Не присылай мне роз

ГЛАВА 58. Алмазный принц Ночь с 6 на 7 сентября Вилла «Священный трибунал»

Я хочу тебя в моем раю в моей стране люди живут счастливыми даже если у них нет разрешения Если я люблю тебя, это потому, что ты моя любовь, мой сообщник и все такое и на улице бок о бок нас намного больше, чем двое. (Марио Бенедетти)

Проклятая черная маска, несмотря на широкие прорези для глаз, существенно ограничивала обзор. Корни волос, гладко зачесанных вверх и на затылке стянутых безжалостной рукой Дирка в крепкий узел, нещадно болели. Боль напоминала отвратительный зуд, разлитый по всему скальпу, от затылка до лба. Справиться с этой бедой у Руди не было никакой возможности — потому что пришлось бы стащить с головы весь чертов кожаный шлем, и… немедленно оказаться разоблаченным. Вдобавок Мертенс настоял, чтобы Колонна сбрил бороду и усы. Руди безропотно пожертвовал своим природным украшением ради Анхеля, но теперь вся нижняя часть лица стала противно лысой, голой, как у женщины или незрелого мальчишки. Ощущение было унизительным. Он на собственном горьком опыте проверил утверждение Самума, что на Востоке мужчины скорей согласятся потерять конечность, чем бороду… К концу ужина Руди и Вито успели изрядно устать, хотя ничего сложного не делали — стояли попеременно на коленях или сидели на пятках. Время тянулось бесконечно… Мертенс всего один раз позволил «рабам» встать и приказал походить туда-сюда перед столом, чтобы дать Пуни как следует рассмотреть и оценить их тела. Это стало отдельным унижением — ведь на братьях из одежды не было ничего, кроме кожаных шлем-масок, ошейников с браслетами, ремней на груди и тряпок, стыдливо прикрывающих только переднее место. Тряпки держались на грубых кожаных шнурах, а те при движении впивались, как вериги, в бедра и задницу. Вдобавок к физическим неудобствам, все их дефиле сопровождалось громкими сальными комментариями и пошлыми шутками собутыльников… Следующим номером шоу-программы стала демонстрация выучки невольников, и тут не обошлось без брани со стороны Дирка и болезненных ударов бамбуковой палкой за недостаточно резвое или точное исполнение команд. Это цирковое шоу изрядно развеселило ублюдка Пуни. Будучи в подпитии, он изъявил желание принять в дрессуре деятельное участие «на правах Мастера» и сделал неуклюжую попытку выбраться из-за стола: — Ну-ка… ленивые скоты! Тащите сюда свои грязные курдские задницы… сейчас я сам вами займусь! Братья, не сговариваясь, едва не ринулись выполнять пожелание — с тем, чтобы воспользоваться шансом приблизиться к негодяю и разорвать его на куски — но Дирк был начеку и вовремя среагировал: — Эээээ, нет, дружище! Если ты прямо сейчас ими займешься, на них обоих живого места не останется, а им завтра еще окапывать грядки с фенхелем и подстригать кусты у меня в саду! Я приведу их к тебе на обучение позже, будь уверен! — и сделал знак «невольникам» вернуться на «почетные» места у своих ног. Руди все время напоминал себе, зачем Дирк поставил их с братом в такое неудобное (во всех смыслах) положение, ради чего наложил на них обет молчания и слепого повиновения, и по какой причине они оба на это согласились… Причина была серьезной и настолько веской, что перевешивала все физические страдания и моральные сомнения, но уровень напряжения зашкаливал. Сердце и мозг отчаянно сигналили красным. Он едва сдерживал себя. Стоило даже мельком взглянуть на Пуни — и руки начинали дрожать от желания вколотить серебряный кубок в глотку этой вонючей мрази. Или вогнать золотой столовый нож по рукоять в горло… или разбить лысую башку бронзовым канделябром. Самым трудным было заставлять