Должен быть сильнее этого мира

Цзян Чэн сходил с ума каждый раз, когда видел Яньли. Как она могла не рассказать о болезни? Почему не доверилась ему? Почему рядом оказался Цзинь Цзысюань, а не самый близкий друг? Яньли всегда была для него самым дорогим человеком, который с такой легкостью справлялся с любой проблемой. Она казалась такой сильной, будто никакое ненастье не смогло бы сломить. А потому считающий себя слабым Цзян Чэн никогда бы не решился лезть с помощью, с расспросами. И теперь безумно жалел. Пусть операция и прошла отлично, а препараты прекрасно помогают окончательно расправиться с болезнью, Цзян Чэн чувствовал слишком жуткую вину. Одна мысль, что бы было, если бы она умерла, вводила в состояние паники. Цзян Чэн ходил в школу, жил дальше, но всегда возвращался ко дню, когда Яньли рассказала ему о болезни и предстоящей операции. Сделала это так ненавязчиво, будто пошутила. Цзян Чэн и Лань Сичэнь, конечно же, не поверили, не предполагая, что та оказалась серьезной. Как долго Цзян Чэн ругался прежде, чем обнять Яньли и прошептать, что она обязательно выздоровеет. В руке он сжимал ручку пакета с едой. Цзян Яньли многого нельзя было есть, девушка даже пару раз в шутку умоляла пронести «запрещенку», Цзян Чэн лишь одаривал ее тяжелым и злым взглядом, пресекая любую попытку повеселиться. Потому что ему было не до смеха. Каждый раз эти мысли о возможной потере, о пустоте, которая могла бы поглотить в раз, если бы она действительно исчезла навсегда, накрывали огромной лавиной, придавливали огромным весом снега к земле. Как теперь можно было перестать ежесекундно возвращаться к ужасаюшим душу сценариям? Яньли была слишком эгоистична и теперь поплатится жуткой паранойей от Цзян Чэна. В вип палате куча плакатов. Персонажей многих Яньли даже не знала, сюда стаскивалось все, что могло спрятать антураж больницы. Даже если постараешься, не сможешь найти в хаосе плакатов хоть маленькой проплешины, через которую можно было бы увидеть белую плитку. В куче подушек, обвешанная вокруг тканями, сидела Цзян Яньли. Читала бессмысленный бульварный романчик со скучающим выражением лица. Она будто еще больше потеряла в весе и постепенно иссыхала. Волосы поредели, под глазами залегли глубокие тени, словно она мучалась от нескончаемых бессониц. Цзян Чэн не смог вытерпеть такого вида подруги, отвел взгляд, прошел ближе и поставил на тумбочку пакет. Та явно не принадлежала больнице. Скорее всего, ее принес Цзян Фэнмянь или Цзинь Цзысюань. В палате повисла тяжелая напряженная тишина. Раньше он всегда приходил с Лань Сичэнем, хватался за парня, как за последнюю соломинку, удерживающую от падения в бесконечную пропасть, но сегодня он и правда хотел с ней серьезно поговорить наедине, поэтому попросил Лань Сичэня остаться дома. Теперь, стоя прямо перед ней, что можно сказать? Обвинить во вранье? Подлить масла в огонь и добить больного? Его тревожили противоречивые чувства, эти злоба и отчаяние, желание притянуть ближе и оттолкнуть навсегда, безграничное доверие и страх обмана. Никогда еще между ними не было настолько пугающей атмосферы. Будто два чужих человека. Ощущение отвратительное. Он не хотел терять их связь. Именно поэтому он сегодня здесь один. — Прости… — произнесла Яньли едва слышно. Сколько вины и боли в дрогнувшем голосе. Дыхание замерло, рука, державшая зеленое яблоко, сжалась, раздавив фрукт в кашу. — Я была глупой, правда. Я молчала, заслуживаю твоей злости. Я виновата, так виновата, — говорила она все тише. Она так настрадалась и нашла в себе силы просить прощения. Ведь это Цзян Чэн должен был усомниться, спросить, разузнать о странностях. Но он продолжал делать вид, что ничего не происходит, избегал любых мыслей о чем-то плохом. — Это я должен был… — Нет, Цзян Чэн, никто бы не смог понять. Ты не экстрасенс. — Я твой друг. — Это не значит, что ты можешь издалека ощутить состояние моего здоровья. — Это значит, что я мог бы