Должен быть сильнее этого мира

Сжавшись в маленький трясущийся клубочек нервов, Цзян Чэн тонкими, хлипкими пальчиками пытался завязать непослушные шнурки. Совсем недавно ему исполнилось двенадцать, однако выглядел мальчик лет на семь. Слабый, беспомощный, с большими серыми глазами, блестящими мелкими искрами невинности. Словно кристальный лотос на озере только начал раскрывать свои лепестки. Короткие волосы прикрывали часть лица, плечи напряжённые, спина гнулась к земле. Он не любил школу. Место, в котором над ним смеются. Где не пускают поиграть вместе в видеоигры, издеваются и обзываются. Цзян не понимал, чем заслужил подобное. Разве быть омегой так плохо? Встретившись со взглядом матери, полным нескрываемого отвращения и презрения, Цзян Чэн сразу понял, что ответ на заданный вопрос: «Да». Она часто ругалась на него, обвиняла во всех смертных грехах, кричала, что он не должен был рождаться. Матушка Юй была чистокровной альфой. В семье Юй было принято жениться и выходить замуж лишь за альф, омеги у них никогда не рождались, вероятность этого была катастрофически низка. И вот Матушка Юй родила омегу… Единственная наследница родила жалкую омегу, опорочив род. В этот же день зажиточная семья отказалась от неё, признав демоном, пришедшим изничтожить их. В одно мгновение её жизнь была испорчена. Из раза в раз она отчаянно повторяла, что убьёт своё дитя, что родит новое, которое будет действительно достойным её. Но врачи сказали, что больше детей она иметь не сможет. Матушка Юй ненавидела судьбу, считала сына проклятьем, которое пришло к ней, чтобы расплатиться с грехами прошлой жизни. Она много молилась. Умоляла небеса даровать ей нормальное дитя, однако голос тонул в облаках, не достигая цели. И вот уже двенадцать лет она растила единственного ребёнка, который испортил ей жизнь. Уничтожил все мечты и надежды. Срывать гнев на нём уже было привычкой. А маленький Цзян Чэн не знал, куда может пойти. В школе его обижали, на улице не принимали, дома кричали… Он ещё полностью не мог осознать, насколько же отвратительной была жизнь. Много плакал, спрашивал у матери и небеса, за что с ним так обошлись. — Тц, давай быстрее завязывай шнурки и пошли, бестолочь. Сколько можно уже возиться? — цокнула она разочарованно, закатывая глаза. Цзян Чэн тут же подпрыгнул на ноги, кивнул и двинулся вслед за матерью. Сегодня он идёт в новую школу. Матушка Юй решила переехать, потому что район, в котором они жили столько лет, не отличался безопасностью. Она терпела до последнего и решила съехать только тогда, когда на соседней улице кого-то убили. Тут же спокойный спальный район, где в основном живут альфы со своими семьями, стал не лучшим местом для жизни. Она надеялась найти себе мужа, но прекрасно понимала, что никто её с таким сыном не примет. Да и к тому же бесплодную. Матушка Юй поправила выбившуюся из сложной причёски прядь. Длинные кровавые ногти мелькнули рядом с глазом, от чего Цзян Чэн вздрогнул, переживая за маму. Алая помада в свете восходящего солнца словно сияла, а серые глаза переливались яркими всполохами пламени. Она скосила взгляд на сына, ещё раз тяжело выдохнула и процокала к машине на длинных шпильках. Цзян Чэн поспешил за ней. Второпях запнувшись о собственную ногу, чуть не упал, удержался на ногах и быстро запрыгнул на заднее сидение. Спереди он почти не ездил. Если бы была возможность, его бы, наверняка, посадили бы в багажник. — Так и продолжишь меня позорить? Учишься и так спустя рукава, одна четвёрка за год вышла, разве это дело? — приговаривала Матушка Юй, не отворачиваясь от дороги. — Если не подтянешь геометрию, лишишься своего любимого компьютера, понял меня? Цзян Чэн тихонько кивнул, покраснев до кончиков ушей. Он так долго учил все теоремы, прорешал кучу задач и всё равно не смог достаточно хорошо написать контрольные и самостоятельные. Просто не давался ему этот предмет, как бы он ни старался. Но это было не оправдание. Он не должен совершать больше ошибок, иначе