touch the stars

Скарамучча, интриги ради, молчит несколько секунд, бездушно сверля взором одноклассника напротив. Тот с самой теплой улыбкой, существующей в этом мире, выжидающе смотрит в ответ. —Ладно, чтоб тебя. - тихо отвечает Скарамучча, сам не обрадованный своим решением. Если бы не тотальная слабость во всем теле, он бы не позволил ему даже приблизиться к себе! —Отлично! - радостно отвечает Кадзуха, поднимаясь с колен. - Значит сейчас мы идём ко мне. —Нет, в рюкзаке есть все необходимое. - не глядя Скарамучча указывает на рюкзак, висящий на одном плече. —Здесь же очень неудобно... —Ну, значит, не судьба. Сам справлюсь. - пожимает плечами брюнет, скидывая лямку рюкзака с плеча. Кадзуха мнётся секунд пять, но в итоге тихо вздыхает. —Ладно, как хочешь. - и подходит ближе, садясь. Скарамучче нарушение личного пространства всегда кажется вопиющей несправедливостью, но сейчас, ради собственного блага, приходится пренебречь этим, проглотив рвущуюся наружу колкость. В рюкзаке находится необходимое - рулон бинтов, пачка пластырей, вата да баночка перекиси. —Благодарности не ожидай, это целиком и полностью твоя инициатива. - недовольно бурчит Скарамучча, когда Кадзуха прижимает кусок ваты к горлышку бутылочки с перекисью. —Мне учителя рассказали о тебе и твоем... - он запинается, подбирая подходящее слово. - ...специфическом характере, поэтому изначально простых человеческих манер я и не ждал. Скарамучча фыркает. Окружающие только и видят, что вредного подростка с переходным возрастом, но никому ещё не удалось разглядеть за ледяным панцирем его настоящего. Сам Скарамучча, конечно, не желает этому способствовать, но в глубине души его внутренний ребенок хочет, чтобы его заметили и подарили недостающее ему тепло и заботу. Хочет, но сам себе запрещает. —Наверняка сказали, что я «способный, но ленивый мальчик, которому необходим кто-то, кто наставит его на путь истинный»? —Эм... Что-то в этом роде. - Каэдэхара аккуратно, будто к алмазной статуе с нефритами вместо глаз, прикасается к рассеченной щеке. В ответ слышит недовольное шипение. —Блять... —Прости-прости! - Кадзуха тут же останавливается, отдергивая ладонь от раны. —Идиот... За что извиняешься-то?... - морщится Скарамучча. —Тебе же больно. И боль доставил я, поэтому необходимо извиниться. Или этого тоже нет в списке манер вашего высочества? —Чё? - брюнет, временно позабыв о дискомфорта в ране, обращает аметистовый взор на Кадзуху. Он извиняется за это? Почему? Зачем? Кто вообще извиняется за такое? Кто вообще извиняется перед ним? —Я сказал, что... —Блять, я понял... Не продолжай. - Скарамучча отворачивается, не в силах выносить эти искренне извиняющиеся глаза перед собой. Впервые в жизни перед ним кто-то извиняется. Искренне так, с настоящим желанием, а не потому что боятся получить в лицо за невыполнение этого простого действия. И причем извиняется-то за то, за что извиняться ни один нормальный человек не будет - боль от соприкосновения с жидкостью неизбежна. Даже малознакомый человек проявляет к нему больше сочувствия, чем родная матушка. Вата встречается с щекой вновь и на сей раз Скарамучча отказывается от желания зашипеть, как недовольный кот, вместо этого закусив до крови губу. Все равно ее на нем и так в избытке - эту даже не заметят. —Прости... Я, конечно, обещал не спрашивать об этом, но всё-таки... где тебя так? Вата скользит ниже, к подбородку. —Тебя, как бы, волновать это не должно. - Скарамучча хмурится, как дождевая туча. Не расскажешь же ему о том, что действительно творится в его никчемной семейке? Нет. —Мм... Хорошо, задам другой вопрос. - Кадзуха бережно ведёт пальцами по подбородку, стирая остатки крови. - Может, медсестра и сделала вид, что поверила твоему хилому оправданию, но меня не проведешь. Почему ты в обморок-то упал? —Это тебя тоже не касается. Это вообще не касается никого, кроме меня самого. - Скарамучча уже на грани от того, чтобы решиться на свой коварный план и сбросить этого надоедливого с крыши. —Какой ты... колючий. - Кадзуха усмехается, не прекращая своей скурупулезной махинации. —Иди нахуй. Когда рана была тщательно промочена обеззараживающим средством, Каэдэхара распаковал пачку пластырей. Почти с благоговением он наклеил ее на царапину. На это Скарамучча отреагировал ещё одним шипением. —Так... У тебя ещё, кажется, на виске... И у глаза на другой стороне лица тоже. Бог мой, как так умудрился-то?... - причитает Кадзуха, словно он - мать, хлопочущая подле нерадивого дитя, угодившего в уличную драку. Скарамучча хочет съязвить, да только голову вдруг пронзает оглушительный писк. Парень, откинув