***
Винцент распахнул дверь, не ожидая увидеть на пороге Амантиуса с разбитой бровью и кровью на подбородке. Охнул, хотя, казалось, должен был давно к этому привыкнуть, сделал шаг и коснулся холодными пальцами горячих щёк. — Это где ты так? Не сразу замеченный его спутник бросился в глаза секундой позже; Винцент всё понял по еще одному мрачному потрёпанному лицу и набрал в грудь воздуха, чтобы разразиться бранью, едва показав нос на улице. Амантиус, обхватив его запястье и чуть наклонив голову, прикрыл глаза, вздыхая: — Неудачно упал. — И этот? — Винцент поднял бровь, косясь на Йована, стоящего позади. Они пересеклись взглядами. У Йована дёрнулся уголок губ: пренебрежительное «этот» в других обстоятельствах заставило бы разразиться бранью, но сейчас он понимал, что виноват. Может, хватило стыда, чтобы промолчать. — И этот, — Амантиус кивнул, зная, что его ложь по-детски очевидна и нелепа. Сжал пальцы на запястье, и его невысказанное вслух «не надо» Винцент нехотя принял, сдерживая клокочущую внутри ярость. — Проходи. Обработаю. — Он вновь посмотрел на молчащего Йована, и тон его за секунду изменился, стал резче и отрывистее: — А ты… чтобы даже на порог не смел ступать, понятно? На это ему ничего не ответили. Йован фыркнул, поджимая бледные губы, отвёл глаза. Амантиус бросил виноватый взгляд в его сторону, протирая шею. Почувствовал, как в доме Винцента, в легкой полутьме и запахе трав, нервозность и тревога испарились, словно их и не было. На их место пришло ощущение защищённости. — Хочешь, порчу на него нашлю? — спросил Винцент, перебирая флаконы на столе. — Что? Нет! Пожалуйста, — Амантиус тихо посмеялся, потому что ему показалось, что это шутка, но после, осознав всю серьёзность предложения, добавил более уверенно: — Правда, не стоит. — Точно? Амантиус кивнул, усаживаясь на стул и принимая из чужих рук влажное полотенце. Вытирая лицо, разглядывал с интересом предметы на столе перед собой. Каждый раз как в первый: что-то вечно менялось, на место одной любопытной вещи приходили две новые. Прошлый днём он видел бычье сердце с полголовы размером. Вишнёво-белое. Ещё два назад козлиный череп. Иногда стояли в мисках порошки с разными запахами. От одного Амантиус расчихался, когда попробовал понюхать, а Винцент его щёлкнул по лбу и сказал больше не лезть. На вопрос о том, что это, ответил неохотно: «Костяная пыль». После этого Амантиус ничего неизвестного не нюхал. Осторожно со скуки касался того, чего, как ему казалось, можно коснуться: прокручивал склянки с неизвестным содержимым, перебирая в голове догадки о свойствах того или иного варева; подносил к лицу, чтобы вдохнуть запах, высушенные травы. Кончиком когтя почесал Костю, хмыкнув, когда в голове всплыло их первое знакомство. — Подними голову, laska. Винцент пальцами коснулся подбородка, заставляя посмотреть на себя. Амантиус непроизвольно закрыл глаза, когда другая рука, зачерпнув немного лечебной мази, оказалась у лица. — Ай. — Ну-ну, терпи, охотник, — Винцент беззлобно посмеялся, проводя подушечкой по царапинам. — Идём сюда, — Амантиус приглашающе похлопал по бедру. — Удобнее будет. Замерев на секунду, Винцент устроился на его коленях, оказываясь очень близко: еще немного, и можно столкнуться носами. Амантиус, положив руку на поясницу, придерживал аккуратно, но крепко. Оказалось, что так в самом деле удобнее. Амантиус поддался немного вперед, и кончиком носа все-таки столкнулся с Винцентом; губ его едва коснулась тень умиротворённой улыбки. — Долго миловаться будете, голубки? Йован, оперевшись рукой о дверной косяк, напомнил о своем присутствии, заставляя вздрогнуть. — Катись нахуй! — бросил Амантиус, прижимая Винцента ближе; только и осталось, что в спешке вцепиться пальцами в плечи. Его полуобъятие из легкого и поддерживающего стало чем-то почти собственническим и оборонительным. Ногу у щиколотки крепко опутал красный хвост. Винцент ровно сказал: — Отпусти, — и встретился с растерянным, обеспокоенным взглядом. Почувствовал, как неохотно и неторопливо расслабилась чужая рука; после почти сразу же встал на ноги. Такая реакция Амантиуса заставила насторожиться. Что могло понадобиться Йовану? Член увеличить? Ну, тут, увы, Винцент ничем помочь не смог бы. Он посмотрел с едва сдерживаемым недовольством. — Я, кажется, сказал тебе не ступать за