Чтобы все работало

Ему хочется найти Аида, ставшего смертным, и спросить у него – как ты противостоял этому кошмару? Тебе помог мир? Тебе помогла твоя воля? Тебе помогли опыт борьбы с Кроносом или сдерживание Тартара? Потому что у него ничего нет, и он – не сможет. Он не Владыка, не бог, он – проклятое чудовище. Умеющее только одно. Скованное своим предназначением. Может быть, в предназначении его спасение? Может быть, когда мир затопит тьма, когда слепые глаза откажутся видеть – он услышит звон перерезанной нити, и привычный голод вырвет его из кошмара? Надежда – для слабых. Он не надеется. Персефона была мягкой и нежной, чувственной и искренней. Она открывалась рукам Гекаты как цветок и сама отвечала – легчайшими, как падение лепестков, прикосновениями пальцев. Ее губы пахли медом и на вкус были – как мед, но в глазах, даже в самые тайные и сладкие моменты их близости, оставалось что-то болезненное – какой-то надлом. Что это за надлом – она отказывалась отвечать и вслух, и мысленно, а Геката не лезла ей в сердце. Гекату вполне устраивал ее статус подруги, советчицы, а теперь и любовницы. Сама Персефона свой статус до сих пор осознать не могла. Она привела в порядок пришедший в запустение дворец, наладила суды и, превратив пару зарвавшихся чудовищ в симпатичные цветочки, дернула за поводок местных жителей. Она послала Гермеса к Зевсу с сообщением о том, что в отсутствие Аида вынуждена править подземным миром, поэтому к матери в этом году не вернется – и истерики Деметры донеслись до них целым потоком теней. Потом Зевс, очевидно, решил, что морить голодом и так пострадавших в Гигантомахии смертных – эдак можно и без жертв остаться, и, похоже, нашел-таки управу на сестру. В средний мир вернулось тепло – хоть и не такое, как в обычное лето, а Персефона осталась внизу, но так и не приняла свое Владычество. Она не садилась на трон Аида, не брала его символ власти – двузубец. Она вообще правила так, будто муж уехал ненадолго, отправился, например, к брату Посейдону погостить, оставив жену на хозяйстве. И этот надлом во взгляде… Геката была ей ближе, чем кто-либо сейчас, и она ждала. Персефона была жизнью, а жизнь переменчива и способна приспособиться ко всему. Куда сильнее ее беспокоил тот, кто был смертью. В городе воняло паленой плотью: Геката поморщилась и прижала к носу пучок сушеных трав. На улицах тут и там лежали мертвые: похоже, здесь не осталось никого, кто мог бы их погребать. Гнев Деметры иногда принимал совсем уж уродливые формы. Мороз побил уже начавшие подниматься ростки в полях – и животные, лишившись пропитания, кинулись в города, принеся с собой болезни. Зевс смог урезонить сестру, поля зазеленели вновь, смертным больше не грозил голод – но болезни остались с ними и теперь выкашивали их целыми городами. У Убийцы полно работы было в это лето. Наверное, поэтому он и не появлялся в подземном мире. Или нет? Геката прошла по улице мимо мертвых тел. Завернула за поворот и наконец нашла, что искала. Женщина с лицом, покрытым язвами, силилась встать, опираясь на локоть, но рука отказывалась поднимать тело, соскальзывала, оставляя следы в пыли. Нить женщины должна была вот-вот оборваться: Геката встала рядом в терпеливом ожидании. Оно не оказалось долгим: тень от финика, касавшаяся ее сандалий, сдвинулась на какую-то ладонь, когда женщина уронила тяжелую голову на землю и замерла. В тот же миг свистнули крылья, и из ниоткуда выступила фигура с мечом. Геката протянула одну из призрачных рук и крепко взяла его за крыло. Он как будто не заметил: меч мелькнул с такой скоростью, что за ним нельзя было уследить взглядом. Тень женщины покинула ее тело, метнулась в сторону, явно в ужасе от крылатой фигуры, а потом растерянно замерла. Потеряв к ней всякий интерес, Танат обернулся к Гекате. – Я занят. – Я заметила, – ответила она. – Поэтому скажи спасибо, что я сама пришла, а не убила кого-то из стигийских, добавляя тебе работы. Танат выразительно скривился, отошел к финику и сел под ним на землю. Поднял взгляд. – Слышал, ты добилась высокого положения при Владычице, чего же тебе надо от такого чудовища, как я? «Он что, ревнует?» – изумилась Геката, но тут же отбросила эту мысль как заведомо дурацкую. Чтобы ревновать, нужно