Возвращение к себе.

Берлин, май 1964 г. — Мой друг с радостью примет приглашение вашей матери Карл. Только скажите куда и к какому часу ему следует подойти, — неожиданно ответил за Эйтана Бено, — и не будете ли вы столь любезны, подсказать где поблизости есть приличный отель, где мы бы могли отдохнуть и привести себя в порядок. -С чего ты решил, что я пойду туда Бено? Кто тебе дал право решать за меня? Ты не думаешь, что это было несколько невежливо? , — Эйтан сердито ходил из угла в угол, его волосы ещё не высохли после душа и всем своим видом он напоминал нахохлившегося под дождём воробья. Бено с трудом подавил набежавшую улыбку, чтоб не ранить его ещё больше. — Потому, что я на секунду решил, что ты хочешь отказаться. — И это было бы правильно. Что я должен там услышать? Сагу о том, как мой отец преданно служил Рейху? Скольких замучал и отправил на тот свет? — Мальчик, я задам тебе один вопрос. Ответ на него я знаю, но я хочу, чтоб ты не побоялся ответить самому себе. Твой разрыв с Брю, он из-за ее непомерного желания стать матерью или твоего страха, рождения ребенка, который может унаследовать черты деда эсэсовца какими ты себе их видишь из книг и историй? Будь честен хотя бы с собой. Поэтому, лучше если ты встретишься с теми, кто знал твоего отца в жизни, так честнее и по отношению к нему и по отношению к себе. — Бено, ты сам себя слышишь? Ты же пережил Аушвиц, именно тот Аушвиц где мой отец был замкомендантом. Ты лучше меня знаешь, кто там служил и что они там делали. — Вот именно поэтому, собирайся Эйтан и не заставляй фрау Ридер ещё и ждать тебя. Дом семьи Ридер, вечер. Если у Маргрет и были какие- то сомнения, относительно парня встреченного ей в участке, то они окончательно развеялись стоило ей увидеть Эйтана в своей гостиной. То как он держался, как пытался не выдать своего волнения, прикрываясь сухими вежливыми фразами, он слишком напоминал ей своего отца, который так же сидел в ее гостиной, правда не в Берлине, а в Мюнхене, в далеком 1934 году. Они вместе служили с Фридрихом, тогда еще оберштурмфюрер Зауэр был блок-фюрером, а Ридер — одним из врачей лагеря Дахау. Эта должность тяготила Фридриха, бывшего полкового врача. Но в те годы была хорошей возможностью выбраться из нищеты и дать образование уже подросшему Карлу, да и Юрген был уже не младенцем. Это был тот год, когда Маргрет перестала вязать чулки и шарфы на продажу и снова стала обычной домохозяйкой и матерью. Вечерами, если муж был дома, а не на дежурстве, она могла просто поговорить с ним за чашкой чая и вечерними бутербродами. В один из таких вечеров муж и рассказал ей о своем новом знакомом. Будучи фронтовым врачом, он по видимому разглядел в блок-фюрере, то, что не было доступно другим. Постепенно он узнал его историю, его трагедию и его непростые отношения с собственной семьей. Со временем, таких разговоров стало больше и тронутая участием мужа в судьбе друга Маргрет, предложила пригласить его на ужин. — Честно, по началу мне ваш отец показался холодным и где-то даже надменным снобом. Если честно, я даже не могла понять по началу, что нашел в нем Фридрих, насколько были разными тот Герхард, которого описывал мне муж и тот, который сидел в гостиной. Мюнхен, февраль 1934 года. Разговор никак не складывался. Все мои попытки разговорить офицера заканчивались односложными фразами или в лучшем случае, короткими предложениями. По его манерам было видно, что он вырос в хорошем доме, как минимум не эти новоиспечённые офицеры из мюнхенских пивнушек. — Фридрих, спасибо Вам. Но я пожалуй пойду. Я и сам понимаю, что из меня не самый лучший гость и собеседник. — Я считаю вас другом Герхард, а друзей не выбирают за красноречие. Останьтесь, Маргрет приготовила на десерт отличный штрудель. Разрешите себе хоть немного удовольствия, иначе вы доведете себя до срыва. — Только ради вас Фридрих, спасибо. Кстати, я вижу пианино. Вы позволите? — Конечно, все что хотите, на ваш выбор. — Я могу попросить вас спеть фрау Ридер? Если честно, я немного опешила. Конечно во многих немецких домах по вечерам музицировали, но от Герхарда это звучало очень неожиданно. Равно как и песня, которую он выбрал. Композиция Мендельсона, на стихи Гейне. Гейне был тогда в опале, а Зауэр все-таки был офицером СС. Могу поклясться, что именно тогда я увидела в его глазах слезы. Не могу сказать, что Герхард стал у нас частым гостем. Но его судьба волновала и меня и мужа. К моему удивлению к концу года он перевёлся кажется в Заксенхаузен. Даже Фридрих не понял почему. -Знаете, причину мы поняли только спустя почти десять лет. Но давайте я расскажу по порядку. В 1939 г. мой муж нашел место в госпитале, в Берлине. Я обрадовалась так как мне была не по душе его работа в лагере. Сейчас я корю себя за это. Возможно останься Фридрих в лагере, он бы не