Должен быть сильнее этого мира

Цзян Яньли стояла у выхода из кабинета, сжимая в руках тонкую бумажку. Будь её воля — разорвала бы в клочья, сожгла и развеяла по ветру. Дикая и необузданная злость на жизнь и на судьбу плескалась огромным лавовым океаном, норовя сжечь каждый уголок души. Как же хотелось просто рыдать, бить руками по стенам, стирая кости в кровь, но она не могла причинять себе и малейшего вреда. Чревато большими последствиями. Тысячи вопросов возникали в голове. Они зудели пчелиным роем, жалились, метались из стороны в сторону. Свернуться прямо здесь на полу и умереть — лучший выход из ситуации. Как же не хотелось рассказывать обо всем отцу, беспокоить его лишний раз. Никчемная дочурка приносит столько проблем, не может просто остаться в стороне. Раз не получится достичь вершины, так какой смысл ей вообще существовать? Зачем заставлять окружающих переживать по таким пустякам? Разве она достойна их волнений?.. Перед глазами темнело. Руки дрожали. Никто не должен узнать. Объёмные вещи, тёмные колготки в школе скроют синяки и отеки, она не получит ни одной травмы или царапинки на тренировке. Плевать на дикую усталость, придавливающую к земле огромным валуном. Плевать, что с каждым днем становится только хуже. — Ходила проверять, точно ли человек? Так я тебе и без анализов скажу, что ты маленький дьявол, заключённый в плоти жалкой беты, — послышался насмешливый голос сбоку. Яньли чуть поморщилась от признания досадной реальности: Цзинь Цзысюань решил почтить её своим присутствием даже в больнице. В месте, где не должно быть ни родственников, ни друзей, ни знакомых. — А ты заблудился, мальчик? Проводить до психиатрии? — выдавила ядовито Цзян Яньли, но без прежней силы в словах. Ранее она плескалась эмоциями во все стороны, если видела Цзинь Цзысюаня. Яростно желала его смерти, ругалась, махала руками. Но сейчас, неотрывно глядя на непонятные закорючки врача и совершенно не понимая, что это может значить, просто хотелось спрятаться. Уже не имеет значения, проиграет ли она в очередной словестной перепалке этому противному альфе с приторным ароматом шоколада. Цзинь Цзысюань сразу заметил странные нотки в голосе девушки, чуть изогнул бровь в смятении. Даже непривычно не встречать ледяной бури, промораживающей до самых костей. Лишь едкие слова, не подкрепленные ненавистью, ввели в странное состояния недоумения. — Не стоит, я здесь лишь ради планового обследования. Забочусь о своём здоровье, знаешь ли, — выдал Цзинь Цзысюань размахивая указательным пальцем так вальяжно и показушно, что смешно смотреть, — А вот тебя уже ничего не спасёт, как я погляжу. И вновь ничего. Реакция если и была, то была направленна совсем не на него. Девушка неустанно прожигала взглядом чёртову бумажку, не обращала внимания на альфу. А именно это раздражало больше всего. Каждый, с кем он говорит, должен сходить с ума от эмоций. Либо ненавидеть всей душой и сердцем, либо также сильно обожать. Только не эта всеобъемлющая пустота и отречение. Именно подобного он не переносил. А лучшая игрушка, отдающая такое количество эмоций, вдруг поломалась. Он беспардонно выхватил лист из рук, посмотрел непонимающим взглядом, будто пытался разглядеть в ней что-то более увлекательное, чем он. — И чего молчишь? Если не сдохнешь завтра, то это уже успех. С чего такая... — он чуть брезгливо осмотрел её с головы до пят, — скучная. Яньли лишь блеснула пугающим взглядом и отобрала лист обратно, смяв и порвав во многих местах тонкую больничную бумагу. А затем просто до конца испортила результаты анализов — превратила в мелкую труху и выкинула в ближайшую мусорку. Заинтересованный нетипичным поведением Цзинь Цзысюань последовал за ней, следя за каждым движением и эмоцией. — Не заткнешься прямо сейчас и не исчезнешь в закате — завтра сдохнешь ты, — прошипела Яньли, стремительный шагом стараясь оторваться от преследователя. Но тот следовал