себя не думать и не представлять, как это лысое уёбище хватало Анхеля своими грязными лапами… Вито, присевшего рядом, тоже била крупная дрожь. Судя по прерывистому, напряженному дыханию, он сполна разделял фантазии Руди, но… взнуздывал свою ярость. Терпел и тоже напоминал себе о цели, ради которой они пошли на пытку бесконечным унижением. Мысли в голове Колонны то метались и наталкивались одна на другую, как обезумевшие рыбы в тесном аквариуме, то превращались в разноголосый хор непрошеных советчиков и судей. «Хвала святому Христофору, Дирк нас хоть немного успел подготовить ко всему этому…» «А что если это ловушка для вас, легковерных дураков?» — вопросил некто голосом дяди Джу. «С чего ты взял, что это ловушка?» — откликнулась тревога. «Разве ты ослеп и ничего не видишь? Мертенс и Пуни — одного поля ягоды, оба жестокие садисты и мошенники, и даже похожи, как родные братья! С чего бы им враждовать? Завлекли тебя с Вито под благородным предлогом, а ты и поверил! Смотри, как бы вам взаправду не превратиться в парочку невольников! У этих типов схема отработана — усыпят, похитят и продадут обоих! Увезут в Судан, или к саудитам, или еще куда подальше, скажем, в Руанду… и выбраться оттуда будет ох как нелегко!» Перспектива рабского будущего где-нибудь на задворках Черного континента, столь красочно обрисованная, заварила в душе Руди гремучую смесь гнева, протеста и самой натуральной паники. «Неужели я и правда оказался таким растяпой, доверчивым дураком — а Дирк, пользуясь этим, переиграл меня влегкую?.. Ведь с самой первой встречи я заподозрил его в связи с Пуни, да он и сам признал что водит с ним знакомство… спокойно так признал… а я даже не вспомнил об этом — сразу раскрыл ему карты, болван! Вдруг Мертенс мне наврал, что охотится за ним? Если он и правда заодно с этим отвратительным палачом, то, выходит, мы у него в руках не понарошку, а взаправду! Как мне теперь спасать Анхеля?! Да еще и брата подставил, кретин…» Руди несколько раз глубоко вдохнул, выдохнул и взял себя в руки. Отчаяние и паника ничем не могли помочь, только понапрасну выжигали адреналин… «Ничего, партия только начата! Задача усложнилась в разы, но все равно я могу ее решить! И решу!» Он напряг слух и стал внимательно вслушиваться в непринужденную болтовню Дирка с людоедом Пуни. -…у Оппенгеймера (1), насколько мне известно, было двое законных детей… один погиб еще молодым, второй уже сам глубокий старик… — Тот, кого я имею в виду — внук Эрнста Оппенгеймера, внебрачный сын старшего из сыновей. — Жидовский ублюдок, стало быть… Плодовитые они, как… тараканы! — Да, этого бастарда юный распутник прижил в Йоханнесбурге, с малолетней чернокожей красоткой зулу (2), еще до того, как утоп. Ошибка молодости. Официально в семью ублюдка так и не приняли, пошел не в их еврейскую породу, черная кровь сказалась в нем сильнее жидовской… Но алмазный король все же отвалил внучку-бастарду в наследство целое состояние… малую долю в большом семейном пироге. — Ну хорошо, только не пойму, зачем мне вдаваться в занимательную генеалогию какого-то там богатенького полужида-полунегра? Есть у тебя что посущественней, чем еврейские семейные байки? — Вот, взгляни… это я привез в качестве задатка за парня, которого ты мне так расписал, что мой клиент-полунегр теперь ночами не спит: сидит задницей в бассейне у себя в Занзибаре и тушит пожар в штанах… — тут же послышалось шуршание ткани, и на фарфоровую тарелку с характерным постукиванием посыпались камни. Пуни присвистнул и поднялся со своего места, чтобы получше рассмотреть южноафриканские сокровища: — Ого! Да твой клиент натурально алмазный