***
Тюрьмы пахли одинаково — потом, сыростью, плесенью, мочой и ржавчиной. Издалека от этой смеси (или от воспоминаний о ней?) замутило, и Винцент остановился до того, как они вошли. Упёрся руками в колени, давя тошноту. Ему никогда ранее не хотелось так сильно остаться в духоте и пыли оживленного города, под ярким солнцем. Или где угодно, только не там — не в полутьме в окружении стонов, вскриков, писка крыс. — Всё в порядке? — спросила Найвара. — Всё замечательно. В узких высоких окнах Винцент видел их — размытые фигуры, наблюдающие за жизнью, к которой уже не вернуться. Казнённые, умершие от голода, от болезней, от пыток и издевательств. Силуэты из серой дымки были похожи: на лицах ни одной отличительной черты, а лишь более темные пятна на месте глаз. Он сглотнул ком в горле, сжал кулаки и шагнул за девушкой, напоминая себе, что это всего лишь краткий визит. Так, как в прошлый раз, не будет — его не запрут снова, на года оставив наедине лишь с самим собой и крысами, не наденут кандалы на руки и не будут лишать еды и воды на дни из-за забывчивости и страха подойти. Если хотят бояться, то пусть боятся, но так, чтобы и подойти не осмелились даже. Правда, от одних воспоминаний Винцент робел, и мыслей о том, что он будет делать, если всё повторится, в голове не было. Здание — коробка с дырками-окнами, из которых проникал прохладный воздух. Когда тяжёлая дверь закрылась, Винцент и Найвара остались в узком коридоре, конца которого за спиной впереди идущего человека не видно. Тем более, за её спиной с висящим на ней чехлом, в котором при каждом шаге что-то перекатывалось и звякало, как металл. Найвара взяла факел и повела за собой, мимо комнат с неизвестным назначением. В одной была приоткрыта дверь, и Винцент мельком увидел троих стражников, играющих в карты. Чуть дальше, с другой стороны, еще одна открылась полностью, едва не ударив по носу. Из нее вышла жрец и стайкой несколько послушниц. Винцент пересекся с одной из них взглядом: его волновала эмблема на одеяниях, а она позволила себе смотреть не только под ноги из любопытства. Эмблему Винцент не увидел, но пламя осветило резко побледневшее девичье лицо и расширенные в страхе глаза. Потом послышались стоны. Тем громче, чем ближе к узкой лестнице, ведущей и наверх и вниз. Найвара начала подниматься. — Кого тут держат? — Много кого. Я не знаю всех. Там, куда мы сейчас идем, благородных или хотя бы рыцарей. Ниже — убийцы, насильники, воры, ждущие, пока их сошлют в рудники или выкупят. — А маги? — Если бы здесь были маги, то не было бы тебя. Осторожней, не споткнись. — Хорошо. Выше коридор был немногим просторнее. Винцент увидел открытую дверь. Резко ударили по одной из запертых рядом, и крик мужчины проводил их до конца: — Я невиновен! Скажите им, что я невиновен! Пожалуйста! Искренняя благодарность у Винцента вырвалась случайно после того, как Найвара закрыла за ним, и осталась, благо, незамеченной. Мужской голос, в котором чудился другой, почти мальчишеский, слезливый и срывающийся, поутих; на место его пришли слабые стоны. В комнате двое… Нет. Трое. Третьего человека Винцент заметил, ища источник стенаний. Он был нечеловечески бледен, сух и тонок, будто лишь обтянутый кожей скелет. Лёжа на скамье со страдальческим выражением на лице, в беспамятстве мял ткань под собой и рвано дышал. Рядом с ним сидел юноша в послушничьей серой мантии, без знаков и вышивки, а из угла в угол беспокойно ходил полуорк. — Здравствуйте, — тихо сказал юноша. — Проходите. Мы вас ждали. — Я к этому никакого… Юноша удивленно приподнял брови. Он казался кротким, как подобало священнослужителю, похожим на оленёнка из-за карих больших глаз. — Мы вас и не виним. Но полуорк вдруг громогласно спросил: — А кто иначе? Еще варианты? Кроме него… никто и не мог! Он взмахнул рукой и крупные пальцы едва не ударили по носу — Винцент отстранился в последний момент и прижался спиной к стене от греха подальше. — Хэнк, заткнись, — бросила Найвара. — Ближе к делу, Ларен. — Нет никакого дела, виновника уже нашли, — продолжал настаивать на своем полуорк. — За-аткнись. — Тише, пожалуйста. Винцент потёр переносицу, скрывая раздражение. — Что произошло? — У него тяжёлая анемия, — ответил Ларен, сочувственно поглаживая белую руку мужчину. — А на общем? — Малокровие. Кто-то… как бы вам показать… — он засуетился. — Хэнк, помоги, пожалуйста. Полуорк, подойдя, приподнял мужчину. Спина его исполосована: раны глубокие, длинные, с краями неровными, будто металлическими штырями резали. Винцент их осмотрел под перешёптывания Найвары с Лареном. — Я его, мне кажется, знаю. — Ты всех вокруг каждый день узнаёшь. — Нет, нет, в этот раз точно. — Как в тот раз с сиром Джеромом? — Да нет же! Вот помнишь, я