неотступно. Хитро улыбался, надеялся увидеть ещё немного всполохов ледяного огня. Получить больше потрясающей энергии. — Ох, неужели испачкаешь об меня ручки, маленький дьявол? — подливали масла в огонь парень. — Ты либо мазохист, либо идиот, — выдохнула отчаянно Яньли на выходе из больницы. Цзинь Цзысюань поднял задумчивый взгляд, будто действительно задумался над произнесенными ранее словами. Девушка лишь закатила глаза. — Я сейчас не в настроении с тобой разговаривать. Исчезни. — А я вот в настроении доставать тебя до тех пор, пока ты не сознаешься, по какой причине вдруг ты стала настолько скучной, — взмахнул конским хвостом Цзинь Цзысюань, приложив ухоженные ноготки к подкрашенным губам. На улице погода подпортилась. В воздухе витал запах будущего дождя, а хмурые тучи предвещали страшный гром. Как же хотелось просто сейчас добраться до дома, встретиться с Цзян Чэном и забыться. На душе было неспокойно. Как она оставит Цзян Чэна одного? Кто за ним присмотрит если что? Конечно, теперь он способен был о себе позаботиться, и скорее вскоре придётся защищать саму Яньли... Тревога не давала дышать, сжимала грудь, ломала кости. Ещё и эта дикая усталость и общее недомогание, не оставляющие в покое ни на минуту в последнее время. Плевать, что друзья-альфы и этот глупый Цзинь Цзысюань узнают о болезни, главное, чтобы Цзян Чэн и отец ни о чем не подозревали. Пусть останутся в неведении, она сама что-нибудь придумает. Точно придумает... — И зачем тебе эта информация? — Яньли вдруг запыхалась от слишком длительного побега ходьбой от парня. — Ну знаешь, я ведь такой же сплетник, как и ты, — он хитро улыбнулся. Лисьи глазки растянулись, стали уже, блестели высокомерием и гордостью. Будто то, что он знает о других практически всё, делает его особенным. Яньли стало не по себе, когда она поняла, что чувствует нечто похожее. Она встряхнула головой, принимая за мерзость даже попытку сравнить себя с этим альфой. — Фе, откуда столько веры в себя, раз себя похожим на меня считаешь? — девушка взмахнула рукой, словно пыталась отогнать надоедливую муху, и пошла дальше. Как бы ни было прискорбно признавать, Цзинь Цзысюань неплохо отвлекал внимание на себя. Злость на него не сравнится с тревогой, возникающей от одной мысли о будущем. — Не отходи от темы, — поправил парень, убирая от лица пряди волос. Яньли резко оглянулась, столкнувшись с любопытным, совершенно не напуганным взглядом альфы. — Я тебе в прошлый раз знатно личико подпортила. Чего таскаешься за мной теперь, как шавка? Цзинь Цзысюань и сам не мог понять, почему неустанно следует за ней. Слишком сильно понравилось "пить кровь" у неё или просто хотелось найти новую жертву для издевательств. Гордость рядом с ней бунтовала не так яростно, как при общении с другими, кто считал себя хотя бы равным. Может быть, её заткнула та мощная затрещина, или он действительно мазохист. Но желание следовать сейчас за ней и продолжать "драконить" меньше не становилось. Парень состроил обиженное личико, самоуверенно улыбнулся. — Маленький дьявол так бесится. Как я такое люблю, — улыбнулся Цзинь Цзысюань. Яньли лишь тяжело вздохнула, принимая версию, что этот парень просто сумасшедший и ничто его уже не спасет. Такая яркая и приторно сладкая обертка, а внутри отвратительное содержимое. От него воротило, тянуло блевать. Разве есть в этой пустышке хоть что-то кроме желания самоутвердиться за чужой счет? Он просто тот самый парень, издевающийся над всеми подряд в отчаянной попытке доказать себе, что хоть чего-то стоит. — Господи, что мне сделать, чтобы он от меня отвязался? — обратилась к хмурым небесам атеистка Яньли. — Всего лишь подбросить идею для сплетен. Что с тобой? — посмеялся злорадно Цзинь Цзысюань, хищно улыбаясь. — Сдохну я скоро, вот что, — ответила Яньли, закатив глаза. Цзинь Цзысюань разочарованно цокнул, но все-таки притормозил, позволяя девушке удалиться.

