Амариллисы на пепелище.

Утро началось с привычного для Меньшикова ощущения пустоты рядом. Посмотрев на часы, он встал с дивана и, накинув на него покрывало, пошёл на кухню. Это было уже привычкой. Каждое утро, в полседьмого, в любую погоду, Тёма выходил на пробежку. Олег просыпался на двадцать минут позже, заправлял их постель и отправлялся на кухню, готовить кофе. Но в это утро всё изменилось. На кухне сонный Олег застал Сергея. Он что-то писал в своём блокноте, что-то подчёркивая и делая штрихи. Меньшиков подумал, что они с Серёжей в этом похожи. Рано вставать, чтобы в тишине и одиночестве позаниматься работой, наслаждаясь неповторимой атмосферой, — неописуемо прекрасное ощущение, любимое обоими. — Доброе утро, — произнёс Олег, подходя к барной стойке и беря с полки банку с кофе. Безруков оторвался от своего занятия и задумчиво посмотрел брюнету прямо в глаза. — Доброе, — улыбнулся он. Лучезарно так, открыто. Не так, как Тёма. Меньшикову очень понравилась эта улыбка. Наверняка, он этой улыбкой покорял всех своих пассий. И не только их. Олег насыпал в кружку две ложки кофе и включил чайник. Опираясь руками о столешницу, он поставил банку на полку и, опустив голову, замер, гипнотизируя взглядом кофе на дне кружки. Он не слышал, как Сергей встал из-за стола и подошёл к нему. Не заметил, как он остановился рядом, сбоку. — Любишь кофе? Олег вздрогнул и вынырнул из своих раздумий. — Нет, — выдохнул он. — Тёма любит. — А ты? — Серёжа склонил голову, любуясь красивыми шоколадными глазами. — Что «я»? — Что любишь ты? — Неважно, — мрачно отозвался писатель, вспоминая безразличие Ткаченко, когда он рассказывал Тёме о своих интересах. — Это никому не интересно. Тёме не важно. Тёме не интересно. — Важно, — Безруков подошёл ближе. — Это мне интересно. Меньшиков поймал взгляд и всмотрелся в снег в этом серо-голубом океане глаз. Словно решал, рассказать или промолчать. Довериться или оставить эту «тайну» при себе? Решил довериться. Хотя столько раз уже доверялся — всё впустую. Столько раз уже обжигался, и всё равно — на те же грабли. Надеялся, что в этот раз будет как-то по-другому. Снова. — Так что? — Я люблю зелёный чай, — произнёс Олег, наливая воду из чайника в кружку. — Он очень хорошо успокаивает. Да и вдохновение быстрее приходит, — улыбнулся он. Серёжа шутку оценил и бархатисто рассмеялся, порождая своим смехом волну мурашек, разбегающихся по спине брюнета. Меньшиков смотрел на то, как Безруков смеется, и не мог оторвать взгляд. Это было красиво. Слишком красиво, чтобы быть правдой. — Зелёный чай, значит? — задумчиво произнёс Сергей и хитро улыбнулся. — Хорошо. Подождёшь меня? — Ты куда? — удивился Олег, отставляя в сторону кружку с кофе, и чуть поморщился — ему совершенно не нравилось, как пах Тёмин любимый напиток. — За сюрпризом! — отозвался Серёжа и вылетел в коридор. Через