принц! Пусть и зачат не с той стороны простыни… Если это все настоящие камушки, то их цена навскидку будет… — Около полутора миллионов в американских долларах. — небрежно заметил Дирк, как будто всю жизнь имел дело с профессиональной оценкой драгоценностей. — Будь уверен, все камушки настоящие. С самой лучшей огранкой «кушон» от ювелиров Кимберли. И здесь ты не найдешь ни одного мельче трех карат. — Так… Что-то сходу не соображу после твоего забористого винца… Сколько же это все будет стоить во франках?.. — Умножь на шесть с половиной. Курс снова упал вчера. В наступившей паузе слышался только шорох мантии и сосредоточенное сопение — видно, подсчет барышей в уме потребовал от Пуни непомерных усилий. — А… если это только задаток, то… какова конечная цена? — Будет зависеть от товара. Пора бы уже тебе показать парня! Хочу взглянуть на него, пощупать и убедиться, так ли он на самом деле хорош? — в голосе Дирка прозвучало столько высокомерного пренебрежения, что Руди ушам своим не поверил. «Ах ты, старый… бобер! Да ты же видел Анхеля! Как только твой грязный язык поворачивается обсуждать его, словно вырезку в лавке мясника! Я тебе пощупаю, скотина! Только тронь его!» На Пуни, однако, властная интонация колдуна подействовала нужным образом; он сделал знак слуге, тот немедленно с кем-то связался по рации и раболепно доложил: — Самум готов, мой господин, через минуту будет здесь. Сердце Родольфо забилось как бешеное при этой новости… «Мой Самум сейчас будет здесь… Святой Христофор, не подведи, помоги нам вместе с ним сегодня выбраться из этого проклятого места живыми и невредимыми!» — Руди не мог припомнить, когда в своей жизни молился столь истово и горячо. — Прекрасно! Готов держать с тобой пари, Мейер! Сейчас ты сам убедишься, что парень стоит куда дороже этой горстки камушков! Это королевский бриллиант в моей коллекции! Я лично приложил вот эти самые руки к его огранке! «И я тебе их точно оторву за это, проклятый урод!» — кровь застучала у Руди в висках и, несмотря на прохладу, царящую в зале, на коже выступил горячий пот… — Посмотрим… посмотрим… — в голосе Мертенса все еще звучало недоверие, и Пуни тут же предложил: — А пока давай пропустим еще по бокальчику! У этого твоего испанского вина изумительный букет, просто превосходный! Я, пожалуй, закажу себе такое же, пару ящиков! — О, нет ничего проще, я сведу тебя с виноделом напрямую! — тон Дирка прямо-таки засочился радушием, какое проявляют только в отношении очень близких друзей. Руди вновь поразился, насколько быстро этот оборотень меняет обличья. Он осторожно повернулся к брату, чтобы пошептаться — и вдруг увидел, как у того из-под края маски, прямо к пересохшим губам, ползет густая бордовая капля… «Вот блядь, кровь!» Должно быть, Вито так напряженно прислушивался к застольной беседе, что не заметил проблему с носом. «Этого еще не хватало!» — Эй… смотри… — Руди протянул руку и попытался сам вытереть кровь. — Оххх, черт…- Вито вздрогнул и поспешно прижал пальцы к ноздрям. — Да помоги же! — Сейчас! — Руди самовольно переменил позу и привстал так, чтобы дотянуться до ближайшей салфетки. Маневр невольника был немедленно замечен Дирком: — Таааак, и здесь воровать с господского стола вздумал, свинья? Трость пребольно стукнула по пальцам. «Бляцкий ёбаный мудак!!!» — Колонна едва сдержал порыв накинуться на Мертенса, свалить его на пол вместе со стулом и начать от души лупить ногами… но вместо этого опустил голову и пробормотал: — Простите, мой господин… у… моего бр… у… Ионы… идет носом кровь… Дирк небрежно взглянул на Вито, едва соизволил ответить: — Аааа… так пусть пойдет и умоет рожу! А ты