заметить. —/Прекрати! — повысила голос Яньли, слабо ударив по одеялу кулаком. — Это все глупости! Виновата я! Цзян Чэн наконец вновь повернулся к ней, чуть наклонился, сложив руки под грудью. — Нет, я! Лишь спустя пару секунд переглядок они смогли понять, насколько глупо выглядели со стороны, стараясь принять вину на себя. Цзян Чэн прыснул со смеху, отвернулся, накрыв глаза ладонью. Гнетущая аура немного рассеялась, наровя исчезнуть. Цзян Чэн впервые улыбнулся с тех пор, как узнал о болезни Яньли. — Я никуда не денусь, мелкий. — И теперь я никогда не перестану расспрашивать тебя о здоровье, — ответил Цзян Чэн скорее себе, чем ей. Доверие вернуть будет сложно, беспокойство будет преследовать еще слишком долго. — Заслужила, — грустно усмехнулась Яньли, перебирая пальцы на книге, которую читала. Редко можно было застать подругу за книгой. Цзян Чэн изогнул удивленно бровь. — Это принес Цзинь Цзысюань, — сказала она и невинно улыбнулась. — А вы сильно сблизились. А дальше последовал долгий разговор, полный эмоций. Цзян Чэн слабо улыбнулся. Она здесь, все такая же, никуда не денется, выздоровеет, и все станет как раньше. Хотя, возможно, в его с Яньли жизни появится еще один новый человек. Цзинь Цзысюань нестабилен, но старается бороться с собой, что внушало доверие. Однажды Цзян Чэн сможет его принять.

***

— Переезжай ко мне, не возвращайся туда больше никогда, — сказал вдруг Лань Сичэнь, сжав руки на талии чуть крепче. Цзян Чэн сидел напротив телевизора, играл в очередной хоррор, а Лань Сичэнь обнимал со спины и руками, и ногами, уложив удобно голову ему на плечо. Такое положение немного стесняло движения при управлении персонажем (Цзян Чэн любил дергаться и вытягивать руки в сторону поворота, будто это помогло бы персонажу идти в нужном направлении), однако Цзян Чэн наслаждался теплом и уютом. Легкий успокаивающий аромат, прохладные ладони, прижимающиеся к торсу сквозь ткань футболки, щекотящее кожу шеи дыхание. Внизу живота безумно приятно тянуло, даже голова чуть кружилась от удовольствия. Принимать собственные чувства так тяжело и так до безумия приятно. Он все еще не решался первым целовать или обнимать, при этом принимая ласки от Лань Сичэня с невероятным наслаждением. Фраза чуть сбила столку. Монстр, от которого он только что успешно сбегал, нагнал из-за секундной невнимательности, только вот резкий звук ничуть не напугал. Цзян Чэн задумчиво уставился в пол. Он очень часто оставался у Лань Сичэня с ночевой (Яньли тоже), редко они втроем уходили к Яньли, уже почти привычно просыпаться в теплых объятиях и ощущать аромат сандала и свежезаваренного чая с кухни. Недавно он упомянул, что собирается все-таки сходить домой, может быть, поэтому Лань Сичэнь вдруг предложил такое. Цзян Чэн до этого не задумывался, что может перевезти сюда все пожитки и остаться навсегда. Больше не будет необходимости появляться дома и видеть раздраженное выражение лица матери. Какой смысл вообще идти за вещами, если он уже так успешно устроился у Лань Сичэня, что не мог вспомнить, когда в последний раз бывал дома? Однако услышав предложение, он вдруг серьезно задумался. Непонятно, что больше сбивало с толку: предложение Лань Хуаня жить вместе, будто они встречаются уже несколько лет, или факт полного отсуствия матери в жизни. Цзян Чэн давно разучился испытывать к ней что-либо, но странное чувство не давало покоя. — Мне нравится, заберу вещи и перееду, — ответил он резко. Плевать на непонятное ощущение. Он давно должен был убрать из жизни все, что уничтожало и ранило. — Отлично! — радостно выкрикнул Лань Сичэнь и обнял еще крепче, утыкаясь носом в шею, а затем, будто что-то осознав, с настроженностью спросил: — Пойдёшь в тот дом? Рука невольно дернулась к макушке Лань Сичэня, чуть погладила. Цзян Чэн усмехнулся, будто посещение матери вовсе не страшное дело, а обыденность. Словно мать не хотела как можно быстрее избавиться от сына и отдать незнакомому