***
Когда верёвки закинули на шею, Винцент придирчиво сказал, что ему нравятся браслеты и ожерелья из золота. Молодой парень рассмеялся и дёрнул за другой конец верёвки, заставляя плестись за ним. Его звали, как оказалось, Эвраром, лошадь — Лютой, хотя старая кляча едва переставляла ноги. Бородатый отзывался на Медведя, рыжий был Ужом, и на них зверинец закончился. Четвёртый, в синем, представился Брандом — единственная любезность. Лошадей они привязали в лесу, по которому и повели пленников. Винцент спросил, не проще ли посадить их в седло, всё равно связаны и опасности никакой не представляют, на что Бранд небрежно ответил, что торопиться им некуда. Для чего им девушка — понятно, но маг?.. Или у кого-то наклонности, особенные вдвойне — и мужчину подавай, и мага? Винцент все мысли посвятил гаданию; чем больше он думал о своем положении, тем слабее становились ноги и сильнее верёвка натирала шею и запястья. — В Нелатере, говорят, торгуют рабами, — заметил он ещеё в начале пути. — Айя. И? — Бранд кинул на него равнодушный взгляд. — Мы не туда? — с наигранным удивлением спросил Винцента. — Я просто волнуюсь о том, как бы вы не продешевили. — Не переживай. Думаю, у торговцев там найдется пара медяков, — и, посмеиваясь, Эврар потянул верёвку, заставляя споткнуться. Винцент удержал равновесие, выругался себе под нос. Девушку они не жалели тоже, а она, дурочка, ещё и ноги переставляла кое-как. В конце концов, не выдержала и упала. — Эй! Посадите её к себе! Она не может идти! Они даже не замедлили коней и не обернулись. Верёвка на шее у девушки натянулась. — Да хватит! Её ноги не держат! — Нам не нужно, чтобы они держали, — угрюмо отозвался Уж. — Нам нужно, чтобы они раздвигались. Винцент поджал губы, собрался с силами и, подбежав к его лошади, пнул её. Кобыла заржала, встав на дыбы — бедняга точно этого не заслужила, — и Уж чудом удержался в седле, только чтобы спрыгнуть на землю и угрожающе направиться к Винцент, руку кладя на рукоять меча. Его окликнул Бранд. Хлёстким голосом заставил замереть на месте. — Милорду не понравится, если он узнаёт об этом. «Милорду». Был ещё один — кто-то, кто управлял ими. К кому его, Винцента, и вели. — Давно милорды поганцев, вроде вас, держат на привязи? — ядовито поинтересовался Винцент. — Эврар, — Бранд протянул руку, — дай мне веревку. Она оказалась перекинута в его ладонь, тут же сжавшуюся на конце — заскрипела кожа перчаток. Бранд подождал немного, пропуская остальных, и медленным ходом пустил своего коня, держась на одном уровне с Винцентом. — Сними её. — Зачем? — Это унизительно. — Айя, в этом и смысл. Унижение сбивает спесь. Бранд смерил его меланхоличным взглядом, каким смотрят на надоедливо пищащую мышь. — Да пошёл ты, — процедил Винцент, чувствуя, как горят щёки. — Тебе это необходимо, я погляжу. Он улыбнулся одними уголками губ и резким движением потянул. Винцент упал в дерн. Благо, мягко — и на том спасибо, подумал он, стискивая зубы. — И кто же тут на привязи?***
Они устроили своё логово в развалинах замка без имени и истории — всё кануло в Лету. Ворота давно сгнили, стены осыпались. Осталась лишь полуразрушенная центральная башня, покосившаяся и возвышающаяся над неровным рядом камней и грудами мусора. Засыпан ров, покинуты здания. Сколько им лет, Винцент не знал. Он слышал, как ветер выл между руин, и слышал, как нашёптывали вечно здесь погребённые свои просьбы. Связанный и в чужой власти, что он мог сделать? Оставалось, разве что, посочувствовать. Когда они вошли в башню (все четверо оставили лошадей в конюшне, которая и на конюшню уже не походила), наступила тишина. Винценту