вытри-ка начисто его кровавые сопли с пола! — и сам бросил ему салфетку. Обратившись к хозяину дома, Мертенс неожиданно перешел на официальный тон: — Прошу прощения, Мастер, что мой недостойный раб вам тут напачкал. Позвольте вашему слуге проводить его до ванной комнаты. А то он один до утра будет блуждать в вашем… лабиринте. — Позволяю! А откуда у него кровь? Я ж его пока что и пальцем не тронул! — Зато я тронул. Говорю же, я их обоих дубинкой приласкал, когда застукал за воровством в своем доме, ну и сломал этому ублюдку нос. Пришлось вправлять. — А, ерунда, этот зал видал и кое-что похлеще крови из разбитых носов! — Пуни дважды хлопнул в ладоши. К Вито тут же подошел пожилой раб, который прислуживал за столом, и протянул смоченную холодной водой салфетку: — Приложи это к переносице и следуй за мной. Вито напряженно взглянул на брата, но послушно поднялся. Руди тоже дернулся было встать — все внутри сопротивлялось идее отпустить Прилипалу одного в дебри чертовой виллы; но трость Мертенса с нажимом опустилась на его плечо: — А тебе, Самсон, я не разрешал никуда уходить! Если отлить приспичило, потерпишь до возвращения Ионы. Родольфо стиснул челюсти так, что зубы заболели, шумно выдохнул, но выдавил из себя: — Как прикажете, мой господин. **** — Ну что, muchachas(3), корсетики затянули, личики напудрили, глазки докрасили? — в дверь просунулась голова Порту в красной полумаске-бандане. Этот надсмотрщик, родом из какого-то португальского захолустья, считал свои шуточки забавными и сердился, если те, к кому они были обращены, не разделяли его мнения и не смеялись. — Простите, сеньор… дайте нам еще пару минут… — без намека на веселье в голосе ответил Колумб. Ему все никак не удавалось по-гречески заплести и уложить непокорные волосы Самума. Длины шпилек не хватало, чтобы надежно удержать золотую гриву в нужном положении. Он злился на собственную неуклюжесть, и в то же время был рад, что хоть ненадолго оттянул неизбежное расставание с другом, которого Пуни собрался продать типу в страшной маске Смерти. А дело с продажей было решенным, на это указывали все признаки, в том числе и тщательность приготовлений к приему позднего гостя. Колумбу удалось только мельком взглянуть на него, когда тот со свитой из двоих рабов важно входил в зал. Зато церберы, пока сопровождали невольника в темницу, без стеснения обсуждали между собой предстоящую сделку, строили планы на премиальные и грязно шутили… — Что? Еще пару минут? — Порту ввалился в камеру целиком, вразвалочку приблизился к обоим невольникам и, оценив вполне шикарный вид Самума, недовольно фыркнул: — Эй, да чем вы тут оба занимались столько времени? Еблись, что ли, на прощание? Уже целый час возитесь, хуже баб, в самом деле! — Я выполнял приказ господина… — смиренно отозвался Колумб, а Самум не удостоил надсмотрщика не то что слова, но даже и взгляда. — Что, принцесса, опять у тебя приступ гордыни, а? Ох, будь ты в моей власти, вздул бы тебя до синяков, и морду разукрасил так, чтоб гляделки не открывались!.. Жаль, нельзя… но ничего… тот, кто станет твоим новым хозяином, живо из тебя всю спесь повыбьет, и следа не останется! — выплюнув свои угрозы в лицо Самума, Порту еще раз придирчиво осмотрел его наряд и украшения: — И так сойдет! Все, принцесса готова! Руки сюда давай! Живо! Грубо оттеснив Колумба, португалец соединил наручи короткой цепочкой, а длинную прицепил к широкому золотому ошейнику и дернул за нее: — Вставай! И пошевеливайся, ослиная задница! А то Мастер Пуни лично с меня спросит за промедление! Ганс, открывай, мы идем! — Раваа ила зоубби… арса хамар! (4) — отчетливо произнес Самум, и