альфе во время течки, словно она самая обычная мама, заботящаяся о чаде, как умеет. — Надо ведь лично передать Госпоже Юй радостную весть, — проговорил он, погрузив пальцы в пышную копну волос. — Я пойду с тобой, — твердо ответил Лань Сичэнь тоном, не терпящим возражений. —Хорошо, если хочешь, чтобы Госпожа Юй точно умерла от радости, узнав, что «благодаря ей» никчемный сынок сошелся с доминантным альфой, — закатил глаза Цзян Чэн, откинулся назад и улегся поудобнее на груди Лань Сичэня. Мелкий червячок сомнений в голове задавался вопросом, будет ли и правда Госпожа Юй до безумия рада такому исходу, а здравый смысл с легкостью отвечал, что именно это и произойдёт. Цзян Чэн чуть нахмурился, раздражаясь от ненужных мыслей. Он уже давно должен был уйти, когда Цзян Фэнмянь и Яньли предлагали. Гордость не позволяла задерживаться слишком долго у них дома, есть бесплатно еду, однако теперь она поутихла. Эти люди и Лань Сичэнь счастливы знать, что Цзян Чэн рядом и в безопасности, так к чему идти уничтожать себя в дом, где ему никогда не будут рады. От Лань Сичэня не стыдно принимать помощь, не стыдно быть рядом и слышать насмешки от окружающих о мелкой сучке, которая много выделывалась, но легла под доминантного альфу. Лань Сичэнь заслужил нормальных отношений, в которых Цзян Чэн не будет прятаться с ним по углам и стараться скрыть чувства. Он поднял взгляд на Лань Сичэня. Чудесные омуты смотрели с легким беспокойством, лицо обрамляли темные пряди, падали на шеки Цзян Чэна, чуть щекотали. Лань Сичэнь провел пальцем по скуле, скользнул к губам. — Все еще не могу поверить, что имею право делать такое, — прошептал он так, словно находился под действием гипноза, а затем легко улыбнулся. Цзян Чэн был готов расстаять. Хотелось крикнуть:"Ты можешь делать намного больше». Смущение сковало, не позволило выдать и звука или шевельнуться. Он лишь наслаждался невесомыми прикосновениями. Лань Сичэнь выглядел по-настоящему увлеченным вырисовыванием узоров на лице, неуверенными поглаживаниями. Руки чуть покалывало от желания сделать то же самое: коснуться, притянуть ближе, утонуть в водовороте чувств. Цзян Чэн с нетерпением ждал, когда же Лань Сичэнь, как и всегда, осмелеет, наконец поцелует. Вот только, кажется, Лань Сичэнь ничего такого и не планировал. Рука скользнула к шее, легко пощекотала, снова вернулась к губам и щекам, спустилась и огладила ушную раковину. Цзян Чэн так жутко желал этого поцелуя, а Лань Сичэнь жестоко тянул. — Ты специально? — прошептал Цзян Чэн, когда палец Лань Сичэня вновь оказался на губах. — Может быть, — улыбнулся он невинно. Так часто находились наедине и так редко целовались. Цзян Чэн никогда не мог решиться самостоятельно проявить ласку, однако сегодня Лань Сичэнь уж слишком тянул. Так долго смотрел, водил рукой. Цзян Чэн, погрузившийся в размышления, двинуться ли первым к нему, вздрогнул, когда холодная ладонь залезла под тонкую ткань футболки, минуя ключицы, тронула верхнюю часть груди. Он невольно приподнялся, будто предлагая Лань Сичэню пойти дальше, опуститься ниже. В голове всплыли картины из жуткого сна. Сейчас все было не так. Завораживающий аромат сандала ласкал, играюче увлекал, руки такие нежные, прикосновения осторожные. Цзян Чэн понял. Давно осознал, что не должен стыдиться собственных чувств на людях, так почему стыдится желаний рядом с ним? Внутри что-то лопнуло, он приподнялся еще выше, уложил ладонь на затылок Лань Сичэня и притянул для поцелуя. Поцеловал так тягуче, с некоторым напором. Его губы всегда слишком сладкие и мягкие, так дурманяще приятно осознавать, кто сейчас поглаживает, кто обнимает за талию, кто с таким же рвением отвечает на неумелый поцелуй. Цзян Чэн ощутил, как затекла шея от неудобного положения, легко развернулся, усаживаясь между ног Лань Сичэня, и обнял его за шею. Лань Хуань лишь улыбнулся в поцелуй, опустил руки к прессу, ощупал рельефное тело, закаленное во множестве