сначала показалось, что у него уши заложило, но Уж чихнул, и это было слышно очень четко. Отражаясь от стен замка, раздались шаги — тяжёлые, неторопливые. Звон металла о камень. И Винцент увидел его. Милорда. Он — рыцарь без знамен в угольно-чёрных доспехах, видавших лучшие годы. С длинным мечом на поясе, щитом без рисунка на спине. Он остановился на лестнице, возвышаясь над всеми, и молча взглянул. Пояснения от Бранда долго ждать себя не заставили. — Это маг, милорд. Как вы требовали. И девушка. Наша. Рыцарь кивнул, как показалось, удовлетворённо. Толчок в спину заставил Винцента шагнуть вперёд; он оглянулся, пытаясь понять, кто именно это сделал, но разбойники стояли с абсолютно безучастным видом. — Мы можем идти? Рыцарь ничего не ответил, подошёл ближе. Ростом он был выше Винцента. Ладонь в латной перчатке легла на подбородок, оцарапала кожу и заставила поднять голову. Все гнев и смелость, Винцентом вложенные в один-единственный взгляд, отступили в тот момент, когда он увидел в прорези наличника две горящие алым точки. Унижение сбивает спесь, безусловно, но в разы меньше, чем страх. Его показывать нельзя. В тот момент, когда человек даёт понять, что ему страшно, он проигрывает. Винцент сжал губы, давя панику. Красные глаза — у кого же? Он перебирал варианты в голове, пока холодели руки, но все, что пришло в голову, так это мысль о том, что не у человека точно. Эльф? Тифлинг? Дженази? Аасимара? Не гном и не полурослик. — Долго пялиться собрался? — спросил он, решив, что молчание затянулось. Рыцарь ничего не ответил. Только убрал холодную, как лёд, острую, как лезвие, руку с подбородка, чтобы взмахнуть ей в сторону, отпуская разбойников. Бранд и остальные склонили головы, прежде чем удалиться, и Винцент один на один остался с ним — молчаливым, зловещим, не похожим на человека. Впрочем, он очень по-человечески мягко подтолкнул к витой лестнице, требуя подняться. Винцент послушно выполнил: ему, как он понял, ответов на вопросы не дождаться. Хотя бы так чего-нибудь добьётся, если повезет. На втором этаже башни ни признака обжитости. Лишь старый, покрытый пылью стол да стеллаж с книгами. К нему подошёл рыцарь, следом приблизился, с непривычной робостью держа дистанцию, Винцент. — Что тебе нужно? — спросил он, наклоняя голову. Вопросы в воздух. Монолог, несмотря на наличие собеседника. Пальцем указав на пол, рыцарь сел за стол. Вещи Винцента были при себе: рюкзак со спальником и травами не слишком много стоящая добыча, чтобы отбирать. Еду, правда, забрали всю, но раз уж притащили самого Винцента сюда, то кормить всяко будут, поэтому он не особо переживал. — Ты ничего не скажешь? Хорошо. Я, правда, не знаю, что тебе нужно, и не узнаю, видимо. Но ничего, ничего… Методом проб и ошибок что-нибудь да и… напробуется, наошибается. Написать никак? Рыцарь помотал головой. Неграмотный, значит. Винцент тяжело вздохнул, разворачивая спальник. — Как скажешь.***
Безмолвный рыцарь всех их поднял с первыми лучами солнца. Перевязал руки Винцента, чтобы те были спереди, и удавку с шеи убрал. Теперь верёвка тянулась от той, что обхватывала запястья. Рядом плелась, спотыкаясь о собственные ноги, девушка — светлые дорожки после слез на грязном лице, запекшаяся кровь в уголке губ и синяк фиолетово-жёлтый на скуле. Винцент поспешил отвести взгляд. Ночью он ничего не слышал и надеялся, что не услышит и дальше. Кучка разбойников выглядела озадаченной, недовольной. Только Бранд сохранил беспристрастное, нечитаемое выражение лица. Он вёл серую лошадь впереди всего строя, и для того, чтобы нагнать его, пришлось бы сильно постараться. Настроения