мускулы на его руках опасно напряглись. Цепь-поводок натянулась, а та, что соединяла кожаные браслеты, была тонкой, и могла не выдержать, если пленник сделает настоящую попытку вырваться. Порту не знал арабского, но прекрасно понял, что гребаный гордец только что выписал ему путевку в далекое эротическое путешествие. Он был человек опытный: тут же проверил, легко ли вынимаются из кармана надежные стальные наручники, и потряс ими перед лицом у раба: — Видал? Ишь, разговорился! Клюв закрой, а то я тебе его заколочу! Угрожающий жест сработал — Самум неохотно подчинился и поднялся на ноги, чтобы дать себя вывести хотя бы за пределы темницы. — Ну, то-то же! — рявкнул цербер, намотал поводок на одну руку, другой взялся за шокер и погрозил: — Чтоб ни звука мне, пока не придем на место! Да и в зале тоже держи язык за зубами, если не хочешь, чтобы их повышибали! Хотя… тебя и беззубого будут в рот ебать, как в зад! Кусаться-то не сможешь — только сосать! Сучка-сосучка! — Порту звонко причмокнул губами и довольно захохотал над собственной остротой. — Ходо ви нам. Элиф аир аб тизак! (5)- Самум тоже был опытным и точно знал, что, раз он должен предстать перед клиентом в самом соблазнительном виде, может по пути говорить что угодно: угрозы останутся всего лишь угрозами. Холодная ярость, обычно скрытая в самой глубине души, на сей раз поднялась и клокотала в горле, и каждую секунду могла прорваться наружу чем-то гораздо худшим, чем самые богохульные ругательства. Он всерьез раздумывал, не воспользоваться ли длинной цепью, чтобы придушить надсмотрщика — и если уж не убить, то хотя бы сломать гортань. Останавливало его только присутствие Колумба, не имевшего иммунитета в качестве «товара»: конечно же, друга немедленно заставят расплатиться по его счетам, и заставят жестоко. Тем временем Ганс наконец-то соизволил открыть дверь. Пропустив маленькую процессию к лифту, он взял шокер наизготовку и стал замыкающим. Лифт поднял всех четверых на верхний этаж. Покинув кабину, невольники и охранники остановились перед входом в Охотничий зал — любимое место отдыха хозяина виллы. Из-за дверей доносились густые мужские голоса, смех и звон бокалов. Колумб приоткрыл одну створку и первый проскользнул в зал, чтобы возвестить о прибытии, как требовал принятый на вилле этикет. Через минуту веселье стихло, раздался торжественный звук гонга, и обе створки распахнулись. Надсмотрщики ввели Самума внутрь помещения и поставили на возвышение в центре зала, под перекрестные лучи прожекторов… **** Едва звук гонга затих, Пуни поднялся со своего места и вразвалку приблизился к невольнику. Тот держал взгляд опущенным, но мнимая покорность не могла обмануть Мастера. Он кожей ощущал волны ярости, исходящие от полуобнаженного тела Самума. «Каков наглец! Да… надо бы вколоть дозу транка. Пусть лучше слегка вялый раб, чем строптивый… Ладно, у меня есть чем тебя мотивировать, голубчик!» Встав прямо перед Самумом и поправляя на нем короткую атласную жилетку, расшитую жемчугом и золотой нитью, он с угрозой прошипел: — Сейчас я тебя представлю покупателю… Делай все, что прикажу, или умрешь в ужасных муках еще до рассвета! Понял меня? Невольник взглянул прямо в лицо Мастеру, что уже само по себе было дерзостью и заслуживало порки, но… с губ не сорвалось ни одного слова. — Оглох? Я жду ответа! — сделав вид, что проверяет, как держится на бедрах расшитый шелковый пояс, Пуни схватил большой палец невольника и болезненно оттянул к суставу… Самум даже не поморщился, уставился в пространство пустыми глазами и застыл, как мрамор, хотя пульс у него стучал гулко и часто. Не добившись с наскока