тренировок и с таким наслаждением промычал. Цзян Чэн был готов умереть, услышав пошловатый звук. Запустил руки в его волосы, требовательно сжал, прильнул ближе. Так неожиданно осмелел, что испугался самого себя, но не отступил. Лишь укусил нижнюю губу Лань Сичэня, чтобы вновь услышать это мычание. Лань Сичэнь вдруг отдалился. — Цзян Ваньинь, — позвал он осторожно, глотая воздух после слишком долгого поцелуя. — Нам нет восемнадцати. Цзян Чэн удивленно уставился на Лань Сичэня, а затем легко рассмеялся. Ударил несколько раз по бедру, будто в попытке проснуться. — Это действительно тебя так беспокоит? — успокоившись, спросил Цзян Чэн, чуть сильнее сжимая волосы на макушке Лань Сичэня. Он лишь напряжённо выдохнул. Две руки все еще лежали под футболкой. Очевидно, что Лань Сичэнь не хотел останавливаться, сам затеял эту игру. — Конечно, — ответил без сомнений Лань Сичэнь и неожиданно склонился для объятий. Прижал Цзян Чэна к себе, вновь ткнулся лицом в шею. — Я не перейду черту, — произнес он, касаясь губами тонкой шеи. — Тебе давно можно ее переходить, — улыбнулся Цзян Чэн и вздрогнул, когда влажные от поцелуя губы прислонились к шее. Лань Сичэнь зацепил кожу зубами, едва ощутимо укусил. Цзян Чэн издал слишком громкий звук наслаждения, от чего оба замерли. — Надо подождать, — произнес Лань Сичэнь, отказываясь отрываться от него. Цзян Чэн даже разочаровался устыдился собственных мыслей. — Хорошо, подождём, но потом ты от меня не убежишь, — хмыкнул Цзян Чэн, позволяя чуть расстроенному Лань Сичэню полностью расслабиться в объятиях. — Не буду и пытаться.

***

В сумерках горячего заходящего солнца стоял Цзян Чэн и смотрел на двухэтажный дом. Здание грозно нависало над ним, освещенное алыми оттенками, зловеще блистало стеклом окон. Цзян Чэн лишь тихо усмехнулся, опустив взгляд. Были ли в этом месте счастливые моменты? Были. Когда он радовался обычной победе в видеоигре, ел вкусную еду из кафе, читал интересную книгу. Дом не являлся чистейшим злом, уничтожившим до основания. А Госпожа Юй была лишь безумной женщиной с таким огромным количеством «тараканов» в голове, что и не сосчитать. Лань Сичэнь стоял за спиной, не подталкивал, не отговаривал, одним присутствием поддерживал, не позволяя упасть в пропасть-ловушку. Пальцы легли на дверную ручку. Он покинет это место, даже не достигнув совершеннолетия. Осталось лишь несколько месяцев, только сил терпеть не было. Попрощаться с ней навсегда, забыть, как страшный сон. Тихий щелчок. Знакомый коридор осветился ярким светом. Пыль витала в воздухе неплотным туманом, словно он ступал не на порог жилого дома, а решил посетить заброшку, которая вот-вот развалится от неосторожного дуновения ветра. Цзян Чэн закусил внутреннюю часть щеки в попытке взбодриться, вернуться в реальность, где уши ласкала тишина и нос ласкал мягкий аромат Лань Сичэня. Вернуться от воспоминаний полный слез и криков Госпожи Юй. Тоска сжала сердце в жесткий кулак, не выпуская ни на секунду. Тоска по упущенным возможным моментам, если бы его мать была совсем другой. Сколько любви и нежности мог бы он получить. Цзян Чэн раздраженно прыснул, уверенно шагнул вперед к лестнице не собираясь тратить время на разговоры с ней. Он кожей чувствовал, что женщина сейчас на кухне. Слабый аромат вина уже въелся в эти стены. Такой отвратительный, что тянуло блевать. — Цзян Чэн? — послышался на удивление твердый голос. Госпожа Юй не была пьяна. Цзян Чэн, замерший напротив двери кухни, глянул на женщину, которая сидела не в своем любимом висячем кресле, а за кухонным островком. Ее палец замер на бокале с нетронутым вином. Госпожа Юй выглядела уставшей. На лице ни грамма косметики, а потому мелкие морщинки у носа и на лбу стали видны отчетливо, неравномерный тон кожи, залегшие тени под глазами. Цзян Чэн не сразу смог узнать в ней Госпожу Юй. Взгляд женщины метнулся от Цзян Чэна к Лань Сичэню, она чуть принюхалась и резко подпрыгнула со стула, от