рассказывала про то, что жила в… Винцент шикнул на них, нащупывая пульс. Слабый, но быстрый. Отец учил его, что надо надавить и оценить, сколько силы для прекращения потребуется; надо почувствовать в мелочах, как бьется волна крови о сосуд после того, как перестанешь сжимать; надо… — Лечить умеешь? — спросил он у Ларена. — Нет, только учусь. — Тогда записывай. И ещё кое-что, — он повернулся к полуорку. — Ты тут главный? Хэнк неуверенно кивнул. — Есть ещё жертвы? — А есть догадки о виновном? — он изогнул бровь. — Хрен тебе, а не догадки, пока не ответишь, понял? Он видел, как желваки заиграли на лице. Полуорк шире раза в два и на голову выше; любой другой с винцентовой комплекцией занервничал бы, но Винцент видел вещи страшнее. — Трое. Они мертвы. — Тогда… проводи меня к остальным заключенным.***
Винценту тринадцать, и отец его снова оставил одного. Уже с беспокойством меньшим, чем раньше. Одному быть скучно, поэтому он ждал лисы — она, привыкнув к нему и угощениям, появлялась всегда в одно и то же время. Хорошая такая, умная. Имя ей Винцент давать побоялся, хотя из друзей у него только она и была. На улице разогретый воздух дрожал, отводя от всякого желания выйти. Тем более, что на сегодня лучше почистить картошку — может, отец вернется. Обещал вернуться. От звонкого крика на улице у Винцента рука вздрогнула и маленький нож порезал палец. Подушечку приложив к языку, Винцент осторожно выглянул в окно. И вновь раздалось: — Дя-адь! Дядя! Дядя-волшебник! Там матушке плохо! Дядя! Смуглой девочке лет восемь — хотя, уверенности в этом мало. Не то, чтобы Винцент много раз видел других детей, так что возраст он взял из воздуха. Она в красивом платье, жёлтом, как одуванчик, сама будто цветочек: зелёные глаза, малиновые губы, ресницы длинные и густые. С ленточками в каштановых волосах и кожаных туфельках. На одной тесёмки развязались. — Дядя! У неё кровь изо рта! Она сказала, к тебе сходить! — девочка запрыгнула на лестницу и ударила в дверь. — Дядя, ты спишь? Дядя, я тут буду стоять! Винцент в растерянности не понял сразу, что ей нужно, а когда понял, то почувствовал себя ещё более потерянным. Что делать? Помочь? Сказать, что отец позже вернётся? Любой выбор значил бы выдать себя. Проигнорировать, значит. Он вернулся к картошке, прислушиваясь к окружению. Девочка еще несколько раз позвала его отца. А потом ей, вроде, это надоело: она прыгнула на одну ступеньку, на вторую, упала и завыла. Винцент понял сразу, что наступила на тесемку, и все-таки робко выглянул, приоткрыв дверь. — Его дома нет. Она перестала плакать, как по щелчку. Обернулась, продолжая лежать на земле — на лбу, как звезда, краснел ушиб с ссадинами, из носа текли сопли и блестели слезы на глазах, — и вытаращилась на него, как на призрака. А потом спросила: — Ты кто? — Его… ученик. — У меня маме плохо. — Как твою маму зовут? — спросил Винцент, надеясь, что слышал, как отец о ней говорил — может, это дало бы ему подсказку, что делать. — Имельда. Нет, не дало. — А чем болеет? — Я не знаю… Девочка всхлипнула и начала плакать снова. — Ну всё, хватит! — Винцент подошёл к ней, неловко поднял. — Перестань. Сейчас я… жди тут. Он вошёл в дом и подтащил стул к полкам. Кровь изо рта, кровь… Палец скользил по корешкам книг. Отец свой травник забрал с собой, а он бы пришёлся очень кстати, удручённо подумал Винцент. Но более-менее подходящую он нашёл. — При кашле кровь? — Да, — девочка поднялась и остановилась на пороге. — А яркая? — Не знаю. Наверное. — С пеной? — Нет. Просто кровь, — девочка сощурилась, прячась за дверной косяк. — А ты точно его ученик? — Точно, точно. Её недоверие не понравилось и почти обидело — за время, потраченное на вопросы, Винцент почувствовал себя почти таким же знатоком всякой хвори, каким был его отец, и вот в его навыках уже успели усомниться. Он даже понял, что нужно дать; хотя, когда отец придёт, лучше вовсе умолчать о случившемся. — Иди сюда. Лоб вытри. Там тряпка на столе… Не эта же. Вот. Пока она приводила себя в порядок, Винцент набрал нужных настоев и отваров из корня солодки, из головок мака, из болиголова. Он протянул их девочке, и их руки случайно соприкоснулись — она вдруг вскрикнула, отстранившись, и фиалы упали на пол. Винцент охнул, почувствовав, как сердце замерло на мгновение, но с облегчением вздохнул, потому что ничего не разбилось. — Ты что делаешь? — Ты… Она протянула к нему руку и тронула в щеку, когда он наклонился, чтобы все поднять, и быстро убрала снова. Винцент наконец понял, в чем дело — когда её палец коснулся кожи, раздался тихий треск. Вручив склянки, Винцент вытолкнул её за дверь и торопливо бросил, чтобы больше не приходила. Позже, когда пришла лиса, он не открыл ей дверь, не вышел, чтобы угостить и позволить шершавым языком провести по пальцам.***