пошел на фронт. Но все сложилось как сложилось. Зимой 1940 г. мой муж ушел на фронт, врачом в полевой госпиталь. — А мой отец? — Терпение. В 1942 наш старший сын уже был на фронте, а Юрген в военной школе. Я решила навестить мужа в Кракове, на месте дислокации его госпиталя. Вот тогда мы и попали на вечер к генерал-губернатору. Там мы увидели Герхарда второй раз. У них была очень большая разница в возрасте, ты знаешь? Но при этом они были очень гармоничной парой. Фридрих рассказал мне потом — единственный страх Герхарда был как раз стать отцом. — Простите что? — подскочил Эйтан. — Это связано с его братом, он был болен и ваш отец полагал, что болезнь наследственная. Хотя мой муж, как врач полагал обратное. Но вы доказательство того, что и этот страх удалось преодолеть. — А моя мать? Вы о ней хоть что то знали? Как они познакомились? — Не очень много. Знаете Герхард не слишком любил распространятся по поводу личной жизни. Да и особой связи они не поддерживали. К тому моменту мой муж большинство времени проводил на фронте, в госпиталях. Единственное, что я знала и что мне всегда казалось странным это то, как ваш отец решился на ней жениться, учитывая его фобию перед психическими заболеваниями. Но возможно я просто всего не знаю. — Кажется я не совсем вас понимаю Маргрет. — Понимаете в чем дело, ваша мать была среди пациентов Эриха Зауэра. — Мне это ни о чем не говорит, простите. — Да, да. Эрвин. Простите, я всё время забываю, что вы вообще ничего не знаете. — Эрих Зауэр, он заведовал лечебно — попечительским учреждением в Хопфгартене. Если вы не знаете, но так в то время называли закрытые психиатрические клиники. Да, ваш дед юноша был довольно известным психиатром. Теперь мы подошли пожалуй к самому тяжёлому. Апрелю 1944. В то время я жила в пригороде, из-за бомбежек. Совершенно случайно, я узнала, что мой муж в Берлине. Почему он меня не известил стало известно позже, когда я приехала в Берлин. Он вернулся не один. Но не буду перескакивать. Берлин, апрель 1944 г. Холодным апрельским вечером я стояла напротив собственной двери и не знала куда деваться от стыда. Как в дешёвом водевиле я пришла уличить в неверности собственного мужа. Внезапно дверь распахнулась и на пороге появилась заплаканная девушка. В руках у нее был небольшой чемодан. — Бруни постой, куда ты сейчас пойдешь. До конца отпуска всего два дня зачем все портить. Ты не видишь, что он пьян, мало ли что он мог придумать в таком состоянии. — Фридрих, он ничего не придумал. Он прав. Прав понимаешь. Тот кого я считала героем оказался мерзавцем. А тот, кого я считала мерзавцем оказался героем. Ты знаешь кто помог его жене? Я, я помогла ей скрыться. Я, потому что ненавидела Герхарда. Выходит и я виновата в ее смерти. Фридрих попытался обнять и поцеловать вырывающуюся девушку. Ну нет, это слишком даже для меня. Устраивать сцену я посчитала унизительным для себя и решила, что лучшим будет просто уйти, воспользовавшись темнотой. Но мне не повезло. Внезапно в коридоре послышался грохот и на пороге появился Зауэр. Простите, но ваш отец был безобразно пьян. Правда это не помешало ему разглядеть меня. — О, Маргрет. Проходите. Мои извинения. Кажется я тут у вас что то разбил. — Вы оба, слышите оба просто свиньи, что за бордель вы тут устроили. Я была о вас лучшего мнения, об обоих. — Маргрет, позволь мне всё объяснить. — Фридрих, объяснить что? Я не слепая и не глупая. Кстати, чем ты ее так расстроил, что она передумала проводить с тобой отпуск. — Нет, нет. Это я. Это я сегодня всех расстраиваю. Просто фройляйн Дескау узнала кое-что про своего дорогого папочку. С его помощью я отомстил всем кто мог быть виновен в гибели моей Кристины. — Герхард, замолчи же уже наконец. — Не могу Фридрих. Потому что за свою месть я заплатил жизнью своей жены, ребенка и отца. Моему сыну должен был исполниться сегодня год, а я послал его на смерть вот этими руками. Я убивал Фридрих, но именно сейчас после гибели Марии и сына я чувствую себя убийцей. — Герхард уйди, мне нужно поговорить с женой. — Да, да. Уже. Иду. Маргрет я вам скажу по секрету, мы проиграли. Все кто носит эту форму, мы уже мертвецы. А с мертвецами не ссорятся. Не стоит Маргрет. Вы потом будете жалеть. Если бы я могла знать как прав был ваш отец. Но тогда я предпочла хлопнуть дверью. Фридриха я больше не видела. Он погиб в 45-м, под Будапештом. Вместе со всем персоналом госпиталя. А вы знаете юноша, кажется в 1954 или 55, мне рассказали, что вы может быть живы. Но я не предала значения словам того человека. Тем более я была слишком зла на его сестру. — Боюсь я снова вас не понимаю Маргрет. — Давайте все-таки покончим с десертом, а потом продолжим копаться в прошлом. Впрочем и в настоящем. Мне бы очень хотелось знать, почему вы пришли без своей жены. Кстати сегодня у нас тоже штрудель.