Возвращение к себе.

Вена, май 1965 года. Отель Захер. Эрвин сам не понимал, как Инге удалось уговорить его на эту поездку. Хотя она и не уговаривала. Просто поставила его перед фактом. «В конце концов, грех не воспользоваться внезапно приобретенным богатством» — заявила она в своей манере. Да уж, богатство действительно появилось внезапно. Две недели спустя, после возвращения из Лугано он получил нежданный звонок от Хорста Лауфенберга, тот рассыпаясь в любезностях предложил встречу. Лугано, февраль 1965г. В этот раз все было иначе. Не было того сухого банкира Лауфенберга, желающего избавиться от внезапно обретенного клиента любой ценой. Нынешний Хорст был само гостеприимство, бесконечно благодарил за визит, предлагал дорогие сигары и изысканный алкоголь и ни разу не заикнулся о недостающих документах. Казалось если бы Эрвин попросил его поменяться местами, тот бы с удовольствием уступил ему свое президентское кресло. -Желаете, чтоб деньги остались в нашем банке или мы можем перевести на любой указанный вами счет при минимальной комиссии? Вариант наличных конечно возможен, но при такой сумме думаю будет несколько обременителен. — Мне импонирует ваше желание угодить, — не удержался от издёвки Эрвин — Мы банк с репутацией и дорожим нашими клиентами, тем более такими, — последовал подобострастный ответ — В прошлый мой визит, мне показалось иначе герр Лауфенберг — И я снова приношу свои глубочайшие извинения, — скорчив скорбную мину ответил банкир В этот момент Эрвин решился — Где я могу его найти? — Найти кого? — Того, кто так кардинально поменял ваше поведение — Боюсь я не понимаю о ком вы, герр Зауэр. Я ещё раз… — Вальтер Планк, -увидев как побелело и вытянулось лицо Хорста, Эрвин понял, что не ошибся. — Мне решительно неизвестно о ком вы говорите — Странно, а ваше лицо говорит об обратном, итак как я могу его найти? — Мои сожаления герр Зауэр. Если оберфюреру будет угодно, он сам разыщет вас. Бессмысленно. Ровно ту же фразу произнес Хайнц, когда Эрвин решил разузнать хоть что то. «Эрвин, я надеюсь ты не думаешь, что я приятельствую с человеком такого уровня. Когда ты был там, в Египте ему было нужно найти меня и он нашел. И тебя найдет, если посчитает нужным». — Эрвин, только не говори, что ты решил целый день провести в номере. Давай собирайся. Нас ждёт Пратер. — Ты серьезно решила покататься на каруселях? Инга, ты не думаешь, что мы как-то уже выросли? — Чёрт Эрвин, перестань, а то мне станет казаться, что ты родился уже взрослым. Или может у тебя в киббуце был свой личный Пратер? — Ну не личный. Но с Иче мы тренировались на парашютистов. — Это как? У вас там, что прямо с детства с парашютами дают прыгать? — округлила глаза Инга — Нет конечно. Привязали верёвку с перекладиной к самому верху рожкового дерева и прыгали вниз. — Весело — Не очень, — смеясь ответил Эрвин, — в какой то момент я решил, что этого недостаточно и укоротив веревку решил сгуппировашись спрыгнуть вниз — И чем все закончилось? — Тем что я сломал ногу, Дов спилил дерево и пообещал сломать мне вторую если я не угомонюсь. — Клятвенно обещаю вернуть тебя в целости и сохранности, а то ещё твой Дов и Пратер с землей сравняет, — ему в тон ответила Инга Как оказалось эта была замечательная идея. Весь день они провели в Пратере перепробовав все атракционы, а на знаменитом колесе обозрения прокатились даже дважды. Ели исключительно сладкую вату, яблоки в карамели, булочки с колбасой запивая все это лимонадом и на вид ничем не отличались от детей, пришедших сюда с мамами и папами. Это был их день возвращения в детство, которого по сути у обоих было не так уж и много. Вернувшись в отель под вечер Инга уснула едва коснувшись головой подушки, а Эрвину наоборот не спалось. Он вышел прогуляться на площадь перед собором. Был теплый вечер и лишь дувший с дунайских берегов ветер, приносил с собой легкую прохладу. Эрвин снова вынул из кармана небольшую вчетверо сложенную бумагу. Что там написано он уже знал наизусть. «Наглергассе, дом Майера». Именно этот адрес вспомнил Хайнц. «Возможно дома и не существует, а может и наоборот, там живут люди, которые ничего не знают, про прежних хозяев». Наконец Эрвин решился и меньше чем через четверть часа стоял на искомом месте. «Дом Майера» гласила мозаичная, вделанная в стену вывеска. По внешнему виду, дом знал и лучшие времена. Но главное, горевший в одном из окон свет указывал на то, что он обитаем. Эрвин взялся за тяжелое дверное кольцо. — Простите за беспокойство, меня зовут Эрвин Зауэр, моя мама когда то жила здесь, ещё до войны — Вы всё-таки пришли, вот уж не думала. Проходите. Я Катарина Замлер, — приветствовала его миловидная блондинка лет сорока пяти. — К сожалению, про вашу маму я ничего не могу рассказать. Свекровь знала или ваш дядя. Но к сожалению, они уже не в нашем мире, увы. — То есть мой дядя?! — удивился Эрвин. — Дитрих, младший брат вашего отца. Вы не знали? Светлый был человек, несмотря на все, что выпало на его долю. После войны, стараниями одного русского офицера моя свекровь и ваш дядя остались жить в этом доме. Вы не подумайте ничего такого, он был ей как сын, тем более своего она и не чаяла увидеть, после всего что было. Но Франц вернулся, потом мы поженились. Грета, моя свекровь умерла пять лет назад, а Дитрих спустя два года. Сердце. Постойте. Он всегда ждал вас, откуда то знал, что вы придёте и просил передать вам это. Спустя минуту женщина вернулась держа в руках красивую жестяную коробку.