Послушницы успокаивающе гладили руки мужчин, шептали обещания о жизни после смерти — их голоса сливались в журчание ручейка. Больные и голодные, ослабевшие и потерявшие всякую надежду молились, рыдали, цеплялись за жизнь, моля о пощаде. Винцент переступил порог просторной каменной залы, развернулся на пятке и вышел. То есть, хотел выйти, но остановила рука полуорка, толщиной с винцентово бедро. — Ты сам сюда попросился. — Я… да я забыл кое-что просто, вот и все. Полуорк с подозрением поднял брови, и Винценту пришлось отказаться от всякой крамольной мысли убраться подальше. Самые разные имена богов звучали со всех сторон. Просили Тира о правосудии, просили Маска об удачном побеге, Илматера о защите, Торма об отваге, Ловиатар о возмездии. Услышит ли хотя бы один из хора те молитвы, что ему предназначены? Винцент в этом сомневался — его одного слышали с трудом. — Мне нужно кое-что спросить, — сказал он, подойдя к девушке и заключённому, что были ближе. — Об умерших. С кем сидели, были ли крики и, может, кто-нибудь приходил к ним накануне смерти? Послушница кротко кивнула, не перебивая, и отстранилась от мужчины. Когда он сел, чтобы видеть Винцента, зазвенела цепь кандалов. Лицо пряталось под спутанными отросшими волосами. Длинными пожелтевшими ногтями царапая кожу, мужчину помотал головой, будто пробуждаясь ото сна. Губы его задрожали, а пальцы вцепились в воротник — девушка пискнула от страха, когда заключённый навалился на Винцента. Прижатого к влажному земляному полу Винцента обдало запахом гнили. Почерневшие зубы расходились и сходились перед глазами, клацая. Он разобрал слова за тяжелым дыханием: жрица, жрица… Заключённого поднял за шкирку Хэнк. Заодно с этим он заставил встать и Винцента, замершего в замешательстве. — Безумец. Не стоит обращать внимание. — Ага. Наверное, — Винцент отряхнулся, оглядываясь. Жрица. Ни одной здесь не было. Может, доверия к ним у заключённого было больше — исповедоваться послушнице все равно, что… к примеру, прийти не к лекарю, а к его ученику. Сколь бы преданности богам девушка не имела, полномочий и сил у нее всё же меньше. Он пошёл к остальным и повторил вопросы, чтобы получить туманные, разрозненные ответы. Один из заключенных что-то слышал ночью, второй утверждал, что была тишина. Третий не знал, что кто-то умер, а четвёртый не захотел говорить. Соседи по камере у умерших были — двое повешены, пятеро в рудниках. Винцент покачал головой, проходя мимо полуорка. Бессмысленный визит. Когда они поднимались, то Винцент предложил поступить так же и с остальными — очистить тюрьму, раскидать кого куда. Рудники не могила, оттуда еще сбежать можно, подумал он, надеясь, что эта мысль останется незамеченной. — Мы так и сделали, когда те двое умерли, — с некоторой оскорблённостью заметил Хэнк. — Результата не дало, как видишь. — Правда? А… да, точно. Но что насчет… всех заключенных? — Найди людей, способных за ними проследить. — Лучше пусть умирают, чем бегут? Вопрос остался без ответа. Ларен и Найвара кидали кости, и одновременно обернулись, когда Винцент вошел. Ларен, воспользовавшись моментом, пальцем толкнул кость — две черные точки сменились четырьмя. — Как успехи? — Никак, — угрюмо ответил Винцент. — Ждем, пока он очнётся. Он сел в мягкое кресло, сложив руки на животе и вытянув ноги. Найвара, вернувшись к костям, удручённо охнула. Проиграла. — Я не думаю, что этого стоит… ждать. Надеяться — может быть, — робко возразил Ларен. — Старайся лучше. Есть какая-то закономерность в том, когда и как они умирали? — Все от малокровия и через половину месяца, — неохотно ответил он же, а потом встал из-за стола. — Надоело. Малокровие… Винцент стучал по подлокотнику, глядя в потолок. Ответ был так близок и так очевиден. — Мне нужно узнать про их родственников. Особенно первого ушедшего. — Что? И где мы тебе их достанем-то? — Найвара усмехнулась, посмотрев на него, как на глупца. — А это не ваша ли проблема? Она фыркнула, закатывая глаза. — И еще: трупы. Тела всех казненных за последнее время. Они похоронены? — Нет. — Замечательно, — ядовито выплюнул Винцент. — Действительно, это же не люди, это же… — Преступники, — закончил Хэнк. — Убийцы, насильники, воры. — Прямо все? — Все. Никто не гадает на картах в суде. Винцент со скуки достал колоду. — Очень даже зря.***