стараться Винцент не имел. Не было вокруг людей и нелюдей, ради которых он мог стараться. Остановка случилась под вечер — девушка покачивалась из стороны в сторону, когда Бранд скомандовал разбивать лагерь. Расположились, и тут же пошёл ливень. Винцент стоял у входа в грот, наблюдая, как темнела земля в паре дюймов от ног, когда девушка вскрикнула и раздался звонкий хлопок. Он обернулся машинально, чтобы заставить себя отвернуться опять: на девушку, брыкающуюся и рыдающую, взобрался Медведь. Не встретив ласок и радости, он ударил её — Винцент видел его руки, толще, чем шея обычного человека. Она замолчала после пощёчины. Не выдержав, Винцент вышел под ливень. Безмолвный рыцарь сидел поодаль на камне, затачивая длинный меч. Оружие, как и доспехи, было до безобразия ухожено, хоть и потрепано — сколы и трещины на лезвии не сразу, но все-таки бросались в глаза. Доспехи рыцарь не снимал. Не ел, не уходил, как остальные, в кусты. Не спал. В последнем на все сто Винцент уверен не был, но если бы его спросили, то он так бы и сказал. — Они её насилуют. Рыцарь даже не повернулся к нему. Не должен был — с самого начала все знали, для чего нужна девушка. Но если в будущем придётся слушать, наблюдать, быть безучастным свидетелем, то лучше, решил Винцент, попытаться обратить на себя внимание. — Сделай с этим что-нибудь. Ливень проливался на землю, заглушая слова. Винцент, сглотнув ком в горле, пнул рыцаря тоже. Почти так же бездумно, как и лошадь. Он наконец обернулся. Ярко-алые глаза горели под наличником двумя жуткими светлячками. Что в голове у немого? Когда он встал, Винцент отшатнулся, в до блеска начищенном лезвии увидев своё отражение. Сначала он подумал, что здесь его история и кончится, да только рыцарь прошёл мимо. В надежде понять его чуть лучше (или из интереса к тому, как он, неспособный разговаривать, будет запрещать своим подчиненным делать что-либо) Винцент засеменил за ним. Разговор был короткий. Схватив Медведя за рубашку, Безмолвный рыцарь оттащил его от девушки и проткнул горло мечом. Алая кровь пролилась на белую грудь с пятнами от грубых поцелуев и на разорванное платье. Рот девушки открылся, но крик не успел прозвучать — следом лезвие насквозь пронзило худое девичье тело. Винцент опёрся о камни. Недвижимым взглядом смотрел на то, как кровь, в темноте кажущаяся чёрной, растекалась по земле. Он с усилием поднял взгляд на рыцаря, не торопящегося вернуть меч в ножны. Если бы у рыцаря был голос, то он бы спросил: «Доволен?» И Винцент вряд ли нашёл, что ответить.***
Куда они шли, никто понятия не имел, но и возражать не осмеливался. Уж, Бранд и Эврар давно уже привыкли к отсутствию ответов. Смерть их бывшего товарища никакой реакции не вызвала — наверное, подумал Винцент, раньше их было больше, пока не пришёл рыцарь и не проредил разбойничьи ряды своими методами управления. Смерть девушки принесла больше уныния и досады: Уж сетовал о потере и бросал гневные, обвиняющие взгляды на Винцента, Эврар пытался отшутиться, но и сам истосковался по женскому телу. Если бы у шуток его были вкус и запах, то только прокисшего молока. Бранд выглядел… как будто ничего и не случилось. Они миновали растущий у тракта лес, прошли мимо засохших и брошенных полей, мимо пепелищ мельниц, разграбленных и покинутых таверн под песни Эврара. Он пел о Дриззте До’Урдене, герое среди обитателей Поверхности, но предателе для своего народа; о подвигах Вульфгара, сына Беорнегара; о Лириэль, избалованной принцессе, свернувшей с уготованного пути; о Долине Теней, о драконах, о певце, победившем воина одним лишь словом, влюбленных, разлученных по чужой