Где же ты?

Был солнечный день. Как и в тот роковой час. Птицы всё так же нежно щебетали, пока солнце освещало Гандхварву. В последнее время Тигнари стал чаще выходить на улицу, по-немногу возвращаясь в общество. Многие задавали вопросы: "Что с вами было, господин Тигнари?", "Господин Тигнари, почему вас так долго не было с нами?" и так далее. На что сам страж отвечал простым: "Я просто был болен" и улыбался, будто это было правдой. Хотя, отчасти это она и была. Его любовь к Махаматре, к давно умершему человеку... Всё это порождало спазмы в сердце и иногда дрожь в руках, будто какая-то болезнь, что прицепилась занозой, которую не вытащишь даже клещами. Тигнари старался забыть об этом, пересилить себя и отвлечь работой. Но мысли никуда не деваются. Эти навязчивые монологи- они постоянно присутствовали в голове. Помимо этого, голос в голове не давал спокойно вздохнуть. "Пытаешься забыть?) Ну ну, давай, пытайся, тряпка" И злорадный смешок. И так каждый день. Дамиэль трепал нервы как только мог, а после попытки самоубийства и вовсе достиг пика неуважения. Тигнари ничего не мог с этим поделать, кроме как снова пить таблетки, что на некоторое время затыкают его "собеседника". Но после них всё возвращалось вдвойне- Дамиэль был настолько назойливым, что вызывал головные боли своими упрёками. Это было пыткой... Но Тигнари старался держаться. Он понимал, что рано или поздно, но ему придётся выбирать между жизнью отшельником, наедине с голосом, либо жизнью в обществе. Он старался быть близким ко второму. Он не хотел тихо гнить и умереть вместе с Дамиэлем. Он хотел жить. Хотел жить ради какой то слепой надежды, что вот, однажды, его сердце снова затрепещет, как когда он видел его. Но этого не случалось. Шли месяцы, наполненные попытками "встать с колен ", попыткам отбросить прошлое и взяться за будущее. Но это было сложно. Постоянно что то напоминало о существовании тяжёлого груза: то ли случайно увиденный предмет, как деревянное кольцо, подаренное Сайно, то ли случайное чувство, как листва нежно приглаживает уши стражника, и будто в этом касании есть та же неподдельная любовь и ласка, что были у генерала. И с каждым напоминанием возвращалось то состояние: дрожащие руки, сдавленность в груди, беспомощность, и тихий, но до боли ехидный голос Дамиэля. "Да, Тигнари, мы умерли по твоей вине. Так сложно было отговорить дорогого Сайно идти в экспедицию?) Разве это было проблемой? Нет. Ты просто слабак. Слабак, без чувств и эмоций. Слабак, который никого не может защитить~..." —ЗАМОЛЧИ, ХВАТИТ! Некоторые, кто были рядом сТигнари удивлялись, когда вновь и вновь слышали это, на что Тигнари отвечал спокойно и без колебаний: — Прошу прощения, просто надоедливая мошка попала в ухо. Лишь один человек догадался, что, возможно, переживал наставник. Это была Коллеи. После той попытки самоубийства, Коллеи стала следить за каждым шагом наставника, вплоть до его приёмов пищи. Она очень боялась, что Тигнари может снова навредить себе, что он снова забудется в своих грёзах... Шли месяцы, но Тигнари лишь на пол шага приблизился к лучшему. Он стал более мотивированным, стал работать больше, по сравнению со временем, когда Сайно был объявлен пропавшим без вести. Страж старался таким образом отвлечь себя от "чужих" мыслей, старался не зацикливаться на прошлом, которое так яро старалось вновь ворваться в его и без того поломанную жизнь. Но чем больше он отвлекался, тем больше приходила тоска. Тоска по времени, когда генерал был рядом. Когда они проводили бесчисленные вечера, сидя в потайном месте, скрытом от многих взоров, наблюдая за закатом, луной и звёздами или рассветом. Они были словно наедине, только мир и они. Это было словно приятный сон, что так ласкал разум во время отдыха. Но сама реальность была рядом, буквально на одной извилине, ведь Дамиэль всегда был готов "помочь" стражнику насладиться воспоминаниями, с его грязными, полными сарказма и издевательства, словами. "Да, славные дни... Как спокойно ты отдыхал около того озера, где все ещё покоится мой труп)...А какие обещания, речи и клятвы ты давал этому генералу!