Девочка появилась на пороге снова через день. На этот раз она не звала отца, а на вопрос, что понадобилось теперь, ответила: — Я к тебе. Наряженная, будто на праздник, с витиеватой прической, она держала в руках корзинку, накрытую платком. Пахло так, что желудок сводило и слюна мигом заполнила рот. — Маме лучше. Спасибо большое. Бери, — она протянула корзинку. Винцент прикусил щеку изнутри от волнения, неуверенно взял и заглянул под платок. Пирожки. Румяные, горячие, с белой посыпкой сверху. Только из печки. Проигнорировав желание сразу вытащить один, Винцент протянул корзинку обратно. — Мне не нужно. Спасибо. — Почему? — Потому что. Мне не нужно. Девочка уткнулась носом туфельки в дерево лестницы, опустила взгляд. — Тогда не тебе, а дяде. — Его дома нет, — Винцент вздохнул, вымотанный её упрямством. — Я же сказал тебе больше не приходить. Она что-то в ответ пробормотала, едва понятное. То ли устыдилась, то ли засмущалась. — Может, с чаем? — предложил Винцент. — Ну, испортятся они, если оставлю. Девочка, встрепенувшись, хлопнула в ладоши и почти вприпрыжку прошла в дом. Головой вертела по сторонам, разглядывая травы, подвешенные под потолком, корешки книг, сосуды с зельями и настоями. Винцент упустил момент, когда девочка встала у стеллажа, поднялась на цыпочках, зацепившись за полку. Когда стеллаж едва не опрокинулся на неё, тогда Винцент обратил на нее внимание и сказал сесть, пока не убилась. Она забралась на стул очень неловко, с усердием поправила платье и ленточки в волосах. Пододвинула ближе чашку, в тарелку разложила пирожки — аккуратно, будто лепестки цветка. Винцент, стараясь держаться от неё подальше, сел напротив. — А где твои папа и мама? — Дома. — Не здесь? — Далеко отсюда. — А почему ты магии учишься? — Нравится. — А не страшно? Винцент пожал плечами. Страшило ли его то, что в нём было с самого рождения? Это же как лица собственного бояться — нелепица, да и только. Других страшило. Как будто бы. Смутная догадка, не подкрепленная ничем, кроме туманных ощущений. Из-за чего бы тогда матерям с улиц уводить своих детей, когда Винцент заглядывал на рынок, чтобы купить овощи да мясо? — Хорошо же. Маме твоей помогло? Девочка кивнула. Винцент вдруг подумал о том, что так и не спросил, как её зовут. — Вот и ладно. — Так не магия ведь, а травы. — А это всё вместе учить надо. Одно без другого бесполезно. — Сложно? — Терпимо. А ты чем занимаешься? — У меня папа оружие делает, я ему помогаю. — Оружие? Девочка кивнула снова, надувшись от гордости. — Интересно, наверное, — с напускным безразличием бросил Винцент. — А то. Он помолчал немного, надеясь, что любопытство скоро поутихнет, но себя все-таки сдержать не смог. — А какое? — Ну, всякое… мечи там, ножи… топоры… — А ты что делаешь? — Он, неожиданно для самого себя, прыснул, представляя, как девочка, наравне со взрослым мужчиной, куёт железо и сталь. — Воду ему приношу, еду, руду… — Сама добываешь? — Винцент задорно оскабился. — А если и да? С киркой стою каждый день и в шахтах стукаю, тук-тук, тук-тук! — она рассмеялась, и Винцент тоже. — Я потом сама оружие делать буду, вот увидишь! Получше отцовского!.. — Девочка немного помолчала и смущённо поинтересовалась: — А можно я ещё приду? — Наверное, можно. Хотя, вообще-то… Он только хотел предложить ей погулять в другом месте — рядом с лесом, например, или у реки. Попробовать построить плот, собрать цветы с лугов, поесть ягоды. Он бы попросил её показать мечи. А она?.. Наверное, спрашивала о всяких травах, какая и что лечит. Винцент бы ей рассказал, только предупредил, чтобы сама ничего не пыталась варить — умелые руки нужны. Дверь открылась тихо и медленно. Внимание привлек пролившийся внутрь солнечный свет. Отец стоял на пороге — уставший, немало удивленный; и Винцент почувствовал, как залило жарким румянцем стыда щеки, уши и шею. — День добрый, дяденька. — Что ты тут делаешь? Он её знал. Наверное, это делало ситуацию чуть менее… озадачивающей. Винценту хотелось в это верить. — Я тут… — Она растерялась. — Чай пью?.. — Пойдём-ка домой. Тебя, поди, мать обыскалась. Отец поднял её со стула, посадил к себе на руки и пошел к выходу, бросив, что скоро вернётся. Корзинка осталась на столе. Девочка очень яро махала рукой напоследок. — Пока-пока, мальчик! Я ещё приду, потом погуляем? Я тебе принесу какой-нибудь ножик! Будешь как рыцарь! Винцент убрал большую часть беспорядка со стола, пока отец не вернулся, и новую чашку ему поставил. Дождался, сидя на стуле, как статуя — только ноги болтались от волнения. — Она сама пришла, — сказал он, когда отец вернулся. — Я знаю. Мне все рассказали. Он потрепал по чёрным, как у себя, волосам; Винцент вытянулся навстречу руке, желая про себя, чтобы это продлилось подольше. — Там лиса твоя? — Ой. Совсем забыл! Сейчас я. Подскочив и наскоро найдя мясо, он выглянул на улицу. Рыжая скребла дерево, оглядывалась беспокойно. Тявкнула, увидев Винцента, и встала на задние лапы, передними уперевшись в бедро. — Что-то ещё было? — спросил отец. Винцент, позволяя лисе облизывать пальцы, помолчал. Сначала подумал, что не стоило