***

В просторной комнате царил полнейший хаос. Дорогие вещи разбросанны по полу, что и шага не ступить, пыльные полки слишком долго ждали возвращения на них книг, которые были давно похоронены под слоем одежды и оберток от самых разных вкусняшек. Горничная пыталась проникнуть в комнату и прибрать хоть что-нибудь, но её всегда отсылали обратно самыми разными грубыми словами. У Цзинь Цзысюаня свой порядок, в котором он ориентировался и мог быстро отыскать, что нужно. Прибранная комната, со спрятанными в полки вещами, казалась слишком пустой, одиночество ощущалось явно, потому он старался заполнить всё беспорядком, наслаждался этим фальшивым ощущением заполненности. Столько друзей, столько знакомых, пытающихся подобраться ближе. Цзинь Цзысюань наслаждался их вниманием, подпитывался эмоциями, с упоением наблюдал за их унижениями. Такие жалкие пытаются подняться выше за счет него, сами ни на что не способны. Цзинь Цзысюань вышел из комнаты, сладко потянулся и с отрешением осмотрел вылизанный холл. Белая лестница по центру раздваивалась и вела на небольшие балкончики-террасы с гостевыми комнатами. Среди них неожиданно затесалась комната сына хозяина дома — прихоть Цзинь Цзысюаня. Если родителям плевать на него, то какой смысл вообще видеть их хоть иногда? Дают денег, не пытаются нравоучать и делают то, что он потребует. Идеальные родители. Из двери под Цзинь Цзысюанем вышла мать, прижимая телефон к уху. Рядом шагал высокий молодой секретарь, с которым, Цзинь Цзысюань был уверен, она спала. Отец был директор не самой престижной школы, а мама успешная владелица какой-то компании. Цзинь Цзысюань принял правила игры. Родители не интересуются его жизнью — он не интересуется их. Даже мельчайшего представления, что за компания ей принадлежит, не было. Узкая юбка карандаш до пола мешала женщине идти привычно широкими и уверенными шагами, строгая рубашка стесняла движения, поэтому была расстегнута на запястьях и в районе декальте. Тугой пучок стягивал волосы слишком сильно. На лице у нее такой же яркий макияж, как и у самого Цзинь Цзысюаня, вот только увидев сына с таким обилием косметики, она, вовсе не скрываясь, поморщилась и на пару секунд отвела взгляд, полный брезгливости и отвращения. Цзинь Цзысюань слишком хорошо знал, как её раздражает эта женственность альфы, ухмыльнулся и одним легким движением стянул резинку, позволяя длинным волосам рассыпаться по плечам. — Сыночек, — привычное обращение. Скорее попытка демонстрации их близости, которой никогда не существовало. Сын им нужен был только для продолжения рода, никакой любви к нему не проявляли с рождения, — учителя рассказывают, что ты учишься на четверки. — Ты сказала не учиться на два и три, я не учусь, претензии? — прыснул Цзинь Цзысюань, проходясь пальцами по сияющим волосам. Он намеренно пытался вывезти из себя мать. Знал, куда давить, желал увидеть в привычно ледяной и отрешенной матери огонь ярости и злости. Не добился любви, значит добьется ненависти, таковы правила его жизни. — Если я скажу теперь учиться на пять?.. — & не отреагировала на провокации мать. Полу прикрытые веки женщины выражали лишь усталость и отречение. Сын теперь уже не вызывал в ней никаких эмоций. — Я пошлю тебя нах*й, — ответил, посмеявшись, Цзинь Цзысюань и запрыгнул на перегородку террасы, размахивая ногами. Даже мат, который мать не переносила на дух, не заставил её выдать хоть единую эмоцию. — Зря я всё ещё пытаюсь найти в твоём существовании смысл, — выдохнула она и развернулась, чтобы уйти. Мать даже не поднималась к сыну, не желала приближаться, разговаривала через чертов