Должен быть сильнее этого мира

— Господин Цзинь... Это действительно необходимо, — проговорил виновато врач Ли, наблюдая за бешенством парня. Тот пинал раздражённо разбросанные по комнате вещи, сбивал с книжных полок книги. Он всю жизнь был один. С самого детства рядом были только нянечки, которые больше походили на безэмоциональных роботов, механически выполняющих работу, не слышащих вопросов и просьб. И Цзинь Цзысюань приучился самостоятельно исполнять собственные желания, которые были запрещены матерью. Он сбегал из дома, чтобы съесть что-то жутко вредное и купить косметику, которую отбирали почти сразу. Он научился хранить запрещенку, начал носить парики, чтобы привлечь внимание матери. Пытался всеми силами пропустить время стрижки и сопротивлялся. И больше всего в жизни он возненавидел просить. Просить у нянечек. Просить у матери. Он мог только приказывать. Но не просить и оставаться в долгу. От этого внутри вспыхивало адское пламя. И сегодня оно загорелось впервые, спустя такое огромное количество времени. Именно так ощущала себя Яньли, когда видела его? Если да, то, конечно, удивительно, почему он до сих пор жив. — По анализам необходима операция. Она опасна, есть вероятность неблагоприятного исхода, однако вы искренне желаете, чтобы Госпожа Цзян жила и долго. Нужны лучшие специалисты и срочно, они проведут хорошую операцию, если ваша мама поможет своим влиянием и приведет их сюда как можно раньше, а после я пропишу х... — Заткнись! Я уже все это слышал! Я просто не понимаю, неужели есть что-то, что я не могу сделать самостоятельно? — он пнул переполненную мусорку, от чего разноцветные фантики разлетелись по одежде и книгам на полу. —У вашей мамы очень много влияния, друзей хирургов, которые перед ней в долгу. Она справится с этим за пару дней, - тяжело вздохнул врач Ли. Он уже не пытался скрывать эмоции при Цзинь Цзысюане, столько раз нарушил правила дома. Он был настоящим профессионалом, который работал не только ради денег. До безумия благородный и добрый, и Цзинь Цзысюань почти стыдился своего прошлого поведения. Если бы не этот мужчина, могла ли Яньли просто умереть, потому что Цзинь Цзысюань сидел в комнате и покрывался плесенью? Врач Ли прав, как и всегда. Парень поджал губы, замер, сжимая кулаки. Разве станет она слушать пустое место? Что может быть хуже? — Госпожа у себя сегодня, — произнес врач Ли и подправил очки. — Прошу, не тянит... Он не успел договорить, потому что Цзинь Цзысюань решительно промчался мимо. В кабинете матери всегда находиться неприятно. Мрачные картины с животными, полки, полные темных обложек серьезных книг, огромный скругленный стол, заполненный аккуратными стопками бумаг, с десяток стульев, будто здесь каждый день собираются люди для обсуждений. Кожаные диванчики и стеклянные столы. Все так и сияет, даже хотелось зажмуриться от великолепия и отражений солнца из окна в пол за спиной женщины, всматривающейся в бумаги. Темная фигура отталкивала, но Цзинь Цзысюань решительно прошагал к ней и выдал чуть громче, чем следовало: — Мне нужна помощь. Слова мерзким послевкусием остались на языке. Идти против собственных принципов тяжело, однако он стойко держался. Мать не подняла взгляда, не отреагировала на слова. От ненависти к себе и миру захотелось блевать. Выплюнуть всю гниль, все, что умерло внутри за эти доли секунд. — Клянусь, я начну учиться идеально, перестану доставать учителей и учеников. Ты не услышишь ни едной жалобы, — проговорил он торопливо, оперся о стол, чуть наклонившись, чтобы увидеть безэмоциональное лицо женщины. — Пострижешь волосы и не будешь больше краситься, — закончила за него мать спустя долгие секунды. Цзинь Цзысюаню показалось, что его проткнули длинным клинком, а потом несколько раз провернули. Договор, который требовал слишком большой жертвы. Он поджал губы, ощущая дрожь в руках. Прогнуться под мать, стать кем-то совсем другим, ежедневно контролировать собственное поведение и даже не иметь права выглядеть так, как нравится только ему. Уничтожающий ураган чувств пронесся внутри. Так мучительно рвал и метал все, чего касался. Он множество лет не испытывал что-то "свое", лишь подпитывался эмоциями