеть. И… простой жест любви оказался действеннее любых рассудочных аргументов. Рука любовника потеплела, на щеки вернулся румянец, и он покаянно прошептал: — Прости меня, хабиби, я не имею никакого права вмешиваться… ни осуждать, ни требовать… это непростительная наглость с моей стороны, и тебе следовало бы… — Стоп! Если ты опять предложишь мне тебя наказать, я тебя и правда отлуплю, как глупого упрямого осла! Но только за это! — строго предупредил Родольфо и потребовал: — Давай, выскажи уже мне все свои сомнения… и покончим с этим раз и навсегда! — Хорошо. Только один вопрос насчет Соньи… ты абсолютно уверен, что она рассказывает тебе все свои секреты? — Да. Мы с детства не имели друг от друга никаких тайн, и я точно знаю, что это не изменилось. — В таком случае я прекращаю дозволенные речи… тем более, что нам уже несут наш буйабес. Тут у Руди мелькнула внезапная догадка, и он поспешил ее проверить: — Погоди, погоди… Сонья на том вечере была не только в твоей компании? Ресницы Анхеля дрогнули, и, хотя он ничего не сказал, других подтверждений не требовалось. Колонна наконец-то все понял: — О, Боже… Диего? Да? — Не мучай меня, хабиби. Не превращай в доносчика. — Да ты просто партизан какой-то! И сам пытаешь себя, причем совершенно напрасно! Увидел Диего с Соньей, и решил, что эти двое меня обманывают за моей спиной? Так, что ли? — Увы… я не мог тебе сказать, но молчать оказалось не проще… — Да знаю я все про них! Как и Сонья с Диего знают про нас с тобой… — едва сложив полную картину водевиля, в котором Анхель стал невольным участником, Руди рассмеялся от облегчения: — Теперь мы в равном положении с ними! Можешь быть спокоен на этот счет! И… давай уже зальем супом этот чертов лягушачий хор! — Ничего не имею против, хабиби… — Анхель вздохнул так, словно у него с плеч свалился кафедральный собор Марселя. Отношения Руди и Соньи по-прежнему казались ему странными и запутанными, но по крайней мере, они были честными… никто не врал, не предавал, и значит, не было никакой «позорной тайны». И славный парень Диего не заслуживал смерти за оскорбление фамильной чести Колонны. **** Они успели покончить с буйабесом и приняться за сардины с картофелем и овощным жюльеном, когда к столику снова подошел метрдотель. В руках у него была радиотрубка. — Синьор Родольфо, прошу прощения… — Да, Цезарио? — неохотно откликнулся Руди. — Вам звонит капитан вашей яхты. «Воскресенье же! Кому и зачем я срочно понадобился?» — Руди тщательно вытер пальцы, взял трубку и недовольно спросил: — Да, Пепе? Что у вас там, пожар или потоп? — Извиняюсь, патрон, но лучше бы пожар… Сама донна Мария Долорес бомбардирует нас звонками и требует сообщить, в какой части Средиземного моря вас носит. А я не имею от тебя подсказки, что отвечать твоей матушке! Руди хлопнул себя по лбу — он совершенно упустил из виду, что кто-то из домашних — Вито, дядя Джу, да хоть Энцо! — мог сообщить матери о том, что ее старший сын еще в пятницу вернулся из Генуи. Вернулся — и отбыл на свою виллу на все выходные, вместо того, чтобы почтить присутствием традиционный семейный обед в доме отца… Или хотя бы заехать к матери на чашку кофе, ну в самом крайнем случае — позвонить ей и справиться о здоровье… — Я сам наберу ей, Пепе, спасибо, что предупредил. — Да без проблем. — Пепе причмокнул, раздувая свою трубку, и деловито уточнил: — Когда вы намерены вернуться на борт? На востоке собираются тучи, в сводке передали, что над Монако и Ниццей уже идет гроза, и шторм будет баллов пять. До Валлориса два с половиной часа ходу по ветру, а против — все три с половиной. Руди вздохнул, поняв, что их с Анхелем отдых на Поркероле завершится намного раньше, чем хотелось бы, и скорректировал маршрут: — Пришли за нами лодку через час. Мы пойдем сразу в Марсель.