балкон. — Госпожа, он наследник вашей компании, — напомнил секретарь низким басом. Женщина потрепала его за щеку, слабо улыбнувшись. — Моя компания — только моя, — загадочно отозвалась она и зашагала дальше. Кажется, она заговорила с сыном только потому, что они случайно встретилась. Если бы она не проходила мимо, а Цзинь Цзысюань не вышел, чтобы пойти запастись вкусняшками, то женщина и не подумала бы с ним говорить. Даже чертов секретарь смог заставить её улыбнуться, партнеры по бизнесу могли разозлить или разочаровать. А он?.. Лишь пустое место, которое не может вызвать хоть каплю эмоций в ней. Раздраженно вернувшись на террасу с перегододки, он толкнул какую-то, очевидно, дорогую статуэтку на высоком пьедестале. Та упала и разлетелась на сотни осколков. Цзинь Цзысюань лишь окинул скучающим взглядом некогда существовавшее произведение искусства, нахмурился и пнул сам пьедестал. Тот накренился и с грохотом свалился, от чего пол в некоторых местах потрескался. На звуки сбежалась прислуга. Увидев разгневанного господина, они не решились подойти ближе, замерли на лестнице и ждали, когда же он зайдет в комнату. Парень хотел бы вылить привычно на них свою злость, увидеть хотя бы в их глазах намек на чувства. Но понял, что это бессмысленно. В их доме прислуге запрещалось проявлять эмоции при хозяивах, в случае не соблюдения правила прислугу мгновенно увольняли. Цзинь Цзысюань шагнул в комнату, захлопнул за собой дверь и плюхнулся на кровать. Лицом ткнулся ровно в упаковку от чипсов, но не захотел шевелиться и убирать неприятно колющуюся вещь. Он нужен людям. Многие страстно желают с ним подружиться. Все друзья любят. Мать ничего не понимает, он не пустое место. Рука потянулась к телефону, он лениво развернул голову к экрану, начал лазать по соц сетям, в попытке отвлечься от медленно расплывающимся внутри сомнениям в собственных убеждениях. Наткнулся на историю Цзи. Почти вся их компания собралась для прогулки. Не взяли лишь его. Такое случалось достаточно часто. Цзинь Цзысюань уже к такому привык и перестал обращать внимания. Действия друзей в школе и вне её вызывали душевный диссонанс. Взгляд упал на Яньли. Счастливая она корчила рожицу для фото. Но Цзинь Цзысаюнь почему-то обратил внимание на скатавшийся от долгой носки консилер. Так старательно пыталась замазать круги под глазами? Бойкая атмосфера вокруг нее стала будто слабее, и Цзинь Цзысюаню казалось, что это замечает лишь он: сторонний наблюдатель, изредка подпитывающийся эмоциями беты. Как вообще так получилось, что жалкую бету всегда зовут гулять, а Цзинь Цзысюань сидит дома наедине с учебниками и книгами? "Сдохну я скоро, вот что", - пронеслись в голове слова Яньли в тот самый день. Может она действительно сильно болеет и просто немного преувеличила? Цзинь Цзысюань раздраженно отбросил телефон. Слишком долго он думает об этой девушке. Почему её все любят, а его сторонятся вне школы? Странное чувство отчаяния и грусти нахлынуло нескончаемым потоком. Нечто давно умершее смердело внутри, гниль заполняла всё больше. Он вновь схватил телефон, нашел контакт "Маленький дьявол" и замер. Что написать? Просто гадости, рвущиеся изнутри бесконечным потоком? Но без повода это было бы странным даже для него. Руки чуть задрожали. Он глядел в пустой диалог и не мог подобрать слов. Слеза отчаяния пролилась из глаза, смазала тушь и тоналку. Цзинь Цзысюань просто не мог отвести взгляда от экрана, не мог шевельнуть пальцами и написать хоть что-нибудь. Так сильно захотелось в школу. Поскорее уйти из пустого дома, вновь ощутить что-то кроме скребушейся изнутри безнадежности.