испытывать привязанность, а уж этого Убийца себе никогда – за одним исключением – не позволял. – У меня всего один короткий и простой вопрос, после чего я перестану тебя отвлекать. Ты перестал появляться в подземном мире. Это только потому, что у тебя много работы, или есть другие причины? Танат опустил взгляд, уставился в землю. Помолчал. – Я чувствую, как он тянется ко мне. Пока еще не зовет, нет. Но если позовет… Сердце Гекаты обрушилось вниз. Именно этого она и боялась. И ждала – с того самого момента, когда Аид ушел и подземный мир остался без Владыки. – Ты думаешь, здесь он тебя не достанет? – Достанет, конечно, не он, так мать – она каждую ночь на Уран выезжает, – он дернул плечом. – Можешь считать это страхом, если хочешь. Я не хочу быть рядом, потому что боюсь. Геката. Послушай… Следи за Персефоной. Боюсь, когда это случится, первой, от кого он пойдет избавляться, будет самозваная Владычица, не признанная миром. Геката кивнула. В горле – во всех троих – поселился ком. В ту же ночь она увлекла Персефону на ложе, но вместо того, чтобы припасть губами к ее груди, сжала ее ладони в своих и шепотом все рассказала. Персефона не испугалась. Только нахмурилась, да надлом во взгляде стал как будто более явственным. – Что будет, если у него получится? – сухо спросила она, словно подсчитывая что-то в уме. – Зависит от того, насколько Танат способен вместить силу Первомрака. Он сам думает, что нет. Я думаю, что способен. В первом случае Эреб будет искать новое тело, и один Хаос знает, найдет ли и где. Во втором случае мы получим Владыку, которого не хотели – которого никто не захочет, если честно. Но тебе в любом случае угрожает огромная опасность. – Ты сказала, Аид сталкивался с этим. Что он сделал? Геката покачала головой: – В первый раз – я не знаю. Я только знаю, что Эреб пытался захватить его, но Аид каким-то образом отбился. Во второй раз Эреб захватил Оркуса и через него попытался подобраться к Аиду… – Я помню ту историю, – произнесла Персефона, теперь задумчиво. – Вроде бы Оркус нарушил клятву и отправился в Стикс. Я только не знала, что это связано с Первомраком. – Эреб покинул его тело, когда Стикс забрала его – даже ему неохота сидеть семь лет в ледяных водах, а еще семь после быть смертным. Персефона нахмурилась еще сильнее, потерла пальцами лоб. – Нет, это и вовсе безумная идея, мы ведь не будем пихать Таната в Стикс. Когда он отсутствовал всего год – в среднем мире начался сущий кошмар. Представляешь, сколько неупокоенных мертвецов там окажется за четырнадцать лет? Не говоря уж о том, что Танат этого может и не пережить – как не пережил, кстати, Оркус. – Тогда остается Тартар, – сказала Геката как можно более равнодушно. – Но справиться с Первомраком, чтобы отправить туда его тело – тоже сложная задача. Один раз мне удалось его обмануть, не знаю, получится ли дважды. Она внимательно смотрела в лицо Персефоны – чтобы увидеть, как та отреагирует. Та размышляла и в этот миг была до странности похожа на Аида. – Я прикажу Гипносу отправиться в средний мир, – наконец произнесла она. Геката покачала головой. – Я не думаю, что Эреб может захотеть его тело. Во-первых, он любимый сын Нюкты, во-вторых… – Во-вторых, я уже один раз видела, как Танат бросился под удар Аида, чтобы защитить глупого брата, – оборвала ее Персефона. – Они могут сколько угодно ворчать друг на друга, но пока есть шанс, что одного используют, чтобы добраться до второго, нельзя этого допустить. Геката не могла с ней не согласиться. Персефона услала Гипноса следующим же утром, строго велев в случае получения каких-либо распоряжений от матери сначала сообщить ей. Гипнос чувствовал разлившееся в воздухе напряжение, и его обычной веселости заметно поубавилось: он угрюмо кивнул, пообещал без крайней необходимости в подземный мир не спускаться, и, буркнув напоследок что-то вроде «Но потом вы все мне расскажете, не отвертитесь», был таков – только пара невесомых белых перьев осталась на камне. После Геката долго сидела, бросая пучки трав в костер и всматриваясь в причудливые завитки дыма. Она была богиней перекрестков – но это не значило, что ей самой на перекрестках было легче, чем кому-то другому. Дым свивался в кольца и спирали, переливался разными оттенками