порог. — Кажется, сказал, — кивнул тот с деловитой серьёзностью, почесывая пальцем бледную щеку. — Могу ещё за дверью постоять, конечно, но позволь уточнить: можно будет зайти, когда следующим найденным в лесу мертвецом окажется он? Йован вытянул палец, и, проследив за направлением, Винцент понял, что он указывал на Амантиуса. Нахмурился, теряясь. — О чем ты? — Пятеро пропавших, одного нашли — весь в корнях. Его сдавило заживо. Кажется, твой род деятельности, — Йован скрестил руки на груди, прислонившись плечом к косяку. — Могу проводить и показать, если понадобится. — Обойдусь. Он услышал краем уха, как Амантиус пробубнил под нос: «Вот и правильно», — и этим же в стройный поток мыслей случайно добавил те, от которых хотелось сбежать. Беспокойные, полные тревоги за кого-то. Сердце пропустило удар, потому что Винцент понял, насколько уязвимым стал. Йован сообразил, что к чему раньше и воспользовался — его улыбка теперь, с этим знанием, отдавала самодовольством. — Тогда удачи, ворожей. И посади его на цепь, а то заебал. Йован улыбнулся, смотря на Амантиуса, который на инфернальном бросил в его сторону оскорбление. Ушёл, оставляя их одних, и Винцент взмахнул ладонью в воздухе: дверь закрылась с хлопком, как от резкого порыва ветра. — Ого. — Нечему тут удивляться, — раздражение промелькнуло в голосе. Винцент потёр переносицу. Услышал жалобное: — Не ходи, пожалуйста. — Сам не ходи. Слышишь? Ни ногой в лес. Амантиус поджал губы, отвел взгляд. Ему эти слова не принесли восторга, и Винцент этого ждал. Чтобы как-то сгладить недовольство, поцеловал в лоб. — Потерпишь немного, тебя не убудет. — Как скажешь. Он поднялся с места так резко, что Винцент подумал, будто обидел его. Испугался на мгновение, но тут же испуг перешёл в озадаченность: Амантиус убрал куртку. Держа на руках одну из подошедших кошек, расстегнул рубашку. — Ты что делаешь? — Мне же нельзя в лес. Винцент кивнул. — Зна-чит… — Амантиус упал на кровать, поглаживая кошку. К нему запрыгнуло ещё несколько, одна начала играться с кончиком хвоста. — Я буду тут, под твоим чу-утким наблюдением. Или ты против? Он будет тут. Винцент переварил эту мысль с трудом. Амантиус оставался раньше, но когда был ранен. Тогда Винцент старался держаться от него подальше, чтобы ненароком не навредить, и спал в своей постели, как в чужой. — Хорошо. Наверное… наверное, да. Так лучше, — сказал он и лукаво улыбнулся от возникшей в голове мысли. — У меня там котелки стоят с червями… давил их, помыть забыл. Помоешь? — А, ну… Конечно. Следующие несколько минут звучали выкрики: «Винцент, они живые! Винцент, фу, они двигаются! Abominatio!» Вот шёл бы домой — такого бы не было, подумал Винцент, накручивая прядь волос на палец и стуча ногой по полу. Лукавая улыбка растягивала его губы против воли. Он приложил немеренно усилий, чтобы вернуться к словам Йована.***
Солнце алело за спиной, когда Винцент оказался у края леса. Летние ночи жаркие, наступали поздно, и в них оживлялась всякая мошкара, беспокойно жужжащая и ищущая пропитания в человеческой крови. Пытаясь избежать подобной компании, Винцент до того, как ступить в чащу, развел костёр — через пару минут от него, тщательно вытирающего слезящиеся глаза, пахло дымом, прогоняющем насекомых. Чем глубже он заходил, тем пристальнее взглядом искал подходящее дерево. Наконец осина попалась на глаза — тогда уже домов Фандалина видно не было, только лес вокруг и ничего более. Проведя ладонью по коре, чувствуя бегущую по жилам жизнь, её едва постижимую для человеческого разума форму, Винцент перехватил топор поудобнее. Глухие звуки удара об ствол послужили своеобразным ритмом для песни, которую он напевал себе под нос, пытаясь скрасить одиночество. Осина упала на восток — как надо. Винцент поднялся на пень, лицом к поваленному дереву. Наклонился и произнес: — Леший, покажись не серым волком, не чёрным вороном, не елью жаровою, покажись таким, каков я! Оставалось ждать. Прислушиваясь к окружению, Винцент попытался вовремя заметить признаки чужого присутствия. На тонкую ветвь березы сел ворон. Потом второй. Третий. Взгляды их прикованы к Винценту, не заметившему, несмотря на все свои старания, момента, когда птиц вокруг стало так много, что за чёрными перьями потерялась зелёная листва, а ветки деревьев прогнулись от тяжести. Позже до ушей донесся едва ли приятный скрежет. Вот оно. Краем глаза Винцент видел, как дрожали поднимающиеся корни. Сам Хозяин не показывался, но четко обозначил свой появление. Винцент просил за охотников. Чувствуя, как пересохло во рту, озвучил просьбу, не сбиваясь; хотя говорить сложно и немного страшно. Хозяин, как мог, попросил об услуге в ответ. Голос его скрипуч, как высохшие ветви. Закапывая четыре куриных яйца под внимательным взглядом воронов, Винцент ушел, не позволяя себе обернуться. Замешательство — его молчаливый спутник в дороге до дома.***
