Глава III.
Нежные руки.
-Тебе никогда не хотелось посетить Шотландию? — из ниоткуда спросил Магнус. — Там остались мои родители и наше имение. Думаю они хоть и немного, но всё же будут рады видеть тебя. Я смогу сводить тебя на настоящую охоту в наши леса, показать те места, в которых сам вырос, научить кататься на лошади. Кто знает, можете там тебе понравится намного больше, чем в Англии. Отец любил говорить о своей родине, с ней у него было связано много хороших воспоминаний. В доме было много личных вещей Магнуса, что были переданы ему от предков: довольно старое охотничье ружьё, что вечно висело на стене без дела; отцовское любимое кресло, сделанное из благородного дуба и обшитое качественной кожей, которая после долгих лет службы нисколько не потрескалась; самым же ценным для отца был подвал, точнее его содержимое — огромная коллекция фамильного виски, выдержанное в лучших дубовых бочках. Иногда казалось, что этот зловонный, но такой тёплый виски впитался в каждую клетку тела Магнуса — его слегка смуглая кожа, отдававшая некой рыжиной, каштановый волос, переливающийся рыжим оттенком на свету, такие же густые и рыжие брови и борода, которую отец напрочь отказывался сбривать. Его массивная и статная фигура издалека напоминала бочку, которая всегда полна бронзовой жидкости. Длинный и прямой нос, напоминающий сбоку треугольник и похожий на кран для разлития напитков, всегда был слегка красным. Похоже, что из всех внешних атрибутов, был унаследован только нос. -Почему ты так часто трогаешь свой нос? — отец был богат на вопросы в этот день. — Будешь часто трогать — отвалится, ему не нравится, когда его трогают. На самом деле прикосновения были попыткой согреть хотя бы кончик самой выделяющейся части лица; в доме опять был холод, бутылки на столе не стояло, значит и согреться не получиться. Магнус вместе с сыном сидел за пустым обеденным столом. Серены не было дома, но её холод присутствовал в воздухе и стелился на кожу лёгкой вуалью, вызывая мурашки. -Сегодня надо заколотить пару окон в доме, всё равно в тех комнатах только одно барахло, может и не так сильно будет дуть по ночам. А знаешь, что будет просто замечательно, если мы, точнее ты, сделаешь? — широкая фигура наклонилась поближе к той, что сидела рядом. — Было бы неплохо нарубить пару дров, добыть чуть-чуть хвороста, порвать старой газеты и разжечь камин. Я не поскуплюсь, плесну пару капель выпивки для розжига. Вот только всё придётся делать тебе, я со своей ногой не гожусь для таких дел. Как разберёмся с окнами, возьмёмся за камин. Выполнишь, солдат? — с лёгкой улыбкой закончил мужчина. Хоть и предстояла тяжёлая работа, было приятно слышать шёлковый бас отца в положительном и таком дружелюбном тоне; перспектива тепла радовала ещё больше. Тонкие, маленькие и сухие губы растянулись в ниточку улыбки. Камин, который так давно не использовали, наконец-то вспыхнет красным цветом и наполнит холодные и сырые лёгкие дома теплом. Магнус потрепал своей рукой медвежьих размеров по маленькой тёмной макушке. -Что ж, тогда давай за работу. С этими словами, Магнус, кряхтя, встал из-за стола, слегка опираясь на него. -Начнём сверху. Давай, помоги своему старику. — протягивая левую руку в сторону сына, взрослый ждал поддержки для подъёма по старой, скрипучей лестнице. Без лишних слов, движений и претензий, мальчик дал своё плечо в качестве поддержки, положив руки на кисть и поясницу отца, дабы поддерживать в нём баланс. Магнус старался не опираться всем своим весом на малыша, однако вольно-невольно при перестановке ног приходилось. -Смотри чтоб позвоночник не треснул пополам! — то ли больше в шутку, то ли как реальное наставление, отпустил инвалид. В ответ последовало лишь лёгкое шмыганье носом. В подъёмах на второй этаж обычно помогала Серена, и то, часто Магнус слегка отталкивал её, пытаясь идти самостоятельно без помощи. Жена злилась на него за это, говоря, что без неё ему станет только хожу, в ответ получая лёгкий хриплый смех. С большим недовольством на лице, мужчина всё же уступал и давал возможность женщине помочь. -Ты похож на неё. Очень. Но