белого и серого. Из дыма выступали фигуры – обнаженное женское тело. Мужчина с крыльями. Другой мужчина – с руками по локоть в костре. Главным для Гекаты всегда был мир, к которому она принадлежала. Если для защиты этого мира понадобится отправить в Тартар родного отца – пусть будет так. Если понадобится убить смерть – что ж, значит, так нужно. Но все-таки царапало что-то внутри, что-то невыразимое, но оттого не менее болезненное. Как попавшая прямо в сердце заноза. «У нас не будет второй попытки, – думала Геката, всматриваясь в дым. – Если я промахнусь и выберу не ту дорогу на этом перекрестке…» Дым скрутился нитью, собрался в единую точку – точку абсолютной черноты. Геката махнула рукой, разгоняя его. Один из сыновей Гипноса – Геката не знала, какой, впрочем, их и сам папаша всех упомнить затруднялся – появился во время трапезы. Взмахнул радужными крыльями. – Отец просил передать, что бабушка – Нюкта – велела ему явиться в ее дворец. Кусок мяса застрял в горле. У Персефоны, похоже, тоже – она поперхнулась и отставила чашу с нектаром, из которой собиралась сделать глоток. Отпустив мальчишку, она повернулась к Гекате. Та не стала ждать, пока прозвучит вопрос. – Началось. Персефона кивнула. – Нужно найти Таната, мы должны выработать стратегию. Геката встала, расправила плечи, сосредоточилась – и в ее призрачных руках появились четыре горящих зловещим голубоватым светом факела сразу. – Кажется, все-таки пришла пора жечь стигийских. Стратегию вырабатывать отправились в дворец Гекаты – во владыческом было слишком много лишних ушей. Персефона побледнела, но держалась достойно, Гипнос заметно нервничал, ерзал, не мог усидеть на месте. Только Танат казался спокойным, и лишь кто-то, кто очень хорошо знал его, мог заметить, что губы он стискивает даже сильнее обычного. – Может, мне сразу в Тартар спуститься, не дожидаясь всего… этого? – спросил он с порога. Геката покачала головой. – Тартар – это крайний выход, потому что если ты спустишься, ты никогда больше не вернешься. Я же предлагаю испробовать вариант, который – с небольшой вероятностью, признаю – позволит тебе спастись. Я предлагаю повторить гамбит Оркуса. Ей пришлось повторить три раза, потому что с первых двух, кажется, не до всех дошло. После третьего Персефона распахнула огромные глаза, открыла рот, собираясь что-то сказать, но не успела – Танат заговорил первым: – Я согласен. – Нет, – вставил Гипнос, но тот не обратил внимания. – Это, кажется, действительно наш единственный шанс. – Даже не думай! – рявкнул Гипнос: кажется, даже перья на его крыльях возмущенно встопорщились. – Это дорога в один конец не хуже Тартара! – А у нас богатый выбор? – в отличие от яростного близнеца, Танат, наоборот, говорил все тише и более отстраненно. – Отец не отступится, если он не получит меня, попытается захватить тебя. А ты в Стиксе точно сдохнешь, так что лучше уж я. Гипнос повернулся к Гекате, на его лице лежала маска холодной ярости – и в этот миг он действительно был похож на своего близнеца. – Придумай что-то другое. – Действительно, – вставила, наконец, Персефона. – Это сущее самоубийство. Геката развела руками – всеми шестью, для большей убедительности. – Мне жаль, но Танат прав: это действительно наш единственный шанс, если уж Тартар мы решили не рассматривать. – Оркус этого не пережил, – напомнила Персефона, нервно сцепив пальцы. – Ну так я и не Оркус, – отозвался Танат. – Мне к холоду не привыкать, и переживать приходилось всякое. Даже пленение у Сизифа было неплохой тренировкой. – Я именно потому и считаю, что у тебя есть шанс выжить, что ты известен умением терпеть и преодолевать, сцепив зубы, – сказала Геката. Танат выразительно хмыкнул, но комментировать не стал. – Но это же не повод, – возмущенно начал Гипнос, но Персефона перебила его: – А что насчет его предназначения? Кто будет исторгать тени, пока он будет в Стиксе сидеть? Смерть не может исчезнуть из мира на четырнадцать лет, все обратится в хаос! Геката перевела взгляд на нее. – Я думала об этом. Владыки имеют власть менять предназначения чудовищ – так Зевс дал Стикс предназначение быть хранительницей клятв, а Аид Харону – возить тени. Если мир признает тебя – ты сможешь хотя бы временно отдать предназначение исторгать