мама разозлится… — Я спросила, понял ли ты меня? — с напором раздражённо переспросила матушка, сверкнув обжигающим взглядом в зеркало. — Понял, матушка, — кивнул Цзян Чэн более уверенно, пытаясь сохранять спокойствие и вновь не плакать. — Тц… Не называй меня так. Для тебя я Госпожа Юй, не забывай, бесстыжий, — буркнула она, сворачивая к школе. — Не забывай пить таблетки! Хотя бы раз учую каплю твоего отвратного запаха — пожалеешь, что я тебя всё-таки не убила. Находиться с кем-либо в замкнутом пространстве было сложно. Цзян Чэн предпочёл бы полное одиночество. Жить где-нибудь на необитаемом острове, есть кокосы и радоваться желанной тишине и спокойствию. Но он послушно вышел из машины, смотря на школу. Тёмное здание угрожающе нависало над ним. Окна казались блестящими красными огнями сотнями глаз неясного монстра, а вход огромным ртом с мелкими зубами. Школа желала проглотить его. Он сам шёл прямо в пасть этого чудовища. Ноги дрожали. Он отчаянно хватался обеими руками за лямки рюкзака, впиваясь ногтями в кожу ладони до крови. Раны с прошлых раз не успевали заживать. Они не заживут никогда, потому что Цзян Чэн слишком часто тревожил их. Кусал ладони, раздирал ногтями, отчаянно пытаясь удержаться и не расплакаться на месте. Шёл так медленно и осторожно, вздрагивая от каждого шороха, от каждого движения. Чёлка упала на глаза, не давая разглядеть дороги, но он продолжал идти, боясь сделать лишнее движение. Запуганный и зашуганный всем миром. Он достиг пасти чудища. Взглянул на него с мольбой. Просил пощады. Только горячий бетон не отвечал на мольбы. До класса он добрался без происшествий. Кругом были одни альфы. Он не смог разглядеть хотя бы одну бету или омегу. Давно умершая надежда смердела внутри гнилью всё сильнее. Цзян Чэн задыхался, не в силах вдохнуть отвратный запах. Он быстро закинул в рот противную таблетку и шагнул внутрь. В классе его встретили заинтересованными взглядами. Голодные и жадные глаза рассматривали Цзян Чэна, словно кусок мяса на рынке. Это нормально. Это привычно. Он омега, он должен с этим смириться. Рюкзак и край рукава рубашки испачкались от стекающей по запястью крови. Маленький и беззащитный он стоял, будто на подиуме на продажу. Цзян Чэн встретился со взглядом альфы напротив, сидящем на последней парте. Он что-то шепнул другу, быстро прокрутив в руках ручку. Парень раскинулся на стуле так, словно лежал на кровати, закинул одну ногу на стол, продолжая смотреть. По коже побежали мурашки, волосы на голове зашевелились. Цзян Чэн быстро представился и сел на свободное место, дрожащими кровавыми руками доставая учебники. Наскоро протерев ладони, чтобы не испачкать драгоценную бумагу, Цзян Чэн прижался плечом к стене, рядом с которой стояла его парта. Холод придавал сил, успокаивал, заставляя на время забыть о страхе. Ведь он не может сдаться? Или может?.. Разве есть за что цепляться? Мама его любит. Просто сама этого не понимает. Люди вокруг злые, но она должна быть доброй. Ведь у других родители любящие, значит и Госпожа Юй его любит. Он должен жить, потому что она точно будет плакать на его похоронах. Ведь никто не обрадуется, если он умрёт… Уроки шли долго и мучительно. На переменах Цзян Чэна игнорировали. Никто не смеялся, не обзывался… Он просто холодный призрак, сидящий здесь в одиночестве. На губах мелькнула слабая улыбка. Неужели здесь он сможет остаться незамеченным и просто будет спокойно жить? Может быть, Цзян Чэну действительно повезло сюда попасть? Урок физкультуры. Отбивать мячи больно и тяжело, но ему это так нравилось. Он играл сам с собой у стены, набивая быстро и ловко мяч. Руки ломило, кожа раскраснелась, однако приятная прохлада мяча остужала при соприкосновении. Такое приятное чувство, словно он летит, когда бросается за очередным мячом. Вновь улыбка. Лёгкая, словно осенний осторожный ветерок, треплющий сухую полевую траву. Цзян Чэн мог бы сказать, что именно сейчас абсолютно счастлив. Какая разница, что происходит