~ Получше, чем со мной ты обращаешься с ним)..." Тигнари старался игнорировать эти слова, ведь он знал, что если ответит на этот бессмысленный лепет, то снова вернётся в начало, откуда он с таким трудом старается выбраться. Стаж не хотел следовать ни одному из мотивов своих эмоций. Он хотел только одного — забыть себя прошлого, вычеркнуть из своей и памяти многих. Будто такого как он не существовало. Он чувствовал себя и свято и грязно, и будто совершив поступок и преступление. С одной стороны, ему хотелось, чтобы Дамиэль его простил, а с другой стороны хотелось отыграться за все то, что он совершил. За все измены и ложь, в которой Тигнари был, как в кислороде. Но теперь уже поздно. Возможно, настоящий Дамиэль простил бы его... или нет?... И вот всплывает сцена перед глазами: живой Дамиэль, со следом от верёвки на шее, стоит напротив, его тёмные, как зимняя ночь, волосы переливались на свету, словно яркая смола, которая стекала по клёну. Вечерний ветерок играл бы с его волосами, донося мягкий аромат закатника или свежих лесных ягод, а может и городских запахов. От него бы исходило что то притворно доброе, будто так и кричаще: "Доверься! Доверься снова и я обещаю, что буду честен!".. Но за этим образом стоял манипулятор, которому ничего не нужно было, как идти по головам чужих, даже если приходилось жертвовать своим временем и силами. И вот они стоят напротив друг друга, пока солнце разливается алым оттенком, закатываясь за горизонт. Чтобы он сказал? "Я тебя прощаю", "Обними меня снова", "Давай забудем это как страшный сон"? Нет, точно нет... Хоть он и менял маски одну за другой, здесь он не стал бы терпеть того, что на его жизнь покушались. Он бы показал своё настоящее нутро. Он бы накричал на него, говоря какой же Тигнари придурок и умалишённый, раз пошёл на такие крайние меры. И все из-за банальной ревности... Но чтобы сказал Тигнари? Раскаялся, расплакался, на коленях вымаливая прощения? Стал бы так же яростно кричать, что не было другого выхода? Он бы молчал. Долго слушал все упрёки и ругательства, и так же терпел бы. Он не сказал бы ни слова. Он держал бы тишину не из-за того, что ему нечего сказать, а из-за того, что ему и вправду было стыдно, что он повёл себя, как ребёнок, позволив чувствам затуманить его разум и закрыть глаза пеленой гнева и ревности. Он жалеет. Жалел, что поступил так эксцентрично. Жалел, что не поговорил с Дамиэлем. Он бы стоял день и ночь, дождь и жару, но продолжал бы выслушивать Дамиэля, не перебивая и не оспаривая его. Ведь он имел право на это. Он имел право злиться за прерванную жизнь, в которой он столько много хотел сделать. И помогла ли месть Тигнари? И вправду ли принесло облегчение убийство Дамиэля? — Нет...- страж сидел за своим столом, положив голову на свои руки, которые покоились на столе. Уже была глубокая ночь, лишь шелеста листвы и редкий писк плесенников выводил из транса. На столе была зажённая лампа, которая являлась единственным источником света в комнате и альбом. Тот самый злосчастный альбом, который напомнил в ту ночь обо всем... Тигнари тихо плакал. Плакал от своей беспомощности, от своей слабости. Он не пытался остановить себя. Ему было жутко одиноко. Да, рядом с ними были Коллеи и другие стражники, но они никогда не заменят те красные глаза...и пока он вспоминал о тех белоснежных волосах, что струились словно пыль от колёс проезжающей повозки всякого торговца, в голове все ещё крутились ощущения прикосновений того, кто напоминал собой безпроглядную бездну. Кто был просто самим собой, не скрывая своей прогнившей натуры. А если и скрывал, то выходило это очень искусно, будто это не было задумано. Будто это все могло быть сладкой правдой, которая заполняла сердце словно мёд. Но этим мёдом оказался смертельный яд, который впился в душу и даже если постараться вывести его, то он останется впитанным осадком. И кажется, будто спустя много лет прикосновения останутся, словно ожоги, которые болят при малейшем прикосновении. Слёзы все ещё скатывались с уставших глаз Тигнари. Каждая слеза была прозрачна, но в каждой была часть стражника, часть его души. Будто он старался выводить весь яд снова и снова, своими слезами, которые только подпитывали израненное сердце. Слёзы не были утешением, но и не были чем-то раздражающим. Он просто устал. Устал терзать себя от чувств, что постоянно томили его голову, словно жара в пустыне. Они постоянно врезались острыми осколками, словно от разбитого зеркала, прямо в душу, где заходили довольно глубоко вовнутрь. Они держались крепко, влияя на восприятие ситуации. Иногда, Тигнари мечтал избавиться от чувств, но всегда вспоминал, что именно они и делают его живым. И так Тигнари провёл всю ночь, тихо плача от обиды и боли, что глубоко засели в нём, будто камни.