Под шорох перелистываемых страниц Амантиус зевнул, устраиваясь поудобнее. Руки его обхватили Винцента немногим выше пояса, на что Винцент устроил свои ноги на чужом бедре. Дрожащий огонёк оставленной на подоконнике свечи — единственный источник света. Амантиус подле — источник тепла (кошек пришлось мягко, но настойчиво согнать). Винцент зевнул следом за ним, сползая ниже. Он закрыл книгу, убрал поодаль. Освободившаяся рука легла на рыжие волосы. — Зачем ты этим занимаешься? — Чем? — Помогаешь им. — Потому что… — Винцент озадаченно нахмурился. — Я могу?.. — Ты можешь и послать всех. — А кушать на что? — Я тебе принесу. — Зарабатывать надо. — Я заработаю, — упрямо повторил Амантиус. Винцент тихо рассмеялся. Он слабо представлял быт, в котором все, что ему оставалось, это тратить амантиусовы деньги и есть добытое им мясо, рыбу, икру — звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Тем более, обещания всего мира, и те реалистичнее выглядели — за душой у Амантиуса ни гроша. Мясо ещё он как-то продавал, но от случая к случаю: выдавались дни, когда приходил ни с чем. А если леший не уйдет, то ходить Амантиус в лес перестанет вовсе. Не по своему желанию, но Винцент что-нибудь придумает. — Хорошо, draga moja, обязательно пошлю всех нахер, когда это случится. — Смейся, смейся. — Амантиус с обидой скривил губы. — Хорошо, посмеюсь. Чуть приподняв его лицо, Винцент поцеловал в уголок рта, извиняясь. С Амантиусом было легко — недовольства и обиды его долго не хранились. Поцелуй — и все сразу забывалось. И разговор тоже окончен. Тяжело было бы донести до него соображения, из которых Винцент действовал. Он обязан делать то, что делал. Потому что это — его место. И никто, кроме, за это не взялся бы в здравом уме; не говоря уже о том, что одного желания мало. Есть предназначение. Сколь тяжёлым бы оно ни казалось, на плечи человека всегда ноша ложилась достаточная, чтобы её вынести. И Амантиус без того оказал большую услугу, своим присутствием рядом как будто бы делал её легче. Своей трепетной любовью и безграничной преданностью. Вот если бы… существовало заклинание, способное сделать избавить его от всякой печали и любых забот. Если бы можно было взмахом руки осыпать его золотом и одарить множеством украшений. — Тебя это раздражает? Ревнуешь? — Ревную? — Амантиус с удивлением вскинул брови. — Ну, из-за того, что я тебе из-за этого меньше времени уделяю. — Нет. Я не думал тебя ревновать. Это не обидело — наоборот, подарило облегчение. — А что тогда? — Это странно. С тебя требуют столько, сколько не должны требовать. Ты один, их много. По-моему, как-то неправильно. И платят мало. — Я много и не беру. На это что-либо возразить Амантиус не смог, а потому продолжил: — Меня раздражает отношение, как будто ты им задолжал что-то за то, что просто… ну, за то, что ты есть. Я же не глухой, не слепой. Ладно еще Иан к тебе как-то нормально относится, Бьянке ты очень нравишься, но вот… — Что-что? — Винцент не поверил своим ушам. — Последнее что ты сказал? — Бьянке ты очень нравишься. А что? Винцента охватило бессилие. Ноги и руки ватные, голова тяжёлая, словно камень. — Она вообще очень хорошая. — Ага… — отрешённо ответил, не слушая толком. В ушах только скрип ветвей и карканье воронов. — У неё день рождения скоро. Пойдешь? Она за тебя спрашивала. — Помолчи, пожалуйста. Не «заткнись», но тон резкий. Амантиус замолчал, расстерянно отстранился. На его лице — и обеспокоенность, и огорчение. Несколько минут потребовалось, чтобы прийти в себя. Винцент похлопал себя по щекам, сбивчиво и шумно дыша. — Прости, laska. — Да ладно. Брось. — Нет, ты немного не понимаешь… прости. Прости, пожалуйста. Развернувшись, схватился за него, обнял и уткнулся в грудь. Дрожащим голосом шептал извинения и ничего, кроме извинений, даже не зная, какими словами передать то, что он должен был сделать.***