желаемой реакции, Пуни слегка опешил: «Да что это с ним? Ни послушания, ни явного мятежа! Заторможен и возбужден одновременно… укололи его, что ли, без моего ведома? Твари, я шкуру клочьями спущу с каждого, если сорвут мне такую сделку!» Анхель, словно суфий, впавший в транс, смотрел расширившимися глазами за плечо Пуни, в инфернальный полумрак зала — и спрашивал себя, не бредит ли он, не провалился ли наяву в свой худший кошмар?.. За столом сидел человек в маске Смерти, похожий на брата-близнеца Пуни, только без лысины — а у его ног, в рабской коленопреклоненной позе, застыла фигура атлета в кожаной маске-шлеме и гладиаторской амуниции. Лица было не рассмотреть, но не узнать это могучее тело Анхель не мог… и едва не потерял сознание, когда кровь бросилась в голову жаркой волной. «Всевышний… Это же Руди! Мой Руди, здесь… в этом гнусном капище!..» — происходящее казалось настолько невероятным, невозможным, что Анхель всерьез испугался за свой рассудок. Усталый мозг не вынес пытки тоской и замкнутым пространством, вот и породил галлюцинацию… «Нет… нет… я не хочу видеть подобный кошмар!.. Не хочу!» — он изо всех сил, до боли зажмурил глаза, повторяя про себя, как охранительную молитву: «Тебя здесь нет… ты на свободе… тебя здесь нет!» — но стоило поднять ресницы — и его взгляд встретился со взглядом гладиатора. Последнее сомнение растаяло, как дым над потухающим бедуинским костром, рассыпалось горсткой пепла. Родольфо Колонна, собственной персоной, смотрел на Самума не отрываясь, и его тело напряглось, как у хищника перед прыжком… но крепкие когти Смерти, сдерживая яростный бросок, сомкнулись на кольце рабского ошейника. Пугающая маска склонилась к кожаному шлему: хозяин что-то шептал невольнику… и едва ли это были поздравления и пожелания счастья. — Скажи что понял меня, и будешь покорен, или я начну ломать твои пальцы по одному прямо сейчас! Этот клиент особенный… он готов дорого заплатить за удовольствие, которое ему доставит твоя медленная мучительная смерть… но не так дорого, как за тебя живого и невредимого… Понял, ублюдок? Отвечай! Внезапно Смерть заговорил густым знакомым голосом: — Мастер, что вы с ним возитесь? От звука этого голоса Анхель вздрогнул куда сильнее, чем от боли, причиненной садистом… — Если какие-то огрехи в наряде, оставьте, мы ведь не на показе мод! Меня интересует только мальчик, а не восточные тряпки, в которые вы его запаковали, как одалиску! Покажите же мне ваш королевский бриллиант! Подведите ближе! Там мне его и не разглядеть толком! — Немного терпения, мой друг! Я сам лично должен все проверить! Не прощу себе, если что-то окажется упущено… — Пуни чуть смягчил тон, но ответ покупателю все равно вышел резковатым. Найдя того, кто всегда годился на роль мальчика для битья, он рявкнул: — Колумб, ко мне! Раб плавно скользнул к нему: — Слушаю, мой господин… — Во что ты его вырядил, идиот? Гаремного порно насмотрелся, что ли? — Простите, мой господин… я сделал все как вы мне приказали… — Да неужели?! Почему же тогда гость недоволен твоей работой?! Ты только что меня опозорил, колумбийская обезьяна! — тяжелая рука с силой размахнулась и опустилась на склоненную голову Колумба. Удар пришелся точно в ухо, и невольник не удержался на ногах. Вместо того, чтобы сейчас же вскочить и выпрямиться, показывая, что усвоил урок, он остался стоять на коленях перед своим мучителем. Вцепился в мантию и, заикаясь от страха перед собственной дерзостью, взмолился: — П-п-пожалуйста, мой господин… не отдавайте Самума в руки Смерти… не п-п-продавайте его вашему гостю! Лучше от-отдайте меня… он этого не заслужил… а я — да, я ск-к-кверный