воле, богах и исчадиях, то есть, обо всем на свете. Голос у Эврара прелестный, почти девичий, но слушать его постоянно — выше всяких сил. Винцент облегчённо вздыхал, когда Уж желчно обрывал Эврара. День за днём они шли, останавливались на ночь и шли дальше. Спутником на неделю стала река; шум её течения убаюкивал после захода солнца, но сны были прерывистые. Винцент просыпался по несколько раз, шумно вдыхал холодный воздух, ощупывал горло: во снах рука в латной перчатке из угольно-черного металла сдавливала его, царапая кожу острыми когтями, и два глаза разгорались все сильнее, пока не оставалось ничего, кроме кровавого-алого света. Во снах рыцарь раз за разом протыкал девушку, и Винцент опускал глаза, чтобы посмотреть на её тело; но под конец оказывалось, что меч сжимала его собственная рука. В одну из ночей Винцент поднялся с плаща, постеленного вместо спальника, и спустился к реке. Неподалеку Костя лениво ужинал мошкарой — Винцент увидел, как блестела влажная жабья спинка, когда остановился под раскидистой кроной ивы. Корни дерева торчали из-под земли, будто оно вот-вот сойдет с места. Устроившись на одном из них — гибкий корень покачнулся под весом, — Винцент задрал голову и встретился взглядом с Брандом. — Давно там сидишь? Чужие глаза горели, как его собственные. — Давненько. Не спится? — Не медитируется? Бранд хмыкнул, показалось, что с какой-то толикой удовлетворенности. С высоты на голову сыпались крошки дерева. Винцент пересел и пригляделся: в руках Бранда из куска дерева появлялась фигурка. Грубо вырезанный шлем, лишенные деталей наплечники. Фигура узнавалась с трудом — лучше уж выкрасить её в черный и добавить красные точки-глаза. — Тебя он пугает? Винцент бы скорее удавился, чем признался в том, что его что-то пугало. Бранд, будто почувствовав это, добавил: — Меня да. — Тогда почему ты с ним? — Больше некуда податься. — Ты дезертир? — Изгнанник. А война, между прочим, закончилась, айя, — Бранд скривился при этом, оскорблённый предположением о дезертирстве. — А кто воевал? — Лорд Виман и сопляк Перри. Первого оскорбила попытка второго вернуть отнятые тридцать лет назад земли. Винцент не стал спрашивать о выбранной Брандом стороне. Счел ответ и без того очевидным. — Только сейчас очухался? — Нет. Перри свое место занял недавно. Месяц с момента, как бывший лорд почил. — Стало быть, совсем молодой? — Не слишком. Незрелый, я бы сказал. Опрометчивый и вспыльчивый. Его рвения — глупость, да и только. Обиды годами хранить нельзя, айя, даже если жизнь долгая. Винцент принял его за полуэльфа — риторика чисто человеческая. Надо, значит, жить одним днём, негативное в себе не хранить, будто дварф — золото, и прочее, прочее… Когда он подумал об этом, Бранд стянул башлык, обнажая острые, длиннее, чем у Винцента, уши и короткие волосы. Почти ёжик. Не дезертир — изгнанник. Чужой для своих. Имели эльфы обычай остригать волосы провинившегося — пряди отрастали долго, как минимум, с десяток лет; весь этот десяток издалека видно было нарушителя закона. — За что прогнали? — Какая тебе разница? — Бранд вскинул брови, смотря на фигурку. — Сам-то из каких мест будешь? — спросил он без особого интереса. — Не важно. Откуда пришёл, туда и вернусь. — Неправда. Откуда пришёл, туда не пустят, — Бранд улыбнулся, веселясь. — Маменьке привет передавай, если встретишь. Правда, помнится, тебя должны были утопить. Маменьке… Винцент забыл, как дышать. Эльф над ним лукаво сощурил глаза, пристально разглядывая. Выискивал ли знакомые черты или просто наблюдал за реакцией? — Ты меня с кем-то перепутал. — Айя, как же… Я стар, а не сошёл с