других, не мог без этого существовать. И сейчас, ощущая эту нерешительность, сомнения и безумное желание спасти Яньли, он почувствовал, что только рад этому. Стремиться к чему-то, ощущать эту боль и знать, что дело, которое ты хочешь совершить, не уничтожит хлипкий карточный домик, а построит новый, соврешненно потрясающий. Такой, который он сможет уберечь от ненастий. Цзинь Цзысюань вдруг улыбнулся, опустив взгляд в стол. Так глупо, наивно, почти мечтательно, а затем произнес: — Хорошо, я согласен. Только после этих слов мама подняла на него взгляд. Такой же пустой и отчужденный. Мама жестока, холодна и расчетлива. Любила ли она когда-нибудь, Цзинь Цзысюань не знал. Быть может, она просто развлекалась с разными мужчинами и от одного забеременела, потому, соотвествуя собственным принципам, вышла замуж не по любви. А возможно она когда-то действительно любила отца и зачерствела, выживая в жестокости бизнеса. В любом случае, ответ Цзинь Цзысюаня не волновал. Пустота в ее глазах. Она никогда не исчезнет, каким бы он не стал. Даже после договора, при котором он станет "идеальным", мама ничуть не изменилась в лице, не выказала и доли радости или гордости. Эта погоня за ее эмоциями была столь глупой, что почти смешно. Он пытался вдохнуть живительного воздуха в космосе и теперь понял, что не нужно искать воздух там, где его никогда не было и не будет. — Я тебе не верю, — произнесла вдруг мать и вновь принялась читать документ. Цзинь Цзысюань лишь тихо усмехнулся, вытащил из органайзера ножницы и без сомнений отрезал почти под корень волосы. Шикарные локоны крупным дождем посыпались на стол и пол, в руках он сжимал потрясающие пряди. — Прикажите прибраться, — повернулась она к помощнику. Ему она тоже не дала эмоций. Смотрела так же, как и на него минутой ранее. Пустым все время был не он, а мать. — Какое у тебя ко мне дело? Цзинь Цзысюань вновь улыбнулся. Недостижимая цель вдруг потеряла смысл в его глазах, что подарило такое дурманящее чувство облегчения. Ему уже давно стоило раскрыть глаза и взглянуть на правду.

***

Цзян Яньли стояла в нерешительности перед комнатой отца. Он всегда был таким добрым и милым, но до безумия далеким. Ей не хватало теплоты отца, безумно потрясающей энергии. Ей жутко не хватало любви. Эта дверь показалась огромной непреодолимой крепостью, сквозь которую и с армией не пробьешься. Однако она дрожащей рукой постучала. Никогда не было привычки проявлять уважение, она обычно просто врывалась в комнату и вела себя везде по-хозяйски. Только отец был исключением. Словно она сама навешивала на себя все больше цепей. Послышалось ленивое:"Входите". Отец только вернулся из командировки, был до жути уставшим, потому не смог доползти до двери и открыть, остался лежать на диване напротив телевизора. Он смотрел какой-то странный научно-фантастический сериал. Отец часто мог удивить новым увлечением. Не пытался соответствовать образу брутального альфы, тренера сборной, ежегодно занимающей тройку лучших. Мог начать читать бульварные романчики, вязать или пойти на курсы предпринимательства в свободное от тренировок время. Яньли посмотрела на отца. На этот счастливый блеск в глазах, радостную улыбку. Он скучал. Сильно. А она вечно боялась встреч с любящим отцом. Боялась разочаровать, стать плохой в его глазах. Как же бессмысленно, когда отец любил ее просто за то, какая она есть. И этому замечательному человеку она врала. Пыталась утаить самое важное, что могло бы быть. Рисковала собственной жизнью. Кто бы остался у отца, если бы она умерла? Только близкая сердцу сборная и никого из родственников. Она была эгоистична и глупа. — Папа... — отчачнно позвала и ощутила ком в горле. Нечто будто сжало голову, в ушах жутко зазвенело. Будто что-то встало в глотке и причинило боль. Она пыталась держать лицо, остановить рвущиеся слезы, но не смогла. Лицо исказилось в гримасе рыданий, она в голос заплакала. Уткнулась лицом в рукав, без сил остановить накатившую истерику. Дрожь проходилась по телу снова и снова, жутко знобило, хотелось свернуться в клубочек и умереть прямо здесь. Крепкие руки отца прижали к широкой груди. Яньли на пару мгновений замерла, тихо