вокруг. Плевать, что урок давно закончился и зал опустел. Всё равно, что матушка скоро приедет за ним и будет отчитывать за опоздание. Совсем не важно. Лишь когда ноги перестали держать, и он свалился на ледяной пол, остужая разгорячённое тело, Цзян Чэн пришёл в себя и осознал, кто он такой и где находится. Всё гудело и ныло. Он слишком перенапрягся. В глазах темнело, грудь резало острыми ножами. Такая приятная боль. Через минут десять Цзян Чэн всё-таки неохотно поднялся на ноги, пошёл в сторону небольшой кладовки, чтобы убрать мяч на место и уйти. В маленьком помещении жарко и душно. Кругом витала пыль, из-за чего Цзян Чэн громко чихнул. Видимо, здесь действительно давно не убирали. Спортивного инвентаря здесь было более чем предостаточно. Цзян Чэн даже удивился, как много здесь принадлежностей для самых разных видов спорта: футбол, баскетбол, волейбол, хоккей, бадминтон, биатлон, бейсбол… Мальчик лишь на пару мгновений замер, прежде чем положить мяч. Дверь сзади с грохотом захлопнулась. Волны мощного жара обожгли спину и затылок. Запах гари и бензина ударил в нос, выбивая из лёгких воздух. Цзян Чэн чувствовал опасность всем своим нутром. Надо бежать, бежать, бежать, бежать, бежать, бежать… Спастись… Как можно дальше. Он осторожно обернулся, взглянув в глаза огромной груде мышц. Альфа жадно облизнулся, шагнул ближе. Его лицо исказилось в отвратительной гримасе, глаза заполнились кровью и покраснели, белоснежные зубы в темноте комнаты слились с тенью, глаза сияли пугающим огнём. Цзян Чэн дёрнулся назад, зажимая нос. — Зачем же пьёшь блокаторы? Так чудесно пах, пока не выпил чёртовы таблетки, — кряхтел он, приближаясь. Словно хищник, играющийся с беззащитной жертвой, он наступал. Медленно и с угрозой. — Я так много читал про омег. Знаю, для чего вы нужны. Знаешь, я совсем не прочь попробовать. Говорят, это приятно, — усмехнулся он, схватив Цзян Чэна за запястье. Цзян Чэн сам по себе был слабым и не смог бы выбраться, а тут он ещё и устал… Его сопротивление было таким жалким и бесполезным, что альфа почти его не почувствовал. В уголках глаз собрались горячие слезы. Он не мог дышать, захлёбывался слюной и слезами. Кровь стекала по запястьям, смешивалась со слезами, которые он отчаянно пытался вытереть. Альфа словно и не слышал тихих всхлипов, расслабил галстук, протянул кривые пальцы к пуговицам на рубашке и начал их расстёгивать. Цзян Чэн думал, что сейчас точно умрёт. Сгниёт здесь в пыльной кладовке, не познав жизни. Альфа уничтожит его. Оставит разбитого и униженного. — П… Помогите… — тихо пробурчал Цзян Чэн, не в силах выдавить чего-то более громкого из-за огромного кома в горле. — Чего ты там вякнул? Школа пустая. Все уже разошлись по домам, мы здесь абсолютно одни. Разве не чудесно? — ядовито цедил парень, голодно улыбаясь. Движения его медленные и пугающие. Он не хотел оставить ему хотя бы каплю надежды. А Цзян Чэнь лишь омега — должен смириться со своим положением и принять, как с ним обращаются. Руки вдруг резко расслабились, прекращая слабое сопротивление. Голова обессиленно повисла. Он уже не понимал, должен ли бороться. Неужели это действительно то, как он должен жить? Должен подчиниться и смириться? Слёзы падали крупными каплями на пол, пока его медленно раздевали. Альфа явно наслаждался процессом, наращивал темп «ласк» всё больше, с нетерпением разглядывая желанное тело. Горячая ладонь легла куда-то на солнечное сплетение. Отвратительные мурашки пробежались по коже, затошнило. Хотелось блевать. Выплюнуть всю гниль изнутри, освободиться от тяжёлых оков. Колени подогнулись, но альфа не дал ему упасть, прижимая к стене. Цзян Чэн смотрел на закрытую дверь, ведущую на свободу, и понимал, что уже не сможет выбраться. Чувствовал, как его кожу царапают и давят в разных местах. Кровь сочилась из мелких ран, однако альфе не было до этого дела. Его интересовало лишь собственное удовлетворение. Резко комнату осветил яркий свет. Глаза, привыкли к кромешной тьме, отозвались