ума. Хотя, может, совсем немного: мертвецы не говорят, а я сейчас с одним из них разговариваю. — Не понимаю, о чём ты. — Верю, что не понимаешь, — Бранд весело закивал. — Не в неё ты пошёл, а жаль. Не лицом, так хоть умом бы… сразу мимо двух пунктов. — Сколько бы лет тебе ни было, всех эльфов ты знать не можешь. — Всех? Конечно. О всех и речи не шло. Вот видных… тут на одной руке пальцев сполна хватит. Одной руке! Винцент растерялся. Спросить ли? Как её звали — ту женщину, что дала ему жизнь? Отчего отказалась? Хочет ли увидеть его? Скажет ли так же, что он на неё не похож? Обрадуется ли встрече? Обнимет, положит ладони на лицо, не утруждаясь вытереть собственные слёзы? Кто она? Чем занимается? Есть ли у неё ещё дети? «Помнится, должны были утопить», — эхом в разом опустевшей голове. Сверху на волосы посыпалась деревянная стружка. — Ты перепутал. — Как скажешь. Тебе сейчас… тридцать четыре примерно. Тридцать пять? Вот-вот, можешь не отвечать. Я бы тебя выгнал отсюда, честно говоря. Ты не злись — взрослый стал, понимать должен. Таких, как ты, долго не держат. — Каких? Бранд вытянул палец, указывая на спрятанное за листьями ивы небо. — Оплаканных. Проклятых, — он тяжело вздохнул. — В конце октября, помню, оно плакало, как никогда ранее, и звезды все падали, падали… Провозись ты чуть дольше, думаю, совсем темно бы было сейчас по ночам. Бранд замер, погрузившись в воспоминания, и пару мгновений спустя резко спрыгнул на землю с легкостью, присущей эльфам. — Ужу ты тоже не нравишься. Он все ждёт, когда ты уснёшь, чтобы перерезать твое горло. Все против тебя, сопляка. — Зачем ты говоришь мне об этом? — Какая разница? Твоё дело — принять к сведению и спать чутко по ночам. Он что-то заметил в винцентовом лице. Вдруг обессиленно опустил руки, наклонил голову. Фигура смягчилась, стала тоньше, беспомощнее. Винцент подумал, что это — его шанс толкнуть впавшего в замешательство Бранда и дать деру. Но он сказал: — Я до этого спал, как обычно, и что-то еще живой. — Айя… живой. Моя ошибка. Ещё одна. Как оно? Пытаться спасти и видеть, как она умирает? Не вмешайся ты, была бы жива. Всегда так. Из раза в раз. Я свой урок усвоил, — Бранд провел рукой по коротким волосам. — Ты младше, вот и слушай, что старики говорят. Бросай это дело и уноси ноги. Потом милорд проснется — он-то уже уйти тебе не даст. А я до конца своего дозора слеп, глух и нем. Винцент проводил его взглядом. Опущенные плечи, тяжёлая походка. Между корней дождался, пока Бранд уснет, а на место его сядет Безмолвный рыцарь. Костер догорал, когда Винцент подсел к нему. Рыцарь и вида не подал, если заметил. Скорее, не обратил внимания — окружающие для него все равно, что мухи. Точильный камень проходил по лезвию однообразно, ритмично, убаюкивающе. У Винцента сна ни в одном глазу и никакого покоя. Почему он здесь? Потому что Бранд был прав — уносить ноги надо было. Если повезет, Винцент это и сделает, целехонький; только с делом закончит все-таки. Я стар, а не сошел с ума. Хотя, может, совсем немного: мертвецы не говорят, а я сейчас с одним из них разговариваю. Рыцарь не ел. Спал — если спал — сидя. Никогда не уходил по зову природы. Ему это и не нужно было. — Шлем снимешь или к роже твоей прирос? Мне бы посмотреть. А вообще, ты бы объяснил, что хочешь — авось, мы и цель твою быстрее выполнили. Не приходило в голову, а? Ходишь тут, как воды в рот набрал, пугало стальное. Рыцарь повернулся к нему медленно, будто не веря своим ушам. Рядом с ним воздух пах кровью и железом, пеплом и сыростью. — Ну? Молчишь? На здоровье, только мне надоело. У меня, помимо тебя, ещё кошки есть, — как бы «между