всхлипнув. Это тепло она так любила, потому отчаянно нуждалась. А когда поняла, что не сможет получить, спряталась в оболочку, начала этого бояться. Кругом был лишь страх. — Я такая глупая... — проговорила она дрожащим голосом и осторожно прижалась к его груди. На душе стало легко. Папа всегда защищал от злого мира, учил, как в нем жить, однако совершенно неожиданно стал самым страшным в этом мире. Разочарования Яньли боялась больше, чем утраты крепких уз. Чем смерти. И сейчас, находясь в безопасных объятиях, она ясно ощутила, что жизнь того стоит. Что страх стоит того, чтобы его преодолеть. — Я умираю, пап, — простонала она, уткнувшись носом в его грудь. — Я прошла обследование, мне будут делать резекцию, а затем переведут на препараты. Меня ждет долгое лечение, — говорила она, не умолкая ни на секунду, задыхаясь в горячих слезах, ползущих безостановочно по щекам. Папа замер, перестал поглаживать по спине. Яньли кожей ощутила его беспокойство и ужас от услышанных слов. Сердце жалостливо сжалось в груди. Разочаровала, заставила волноваться. Самое страшное свершилось, она просто не могла справиться с чувствами. В ушах зазвенело, в гуле крови не расслышать окружающего мира, низкого тембра отца. Бок заболел так жутко, что захотелось свернуться клубочком и выплюнуть причину боли. — Тебе больно? — беспокйно спросил отец, отодвинув от себя дочь. Она и не заметила, как начала хныкать. Яньли никогда не показывала, что ей больно, не плакала. Даже когда прилетал особо сильный удар от мощного соперника, когда фильм был настолько грустным, что сводило челюсть. Ничто не могло поколебать ее решимости не показывать людям подобных чувств. Однако сейчас она не ощущала страха. Ей было легко от раскрытия лжи, от выпуска накопившихся тяжелых эмоций. И эти чувства заглушали тот самый противный голосок дьявола, что надо вновь спрятаться. — Да, мне больно, очень больно, пап. Пожалуйста, помоги, — произнесла она шепотом, будто в страхе, что слова услышит демон внутри. Тот не отозвался. Отец поцеловал в щеку. — Сколько же ты натерпелась... — проговорил он грустно и поджал губы. Сжал руки на предплечьях чуть крепче, чем стоило. — Мы тебя вылечим! Что бы не случилось, ты не умрёшь. И эти слова внушали доверие. Папа давал ощущение надежности. Никто не сможет поколебать ее стойкость в желании выздороветь. Она улыбнулась. Все благодаря одному нестабильному придурку, сочетающему в себе и любовь, и ненависть.

***

Рядком сидели у входа в больницу трое парней и один мужчина. В напряжённом молчании никто не мог выдать и звука. Операция опасна, каждый здесь об этом знал. Лань Сичэнь аккуратно сжимал руку Цзян Чэна в попытке поддержать. Цзян Фэнмянь сидел, уперев локти в колени и уложив голову на сложенные руки. Цзинь Цзысюань был готов сойти с ума от тяжести ожидания. Мать нашла точно самых лучших хирургов в кратчайшие сроки, привезла и доставила лучшее оборудование. Странная легкость на голове все еще была непривычной. Кожа лица дышала, на ногтях не было маникюра. На этот образ Яньли отозвалась лишь:"Ты сам на себя не похож". Цзинь Цзысюань не смог понять, в хорошем она смысле или в плохом, но это было неважно. Все неважно, пока она не выздоровеет. Даже мыслей о приходе к прежнему внешнему виду после операции не было. Потому что мать достаточно жестока, чтобы убить Яньли после подобного. Оставалось лишь подчиниться. — Я отойду, — коротко выдал Цзян Фэнмянь, подскочил на ноги и быстро скрылся за поворотом. Лань Сичэнь приобнял Цзян Чэна за плечи и что-то прошептал на ухо. Цзинь Цзысюань вдруг ощутил такую дикую злость. Настолько важный момент, а они милуются. И что вообще здесь делал Лань Сичэнь? — Может быть, дома пообжимаетесь? — пробурчал с привычным ядом в голосе Цзинь Цзысюань. — Тебе, Цзян Чэн, совсем на Яньли плевать? Для приличия пришел? — Что сказал? Ярость в глазах Цзян Чэна была столь яркой и живой, что Цзинь Цзысюань ощутил старое противное "насыщение" и удовлетворение. Должен сжать зубы, заткнуться, но просто не смог. Цзян Чэн схватил за шиворот, встряхнул. — Да кто ты вообще такой и что здесь забыл? Я ее лучший друг и переживаю так сильно, что ты со своей твердолобостью никогда