чего тот откинулся и уперся спинкой в кухонный гарнитур. Сейчас последует триада о том, какой Цзян Чэн лицемерный, что на самом деле он только и мечтал о судьбе, которую Госпожа Юй ему приподносила на блюдичке. Рассказы, как она старалась ради этого момента. Женщина молчала. Подошла чуть ближе, словно не верила собственным органам чувств, не могла осознать реальность. Протянула руки в желании коснуться лица Цзян Чэна, но тот брезгливо отдалился. Госпожа Юй ярко улыбнулась. Что-то внутри сломалось. Эта женщина была способна на радость и одобрение, однако всю жизнь только и делала, что смотрела свысока и насмехалась. Ведь тогда он и правда делал все, чего она хотела и не получал и капли того, чего желал, а теперь Госпожа Юй вдруг стала такой искренней. Ненависть всколыхнулась из глубин души, захлестнула огромной волной. — Я ухожу, — бросил он и развернулся к лестнице. Цзян Чэн не мог принять ее, давно оставил позади. — Снова? — спросила бесцветно Госпожа Юй. Цзян Чэн не был готов пытаться понять ее. Знал, почему к нему так относятся, однако не хотел терпеть и спасать. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Не было желания тонуть вместе с ней, поэтому оставалось лишь окончательно избавиться от балласта, неумолимо тянущего ко дну. — Снова. И я больше не вернусь. Ты остаешься одна. Только теперь навсегда, — произнес Цзян Чэн, уже поднимаясь по лестнице. Он услышал тихий звук падения, обернулся на Госпожу Юй, сидящую на входе кухни и смотрящую в пол. — Одна навсегда? — переспросила она, будто у самой себя. Лань Сичэнь стоял около нее, смотрел с холодом. Редко можно было увидеть в нем эти до дрожи пугающие нотки. — Разве я заслужила одиночества? Разве ты теперь не счастлив? Ведь только так ты мог стать счастливым! Только рядом с альфой! — Замолчите, — произнес грозно Лань Сичэнь. Госпожа Юй действительно замолчала, хотя, очевидно, и хотела произнести еще что-то. — Не давите на жалость. Слишком хорошо видно, что сейчас вы хотите лишь вызвать в нем чувство вины и остановить. В очередной раз действуете из своей эгоистичности, а не любви, — он присел на корточки рядом с ней. — Вы боитесь одиночества, но делаете все, чтобы люди убежали от вас. Вы не умеете любить, а поэтому никто не любит вас. Я вновь повторю, что вам нужно к психиатру. Он поднялся, пошел за Цзян Чэном. — Прости меня! Цзян Ваньинь! Прости! — прокричала женщина, как только Лань Сичэнь отвернулся от нее. — Я исправлюсь, клянусь! — Я не прощу тебя, не приму, пока ты не осознаешь, — он умолк, не уточняя, что именно ей нужно осознать. Абсолютно одинокая женщина сидела на полу и дальше. Она всегда была одна, ведь никогда не считала людей вокруг людьми, не питала ни к кому искренней привязанности. Брошенная миром, который воздал ей по заслугам. Они поднялись на второй этаж. Комната без хозяина выглядела опустевшей, необжитой. И теперь в ней не останется ничего, Цзян Чэн заберет остатки вещей, все, что могло бы намекнуть о старом жильце. Сборы прошли быстро. В тяжелом молчании. Небольшая спортивная сумка вовсе не тяжелая. Спустившись по лестнице, они обнаружили Госпожу Юй, сидящую все на том же месте. Волосы спутанными водопадами скрывали лицо, слышалось лишь тихое дыхание. Худая рука потянулась к нему, попыталась уцепиться за штанину, но ослабела. — Ты всю жизнь гнала меня, пыталась сплавить ближайшему альфе, так почему теперь выставляешь из себя самого страшного мученика? — вспылил Цзян Чэн, сжав кулаки. Как паршиво на душе. Эти чувства он уже давно спрятал и закопал. Цзян Чэн не должен терпеть отвратительного отношения лишь из жалости к поломанному жизнью человеку, должен думать о собственном счастье. — Хочу полюбить, — выдала она едва слышно. — Я тебе не верю, — выдал твердо Цзян Чэн. — Я осознала, что не хочу быть одна. — Ты всегда будешь одна, — ответил Цзян Чэн и развернулся к двери, уверенно зашагал. Однако на пороге обернулся и произнес: — Прощай, мама.