***
Разлепив глаза, я стала жадно глотать воздух, словно лишь секунду назад меня душили. Однако дыхание было в норме, поэтому ранняя реакция была обусловлена испытанным страхом. С трудом прогнав с глаз пелену, я стала вглядываться в окружающее меня пространство. Везде сплошная, непроглядная темнота. Кажется, не в реальности нахожусь вовсе, а во сне. – Матушка, – неожиданный голос разнёсся эхом, отчего я стала озираться по сторонам, – прошу вас, не пугайтесь. – Кто здесь? – создать фонарик, как прежде, не получилось, оттого я стояла на месте, страшась сделать и шагу. – Ваш сын, матушка, Ратмир, – ласково произнёс некто невидимый. В памяти всплыли рассказ Луки и его слова в последнем письме. Мысли путались, всё походило на безумство. – Мой сын? – Матушка, у меня мало времени, потому, выслушайте меня. Вы посчитаете мои слова пугающими и несуразными. Дорогая матушка, только верьте мне, умоляю вас, – в конце его тонкий голос превратился чуть ли не в плачь. Почему же голос его был таким знакомым, родным, будто уже слышала его до этого? Хотелось верить всему, что он скажет. Под рёбрами заныло, тянуло вниз, а глаза больно защипало от подступающих слёз. Разум мой выл от непонимания, а сердце вновь протестовало ему. – Что происходит, – дрожащим голосом прошептала я, – Ратмир? – Вы во сне сейчас, матушка. Даже проснувшись от этого сна, вы всё так же будете пребывать в нём. Я очень сильно скучаю по вас с отцом, матушка, однако для нашей встречи ещё рано, – Голос затих на мгновение, ему, как мне показалось, было нелегко произнести следующие слова. – Вам, дорогая матушка, надобно расстаться с жизнью, дабы выжить. Мне подумалось, что я неправильно его расслышала. Из уст непроизвольно вырвался смешок. – Что мне нужно сделать? – Умереть, – эхо подхватило вырвавшееся с осторожностью слово. – Это всего лишь сон, – Мои сновидения стали уж больно реальными за последний год, я уже потеряла грань между подлинностью и видением. Стоит ли считать это не более чем обычной игрой подсознания? – Поверьте мне ради того, что носите на своей шее, матушка. Ради того, что с трепетом храните с момента её обретения. Рука коснулась шеи, нащупывая медальон. Фалангой пальца провела по выгравированной надписи. Я всегда рядом, моя милая. Я сжала холодный металл и с тяжёлым вздохом прикрыла глаза. Не было слышно более голоса, да и вскоре меня окутало странное ощущение. Видно, пришло время пробуждения.***
Тусклый свет ударил в с трудом открытые глаза, заставив их вновь сомкнуться. Бороться с дискомфортом пришлось не слишком долго – свет померк. Сразу окутал запах сырости и затхлости, отчего хотелось прикрыть нос рукой, лишь бы не чувствовать подобного. Сразу неприятный запах сменился на древесный аромат. Наконец туман в глазах развеялся, и детали приобрели чёткие очертания. Маленькое помещение, напоминающее подвал, с высоким потолком и пустыми стенами. Решётчатое окно было на самом верху стены, откуда пробирался луч света: на улице, видно, дневное время. Вторым источником света служила лампочка, висевшая на потолке. Она то мигала, шипя, то била ярким светом в глаза, то совсем потухала, оставляя место только естественному освещению. Бетонный пол отдавал холодом прямо в спину, где куртка была задрана. Пришлось приподняться, чтобы разглядеть место, где я оказалась. Стоило сесть, как голова загудела, а маленькая комнатушка поплыла, закружилась. Я стиснула зубы и сжала с силой виски, пытаясь усмирить возникшую боль. Недалеко от меня, в правом углу, лежала спираль, точно такая же, которую обронил Арсений в кафе. Она дымилась и, вероятно, источала тот самый древесный запах. Железная