«Бьянке ты очень нравишься». Голову распирало болью изнутри, пульсирующей, монотонной. По пути к борделю казалось, что с каждым шагом всё сильнее и сильнее слабели ноги, по крупицам утекала уверенность и тяжелее давались шаги. Когда бордель наконец предстал перед глазами, Винцент едва подавил в себе желание развернуться. На улице издалека слышался чей-то громоподобный смех. Девушка у резкой двери, полуобнажённая, стояла, оглядывая по сторонам и зазывала проходящих мимо мужчин и женщин. Проводила изящной рукой по белому бедру, посылала воздушныи поцелуи пухлыми губами, но, увидев Винцента, замерла и юркнула в бордель. Предупреждать, видимо. Внутри полутьма и лёгкий туман. Женский тихий смех, визгливые, наигранные стоны. Пахло благовониями, скрывающими запах пота, дешёвого алкоголя, приторных духов и — совсем слабый, но въевшийся — похоти. Остался на телах, пропитал обивку мягких кресел, постель и воздух. Под ногами, в переплетении сотни следов, возможно, затерялись следы одного-единственного, но Винцент заставил себя ограничиться только этой мыслью. То, с кем, как и когда — дело прошлых лет, его никак не касающееся. Он постучал костяшками пальцев по стойке, привлекая внимание. Девушка за стойкой (козлица-провокатор) мило улыбнулась, ничуть не удивившись. — Добрый день. Помочь с выбором? — Нет, я не… Я ищу Бьянку. — Она занята. Освободится не скоро, но другие, — она взглядом указала на сидящих, вытянувшихся, как по команде, — свободны. Винцент сделал вид, что незамеченным осталось то, с какой настороженностью они приглядывались к нему и как неохотно изобразили любезность. С такой же неохотой продают себя — а клиенты тонут в самообмане, думая, что купили любовь. Нелепица, однако, но об этом он ничего не скажет. — Нет, мне нужна именно она. Дело не терпит. Найду сам, — он отошёл от стойки. — Не!.. — Да-а, лучше, наверное, сказать мне, где она, чтобы я не потревожил всех занятых. Не думаешь? — Винцент вскинул брови. Девушка замялась, но небрежно бросила, куда идти. Удовлетворённо кивнув, Винцент поднялся. Лестница была крутая и узкая, ноги по пути путались, а звуки постепенно затихали. Кроме одного. Переливчатый тихий смех (её смех) вытеснял остальные. Громче стал, когда Винцент замер перед дверью, за которой вместе с женским голосом звучал и другой — мужской, тихий, ласковый и лишённый всякого желания. Приготовившись к тому, что скоро он сменится на раздражённый или яростный, Винцент постучал. Разговоры оборвались, послышались тяжёлые шаги. Дверь открыл Йован. Опёрся локтем на дверной косяк. — О, — он приподнял тёмные брови, окинув Винцента беглым взглядом. — Вижу, хорошо у тебя дела с разгадкой лесных убийств идут. Винцент ничего не ответил — ему удалось проскользнуть мимо стоящей в дверном проеме фигуры, игнорируя возмущённый и немного растерянный выкрик Йована позади себя. — Нам нужно переговорить, — сказал он, боясь излишних любезностей. В тот момент, когда он сделает шаг ей навстречу, это будет шаг назад от своего долга. — И тебе день добрый, Винцент, — Бьянка наклонила голову, приподняла уголки губ. — Можешь присесть, если хочешь. — Да-а, блядь, он же нам не мешает, — Йован громко, с раздражением причмокнул губами, зайдя ей за спину. Поцеловал в оголённое плечо и прошептал что-то, а Бьянка только отмахнулась. — Ну, валяй, рассказывай, крыска, что там у тебя. Выражение его лиц изменилось, когда он поднял взгляд на Винцента, замершего у порога. Так из чащи леса смотрел бы на охотника потревоженный хищник: со смесью страха и готовности дать отпор. — Это между нами дело. — Всё, что её касается, то и меня касается, — бескомпромиссно ответил Йован. — Иначе проваливай. — Я от него тайн не имею, чародей, — добавила Бьянка, своей белой ладонью накрыв покрытую шрамами его. И Винцент сдался. — Тебя… хочет видеть леший. Возражения Йована не заставили себя долго ждать. — Она никуда не пойдет. — В таком случае, подождем голодных времен, которые наступят, когда он убьет одну половину охотников и отпугнет вторую, — Винцент развернул стул к себе, упал на него и скрестил ноги. — Бред. — Ты сам говорил о пятерых пропавших. Видел тело, — скрестив руки на груди, Винцент поймал признаки сомнения на чужом мрачном лице с острыми чертами. — Теперь