прочим» заявил Винцент дрожащим голосом. От холода, все от холода. Вовсе не от того, что образы из снов не покидали. Безмолвный рыцарь отложил меч и оселок, приглащающе похлопал по плащу, на котором сидел. Развязал ремешки, но замялся перед тем, как снять шлем полностью. И недаром — увидев его лицо, Винцент отпрянул. Оно было бледным, как луна, с черными нитями вен, в которых застыла и высохла кровь. Красным горели глаза, подернутые молочной пленкой. Горло пересекала рана от уха до уха с потемневшими рваными краями, а из нее болтался темный треугольник языка. От такого Винцент и сам забыл, как говорить; только за свою шею схватился, словно на себе прочувствовал разрез. Рыцарь взглянул на него со скорбью, извиняясь, и поспешил надеть шлем обратно. Волосы его чёрные-чёрные, но больше от грязи и крови, чем сами по себе. — П-подожди! Секунду, я бы… его это… вправить, может? Рану зашить? Он помотал головой и вернул всё, как было. Пламя плясало в костре, отблесками лаская черные доспехи. — А ты… давно так ходишь? Кивок. — М-да. Грустно быть тобой, наверное. Убили? После этого Винцент едва себя по лбу не ударил. Конечно убили — много ума, чтобы это понять, не надо. Кивок. — Друзья? Враги? — Рыцарь пожал плечами. — Мне казалось, милорды грамотными быть должны. Ты писать не умеешь, да? — Кивок. — Тебя кто-то воскресил? — Он покачал головой. — Ты не умрёшь, пока не отомстишь. Наверное. По крайней мере, чаще всего так и бывает. Рыцарь никак не отреагировал. — Ты ищешь того, кто мог бы тебя похоронить? Кивок. — Я могу. Прямо сейчас. Покачал головой. — А когда? Рыцарь взмахнул рукой, указывая на горизонт. Тогда, когда они дойдут в то место, куда он, безмолвный, безымянный, неотомщенный, всех вел. Он был бы, пожалуй, неплохим собутыльником. Неспособный дать непрошеный, глупый совет вечный слушатель, который не позволит тайнам утечь дальше. Винцент остался рядом, уже не питая к нему сильного страха. И даже не злился. Смерть девушки — на его собственной совести. Урок усвоен.***
Эврар знал песни и на эльфийском. Бранд затянул башлык сильнее перед тем, как прозвучали слова песни о смерти Кэтти-Бри и Реджиса, и Винцент пожалел о том, что у него не было чего-то такого же плотного и прикрывающего уши. Акцент мешал распознать слова, слившиеся в одно предложение без начала и конца. Эврар заучивал песню на слух, без самого понимания эльфийского, и пел то, что слышал. Уж его не заткнул — с утра жевал какие-то травы. Его поднимали с обеих сторон Бранд и Эврар, споря о том, стоило ли привязывать Ужа к седлу, чтобы тот не свалился, пока у него челюсть двигалась будто отдельно от остального черепа, перемалывая дурман, и он весь был погружен в образы, рождающиеся в затуманенном сознании. В этот раз не выдержал Винцент: — Не издевайся над языком. — Можешь лучше? — Спеть? Нет. У меня лучше получается просто выговаривать слова, — Винцент осклабился. Бранд хохотнул вдали, скрывая смех за кашлем, и Эврар улыбнулся тоже. — И то правда, — поддержал Бранд. — Неплохо бы узнать основы, прежде чем брать выше. — Значит, перед тем, как уложить дворянку, ты переспишь с её крестьянкой? — спросил Эврар. — Если крестьянка окажется лучше барышни, то охотно. Можно, в общем-то, на ней и остановиться — я звезды с неба хватать не собираюсь. Вдалеке показались соломенно-жёлтые крыши домов, недвижимые четырехлистники мельниц. По правую сторону расположилась таверна, напротив стоял бордель — Винцент заметил, как Эврар улыбнулся одной из девушек в окне. Она поманила к себе пальцем, но замерла, когда обратила внимание на Безмолвного рыцаря или Винцента, за ним сидящего. Люди