только внешне. Хотелось бы, чтобы и она была такой молчаливой. Жизнь бы тогда была бы намного легче. Как же она просто иногда… — полились жалобы на счёт Серены — одно из любимых занятий пьяницы, когда её нет рядом. Сын никогда не говорил ничего в ответ, только хорошо и внимательно слушал. Не кивал, но и не шептался на счёт этого с мамой в крысу. -Хороший ты слушатель, сынок. — прекратив свою пламенную и злостную речь, промолвил отец на пол пути по лестнице. — Но и сказать хоть что-то лишний раз надо уметь. Не хочу, чтобы ты был такой же тряпкой, как и она. Не бери с неё пример. Для твоего же блага. Хорошо? — глубокие и чувственные глаза посмотрели на тёмные волосы, закрывающие детское личико снизу. Белые и стеклянные глаза смотрели на следующую ступеньку лестницы, не моргая. Оставалось пол пути до второго этажа. Ладонь отца, что опиралась на детское плечо, приподнялась и сжала хрупкую ручку. Мозоли, тёплые кончики пальцев и сухая шелушившаяся кожа внезапно окружили холодные маленькие пальцы и слегка мокрую от пота ладошку. Глаза мёртвой рыбы с частым морганием переметнулись от ступени к отцу; лицо выражало лёгкую эмоцию волнения и паники. Доброжелательные глаза отца, однако, быстро успокаивали и эти эмоции ушли, оставив лишь проницательный взгляд. Такая грубая, неприятная на ощупь рука, казалась такой нежной и заботливой, такой близкой по ощущениям к любящим прикосновениям матери. -Ладно, хватит нежностей. Работы по горло. Пойдём, уже, дальше. — Магнус убрал руку, положив её обратно на маленькое плечо. Глаза мальчика всё так же продолжали смотреть на тыльную сторону ладони отца. На его руки, окутанные слегка рыжим волосяным покровом. Нежные руки… … -Передай гвозди. — приказал отец, держа в одной руке молоток, протягивая другу к сыну. На полу мелкими шипами лежали гвозди и старые доски. Свет слегка просачивался вовнутрь через щели между деревом. Вместе со светом так же плохо проходил и холодный ветер. -Почти закончили, это последнее. — придерживая два гвоздя между губами, словно сигарету, с ноткой облегчения сказал Магнус. Громкие удары молотка по дереву громко и с вибрацией разносились по всему этажу, оседая где-то глубоко в его недрах. Комнаты с заколоченными окнами были почти пустые, склонными к эхо, которое било по ушам. Старые вещи, накрытые белой, более серой от старости, тканью походили на призраков, наблюдающими из тьмы. Они напоминали гостей, которые уже очень долго не появлялись в доме: такие безликие и молчаливые. Их компания была слегка даже приятна. -Ну, вот и всё! Можно и за камин, наконец-то, взяться. — убирая лишний гвоздь изо рта, объявил взрослый. Он повернулся в сторону сына, который внимательно следил за белыми гостями. — Пойдём вниз. Одобрительный кивок без зрительного контакта последовал вслед за командой. Скоро гостям станет тепло… Продолжительная осень и её дожди просачивались внутрь дома из года в год. Он впитал в себя всю сырость, слякоть и грязь улиц. Межкомнатные стены, словно мокрый картон, еле держали свою первоначальную прямую форму; неумело поклеенные обои сворачивались в улитку, надувались мелкими пузырями и оголяли серые пустые внутренности стенок. Полы, как слегка неспокойное море, стелились под ногами некрутыми волнами. Потолки, пожелтевшие от воды, протекали и приносили внутрь дома свой маленький постоянный дождь. Только с приходом зимы всё застывало. Минусом холодного сезона был лишь неприятный леденящий поток воздуха, от которого невозможно было укрыться даже под самым тёплым пледом, исходящий от каждого угла. Камин был нерабочим и загрязнённым сердцем, что так давно мечтало быть заново разожжённым. Его тромб, выходящий вверх к серым облакам, накопил тяжёлый чёрный слой сута на своих стенках. Отопить весь дом таким слабым сердцем было невозможно, поэтому его и решено было оставить только как предмет и без того ужасного декора. Как такого заднего двора у дома не было, был лишь сад цветов, полный сухостоя, высокой травы и сорняков. За полем диких и мёртвых растений простирался лес, отделяющий резиденцию от дороги и других домов. В сезон холодов и вьюг