говоришь, что это бред? — Пропавшие? Тело? О чем это он, душа моя? Сердце упало в пятки, страх прошёл по нервам, заставляя пальцы вздрогнуть. В месте, где мысли людей вертелись вокруг двух вещей — деньги и похоть, — она подняла взгляд на него, и сказала ему без стеснения: «душа моя». Подобно цветку, растущему на вытоптанной тропе, нежна и хрупка чужая любовь, и Винцент почувствовал, как ему стало дурно. Не потому что завидно, но потому что вновь вторгся незваным гостем с плохими вестями и страшным намерением. Отступился и накрыл подошвой сапога только начавшую цвести зелень. — Выйди. Я переговорю, не беспокойся ни о чем, — убирая прядь ее волос за ухо, заверил Йован. Винцент упрямо напомнил, борясь с головокружением: — Ты к этому отношения не имеешь. — Не тебе это решать, — сверкнули яростно тёмные глаза. Бьянка покинула их, накинув сверху чужую куртку, и Йован, закрыв дверь, оказался рядом с Винцентом. Рывок — и Винцент почувствовал, как его вдавили в кровать, сжимая кулак на воротнике. Не удивлён, скорее, даже наоборот — оправдание его ожиданий на мгновение вернуло ощущение почвы под ногами. Если кто-то злится, значит, всё в порядке. Если кто-то ненавидит, значит, всё в порядке. — Я бы ударил тебя, да боюсь, мне потом прилетит арбалетный болт в задницу. Винцент пропустил это мимо ушей, кривя губы в ухмылке: — С ней ты тоже так сразу к делу, без прелюдий? Гнев делал взгляд напротив живым. Обычно затянутая пеленой безразличия темная радужка в моменты злости показалась по-своему странно выразительной. — Завались. — И ты тоже. Или есть, что сказать? — Винцент скучающе расслабился, понимая, что бить его никто не собирался. — Что ты имел в виду, говоря о лешем? — Ровно то, что ты слышал. Она ему нужна. Он с ней связан, хочет уйти подальше в лес, а не может. Если она уйдет с ним, то охотники будут в безопасности. — Это можно как-то изменить? — Если и есть способ, то я не знаю, какой. Йован поджал губы, закрыл глаза. Винцент не дал ему времени. — Закончил? Мне нужно идти. И ей тоже. — Нет. — Тогда люди продолжат умирать. Шумно втянув воздух, Йован расслабил пальцы и сделал несколько шагов назад, как пьяный. Положил ладонь на лоб и, столкнувшись спиной со стеной, сполз на пол.***
Уговорив нежными словами и многочисленными поцелуями Йована выйти, Бьянка наскоро оделась, а после попросила Винцента заплести ей косу. Перебирая волнистые светлые пряди, Винцент чувствовал в ней отголоски чего-то странного, манящего неестественно сильно. — Откуда ты такая? — неожиданно для самого себя поинтересовался он. — От осинки, ворожей, — Бьянка посмеялась. — Головой не шевели. В каком смысле? — В прямом. В лесу меня нашли, в подвешенной на ветку люльке. Винцент как бы невзначай коснулся кожи на шее. Холодная. Мурашки пробежали по спине, но в то же время Бьянка пробудила в нём интерес, граничащий с азартом. Волосы у неё мягкие, но тяжёлые. Винцент подумал о том, мог бы Амантиус отращивать — перебирать его, заплетать в мудрённые косы, украшенные лентами, было бы очень неплохо. Но это вряд ли — ему с короткими по лесу бегать удобнее. — А детство, детство какое у тебя было, помнишь? Она пожала плечами. — Непутёвое. Пошла я поздно, говорить научилась не сразу, — развернувшись, Бьянка положила ладони на его колени. — Не томи душу, мысли есть у тебя какие или ты просто так любопытствуешь? — Обожди, не торопи, — Винцент коснулся её щёк, проверяя. Румяные, но тепла от них не было. Вздохнул и, рукой в воздухе покрутив, попросил развернуться. — А то ты сама не знаешь, что у тебя да как. Бьянка с досадой вздохнула. — Ворожей. — Что? — Пожени нас, а, сделай милость. — Кого? Тебя и этого? — Винцент кивнул на дверь, посмеиваясь. — В храм идите, там женитесь. — К жрецу на обряд гонишь сиротку да проститутку, вот умора! — Бьянка всплеснула руками. — Не хочу в храм, я не верующая. — Не шевели головой, кому сказано было. — Поженишь? Если мне жить на этом свете чуть-чуть осталось, последнее, что хочу — уходить незамужней. — Не умею я, — бросил Винцент с недовольством, обхватывая конец получившейся косы шнурком. — Врёшь, как дышишь. Винцент выпустил её волосы. — Всё, — и, немного подумав, неохотно добавил: — Иди к своему суженному.***