ничего говорить, а после пришёл к выводу, что и скрывать-то смысла не было — отец всегда всё знал. Это сейчас даже не интерес его к прошедшим событиям проявлялся, а проверялась винцентова честность. — Я её случайно… не знаю, как это сказать… магией задел. — Да, об этом она тоже сказала. Знаешь, что? Винцент заглянул в дверь, сидя на коленях и гладя лису по макушке. — «Искра пролетела». Мол, это любовь и вы суженные. Рот у отца прикрывала чашка, но в голосе отчётливо слышалась улыбка. — Фу, пап. — Что? Не нравится тебе? — Она же маленькая совсем. — Как скажешь, — он рассмеялся. — Но, ты учти, девочки быстрее растут. Оглянуться не успеешь, как догонит и перегонит. Винцент ничего на это не сказал, испытывая какой-то безосновательный, из ниоткуда взявшийся страх. Если девочки быстрее растут, то и стареют быстрее? И живут меньше? Какие-то они сложные, эти девочки, хотя красивые до неприличия с ленточками в волосах и в разноцветных платьицах. Он встал на пороге. Лиса дремала, положив голову на плечо. — Пап. А я ей сильно больно сделал? — Если уж она так это восприняла, то не сказать. Переволновался? Винцент кивнул. — Вот будет тебе уроком на будущее. Иди сюда, — отец протянул руку, приглашая в объятия. Неловко в него ткнувшись, чтобы не разбудить лису, Винцент вздохнул, когда отец сказал, что ничего страшного не случилось, и кивнул ещё раз, как бы примеряясь с этой мыслью. Он сделал вид, что от его внимания ускользнуло то, как быстро отец увёл девочку из дома. А позже, спустя несколько лет, они переехали. И Винцент её больше никогда не видел.***
— На. Читай на здоровье, — Найвара опустила стопку бумаг. — Что это? — В смысле, «что это»? Родственники. Спал бы ты больше, а то скоро совсем соображать перестанешь. — А… Приподнявшись, Винцент взял несколько листов сверху. Мелким почерком исписанные вдоль и поперек — уйдут дни и ночи, чтобы всё прочесть. Но больше вариантов не было. Он осматривал трупы три дня подряд. Искал острые упыриные клыки или двойной ряд зубов, как у стрыг. Ничего. А между тем, уже неделя минула. Ещё одна — и снова появится очередная жертва. Карты молчали. — Надо по стопкам разложить. У кого все члены семьи живы. — Винцент отложил первый лист в одну сторону. — У кого есть умершие. — Второй — в другую. Найвара, опустившись на подлокотник кресла, взяла несколько листов с конца. — А что это даст? — Узнаешь. — Только кровные считаются? — Да. Жены, сводные братья и сестры — не родня. То, что вторая стопка оказалась толще первой, ожидаемо, но досады от этого не поубавилось. Нельзя ли было умирать поменьше? Винцент вздохнул, протирая лицо, и разделил все ещё на четыре равных части. — Позови остальных. Стояла глубокая ночь. Дрожащее пламя свечи упало на недовольное, угрюмое лицо Хэнка, сонное, полное непонимания Ларена. — Это не могло подождать? — Что случилось? — Присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее. — Винцент указал на скамью, на которой поудобнее устроиться можно было едва ли. — У нас много работы. Если кому-то хочется ещё один труп выхаживать, то он может, конечно, пойти спать. Насильно здесь никого не держат. Ларен прошёл. Хэнк последовал за ним, немного погодя, яростный взгляд на ходу бросив в сторону Винцента. — Мы что-то конкретное ищем? — Рано умерших родственников. Недавно умерших. Или случаи, когда уходили в короткое время несколько человек. Как бы друг за другом. — Он похлопал по столу. — Складывать сюда, а дальше я сам разберусь. — Долго вы этим занимаетесь? — робо поинтересовался Ларен. — Достаточно, чтобы примерно представлять себе, что делать. А что? — Бред это всё, — буркнул Хэнк. — Что мы ищем? Кого мы ищем? — Мертвеца. Поднявшегося покойника. — Хах. Покойники поднимаются из могилы сами по себе… Ну-ну. Я бы еще понял, будь это некромант, но… Винцент задержал на нём полный недоумения и недовольства взгляд, но промолчал, удовлетворенный тем, что Хэнк после стушевался. Мир его глазами — совсем иной, нежели у окружающих. Кем были те, кто находился с ним в одной комнате? Святоша, дамочка с шилом в заднице и холеный надзиратель (возможно). Чем занимался полуорк, Винцент не знал и в подробности не вдавался, но по опрятной одежде и высокомерному поведению сделал вывод, что вряд ли работёнка была грязной. А потом он заметил, как ловко и быстро Хэнк управлялся со взятыми бумагами, и вовсе принял своё мнение за единственно верное. Уже было утро, когда с изучением бумаг закончили. Под данное описание подходили трое. Винцент взял лист с информацией о первом умершем. — У него еще мать жива, да? — Ага. А отец и брат почили. — Больше никого? — Никого. — Найвара зевнула. — Мы пойдём? — Ты останься. Остальные пусть идут. Когда они остались вдвоём, Винцент сказал: — Нужны люди, которые лошадь могут провести через кладбище. Если у могилы отца его переходить не захочет, то пусть разроют. Только они при этом, возможно… умрут. — Хорошо, — спокойно отозвалась она. — Еще что-то? Винцент замер над листом. — Мне все казалось, что… это, наверное, стрыга? У последних есть одна особенность — они до крови родственников охочи. — Но?.. — Если жива мать, то в этом смысла никакого. Она и живёт недалеко совсем. Была бы второй жертвой, но… Найвара от скуки качала ногами, ожидая чего-то, пока не поняла, что ждут как раз-таки от неё. — Подожди. Это мне сейчас выводы надо какие-то делать? Винцент кивнул. — Дай свежий взгляд. — А почему я-то? — Верю в женскую интуицию, — он протянул ей лист. Немного слукавил — дело в интуиции было лишь отчасти. Найвара просто выглядела бодрее и свежее всех остальных. Она, чуть будто смущенная оказанным ей доверием, пристально прочла написанное еще раз. — Ну, да, в общем-то. Я понятия не имею, что еще можно сказать. — Поэтому, возможно, это упырь, — продолжил Винцент. Либо они оба упустили какую-то деталь, либо этой детали не было вовсе. — Который каким-то образом проникает в камеры и… Его прервал стук в дверь. Когда она открылась, в комнату заглянула послушница. — Хотела предупредить, что у Малсера рана загноилась. Мы, конечно, сделали, что могли, но… — Стоять, — резко оборвал её Винцент, за мгновение растеряв всю усталость. — Они всё это время по ночам к заключенным ходили? — К заключённым и охранникам, — подтвердила Найвара. — А что такое? Он вскочил и с досады не смог удержаться от выкрика: — Да вы тут, блядь, надо мной издеваетесь, да?!***
— Винцент! Сэр! Господин! Подождите вы! Ноги сами несли к храму. Не обращая внимания на крики Ларена, Винцент почти бежал. Несмотря на утреннюю прохладу, его будто лихорадило — то ли от спешки, то ли от возмущения. И когда Хэнк развернул его, схватив за плечо, лицо у него было все красное, блестящее от пота. — Ты не можешь просто заявиться и обвинить кого-то в… — Я не могу?! Я-то не могу?! Я как раз-таки дохуя всего могу! — Винцент толкнул его в грудь, но сам покачнулся. — Вы молчали всё это время! А я сижу, голову ломаю! — Да все просто привыкли к этому! То есть… — Найвара, догнав их, задыхалась. — Откуда нам знать, что это… что-то важное? Это же послушницы! Святые девы, считай! Винцент резко взмахнул рукой, не желая слушать оправдания. Святость делала кого-то невиновным, а дикая магия — априори преступником. Что за абсурд! Внутри всё клокотало от возмущения. Оно поутихло, когда за поворотом показался храм. В нём жрецы и паладины. Каждый из них встанет на защиту всякой подозреваемой, даже если та прежде им не нравилась. Винцент замер, глядя на неприметное здание из серого камня. Ниже городской ратуши, не столь роскошное, как особняк лорда, но люди в нём имели влияние большее, чем лорд и бургомистр вместе взятые. Слова жреца убедительнее здравого смысла. — Это очень опрометчиво, — бросила Найвара с укором. — Я знаю. Даты? — Четвертое, восемнадцатое и второе. Как ты собираешься выяснять, кто это? — На месте разберусь, — ответил Винцент и толкнул деревянные двери. Внутри воздух прохладен, но тяжёл от благовоний. Золотых или серебряных подсвечников, искусных ярких витражей не было; внутреннее убранство скромно и глазу зацепиться почти не за что. Однотипные скамьи для прихожан блестели, покрытые лаком, недвижимая алая с тонким золотистым узором по краям ткань на алтаре. Священник его слушать не собирался: Винцент понял это, как только пропала приветливая улыбка с лица мужчины. За всю их компанию говорил Ларен. Сбивчиво, взволнованно, аккуратно подбирая слова. — Вы обвиняете в убийствах одну из послушниц? Толку от аккуратных формулировок не было. — Нет, мы… — Да, — сказал Винцент, теряя терпение. — Да. Я обвиняю. Мне нужны те, кто посещал тюрьму в ночи на три уже названные даты. Лицо священника побраговело от возмущения. Он только собирался возразить, но Винцент с нажимом добавил: — Иначе арестованы будут все. Через минуту-вторую девушки выстроились в шеренгу. Перешептывались между собой, боязливо оглядывались, не зная, чего ради их оторвали от дел и учебы. Винцент прошёлся от первой до последней раза два, внимательно вглядываясь в черты лица, пока не спросил: — Здесь все? Шепот стал тише. — Кто остался? — он взглянул на священника, но тот отвёл взгляд, нервно теребя воротник. — Патриция, м… милорд? — тонким голосом ответила одна из девушек. — Она обещала подойти. Винцент взглянул на Найвару, и та бросилась к лестнице. Он поднялся следом, еще на пути услышал отчаянные выкрики и требования отпустить. Патриции на вид лет одиннадцать, и она — девочка как девочка. Яростно отбивающийся от крепкой хватки