оборачивались иногда, отвлекаясь от грядок или выведенной на прогулку скотины. Мальчик, перебегавший дорогу с веточкой, которой гнал гусей, остановился и едва не попал под копыта коня рыцаря. Его оттащила девочка чуть старше. Бранд сравнялся с конем рыцаря, чтобы склониться к Винценту. — Как думаешь, что их пугает: ты или милорд? — Вы. Или он. Я в вашей компании что твоя безобидная овечка. Страх к вооруженным людям — обычное дело. Тем более, к тем, кто грабил в округе под предводительством запоминающегося рыцаря. Вряд ли окружающие могли знать об одном-единственном чародее. И что, что седые волосы да заострённые уши? Может, их, таких же чародеев, сотни. В ответ Бранд хохотнул. — Отчего же? Слава идет впереди тебя. В отряде шептались о том, что с войском Перри пришел чародей-полуэльф, опаснее стихийного бедствия. Байка, конечно, пущенная, чтобы запугать, — заверил он, увидев, как у Винцента брови поползли на лоб. — Малец услышал о тебе от своего приятеля. То ли граф, то маркиз, не помню — я в дерьме не разбираюсь. — Ты в нем копаешься. Отчего-то другую сторону ведь поддержал. Бранд толкнул его в плечо и продолжил: — Перри отправил своих людей за тобой, надеясь привлечь на свою сторону, но тебя не было дома. А слухи пошли быстрее отряда, и вся округа вскоре знала, кто опаснее всякого рыцаря и безжалостнее разбойника. Винценту почудилось, что каждый пристальный взгляд направлен на него. Молчаливое осуждение со всех сторон обрело физическое воплощение, давило, как давит вода на утопающего, заставляя все ниже и ниже опускаться в темноту. Хлопок по спине вырвал из размышлений. — Мы приехали. Слезай. Кладбище за небольшой оградой. Деревянной, покосившейся. Из земли росли, кренясь, обветренные надгробия с неразличимыми именами. Трава тянулась выше щиколоток, как в степи, ярко-зеленая, полная соков. Спрыгнув с коня, рыцарь жестом позвал Винцента за собой. Он подвёл к трем могилам, расположенным в дальнем углу и так покинутого кладбища. Всё заросло, от надгробий остались лишь крупные, сколотые по краям камни. Винцент остановился рядом, ничего не говоря, давая время на скорбь по ушедшим. Чуть позже рыцарь снял шлем. Черные вены на щеках напоминал дорожки слёз. — Здесь? Мне упокоить тебя здесь? Рыцарь кивнул. — Это твоя семья? Жена, дети? Он кивнул снова. — Хорошо. Все скоро кончится. Видишь, ты дома. Они дождались. Его горло и язык шевельнулись. Винцент подумал, что стоило настоять на том, чтобы зашить рану — хоть перед родными рыцарь смог бы предстать в лучшем виде. — Найди дрова, — сказал он, подойдя к Бранду. — Костёр? Винцент ответил коротким кивком, весь сосредоточенный на подсчитывании оставшихся трав. Их большая часть ушла на русалок, неупокоенных, утонувших дев, но того, чтобы было сейчас, должно хватить. — И, может быть, какое-нибудь тихое местечко?.. — Бордель подойдет? Айя, можешь не отвечать, — Бранд взмахнул рукой, заметив винцентово пренебрежение к предложенному. — Будет тебе тихое местечко.***
Он видел реку, стремительную, темноводную, без конца и начала, и от вод пахло то ли гнилым душком, то ли кислыми ягодами. На дне белые камни, как лица с закрытыми глазами, на берегу — папоротники. В темно-зеленых листах пульсировали, будто живые сердца, алые цветки. У подвесного моста они были яркими и горячими, как докрасна раскаленные угли. Тёмные доски двоих не выдержат, да и Винценту на другой берег дороги нет. Потому у моста распрощались. Рыцарь что-то сказал напоследок — не важно, как изуродовано тело, душа сохранила истинный облик; но слова его заглушил бурный поток и… Сожгли в доспехах — Уж хотел снять их, но Винцент