Под перешёптывания за спиной Винцент спустился к реке. Вслушивался в окружающие звуки, чтобы удостовериться, не следили ли за ними оперённые слуги Хозяина Леса, но случайно выцепил обрывки слов и фраз. — Тебе не холодно? — В куртке твоей хорошо. — Не устала? На руки пойдёшь? — Не беспокойся, душа моя. — Может, назад? А? Пошли назад. Завтра всё решим. — Не переживай. Хорошо всё. Руку мою возьми… вот так. Люблю тебя очень. Ты красивый, когда не недовольный. От искрящегося в чистой воде солнечного света слепило глаза. Винцент прошёл по склону первым, широкими почти прыжками. У кромки воды подозвал Бьянку движением ладони, а после, пока она медленно, отмахиваясь от вьющегося вокруг Йована, приблизилась к нему, опустился на колени и ладонью коснулся воды. Тёплая. Бьянка, подойдя, прикусила губу, всё пытаясь спрятать улыбку, скомкала одежду. Винцент склонился к ней, прошептал указания на ухо, и она звонко засмеялась, а после повернулась к Йовану: — Развернись, душа моя, да спрячься хорошенько. Цветы собери пока! Она скинула его куртку, поверх Винцент положил свой плащ. Сняв сапоги, зашёл в воду по пояс и, закатывая рукава, смотрел за тем, как Бьянка наскоро скинула с себя всю одежду. — Ты бы хоть в рубашке осталась, что ли. — Да что он там не видел, — она отмахнулась, на плечо перебрасывая косу, и оказалась в реке следом. Вода от поднятого их шагами песка помутнела. — Или ты смущён, ворожей? После вопроса играюче хлопнула по поверхности воды, и Винцент зажмурился, чувствуя, как капли попали на лицо. Сделал несколько шагов назад, оттолкнулся от илистого дна — водоросли путались между пальцев, — и почувствовал себя волнующе лёгким, когда вода подхватила вес тела. — Плавать умеешь? — Далеко заходить боюсь, — Бьянка робко приблизилась, и тут же Винцент, повторяя её движение, заставляет ее вскрикнуть от брызгов. — Да что ты!.. Она двумя руками ударила по воде. Винцент откинул голову назад, рукой убрал намокшие пряди в сторону, и вновь ответил ей похожей шалостью. — Вещи! Вещи её забери, жених! — крикнул он, пытаясь перебить смех Бьянки, на берегу застывшему в недоумении Йовану. — Не спутай главное, а то моё добро там тоже лежит! — Да это вы… На кой черт удумали!.. — Вот ворчливый, а, он у тебя. — Какой уж есть. Люблю его все равно. Бьянка всё пыталась подплыть ближе, окатить брызгами от души, да постепенно усталость взяла над ней вверх — Это? Это твоё же?! — кричали ей с берега. Винцент подтрунивал: — Ну что ты, женишок, наряд своей невесты не узнаешь? — Да я проверяю, чтобы твой ненароком не взять! Заливаясь смехом, Бьянка, не оборачиваясь к Йовану, поддержала: — А нельзя так! Угадывай давай! Свадьбу мне не порти! В конце концов, Йован остановился на чём-то, из всех вещей, и поднял, показывая уже Винценту. Винцент едва заметно ему кивнул, зажал нос и ушёл с головой под воду. Как, интересно, он будет говорить об этом Амантиусу, когда он спросит?***
На немного подсохшие волосы Бьянки он положил первый венок из на скорую руку собранных ромашек, вероники и лесной герани. Второй, более скупой на цветы — на голову Йована, всё ещё явно не испытывающего восторга от всей это затеи, но расслабившегося, когда Бьянка в две свои ладони взяла его. — Колец нет. — Да к чёрту кольца, — она поцеловала его едва уловимо, и Йован не успел на это ответить. — Перстни златы для верности, — вполголоса произнёс Винцент. —Да что там верность, я же даже изменить-то ему не успею! — Бьянка смеялась, будто не видела отчаяния на лице Йована подле себя. Положила ладонь ему на щеку, привлекая ближе, и к его лбу своим прижалась. — А коли успевала бы, так все равно желания нет. —Дурная ты, — ответил с небрежностью Йован. — Слова от тебя хорошего даже на свадьбе не услышу, — она положила голову на его плечо. К концу подходил день, и алый свет окрашивал её волосы, превращая их в рыжие. Сглаживал острые черты лица Йована, делая его младше, чем было на самом деле. Винцент, вздыхая, продолжил: — В добавочку и булавочку, — перевязал их руки кушаком Бьянки, сетуя в мыслях на то, что всё у них сейчас не как у людей. — Чтоб в том венце венчатися, перстенями обручатися, булавкою повой приткнуть. Довольны? — Я довольна, — Бьянка склонилась к нему и оставила едва ощутимый поцелуй на щеке. — Я — нет. Кольца все-таки надо было достать, — пробубнил Йован, смотря на то место, где Бьянка коснулась Винцента губами, так, словно стремился прожечь взглядом дыру на чужом лице. Бьянка смеялась, возвращая всё внимание к своему теперь уже мужу. Осыпала его лицо поцелуями, и Винцент позволил им остаться наедине. Отошёл в сторону, пытаясь справиться с гложущей мыслью о том, что пять минут назад бывший холостяком парень без пяти минут вдовец.***