ребенок. Винцент разочарованно вздохнул, понимая, что проблемы после этого дня к нему прилипнут, что репейник: уходить придётся ни с чем, а храм такое оскорбление без наказания не оставит. И зачем пришёл?.. Риск себя не оправдал — упырь не здесь. Каштановые волосы Патриции растрепались, пока она отбивалась Красная и злая, она попыталась пнуть Найвару ещё раз, но замерла, заметив Винцента. — Дядька, больно! Скажите, пусть меня отпустят! Не крала я колечко, не крала, всем ведь говорила, что не я! Но если надо, скажу, что крала, только отпустите! Найвара все её слова пропустила мимо ушей. — Не она?.. — Нет. — Да чёрт. С досады Найвара ударила по стене, и Патриция вздрогнула. Неуверенно встала, когда её отпустили, пригладила одежду, поправила прическу. Вжав голову в плечи, осталась на кровати. Винцент заметил свитую из простынь веревку, спускающуюся из окна. — Далеко собралась? — Я не хочу в тюрьму из-за кольца, которого не крала, — ответила, надувшись, девчонка. — А мы тут не из-за кольца. — А зачем тогда? Никто не посчитал нужным ей объяснить. Её это просто не касалось. — Я могу идти? Найвара кивнула, пока Винцент вытаскивал веревку. — Отчаянная какая, однако. — Истеричка, — фыркнула Найвара. Она округлила глаза, как и Винцент, когда на середине простыни показалась кровь. — Ты её оттуда достала? — Ага. Это… она поцарапалась? Оба свесились из окна. И правда — из ряда кирпичей один выдавался. Острый угол влажно блестел на солнце. — Ужас какой. — Она об этом не сказала, — задумчиво произнес Винцент. — Она говорила, что ей больно. «Потому что ты ее держала. Она не заметила, как ей ногу камнем вспорола», — подумал и выглянул в коридор. Патриция еще не успела дойти до конца. Пятнышки крови тянулись за ней круглые, размером с бусины. Походка ровная, а пятка, выглядывающая при каждом шаге, испачкана кровью. Это она. Упыри не чувствуют боли. Винцент вцепился в косяк. Он кто угодно — трижды проклятый, стихийное бедствие, мертвец, человек с плохим вкусом, — но не убийца детей. Он сделает вид, что ничего не нашёл, и уйдет, сохранив чужую тайну. «Но это не ребенок, — возразил чужой голос в голове. — Это монстр». — Винцент? Не спрашивай, не уточняй — выйди молча, оставь одного. Закрой глаза, не замечай. — Что случилось? Через несколько дней еще один труп найдут, вот что. — Это она, — сказал Винцент, понизив голос. Найвара выглянула следом. — Откуда вывод? — Просто поверь. Это она. Зашуршала ткань, что-то звякнуло. Винцент опустил взгляд и увидел то, что Найвара хранила в чехле: несуразный предмет из металла и дерева. Запахло порохом. — Что это? — Ружьё. Отойди-ка. Она поднесла огниво к ружью. Искра мелькнула, и грянул гром. До того оглушительный, что у Винцента зазвенело в ушах. Поднявшийся дым заставил закашляться. Разгоняя его руками, Винцент вышел в коридор. — Какая дрянь! — прокричал он, себя не слыша. У лестницы стояла Патриция. Тонкая, маленькая. С чёрной дырой во лбу, из которого кровь стекала на переносицу и делилась на две струйки. То есть, в первые секунды, когда Винцент смог её разглядеть, это была Патриция. А потом уже вытянулись клыки, посерело, покрылось морщинами лицо, и вместо тонкого девичьего голоса из глотки вырвался душераздирающий рев. — Блядь! Он успел схватить за плечо Найвару и потянуть её в другую сторону. Оказался сбит с ног у двери в одну из комнат. Там сидели другие девушки, и они завизжали, увидев происходящее, и заперлись. Острые когти прошлись по спине, вспарывая кожу, но Винцент только сжал зубы. Гадство, гадство! Прозвучал второй выстрел. Им Найвара привлекла к себе внимание. Упырь, разодрав винцентову рубашку, повернулся к ней, зарычал и кинулся. Пригвоздил к стене, заставляя выронить ружье. Как им пользоваться, Винцент не знал, но схватил, более ничего при себе не имея. Горячее на ощупь, диковинное — его удержать получалось с трудом. При первом же ударе в затылок Винцент едва не уронил ружье. Упырь развернулся к нему, раскрыл рот — второй раз ружье ударило прямо по острым зубам, заставляя голову дернуться. Еще раз, чтобы сбить упыря с Найвары. Лицо юное, а сердце — мертвее мертвого. Винцент бил и бил, даже когда упырь распластался по полу. Ему всё казалось, что тонкие пальцы дергаются, вот-вот собираясь схватить, а ноги напрягаются, чтобы тело поднялось. От головы остались ошметки. Кусок черепа отлетел в сторону. Винцент, весь в липкой крови, остановился только тогда, когда Найвара вырвала ружье из рук. — Всё, всё! — Н-не всё. Голову, надо отрезать голову… нож дай, чёрт тебя… Он выхватил протянутый короткий меч, только отрезать уже нечего было. Почти. Остатки Винцент отделил, но что теперь с ними делать — понятия не имел. В оцепенении, трясясь, он на коленях сидел у тела, весь в липкой чужой крови. Это увидели те, кто спустя время набрался смелости и поднялся, чтобы испугаться вновь. Вокруг девушки кричали, плакали, а священник ругался так, что у его бога волосы бы встали на затылке. Трижды проклятый, стихийное бедствие, мертвец, человек с плохим вкусом. Убийца детей.***