пару секунд хлопнула входная дверь. Меньшиков был очень удивлен поведением фотохудожника. Такую интригу завесил, а потом умчался быстрее ветра. И как это понимать? Но через пятнадцать минут он вернулся. Быстро сбросил обувь и зашёл на кухню, пряча что-то за спиной. Он загадочно улыбался, а из-под упавшей на лоб чёлки блестели красивые глаза. — Обещанный сюрприз, — его улыбка стала шире. — Но у меня просьба к тебе есть. Прямо вопрос жизни и смерти. — Жизни и смерти, говоришь? — Олег ответил на улыбку. — Чем я могу тебе помочь? — Помнишь, что у меня здесь выставка? — ответом Сергею служит кивок. — Так вот, половина фотографий у меня готова, а второй половины ещё нет. Она должна была отображать Москву, на контрасте с Питером. Но мой друг, модель, заболел. Он написал мне сегодня утром, что у него сильное сотрясение мозга. А заменить мне его некем. — А когда выставка? — задумчиво спросил Меньшиков. — Завтра ночью, на Тверской. — Значит, остается только сегодня? — Да, спасай, Воронёнок, больше некому помочь мне! — А что нужно будет делать? — Практически ничего, — со спокойной улыбкой ответил Серёжа. — Просто слушай меня и импровизируй. — Ну, раз почти ничего, то… — брюнет намеренно сделал паузу. — Я согласен. — Спасибо тебе большое! — Меньшикову очень понравилось, как задорно и счастливо блеснули глаза Безрукова. Он казался Олегу невероятным. Каким-то не из этого мира, каким-то неземным. Слишком жизнерадостным и оптимистичным, слишком ярким и харизматичным. Слишком выбивающимся из того образа, которому соответствовал Ткаченко. Артём жил по распорядку и считал, что нет ничего такого, чтобы твоё сегодня было похоже на вчера — жизнь впереди длинная. А Серёжа — Олег уже успел это понять, и тут ему пригодилось его психологическое образование — жил каждый день, как последний. Так, как будто завтра его уже не будет на этом свете, и сегодня ему нужно успеть сделать всё по максимуму, чтобы последние двадцать четыре часа были яркими и насыщенными. — Твой сюрприз, — Сергей протянул Олегу большую коробку отборного зелёного чая. — Спасибо большое, — восхищенно произнёс Меньшиков и, благодарно улыбнувшись, добавил: — Мне давно никто не делал подарков. Он даже не догадывался, что эта оброненная им фраза запомнилась Серёже и ушла в его толстенький, многостраничный сборник. Сборник под названием «Минусы Артёма, или что я в нём ненавижу». — И кстати, — брюнет поставил уже успевший остыть чайник и вновь посмотрел в глаза-океаны. — «Воронёнок»? — Просто я всю ночь думал, кого же ты мне напоминаешь, — пояснил Серёжа, садясь за стол и поправляя волосы. — И вот. Можно тебя так называть? — Можно, — тёплая улыбка появилась на тонких губах Олега. — Конечно же, можно. Она покорила Сергея. И в его голове мелькнула мысль: «Вот хотя бы ради того, чтобы видеть его улыбку, как можно чаще, стоит жить».