Эрвин почувствовав себя лишним поблагодарил Катарину и поспешил вернуться в номер. -Я разбудил тебя дорогая? — Нет, думаю просто почувствовала, что ты не рядом и проснулась. Все хорошо? — Я был там — И? — в ответ Эрвин протянул полученную в доме коробку. Осторожно открыв ее, они увидели, что она полна фотографий. Все они были подписаны. Наконец-то Эрвин смог увидеть, какой была его мама в детстве, каким был вырастивший ее Лео, Мария и Брунни — фото ещё школьных лет, сам Эрвин еще младенец на руках у отца в доме Фрицци, Мария, Эрвин и Дитрих в день его рождения в каком то саду. Ни Эрвин ни Инга не смогли сдержать слез. — Эрвин, это просто невероятно — Да, для меня именно это, настоящее сокровище, а не то, что ждало меня в Лозанне -Смотри, тут есть что то еще. На дне коробки белела бумага. Первая оказалась копией свидетельства о рождении некой Марии Шнайдер, уроженки города Линца. Судя по датам — бабушки Эрвина по материнской стороне. А второе запиской написанной неуверенным почерком. «Главное кладбище, Новая часть VII/16». — Что это может быть Эрвин? — Мои родители, ответил тот внезапно потускневшим голосом. Инга осторожно нагнулась и положила на могилу букет белых лилий. Она осторожно посмотрела на своего спутника. Тот стоял, словно громом пораженный, пристально вглядываясь в надгробие, будто силясь запомнить каждую букву и каждую трещинку в камне. Одно надгробие на двоих. Герхард Йоахим и Мария Зауэр. 15 апреля 1945 г. И эпитафия «Liebe ist stark wie der Tod» . — Эрвин, посмотри сюда. Они тут не одни, — внезапно прервала молчание Инга — Это город мертвых, конечно не одни — Нет, посмотри напротив «Дитрих Зауэр. 07.04.1923- 18.09.1962». «Тот, чью жизнь она спасла ценой этих камней больше не нуждается в такого рода защите.» — вспомнил Эрвин записку, приложенную к полученным к свадьбе украшениям. — Пойдем, мне нужно дать распоряжение по поводу ухода за могилами. Теперь это мое право и моя обязанность. Оставшаяся часть утра прошла в тягостном молчании. Инга поймала себя на мысли, о том, как она изменилась в последние месяцы. Еще зимой она бы спокойно дала бы Эрвину переболеть эту боль одному, прекрасно понимая, что сейчас рухнула его последняя надежда, в которой возможно он сам себе не признавался, но все равно желал, чтоб весть о смерти родителей была бы неправдой. Но сейчас она была не в состоянии видеть как он переживает смерть близких еще раз. — Знаешь, ещё не так поздно. Мы сможем успеть доехать до Линца. — Зачем нам в Линц? — с недоумением переспросил Эрвин и Инга заметила, как меланхолия на его лице уступает место некой заинтересованности. — Помнишь свидетельство о рождении? Думаю в мэрии мы без труда разыщем сведения о твоей бабушке. Возможно у тебя там родня с материнской стороны. Не хочешь познакомится?! Поиски и запросы заняли трое суток. Оказывается у семьи Шнайдер до сих пор во владении ферма в паре километрах от Линца. Чудом, рожденный в самом конце 19 века Густав Шнайдер пережил не только свою младшую сестру, но и все перипетии и страшные войны века двадцатого и продолжал жить на родовой ферме, на которую и поехали Эрвин и Инга. Вечер уже начал перетекать в ночь, когда они остановились напротив добротного двухэтажного деревянного дома. — Я могу поговорить с герром Густавом Шнайдером? — Ну вот он я, говори. Только учти, у меня тут не гостиница и парочки я на ночлег не пускаю. Линц недалёк, на машине доедете — Нет, вы не правильно поняли. Я Эрвин, сын Марии Зауэр, в девичестве Шнайдер. — А мне какая разница от этого? Мне твое имя ничего не говорит — Моя мать, она родилась в ноябре 1920. А ее маму, тоже звали Мария — И что? Чего ты тут парень среди ночи мне зубы заговариваешь? — То есть вы не понимаете. А что вы скажете на это? — Эрвин протянул найденное в коробке свидетельство. Старик изменился в лице, в его глазах под кустистыми бровями заполыхал огонь, а лицо пошло красными пятнами. Эрвин ожидал крика, но Густав неожиданно заговорил тихим, свистящим шепотом. — Я не знаю, кто тебе, что наплел. Но я не позволю дурно говорить о моей сестре, а тем более подозревать ее в том, что она имела внебрачного ребенка. Ей было 19 когда она умерла и любой кто ее знал по общине и церкви скажет, что в этом мире не было девушки чище и честнее. — Возможно вы просто не все знали о ней. Тогда были другие времена, может она скрыла?! — Я не все знал?! Посмотри на меня. Нет лучше посмотри на эти руки. Видишь их? Она полгода, мучительно умирала от чахотки на вот этих руках. У нее уже не было сил вставать, и я носил ее во двор, в столовую, везде. Она умерла у меня на руках. И поверь мне парень, в этих руках ещё достаточно силы, чтоб вышвырнуть тебя отсюда вон, если ты тот час же не уберешься сам.