тени кому-то другому. Кого захочешь наказать, к примеру. – Сейчас я хочу наказать тебя, – ехидно ответила Персефона и тут же посерьезнела. – Это совершенно тупой, безумный и заведомо обреченный на провал план, построенный на надеждах на то, что нам повезет, да еще многократно. Мать сказала бы, что я сошла с ума. Она немного помолчала. Никто не перебивал – все чувствовали, что сказано еще не все. – Но в открытой схватке нам с Первомраком не справиться. А я достаточно долго была женой Аида, чтобы научиться у него – если нет шансов победить, то только и остается, что хитрить, воровать и полагаться на безумные планы. Повисла тишина, которую наконец прервал Гипнос. – Я все еще не могу поверить, что мы всерьез обсуждаем идею искупать Чернокрыла в Стиксе. Да, он не самый лучший брат-близнец на свете, но я все равно никогда не мечтал избавиться от него таким способом. – Не дождешься, – пообещал Танат и повернулся к Гекате. – Мне нужна клятва. Что-то простое, что отец в моем теле никак не сможет не нарушить. – Не причинять мне вреда? – предложила Персефона, но Геката покачала головой. – Оркус погорел на чем-то подобном, сомневаюсь, что Эреб попадется в ту же ловушку второй раз. К тому же ему вполне хватит сил запихнуть тебя в Тартар целой и невредимой. Все снова замолчали. Геката принялась перебирать в голове варианты клятвы. Все они вертелись вокруг вреда Персефоне и подземному миру, но нужно было что-то другое. Что-то проще. Чего не сделал бы Танат, но сделал – Эреб… – Клянусь, что не попытаюсь отказаться от своего предназначения, – произнес Танат в тишине. – Стикс, услышь мою клятву. Далеко, на другой стороне мира, Стикс выплеснула чашу холодной черной воды. Персефона попыталась ободряюще улыбнуться, но получилось скорее жалко. Персефона заблаговременно отпустила всю свиту, оставив рядом лишь Гекату, и сейчас сидела на своем троне – рядом с пустующим троном Аида. Облаченная в багрянец, она держала спину неестественно-прямо, а надлом в ее глазах, который Геката видела уже давно, разросся, заполнив их полностью. И сейчас только Геката поняла, что это было за выражение. Принятие неизбежного. После долгих, долгих часов ожидания в тишине снаружи послышались шаги. Персефона подобралась и еще сильнее выпрямила спину – хотя это, казалось, было невозможно. Геката ощутила, как затряслись руки, и схватила факел, пряча лицо за пламенем. Сквозь голубоватые языки огня она видела Таната, который вошел спокойно, как к себе домой, и так же спокойно подошел к тронам. Сейчас он держался по-другому – как будто не привык к тяжести железа за плечами, да еще глаза, всегда серые, стали черными – а в остальном он совершенно не изменился. Геката мрачно подумала, что если бы Эреб действовал не так открыто, они бы, наверное, не сразу и заметили подмену. – Пошла вон, – сказал он, обращаясь к Персефоне. – Это место моей жены. Она вздернула подбородок, но с места не сдвинулась. – Радуйся, Первомрак Эреб. Приветствую в моем дворце. Губы Эреба слегка искривились, но это была скорее гримаса ярости, чем улыбка. – «Твоем» дворце? Он не твой, олимпийская девка, как не был он и дворцом Кронида. Вы забыли, кто построил его? Забыли изначальное имя этого мира? Пошла вон, я не хочу тратить время на тебя. Руки Персефоны задрожали – ей, кажется, действительно было очень страшно. Но голос не дрогнул: – Допустим, я уйду. Что ты будешь делать дальше? Будешь править этим миром? Судить тени? Укрощать чудовищ? Заключать союзы с некоторыми, – быстрый взгляд на Гекату, – свободолюбивыми подданными? Будешь править миром так, как правил мой муж, а теперь правлю я? – Этому миру не нужно такое правление, – мягко ответил Эреб. – Вы, семя Крона, пришли в свободный мир и начали возводить вокруг него клетку. Я пришел вновь освободить его. Геката сделала шаг вперед, забыв на миг, кто перед ней. Она могла многое сказать о свободе и том, как по-разному ее можно воспринимать. Но натолкнулась на предостерегающий взгляд Персефоны – и загнала слова с языка обратно в глотку. Персефона встала с трона – тоненький, хрупкий живой росток перед всей мощью изначальной тьмы. Твердо, без страха взглянула в глаза Эреба. И в этот миг Геката уверилась, что все пройдет как надо. Сердце встрепенулось, захотелось