— Дальше мы сами, — Винцент обхватил её руку. Поднял взгляд к небу и, цокнув языком, подытожил с лёгким укором: — Долго милуетесь, голубки. Йован проглотил ком в горле. Исчезла жёсткость и непоколебимость его фигуры; она была из камня — и камень исчертили ломаные, глубокие трещины. — Пожалуйста, Винцент… — Отпусти меня, душа моя. Нельзя на своей свадьбе так грустить, — Бьянка сбросила его ладонь со своего запястья. — Ступай домой. Он не ушёл. Чувствуя на себе обречённый взгляд человека, не успевшего попробовать семейную жизнь, как сразу вынужденного хоронить свою любовь, Винцент повёл её к лешему, как на плаху. — Ворожей, — позвала его Бьянка полушёпотом. — Да? — Не говори ему о догадках своих. — Что же, он сам не понял, что человека в тебе ни грамма веса, а? — Винцент посмеивается. — Не понял. Он меня не трогал ни разу. Платил за время, а потом просто разговаривал. Не узнал, что я везде холодная. Остаток пути они прошли молча под взгляды многочисленных воронов, с любопытством следующих по пятам. У пня Винцент опустил её руку и пальцем указал в тёмное нутро лесной чащи, манящей к себе. Старался смотреть только себе под ноги — увидит лицо Бьянки и не сдержится. — Тебе туда. — Спасибо, что довёл. Рано или поздно всем приходится на родину возвращаться, да? И у всего своё место, — Бьянка невесело хмыкнула. — За косу спасибо и за свадьбу тоже. — Мне… жаль. Горло сдавило, руки вспотели. Нечаянное движение, и в поле зрения попали её волосы. Винцент задышал часто-часто, заморгал, смахивая слёзы и ещё раз хриплым голосом извинился. — Мужу моему ни слова, понятно тебе? — Винцент кивнул, она фыркнула. Положила руку ему на подбородок, заставив поднять голову. Бьянка тоже плакала. В шаге от того, чтобы потерять всё, плакала, будто не замечая этого — крупная слеза скатилась по левой щеке, блеснув в закатном солнце. И Винцент не сдержался. Ноги его подвели, подкосились, он упал к её ногам, цепляясь за подол лёгкого платья, моля о прощении за то, что привёл её туда, куда она всяко бы вернулась; за то, что своими руками разрушил её счастье, чтобы сохранить своё. Она заставила его подняться на ноги. — Не раболепствуй. Терпеть этого не могу. Извиняешься — извиняйся как равный, а не как… даже не знаю. Одну жалость вызываешь, прямо обнять и плакать. Всё, я пойду. И да… Амантиуса счастье в твоих руках, милый. Чтобы его не обижал, понятно? Я же приглядывать буду, ты не думай, что вот всё просто. Кивнув, Винцент проводил Бьянку взглядом, пока в темноте не исчезла кожаная охотничья куртка. Корни деревьев, поднявшись из-под земли, преградили путь, скрывая от дальнейшего преследования.***
Он видел широкие плечи и сгорбленную спину весь путь назад. В один момент посреди улицы Йован остановился, и Винцент в него едва не врезался. Его разворот был смазанным, быстрым движением — лицо обожгло, что-то слышно хрустнуло, а потом кровь полилась по лицу, в то время как камни поцарапали ладонь, грязь испачкала штаны. Винцент упал на дорогу, одной рукой успел опереться на землю, второй зажав нос, из которого хлестала кровь. Тяжёло дыша, замер, пока его трясло. Повисла тишина. Йован поднёс к лицу дрожащие руки, закрыл себе рот, но даже так его крик, полный животной боли, безграничного отчаяния, наверняка, слышен был и в лесу. Он завыл, надрывая глотку, упал на четвереньки и какое-то время безудержно, разбивая кулаки в кровь, молотил землю, матерясь. Это продолжалось бесконечно долго, пока ему не хватило сил — или ярости — встать (тогда уже даже кровь на лице Винцента начала густеть). Его пинок, наверняка, должен был попасть то ли в рёбра, то ли в голову, но нога просто рассекла воздух рядом. — Какой же ты мудак, блядь! Какой же ты скот! Я убью тебя, сука, я… — сильные руки впецились в воротник, подняли с земли легко, как пушинку. — Я, блядь, не знаю, что я с тобой сделаю. Я, нахуй, подожгу твой дом, мразь, и сделаю это так, чтобы ты, сука, мучался, я… — Ну как? Вернулась она, нет? Ещё один удар пришёлся в челюсть, и Винцент на секунду подумал, что у него голова отлетит. Он распластался