дверь со скрипом открылась и впустила бледного мужчину, одетого во всё чёрное. Зашёл в помещение, будто сам жнец смерти, пришедший на последний вздох. Прикрыв скрипучую дверь, он прошёлся по мне нечитаемым взглядом и положил на пол поднос, крепко сжимавший в руках. В нём – вода, кусок хлеба да овсяная каша. Я скептически осмотрела содержимое поданной пищи и встала на ноги, держась за стену. – Где я? – злобно спросила, устремив требовательный взгляд на мужчину. – Ты стала слишком строптивой в последнее время. Раз тебе не сидится в тёплой квартире, то придётся коротать время в холодном подвале заброшенного здания, – Мужчина деловито засунул руки в карманы куртки и развернулась, собираясь уйти. – В следующий раз подумаешь головой, перед тем как творить глупость. – Ты оставишь меня здесь? – мой вопрос растворился в тишине. – Верни мне мои вещи. Я решительно направилась к мужчине, однако, сделав всего несколько шагов, была прижата к стене. Лопатки неприятно заныли от удара, и спину пронзило болью, точно электрическим током. Из уст невольно вырвался гортанный стон. Чужие руки впивались пальцами в плечи сквозь ткань куртки. – Неужели ты настолько глупа, дорогая? – сиплый голос раздался у самого уха. – Не стоило поступать опрометчиво, упустив тот факт, что я вернулся домой под утро и совсем не спал, когда зазвонил твой будильник, послышались шаги в коридоре, и зазвенели ключи. Зелёные радужки глаз гневно блеснули, на шее вздулись вены. В моменте можно было поверить в существование оборотней, ибо мужчина был подобен тому, кто вот-вот обратится в хищного зверя. Однако секундой позже его зрачки забегали, он пару раз моргнул и вновь взял над собой контроль. – Я же сказал, что на ближайшее время твоя обитель – подвал старого заведения. Кстати, его название – «Lac Rouge». Ничего не напоминает? Мужчина усмехнулся, и его дыхание защекотало щеку, вынуждая поёжиться. – Ты, верно, погряз в заблуждениях, считая неправильное верным. Тьма может быть нескончаема, она везде будет следовать по пятам, дорогой мой. Однако наступит день, когда каждый утонет в пролитой им крови! Ты уже по пояс в кровавой трясине, совсем скоро наступит и твой час, – я смаковала каждое слово, вырывающееся из глубин накопленной ненависти. Отступив назад, Арсений властно вздёрнул голову, но, казалось, глаза его блеснули разочарованием, и зелень в них потускнела. Он пошатнулся, положив раскрытую ладонь на грудь, и покинул серое помещение, оставив в воздухе горький привкус отчаяния. Весь план вмиг сгорел, превратился в тлен. Как долго мне придётся просидеть в этой сырости? Я скатилась по бетонной стене и села на пол, прижав ноги к себе. На душе было неспокойно от беспокойства о семье. Арсений не посмеет ничего сделать им. Осталось подождать немного, прежде чем крышка его гроба задвинется. Я потянулась к шее и схватилась за медальон. Фалангой пальца обвела выгравированные изгибы цветка. Прошлась по строчке на французском, повторяя про себя: «Je suis toujours la, ma cherie». – Я всегда рядом, моя милая, – шёпотом пронеслось в глухой тишине. Мысли всё возвращались к словам, услышанным во сне: умереть, чтобы выжить. Юношеский голос мне сказал, что я буду во сне даже тогда, когда проснусь. Этот голос не давал мне покоя, всё глубже впитываясь в сознание, запутывая. Нити отчаяния с большим усилием плели вокруг меня невидимый кокон, вынуждая признать своё поражение. Туман сгущался, дурманя голову и отравляя его повторяющимися мыслями. Умереть, чтобы выжить. Нужно погибнуть. Умереть. Как я могу быть в прошлом супругой того, кого выдумала сама? Кто тот Лука, которого я полюбила, ни разу не встретив