болью, но сердце взметнулось к горлу, отчаянно надеясь на спасение. Но на пороге стояла хрупкая девушка. Смотрела ошарашенно и испуганно. Цзян Чэн сжал губы, раскрыл глаза полные мольбы. Он протянул руку, которую альфа отпустил, пока увлёкся его телом. Та дрожала, словно лист на ветру, тянулась так отчаянно, с надеждой и некой наивностью. Альфа закрывал его почти полностью. Лишь слегка он мог выглянуть и одними губами прошептать: «Спаси». Девушка резко дёрнулась к каким-то стеллажам. Цзян Чэн потерял последние крупицы веры в лучшее. Она сейчас заберёт, что ей нужно, и уйдёт. Ей плевать, как и всем. Цзян Чэн абсолютно одинок в этом мире. Мальчик закрыл глаза, смиряясь с судьбой, которая явно насмехалась над ним, когда прислала очередную маленькую ледяную частичку надежды, упавшую на нос дождевой каплей. Послышался глухой удар прямо над ухом. Альфа ослабил хватку, завалившись чуть вперёд и что-то противно прорычав. Чья-то холодная рука выдернула Цзян Чэна из-под неподъёмного тела альфы. Отважная бета встала перед ним, сжимая в руках бейсбольную биту. Когда Цзян Чэн оказался у неё за спиной, девушка размахнулась, ударила с такой силой, что могла бы проломить череп более слабому альфе. Била с такой яростью и злостью, будто от этого зависела её жизнь. — Грёбанная мразь! Гори в аду! Чтобы тебя черти на части разорвали! — хрупкая девушка не прекращала избивать альфу, лежащего без сознания. — Умри, умри, умри! Через несколько мгновений она всё же успокоилась. Скорее потому что вспомнила, что может напугать Цзян Чэна, чем потому что могла убить альфу. Она обернулась к Цзян Чэну. Глаза её сравнимы с прекрасным зимним вечером. Крупные хлопья медленно падали на растущие сугробы, ветер закручивал неясные петли, аккуратно проходясь меж зеленеющих ёлок. Такие неземные прекрасные глаза. — Я Цзян Яньли. Не бойся, я тебе боли не причиню, — сказала она, вытерев пот со лба. — Вот сволочь, злости на него не хватает, — прошипела она, застёгивая пуговицы на рубашке Цзян Чэна, с интересом наблюдающим за действиями девочки. — Позже сходишь со мной, обработаю тебе раны, — выдохнула она, продолжая поправлять одежду мальчику. — Обработаешь?.. — тихо переспросил Цзян Чэн сам у себя. Ещё никогда он не обрабатывал себе раны. Разве что мог сунуть кровоточащую руку под проточную воду, приложить ватку, чтобы остановить кровь и на этом всё… Матушка ругалась, когда он приходил домой с ранами на ладонях, говорила, что он в этом виноват и пусть справляется сам. А Цзян Чэн и не понимал, что в рану может попасть грязь, и это приведёт к печальным последствиям… — Ну конечно! Помереть захотел? Вот ещё! Я тебе сдохнуть не дам. Отныне и навсегда ты мой друг! И никто не смеет тебя трогать, уяснил? — торжественно произнесла Яньли, вскинув горло голову. — Не сдавайся и борись! Бейся, даже если нет сил. Даже если победа точно не достижима. Даже если ты остался совсем один, а вокруг враги. Борись, становись сильнее. Сопротивляйся чёртовой судьбе! — говорила она, будто заучила фразы главного героя из какого-то глупого фильма. Цзян Чэн смотрел на неё сияющими бриллиантами глазами. Казалось, сейчас он мог вздохнуть полной грудью. Он нашёл кого-то, кто о нём позаботился, кто спас и хочет остаться рядом. Из глаз выкатилось ещё несколько слёз, а из груди вырвался странный звук, который он ранее никогда не слышал от самого себя. — Ты чего ревёшь и смеёшься, как сумасшедший? — удивилась Яньли, вытерев с щеки очередную крупную слезу. Смех. Это, оказывается, так приятно — чувствуешь себя таким счастливым и свободным. Цзян Чэн смотрел на девочку с нескрываемой благодарностью. Рядом с ней не страшно. Она защитит и спасёт. — Как тебя звать-то? — спросила Яньли, прежде чем увести мальчика из кладовки. — Цзян… Цзян Чэн, — произнёс он более-менее твёрдо. — Ого, однофамилец значит, клёво. Сори, но буду называть тебя «мелким». Ты посмотри, какой щупленький! — усмехнулась она и увела Цзян Чэна под руку из адского жара кладовки.