поплясать, как дурной нимфе на поляне. Внешне она осталась спокойно стоять у стены, а в голове билось глупо-радостное: «Это был правильный путь на перекрестке, правильный, я сделала правильную ставку…» – Я не ограничиваю ничью свободу, – сказала Персефона так же мягко. – Я всего лишь слежу, чтобы все работало. Чтобы все шло своим чередом, чтобы подземный мир существовал в единой связке с остальными мирами. Бродячий пес волен бегать по своей воле, голодая и вступая в драки с волками, но разве не счастливее он, когда точно так же бегает, но уже охотясь вместе со смертными? Повисло молчание. Эреб смотрел на нее, и Геката не могла понять выражение его лица – то ли сам по себе Первомрак был неэмоционален, то ли тело Таната накладывало свой отпечаток. – Ты так и не поняла, – произнес он. – Но это ничего. Я пришел сюда не в споры с глупыми детьми вступать. Геката снова подалась вперед, но снова наткнулась на взгляд Персефоны. – Хорошо, – сказала та. – Допустим, я глупый ребенок и не понимаю, что лучше для подземного мира. Тогда скажи мне – что ты собираешься делать со смертью? Ты забрал тело Таната, теперь смертные перестанут умирать, средний мир обратится в хаос, а следом за этим хаос придет и сюда, и на Олимп, и в подводный мир, поскольку все они взаимосвязаны. Или ты сам будешь исторгать тени вместо сына? Губы Эреба скривились в презрительной гримасе. – Мне нет никакого дела до среднего мира, Олимпа или дна Океана, – он нащупал на поясе меч в вытертых ножнах. – И это мне не нужно. И отбросил меч, как какой-то мусор. И в тот же миг послышалось журчание. Вода пришла из ниоткуда, черная вода, от которой веяло ледяным холодом, струйками потекла по полу, подобралась к ногам и крыльям, вцепилась в них, как пальцы живого существа, пробираясь выше и выше, стремясь окутать его полностью. Из разлившейся по камню воды собралась женская фигура. – Ты нарушил клятву, Танат, сын Эреба, – произнесла Стикс, и волны захлестнули крылатую фигуру полностью. Геката подбежала к Персефоне: та сползла на пол, словно ноги перестали держать ее. Темные воды Стикса не тронули их, отступали от их сандалий; Геката помогла Персефоне сесть обратно на трон и обернулась. На секунду захлебывающийся Танат смог вырваться из толщи воды, взглянуть на нее – глаза у него были серые. А затем волны опять накрыли его с головой и схлынули, унося свою законную добычу. Во дворце повисла густая, звенящая тишина. Потом Персефона поднесла ладонь к губам – и всхлипнула. – Никогда больше… Ну их в Тартар, этих первобогов. Никогда не буду связываться с ними. Геката обняла ее, прижала к груди, погладила по медным волосам. – У меня в замке есть зелье, которое поможет тебе успокоиться. Или хочешь, Гипноса позову, пусть погрузит в сон без сновидений? – Все сразу давай, – пробормотала Персефона возле ее груди. – И зелье, и сон, и пир потом. И Гермеса к матери, пусть знает, что я уже не маленькая девочка и могу Первомраку… хотя нет, это, наверное, лишнее. Геката засмеялась, сжимая ее в объятиях. Нюкту она встретила снаружи. Ночь прогуливалась возле дворца, набросив на плечи свое покрывало, а на ее губах бродила мягкая, отстраненная улыбка. – Сука, – сказала она, увидев Гекату. – Кто бы говорил, – отозвалась та. Нюкта улыбнулась еще более безмятежно. – А ты любопытная, девочка. Я когда-то думала, что ты просто чудовище – такое же, как и все здесь, такое же, как порождения моего чрева. Одно из многих и ничем не выдающееся. Но ты делаешь это раз за разом… зачем? «Не надо путать вседозволенность со свободой», – подумала Геката, но вслух сказала другое: – Иди, утешай муженька, небось, обидно ему дважды попасться на одном и том же. – Чего ты добилась? – спросила Нюкта. – Отсрочки? Ценой жизни Таната? – Не изображай заботу о Танате. Знаешь, в чем между нами разница, Ночь? Я – действительно люблю твоего сына. Геката сказала это просто чтобы поставить точку в этом разговоре – но удивительным образом ей, похоже, действительно удалось ее уязвить. Улыбка сползла с лица Нюкты, она запахнулась в покрывало и смерила Гекату таким взглядом, что та отчетливо поняла – этих слов ей не простят. «Это ничего. Я уже дважды обыграла Эреба – и тебя обыграю». Геката отвернулась и продолжила путь к своему дворцу.