раб, п-п-лохо исполняющий вашу волю… я г-г-готов умереть! — А ну прекрати выть и причитать! Твоими проступками я займусь позже, не при госте! — Мастер брезгливо отпихнул Колумба и сделал знак церберам. Те живо подбежали, вздернули раба на ноги и отволокли подальше от подиума. Пуни ухватил Самума за локоть, подтащил его к столу и толкнул к гостю: — Вот, герр Мейер! Любуйтесь! Если угодно, я прикажу его раздеть полностью, чтобы вы лично убедились, какая у него превосходная стать и гладкая кожа! Мертенс скривил губы и покачал головой: — Это можно будет сделать и позже, когда я должен буду удостовериться, что он здоров. Пока мне довольно того, что я вижу… — Дирк прошелся по фигуре невольника взглядом знатока мужской красоты и одобрительно кивнул: — Мальчик красив, очень красив и ухожен, спору нет. Сколько ему лет? — Двадцать четыре… недавно исполнилось. — не моргнув и глазом, соврал Пуни — Как видите, герр Мейер, он в самом расцвете! — Хммм… — в голосе Мертенса вновь послышалась нотка сомнения. — Вас что-то смущает? — Признаться, да… Мой клиент рассчитывал на кого-то, кому еще не исполнилось двадцати… Но вряд ли ваши подземелья набиты юными блондинами… это редкий товар. — Очень редкий! И вашему клиенту крупно повезло, что я предлагаю ему именно Самума, который молод, силен, вынослив, терпелив, послушен и… много чему обучен. Согласитесь, герр Мейер, заполучить такого — настоящая удача! — Пожалуй… Моего клиента, помимо внешних данных и умений, заинтересовало то, что парень превосходно знает арабский. Это так? — Конечно! Разве я стал бы вас обманывать? Самум! Поздоровайся с господином, как тебя учили на Востоке! — Салам… — тихо проронил Анхель. — И все? Негусто… так может поздороваться любой, кто хоть раз слышал арабскую речь на рынке. Пуни побагровел от гнева и, дернув за цепь, приготовился устроить невольнику взбучку, но Дирк остановил его и мягко отобрал поводок: — Мастер, при всем уважении, он вас так боится, что немеет в вашем присутствии. Позвольте мне расспросить его? Или я заподозрю, что вы решили сбыть мне увечного наложника… с подрезанным языком. — Изволь… Я все равно ни слова не понимаю в этой обезьяньей тарабарщине! — Пуни уступил и вернулся на свое место за столом. Мигрень наконец-то полностью отступила, а приятное опьянение и блеск алмазов подействовали на него расслабляюще. — Самахни, саид. Масэиль хир. (6) - Анхель сделал в сторону гостя вежливый поклон. Дирк пристально взглянул на пленника и спокойно заговорил с ним: — Самум… кажется, буря в пустыне так называется… Тебе подходит это прозвание. Ну же, Самум, сделай мне приятно — поговори по-арабски с моим рабом. А я послушаю. — Мертенс слегка коснулся тростью плеча своего невольника: — Самсон! Разрешаю тебе подняться. Проверь, хорошо ли он тебя понимает? Сквозь гул крови в ушах Руди плохо разбирал слова Дирка. С той секунды, как Самум появился на подиуме в свете прожекторов, он не видел больше никого и не замечал ничего. Все арабские фразы, которые он заучивал и репетировал с Дирком, сплелись в бессмысленный пестрый клубок. Из горла рвалось рычание вперемешку с рыданиями… Он не был уверен, что удержит эмоции под контролем — но Анхель сам шагнул к нему, сам протянул руки и первым коснулся Руди. Их пальцы сплелись в неразрывное горячее пожатие, лица сблизились настолько, что губы почти коснулись губ. — Хабиб… — Амаль хаяти… (7) — Вот, это уже больше похоже на арабское приветствие! — наблюдая за неистовыми любовниками, встретившимися при столь страшных обстоятельствах, Дирк оставался настороже и сделал обоим внушение: — Продолжайте, но помните о том, где вы и кто перед вами.