***

Яньли сидела за уроками. Рука сама выводила ровные буквы, записывая ответы практически без ведома хозяйки. Учеба давалась легко. Она была отличницей, которую любили все учителя. Её отправляли на олимпиады, где девушка часто занимала призовые места. Многие из этих олимпиад дадут дополнительные баллы при поступлении. Незаурядный ум, успехи в спорте, огромное количество друзей. Яньли добилась очень многого, но... Этого было мало. Каждая ошибка ярким несмываемым пятном ложилась на белое полотно успехов. Если люди с легкостью отводили от маленького пятнышка глаза, то Яньли разглядывала его под микроскопом, кусала губы, нервно вздрагивала, вновь и вновь пропуская через себя. Девушка слишком отчаянно пыталась доказать самой себе, что достойна жить. Что достойна любви отца. Бесконечные тревожные мысли не затихали ни на минуту, когда она была в одиночестве. А теперь, глядя на результаты множества анализов и заключение врачей, девушка с ужасом поняла, что на сердце будто стало чуть легче. Всем станет лучше без неё, правильно? Она перестанет позорить имя успешного отца, остальные перестанут испытывать странные чувства от общения с бетой. Яньли бросила взгляд на обои телефона. Недовольный Цзян Чэн, нахмурившись отвел взгляд от камеры, пока Яньли, широко улыбаясь, обнимала его за шею, втягивая в кадр. Как же долго друг пытался заставить её удалить фото, но та, злобно хихикая, установила фото на экран блокировки со словами, что её красавчика друга должны видеть все. Яньли гордилась им, искренне любила лучшего друга. Лишь с ним она ощущала себя более-менее спокойно. Вечные мысли:"Почему этот человек общается со мной?" — замолкали рядом с ним, позволяли беспокойной душе наконец перестать метаться в бесконечных сомнениях и умиретворенно замурчать. Но как только она покидала парня, терзания возвращались. В комнату вошел отец, уложил руку на плечо и мягко чмокнул в голову. — Ты у меня такая умница, — улыбнулся он, глядя на быстро мчащуюся по листу ручку. Внутри стало до безумия жарко. Яростное пламя пожирало абсолютно всё. Комплименты никогда не воспринимались как следует, они лишь в очередной раз заставляли посмотреть на себя, усомниться во всех достижениях. — Спасибо, — выдавила улыбку она и, "случайно" задев учебник, заставила его упасть ровно на стопку листов из больницы. За столько лет она поняла, что нужно уметь принимать комплименты. Чтобы люди просто не беспокоились, не начинали расспрашивать, всё ли хорошо и прочее. Она должна оставаться со своими проблемами наедине и самостоятельно решать. Нельзя беспокоить других этим. Отец не стал беспокоить разговорами занятую дочь. Такой понимающий, слишком хороший отец. Люди всегда говорили, что она — самое досадное, что происходило в жизни отца. Если другие имели в виду, что она бета, которая не сможет продолжить род, то Яньли воспринимала слова совсем иначе. Воспитание отца говорило, что вторичный пол не имеет значения, а значит причиной слов людей вокруг может быть только её неспособность доказать всем вокруг собственную важность. Она не смогла доказать это самой себе, как же донесет до окружающих? Слабость наваливалась на плечи всё больше. Руку сводило, пальцы уже еле удерживали ручку. Следующая тренировка совсем скоро. Она уже слишком умело скрывала усталость, не покажет слабости, не заставит людей переживать...