***

Ближе к восьми вечера Безруков забрал писателя на фотосессию. Ещё утром, перед тем, как умчаться на целый день по своим делам, он написал Олегу записку с временем, к которому нужно быть готовым, и своим номером телефона. На всякий случай. Ровно в полдевятого они были на месте. Припарковав свой Порш в живописном дворе, Серёжа повёл брюнета в одну из многочисленных квартир-студий. Студия оказалась очень просторной, отделанной в тёплых бежевых тонах, а на высоких потолках красовалась лепнина. — А чья это студия? — спросил Меньшиков, осматриваясь. Его голос прозвучал уж как-то слишком громко из-за того, что мебели в квартире почти совсем не было. — Одного моего друга, — Сергей бросил ключи от студии на журнальный столик. — Он сегодня уехал по делам и отдал её мне. На время фотосета. — Круто, — Олег сел на софу рядом журнальным столиком и посмотрел на фотохудожника. — По чаю или сразу начнём? — Сразу? — неуверенно отозвался писатель. — Если ты не против, конечно. — Не против, конечно, — улыбнулся Серёжа и подошёл к гардеробу и тонированной стеклянной дверью. Вытащив оттуда чёрные брюки и чёрно-белую рубашку, протянул вещи Меньшикову. — Надевай, а потом я сделаю тебе грим, и начнём. Брюнет кивнул и скрылся в ванной комнате. Безруков подошёл к окну и набросил на подоконник кусок рубинового шёлка, подготавливая место для фотосессии. У него в голове стремительно появлялся план работы. Сначала фотосессия на окне, на том самом куске шёлка. А потом на лоджии — в кресле и на полу. К тому моменту, как все приготовления были завершены, послышался щелчок двери в ванную. Сергей обернулся на звук и замер. Олег был великолепен. Брюки выгодно облегали шикарные ноги и открывали вид на худые лодыжки, а наполовину чёрная-наполовину белая рубашка визуально делала фигуру брюнета ещё стройнее. — Фотосессия будет босиком, если я правильно понял? — произнёс Меньшиков, выжидающе смотря на фотохудожника. — Ты совершенно правильно понял, — улыбнулся Безруков и перевёл взгляд на ноги Олега. Кажется, теперь у него появился фут-фетиш. Но, чёрт возьми, это были великолепные стопы. Худые, с длинными пальцами, выпуклыми венами и сильно выпирающими костями на щиколотках. Искусство, одним словом. Теперь предстояло нанести грим. Хотя, грим — громко сказано. Скорее, обычный смоки-айс. Чёрные и дымчато-серые тени, тушь для ресниц и немного светлой пудры, чтобы сгладить неровности на коже. Хотя, по правде сказать, Сергей был уверен — недостатков во внешности у Олега нет. В целом, всё просто. По сравнению с одной из последних фотосессий. Тогда нужно было наклеить на тело модели силиконовые цветы. — У меня был уже опыт в самостоятельном нанесении грима, — рассказывал фотохудожник, нанося на веки Меньшикова чёрные тени и растушёвывая их кисточкой. — Вот тогда было сложно. У нас фотосессия была в стиле ханахаки. Замысел был в том, чтобы показать как красива любовь для окружающих, и как ужасающе болезненна она для того, кто любит. Гримёр наша опаздывала, замены не было, а снимать нужно было немедленно. Мне пришлось наклеивать на тело модели цветы из силикона. — А как это надо было сделать? — спросил Олег, стараясь сидеть неподвижно, чтобы Серёже было удобнее. — Ну смотри. Цветы, сами по себе, уже раскрашены, и нужно было загримировать только основание и место на коже, где они прикреплены. Сначала клеишь цветы, потом гримируешь кожу. Ну вот. Но задачу упрощало то, что фотосессия была в стиле «ню». Иначе пришлось бы потом заморачиваться с тем, как одеть модель так, чтобы не нарушить грим. В общем, провозился я с этим гримом минут сорок, если не больше. Но результат стоил тех колоссальных усилий. Как-нибудь покажу тебе фотки, — закончив с макияжем, Сергей выпрямился, подмечая, как предательски-громко хрустнули позвонки. — Готово! Теперь начинаем. Садись на подоконник. Там, где шёлк. Меньшиков послушно сел на шёлк и принял нужную позу. Ему нужно было смотреть в окно, одну ногу согнуть в колене и поставить на подоконник. Руку положить на колено, а на вторую опираться. — А твой друг тоже фотохудожник? — не шевелясь и не сводя взгляда с окна, спросил брюнет. — Ну, тот, кому эта студия принадлежит? — Нет, Арс модель, — отозвался Серёжа, с интересом и удовольствием любуясь писателем. — У меня как-то была с ним фотосессия. Для русского Vogue. Два года подряд он работал со мной, а потом у меня появился один очень крупный контракт, и я передал его своему знакомому, Антону, — он тоже хороший фотограф. Я уехал в Сербию, вернулся через месяц и узнал, что они начали встречаться, — на тонких губах появилась улыбка. — Представляешь? — Класс, — Олег сменил позу и легко улыбнулся. — То есть, ты, получается, свёл их? — Ага, — кивнул Безруков. — Они, оказывается, очень давно нравились друг другу, — и с напускным пафосом добавил: — И если бы не я… Меньшиков заливисто рассмеялся. Сергей поспешил запечатлеть этот момент на фотографиях. Не для выставки, а просто так. Чтобы, по возвращении в Петербург, повесить эти фотографии на стену. Прямо перед постелью. Чтобы всю оставшуюся жизнь помнить о том, что был в его жизни такой шикарный молодой человек. Фотосессия закончилась примерно в пол одиннадцатого. Сергей сказал, что перекинет фотографии своему редактору и они поедут домой. Ответ от Петрова прилетел сразу: Лисёныш))) Серый, блять, где ты нашёл эту красоту?! Где. Ты. Их. Постоянно. Находишь?! Скажи, может, я себе там найду кого-нибудь?;) 22:32 Серёжа улыбнулся и быстро напечатал ответ:

Серый, но не волк)

Где нашёл, там уже нет. Так что не светит тебе наладить личную-публичную)))

22:33

Поставив телефон на блокировку, Безруков прошёл на лоджию, где завершилась их фотосессия. Олег мирно дремал в плетёном кресле. Фотохудожник тепло улыбнулся, подошёл к брюнету, поднял его на руки и, решив, что костюм завезёт сюда завтра, понёс его на выход из студии.