и представить не сможешь, — чуть не прокричал Цзян Чэн и еще раз встряхнул парня. — Я был рядом, организовал ей лучшие обследования, лучших врачей, а что в это время делал ты, о великий лучший друг не-разлей-вода навсегда? — прошипел змеей в ответ Цзинь Цзысюань. Цзян Чэн замолк, опустил взгляд. Да, Цзинь Цзысюань умел давить на больное, заставлять людей страдать. Та горечь во взгляде напротив должна была ознаменовать победу, принести удовлетворение, однако Цзинь Цзысюань ощутил вздымившееся противное чувство стыда. — Я... Не знал, — проговорил потерянно Цзян Чэн, чуть расслабил хватку, а затем просто отпустил. Злоба все еще исходила от него бесконтрольными волнами. Лань Сичэнь уложил руку на плечо, попытался успокоить. Удар. Жуткий грохот. Аккуратная больничная плитка стены жалостливо хрустнула, окрасилась в красный. Цзинь Цзысюань был уверен, что этот удар не предназначался ему. Кажется, если Цзян Чэн был бы достаточно безумным, избил бы сам себя. — Открытая и общительная Яньли, оказывается, мастерски скрывает боль. Никто не смог бы заметить изменений. Ведь ты с ней каждый день, а болезнь угнетает медленно, никто бы не заметил постепенного ухудшения. Ты не мог знать, ты не виноват, — говорил голосом разума Лань Сичэнь, аккуратно поглаживал. Цзян Чэн остывал, будто под действием сильного успокоительного. Напряжённые плечи чуть расслабились, но кулаки все еще сжимались. Кровь медленно капала на пол. Парень не обращал внимания на боль. — Я мог догадаться. Столько лет вместе, а я даже не задумался, что стоит начать действовать. Так доверял... Нет, я виноват, абсолютно точно виноват, — ответил он уверенно и тихо обреченно выдохнул. Взглянул на Цзинь Цзысюаня. — Спасибо тебе. Парень замер. Эта искренность, эти звездочки благодарности в глазах. Цзинь Цзысюань никогда не думал, что когда-нибудь сможет стать тем, на кого будут смотреть и видеть. Ненависть и любовь, возведенные в абсолют. Зачем они нужны, если люди могут смотреть так. Ценить твой вклад и поступки. Дыхание сбилось. Еще никогда он не думал, что поступил правильно. Однако спасение Яньли стало самым правильным решением в бесполезной жизни до этого. Цзян Чэн протянул руку, и Цзинь Цзысюань, поколебавшись лишь пару секунд от удвиления, пожал ее. Пальцы запачкались в крови, однако это не имело значения. — Ты, оказывается, не мудак, — проговорил Цзян Чэн. — Нет, я та еще мразь и долгое время не смогу удостоиться священного звания "не мудак", — хмыкнул Цзинь Цзысюань. Послышался лишь тихий смешок. Хрупкое равновесие перемирия повисло между парнями. — Надо обработать, — произнес Лань Сичэнь, взглянув на окраваленные пальцы. — Мелочь, — вздохнул Цзян Чэн и встряхнул немного рукой, будто пытался избавиться от крови. Лань Сичэнь нахмурился, повернул Цзян Чэна к себе, взял его руку в ладонь и внимательно осмотрел. А Цзинь Цзысюань только и мог, что смотреть на шикарные длинные волосы Лань Сичэня с некоторой тоской. Жертва, о которой он никогда не пожалеет. Короткая перепалка закончилась, а чувство тревоги вновь напало со спины. Вернулись пугающие мысли, отвратительное настроение и прочие прелести томительного ожидания. Цзян Фэнмянь вернулся нескоро. Выглядел болезненно, взволнованно. Цзян Чэн ходил из стороны в сторону с перемотанной бинтами ладонью, Лань Сичэнь смотрел в пол таким же напуганным взглядом, как и остальные. По всей видимости, они с Яньли тоже отлично сдружились, поэтому он здесь. Наконец, спустя мучительную вечность, в коридоре появилась медсестра и огласила: — Операция прошла успешно. Цзян Чэн ударил радостно воздух, будто победил финального босса, вскинул голову к потолку. Лань Сичэнь сдержанно облегчённо выдохнул, опустив голову на руки, и слабо улыбнулся. Цзян Фэнмянь подпрыгнул, чтобы распросить, что делать дальше, за что заплатить, когда можно посетить и что принести с собой. Цзинь Цзысюань лишь широко улыбнулся и сжал ткань в районе сердца. Так приятно, так радостно, что можно сойти с ума. Лань Сичэнь поднялся на ноги, Цзян Чэн бросился к нему и крепко обнял. Кажется, Цзинь Цзысюань даже заметил мелькнувшую в свете скатившуюся по лицу слезу. И сам вдруг обнаружил, что лицо влажное от слез.