его остановил. Пламя лизало черную сталь, пожирало дерево. Костёр поднялся выше человеческого роста, треща и заставляя дрожать прохладный воздух вокруг. Винцент чувствовал себя почти на своем месте и почти правильно: наконец не потревожил душу, чтобы найти ответ на тревожащий его или кого-то другого вопрос, а проводил, как полагалось. Немного с завистью, но больше с облегчением. Пущенный в небо сноп искр сопроводил громкий треск. Часть брёвен переломилась пополам под тяжестью стали. Послышалось шарканье. Холодное лезвие меча коснулось горла. — Что ты делаешь? — спросил Бранд у Ужа, касаясь рукояти своего. — Сукин сын не дал взять девку, — процедил тот, надавливая. Винцент почувствовал, как лезвие врезалось в тонкую кожу. — Не дал забрать доспехи. Сражался на той стороне! Милорд ушел. Дело сделано. Надо его добить. Его трясло, будто знобило, и в голосе проскальзывали высокие, почти истеричные нотки. Страх — зараза, так же легко передающаяся, как чума. Винцент заставил себя замереть на месте, держа в уме, что любое движение могло спровоцировать Ужа, но ладони его вспотели и засосало под ложечкой. Если умирать, то не так. Лезвие меча Бранда отразило солнечный блик, ослепляя, а от толчка в грудь Винцент пошатнулся, едва не упав на землю. Сталь зазвенела о сталь. Бранд спросил: — Как ты его назвал? — Ты слышал. Дай мне… — Повтори. Давай, ну. — Короткий меч уперся чуть ниже ключицы Ужа. — Ты был смелее только что, когда бросил это ему в лицо. «Сукин сын». Он сказал «сукин сын». Губы Ужа, с заедами в уголках, нервно дернулись. И гнев в глазах чуть потускнел. В этот момент, решит Винцент, их бой и был закончен. Бранд, во-первых, с мечом обращался, как будто с ним в руках и родился. Когда Уж сделал выпад, он играюче отвел удар в сторону, вторую держа за спиной. Во-вторых, он был в ясном уме и с твердой рукой. В-третьих, Бранд оказался левшой. Уж, по привычке смещаясь вправо, попадал под его удары, легкие и точные. Меч коснулся щеки, задел бок, резанул по лбу. Кровь из раны залила глаз. Наполовину ослепленный, в помешательстве, уступающий во всем, Уж взревел, опрометчиво бросившись на противника, и меч, чавкнув, вонзился во второй глаз. Звук был тошнотворный. Бранд пнул его в живот и вытер лезвие от крови рукавом длинного кафтана. — Вставай, пошли. Этого погребальным костром провожать не будем. Пусть кормит псов — хоть какой-то толк от него будет. Он протянул Винценту руку. — Зачем? — тихо спросил Винцент, нерешительно хватая его ладонь. — Он мне надоел. Тем более, я чувствую ответственность, айя, — Бранд задумчивым движением потер подбородок, размазывая кровь. — У меня были почти все шансы стать твоим папашей, между прочим. — Спасибо. — Не стоит. — За то, что все-таки не стал.***
Эврар пытался забыться в борделе. Пил так, будто надеялся этой ночью от количества спирта в крови протянуть ноги. Когда Бранд сказал ему об этом, Эврар расхохотался с горечью и спросил: — А что такого-то? Поленья второй раз собирать не придётся! Дожидаться, пока очнется, Бранд не решился. Продал лошадь, на часть денег купил провизии. — Как-то маловато, — бросил Винцент, когда ему отдали его долю. — Значит добираться до дома будешь быстрее. Ему этот путь придется проходить на своих двоих, пока не повезёт наткнуться на повозку. Ещё одну лошадь Бранд отдавать не собирался. Он вообще оказался чертовски скупым — и на еду, и на прощальные слова. — Бывай. Не появляйся на глаза больше. — Ты расскажешь кому-нибудь? Он рассмеялся. — Зачем? Ты мертв уже тридцать с лишним лет. А я, как и сказал, не безумец и с мертвыми не разговариваю. И ушел, насвистывая мелодию.