лес гудел, трещал от ветра под собственным весом, походя на высокую тюремную стену с колючей проволокой внутри в виде диких кустов розы, шиповника и острых ветвей самих деревьев. Воздух на улице был сухим и режущим кожу. Тёплое дыхание, выходящее наружу, завивалось в клубы сплошного пара. Однако такой дискомфорт не раздражал. Атмосфера и условия улицы были так похожи на дом. -Прихвати из кладовой топорик, ветви не так хорошо поддаются в этом году. Всё эта чёртова сырость, чтоб её… — не забыв хорошенько выругаться, как напутствие скомандовал отец. Он опирался на маленькое трюмо, стоящее на выходе к задней двери дома. -Жду здесь же с минимум 3 килограммом древесины. Вольно, иди уже давай. — Магнус медленно разворачивался в сторону гостиной, слегка махая рукой, будто отмахивая невидимую муху. Свежий воздух ударил в нос, сделав его кончик красным от холода. Белоснежные глаза щурились от яркого и такого же белоснежного покрова на земле. Преподнеся ладонь к лицу, мальчик приоткрыл слипшиеся губы и выпустили клубок пара. Рядом с домом стояла деревянная лачуга, переделанная под кладовую для сада. В ней до сих хранились мешок с удобрением, лопаты разных размеров, грабли, горшки с умершими цветами и многие другие вещи для садоводства. Когда-то давно мама любила копаться в саду, выращивать разные сорта цветов, продавать их соседям. Однако об этом известно только по рассказам отца. На заднем дворе росли сорняки, которым было уже очень много лет. Были ли это ложные воспоминания сказать невозможно. Взяв из кладовой тот самый топор, мальчик направился в сторону высокого леса, в надежде найти хоть немного заранее сломанных веток, дабы не пришлось слишком долго работать на холоде. Вечерело, солнце уже почти скрылось за горизонтом. Серые облака чернели, усиливался ветер. По лесу разносились удары топора об дерево. Противные колючие хлопья снега летели в глаза, которые были и так уже почти закрыты. Капельки пота застывали, превращаясь в застывшие струйки. Мышцы спины и рук начинали гудеть и не поддаваться работе. Топор норовил выскользнуть из мокрых рук и упасть в зыбучий снег. Тонкий ствол молодого дерева был сломан железным лезвием — оставалось ещё немного. Рядом с уставшим от труда человеком лежала внушительная охапка веток и древесины. Её должно было хватить для розжига, хотя бы на один раз. Последний удар топора снёс дерево на землю. Вот всё и закончилось. Упав на колени перед падшим деревом и наклонясь над ним, измученный тем же топором избавился от веток, торчащих из мёртвого ствола. Оставалось только донести всё до дома. Холод скоро закончится… … -Долго же ты. Совсем сил в тебе нет. Но нарубил ты и правда много. Молодец, солдат. — Магнус встретил сына там же, где и обещал — возле трюмо. Он потрепал мокрые волосы рукой в знак похвалы. Одобрительный жест снимал усталость, вселял тепло. — Дальше я уже сам. Переодевайся и приходи к камину. Старый напольные часы пробили 9 часов. Их расстроенный звон резонировал в ушах. В доме опять горел только один свет — лампочка над столом, на котором уже виднелись свежая бутылка виски и газета. Внутри обуви таял тот снег, что ненароком попал в неё, низ брюк тяжелел от прилипшей белой массы. Магнус ловко подцепив древесину с пола и взяв её в охапку, подошёл к камину и сев на колени начал переламывать тонике прутья, оставляя только некоторые ветви целыми. Часы шли дальше, их стрелка слегка клацая. Через 20 минут в доме стало светлее и теплее — старый камин снова вспыхнул ярким пламенем, что сразу же опалило лицо. Стеклянные глаза пристально наблюдали за причудливыми танцами языков пламени. Дерево становилось чёрным, на нём появлялись трещины, оно резко падало и останавливалось, издавая характерный треск. Газета быстро сгорала, пуская лёгкие искорки. Было тепло, было уютно, было спокойно. -Надо будет как-нибудь его почистить. — нарушая мелодию огня, произнёс взрослый, выливая остатки алкоголя в огонь. — Этим тоже заниматься буду не я. Он расплылся в улыбке, она переросла в лёгкий пьяный смех. Его рука снова потрепала тёмную макушку. И правда, у отца были нежные руки.