на дороге. Спина в грязи, волосы в грязи, челюсть ныла, при каждом вдохе кровь пузырилась над верхней губой. Йован ругался, пока не иссякли силы. Кричал, рвал волосы посреди дороги, но, по крайней мере, бить не лез. То ли понял, что бесполезно, то ли просто не захотел. Когда устал, сел рядом. Колени прижал к груди, обнял, невидящим взглядом смотря вдаль. Он дрожал, как осиновый лист на ветру, но как мысли наконец зародились в голове, замер и сказал: — Пошли пиво пить. Я плачу. И Винцент почему-то согласился. На втором этаже таверны они нашли пустующий столик, и Винцент, дожидаясь его, наблюдал сверху за тем, как на первом Иан, встав на стол, наигрывала бодрую мелодию на лютне и пританцовывала, умудряясь вместе с этим ловко обступать тарелки и кружки. В один момент к ней потянулся какой-то мужчина с раскрасневшимся от выпитого лицом. Рука его с мясистыми пальцами вцепилась в подол зеленого платья, но Иан и виду не подала, что что-то не так. Вытянув в сторону мужчины палец, Винцент прошептал заклинание и с удовольствием проследил за тем, как он неловко упал на пол, проливая на себя эль, когда хрустнула ножка стула. После вдруг снизу кто-то крикнул. Винцент поддался вперёд, чтобы увидеть, как Йован с невиданной щедростью кому-то превращал лицо в месиво. Заболело от увиденного уже опухшее собственное. Прошло несколько минут, и после Йован поставил пять бутылок и две кружки на стол. Вытер, скорее для виду, лицо, но только размазал кровь — чужую и свою — сильнее. — Почему ты здесь? — спросил он сиплым голосом. Винцент на это только вскинул брови с непониманием. — Почему… она там… ушла с тобой по доброй воле… — нервный, высокий смех мешал ему говорить. — Она там… а ты здесь. Единичные смешки переросли в хохот, во время которого Йован упал на стул. Плечи его тряслись сначала часто, но, когда он закрыл лицо рукой, реже начали крупно вздрагивать. Смех перешёл в рыдания. Винцент разлил пиво. — Блядь, я просто не понимаю, почему она, а не ты? — не убирая руку от лица, сказал Йован. Пальцы его разошлись веером, один глаз выглянул. — Больше наливай. Один хуй не за свой счёт пьёшь, гниль ебучая. Он удовлетворённо кивнул, когда пена перелила за край кружки. Отпил и добавил: — Женщина, ради которой хотелось… становиться лучше. Ты не жену у меня забрал. Ты любовь отнял. Вот к э-этому, нахуй, всему, — кружкой Йован обвёл таверну, подразумевая не только её одну, — а я ведь и так особо-то… не был таким… хорошим. Винцент пил по чуть-чуть, слушая. — Пиздец ты ебанутый просто, я тебя, нахуй, ненавижу. Слова — ветер, не более. Много такого Винцент слышал и ещё больше услышит — век полуэльфа долог до того, что невыносим. — Когда я кого-нибудь убью, а я обязательно убью, я всё свалю на тебя, — Йован хихикнул, допивая кружку. Его бросало из крайности в крайность даже в одном этом разговоре. — Я скажу, что это ты виноват, и рыжая сука ничего, слышал, ни-че-го с этим сделает. Потом он молча смотрел в стену, тяжело дышал. Одна бутылка подходила к концу, наполовину пустой стала вторая. Он пил и пил, топя своё горе, а когда немного успокоился, попросил: — Окажи-ка услугу, погадай, а. Давай, это же меньшее, что я могу попросить, не так ли? Винцент принял протянутую чужую ладонь. Пальцем провёл по пересекающим кожу линиям, заглядывая и в прошлое, и в будущее. — Ну, и? Хорошее что-нибудь скажешь сегодня, шлюхин сын? Отпустил руку и отстранился, переваривая увиденные вещи. У каждого своё место, но у человека перед ним то ли места не было вовсе, то ли вся суть его существования заключалась в том, чтобы потерять всё на свете и умереть. Смутные, страшные ощущения. Слов не подобрать. — Не вижу ничего. — Плохой из тебя прорицатель. — Прорицатель из меня отличный, это ты, как человек, не очень. Йован вздрогнул, как от пощёчины, поджал губы и скривился, будто съел лимон. Неохотно признал: — Твоя правда. До рассвета много времени — как раз хватит на то, чтобы покончить с пивом. Постепенно половина посетителей разошлась. Оставшаяся пьяна настолько, что её будто бы и нет. В более-менее здравом уме остались двое. Охотник, чье будущее не вместит в себя больше чью-либо любовь. Ему некуда идти, ведь в этом мире его больше никто не ждёт. Предсказатель, чье будущее неизвестно и скрыто от всех шрамами на руках. Ему ещё есть, куда и к кому возвращаться.