в реальной жизни? Теперь стоит задуматься: реальна ли сама жизнь? Нет, какие глупости! Как я могу верить голосу из грёз? Я не в своём уме! «Поверьте мне ради того, что носите на своей шее, матушка». Этот голос и письмо Луки разжигали во мне большее волнение, отчего под рёбрами неприятно зудело. Крепче сжималась рука, держащая медальон, впиваясь ногтями в ладонь. Так глубоко, что остались красные полумесяцы. Хотелось плакать, истошно крича от душевной бури. Давилась горячими слезами, застилающими пеленой глаза. В голове пронеслись строки из недавнего письма: «Проживи долгую и счастливую жизнь, родная». – Я проживу счастливо, родной мой, но не эту жизнь. Всего пять секунд потребовалось для совершения абсурдного поступка. Я расстегнула куртку и нащупала во внутреннем кармане пузырёк с ядом. Открыла крышечку и поднесла стеклянный флакончик к устам, пропитанным солёной влагой. Руки дрожали, пульс скакал так, что горло сдавливало. На мгновение замерла, уставившись в окошко. Жидкость уже коснулась моих губ и рвалась внутрь, дабы скорее лишить пылко бьющееся сердце ритма и выпустить душу из тела. Зажмурив глаза, я откинула голову и влила в себя всё содержимое пузырька, после чего тяжело сглотнула. Она скатилась вниз, обжигая горло. Пустой флакончик остался сжатым между пальцами, а голова прислонилась к холодной стене. Слабость охватила всё тело, проникая в каждую клеточку, точно высосали все силы. Тяжелее становилось от головной боли и головокружения. Виски сдавливало, стоило открыть глаза, как пол лез на потолок, а стены танцевали вальс, делая кульбиты. Грудную клетку сдавливало, горло резало от частых вздохов, потому как тугой ком препятствовал поступлению кислорода в лёгкие. Изо рта вырывались глухие стоны и рваный кашель. С каждой секундой меня затягивало в омут, вынуждая закрыть тяжёлые веки. Осталось совсем немного. Если ранее меня терзали воспоминания и переживаниях о родных, то сейчас все мысли испарились, оставив в голове лишь глухую пустоту, словно мой разум отключился. Густой туман. Далёкий мужской голос заставил приоткрыть сомкнувшиеся веки и взглянуть на источник шума. Сквозь дымку виднелись очертания склонившейся надо мной фигуры. – … что ты наделала…, глупышка…, открой глаза, пожалуйста…, – обрывками донеслись фразы, после чего моё тело подняли с пола, продолжая всё вторить, – … пожалуйста, дорогая… люблю… исправлю всё, только продержись… прости…***
Горячие губы коснулись холодного лба. Мужчина нёс на руках девушку, почти бежал, стараясь успеть, пока бьётся сердце. Бережно уложил её на заднее сидение, как вдруг бледная рука безжизненно повисла. Он со страхом приложил два пальца к запястью, к шее, а после вовсе наклонился к груди, чтобы услышать сердцебиение. Однако не было никакого стука в грудной клетке, не вздымалась она более. Поздно, слишком поздно и для действий, и для осознания вины. Тогда всё нутро его завыло, в левой стороне странно защемило. Ему больно? Мужчина спешил в больницу. Пролетал все красные светофоры, рассекая пустые дороги. Нервно кусал губы и яростно сигналил, когда машины вставали на его пути. Глупая, такая запоздалая надежда. Увы, услышал от врача лишь прискорбное: «Примите мои соболезнования». Что бы он сделал, будь у него второй шанс? Ничего из того, что делал до этого. Ничего из того, что привело к такому утру. Сердце пронзила острая боль, в глазах потемнело. Морозный день – последний для неё и для него.***
Мраку нет конца и края, да давящая тишина. Голос, что пробивается сквозь безмолвную вуаль, с нежностью произнесла, пробираясь под самые рёбра: – Я ждал тебя, ma cherie. Пора возвращаться, любимая.