Винцент открыл Найваре бутылку, потому что у неё самой рука оказалась сломана. Она сказала, что это всё из-за отдачи. — С ружьём надо, понимаешь ли, уметь управляться. Нельзя впритык стрелять. Но место-то мало было, что я могла сделать? Ну и вот. — Ага. Весь город на ушах. Хэнк наказал Винценту сидеть тихо, пока не уладит дела со стражей и храмом — они накинулись с обвинениями в заварушке и убийстве послушницы. Ситуацию предстояло разъяснять долго, сказал Хэнк, и пока все не встанет на свои места, Винценту лучше быть тише травы, ниже воды. Или наоборот?.. Винцент не помнил. Сидеть, впрочем, в четырех стенах долго он не смог. Найвара тоже. Она провела его на крышу какой-то таверны, с хозяином которой дружила, и оплатила эль. Винценту нужно было только донести ящик. — Кто он такой? — спросил Винцент, когда Найвара рассказала об этом. — Мой… А, ты не об этом. Племянник наместника. — Вы… — Помолвлены, ага. Пришлю приглашение на свадьбу. — Не стоит. — Ну, ты на свою. Не женат же ещё? — Не собираюсь. — Вот и пришли, когда соберёшься. Город предстал в новом обличии. С крыши люди напоминали муравьев, а потому на них можно было не обращать внимания. Винцент смотрел на дома, вдруг ставшие выше, чем обычно, дивясь тому, что такие мелкие создания могли возвести что-то подобное. На небе понемногу зажигались звезды. Интересно, каково это — видеть города с их высоты? — Ты сама эту штуку сделала? — Ружьё-то? Да. Сама, но не в одиночку — я поддерживаю связи с гномами и дварфами. Они мне металл поставляют, а я… своё дело держу, скажем так. Вот и с этим подсобили. — Оружием торгуешь? Найвара кивнула. — Правда, больше уже контролирую тех, кто торгует. — Совесть не мучает? — Сначала мучала, а потом прошло. У меня и отец кузнецом был. Умер рано от того, что сердце не выдержало. Убивает это. Совесть, имею в виду. Винцент до половины бутылки выпил эля. — Не сказал бы. — Видимо, потому что у тебя совести нет. — Видимо. — Но это хорошо. Долго жить будешь. У совестливых потом от мировых ужасов голова работать перестаёт, и они с ума сходят. Подбодрить она так пыталась, что ли? Винцент, сведя брови к переносице, взглянул на неё с подозрением, но намёков на неискренность сказанного не увидел. — А ты у нас вся такая из себя суровая реалистка, да? Найвара рассмеялась. — Откуда там! Я, вообще, особо весьма мечтательная. А в детстве была из тех, у кого ветер в голове. В глупости верила. Например, что искренняя любовь случается, только когда между двумя людьми искра пролетает. Ну, мне так мать говаривала. Мальчик один был, я прямо по нему млела в детские годы. Столько слёз пролила, когда он уехал, ты не поверишь. Долго думала, что он — тот самый, один-единственный. В тринадцать только очухалась, и то, потому что еще одного нашла. — А теперь он где? — Не знаю. Где-нибудь. Женился, семью завёл или умер, — Найвара тяжело вздохнула. Винцента пробрал холод от ею предложенных вариантов: вот уж из огня да в полымя, и не иначе, как будто больше у бедного парня жизненных путей не было. — Я, правда, потом никакого счастья с мужчинами не знала. Может, он и правда был тем самым, а я упустила. Скучаю иногда по себе в те годы. — А с этим почему помолвлена? — Его семья мне денег одолжила, когда я пыталась торговлю наладить. Потом был сложный период, и я поняла, что долг вернуть в срок не могу. Он предложил жениться, а за это бы мне все списали. Да и черт с ним! У меня теперь денег столько, что я бы этот город выкупила! — она рассмеялась снова, но уже без веселья. — Тот мальчик — полный дурак. Зря уехал. — Да ладно тебе, он же будущее видеть не мог. — Чтобы хорошую девушку разглядеть, провидцем быть не надо. Она захохотала до слез, и даже Винцент улыбнулся. — Как узнал, что я при деньгах, так сразу хорошей стала? Ты смотри, не учуди ничего, а то я же почти замужем! — Да я не в этом смысле! — он понял, как для неё все это прозвучало, и тихо рассмеялся сам. — И вообще, «почти» не считается. — Негодник! Она смеялась и когда они расставались у черты города от его шуток, небрежно целовала в щеки под недовольным взглядом жениха, обнимала и все обещала прислать приглашение. Винцент пожелал ей удачи и сел в телегу с тревогой на сердце. Когда она обнимала его, запах сырой земли ударил в нос. И в момент, когда он обернулся, чтобы в последний раз помахать ей, Найвара на мгновение показалась чуть старше своих нынешних лет и откуда-то на шее её взялась веревка.