руку Кадзухи прочь, хватается одной рукой за голову. Вторая же с остервенением вжимается в жёсткую поверхность крыши. Неужели опять?! И снова в компании этого придурка! Судьба, тебе слишком мало нынешних страданий?! В голове начинает звенеть, пищать - да что угодно, что можно сравнить со словом «пиздец». Перед глазами всё плывет куда-то влево, а звуков за завесой звона не слышно. Только боль в районе висок и увеличенная вдвое слабость во всем теле. Сбоку мелькает Кадзуха, что-то ищущий. Секунду спустя уже ничего не ищущий Кадзуха просто хватает его за предплечье. С трудом Скарамучча переводит затуманенный взгляд на него и видит, как тот что-то судорожно ему говорит. Но разве ж в момент, когда ощущения в теле пытаются тебя убить, можно что-то расслышать? Звон в ушах становится до того невыносимо громким, что Скарамучча до звёздочек перед глазами закрывает веки. Боль так сильна, что Скарамучче хочется спрыгнуть с крыши вниз. Кажется, что полотно реальности разрывается, унося его в мир страданий и боли, куда бо́льших, чем приносит его родная вселенная. Пальцы до побеления костяшек сжимаются в кулак, ногти до характерных отметин впиваются в кожу. И ни звука. Только оглушающая, почти нереальная, боль в компании насмешливого звона. Больно. Очень. Больно. Пожалуйста, кто-нибудь, остановите это. Из уголка губ начинает стекать тоненькая нить алой, противной жидкости, вызванная разбушевавшейся опухолью. Невидимые холодные ножи режут голову, вонзаются внутрь, крошат череп и давят на глаза. Чертовски больно. Теплые ладони где-то на плече вмиг переключают внимание на себя. На небе появляется первая звезда и вместе с ней внезапный приступ отступает. Скарамучча, будто пробыв под толщей воды долгих несколько минут, хватает ртом воздух и откашливается. Привычный шум вечернего города теперь словно благословение небожителей, вдруг решивших сжалиться над земным дитя. —Боже мой! Что с тобой? - Кадзуха глядит на него так, словно перед ним не его одноклассник, а инопланетное существо сидит. - По-моему, такое от простого переутомления быть не может... Второй раз за сегодня.... —Отъе... - язык заплетается, не до конца отошедший от боли. - ...бись.. Скарамучча слабо отталкивает ладонь. Ему совершенно точно не нужна такого рода помощь. Он и сам справится. —Да что с тобой происходит? —Отвали. Мы не друзья и не семья, чтобы я строил с тобой доверительные отношения посредством рассказа всех своих тайн и проблем. - Скарамучча на негнущихся ногах поднимается и силой воли заставляет свое тело подчиняться разуму. Он все ещё не уверен, что вообще сможет нормально двигаться. Он едва подцепляет лямку рюкзака пальцами, ещё содрогающихся в мелкой дрожи, и вешает себе на плечо. Кадзуха вскакивает следом. —Стой, подожди! Ты только что себе чуть клок волос не выдрал и делаешь вид, что все в порядке? - Каэдэхара, однако, сдаваться так просто не собирается. —Да. Я в полнейшем порядке, блять. - Скарамучча, сверкая аметистами глаз, делает осторожный шаг вперёд, к спасительному выходу отсюда. Не хватало ещё, чтобы кто-то знал о том, что он медленно умирает. Это - его личные проблемы, о которых не стоит знать посторонним. —Мне поручено следить за твоей учебой, но ради этого нам стоит подружиться! А чтобы подружиться, - Кадзуха делает шаг за ним куда проворнее, - необходимо построить мост доверия, а с твоей молчанкой доверия не будет! Скарамучча хохочет где-то внутри себя, звонко и заливисто. Что этот парень вообще несёт? Подружиться ради учебы? Да ему вообще должно было быть ясным сразу же, что Скарамучча и «подружиться» - понятия, стоящие в разных рядах. Скарамучче дружба не сдалась, а уж учеба - подавно. И почему этот мальчишка продолжает липнуть?! Знакомы-то день, а уже ведёт себя, как друг детства и истинный добродетель! Противно. —Да отъебись ты, в конце концов! Мне не нужна ничья дружба и доверие. - гневно бросает через плечо Скарамучча, попутно стараясь не возбудить боль внутри себя ещё раз. —Да что ж ты... Упрямый! - бросает в ответ Каэдэхара. Он уже оказывается ближе, чем секундой ранее. —Уйди, говорю! Не твоего ума дело, какая херь со мной происходит! - брюнет отходит назад, ближе к выходу, ближе к спасению. Ближе к побегу от помощи. —Аккурат... Скарамучча делает ещё один неосмотрительный шаг назад, но нога нащупывает лишь пустоту. В это секунду он пересматривает перед глазами все эпизоды своей дерьмовой жизни в лучшем качестве. Вот он, сидя на коленях тётушки Яэ Мико, слушает ее вкрадчивый спокойный голос, полушепотом читающий бессмысленную детскую сказку. А вот он сидит на кухне наедине с очередным ухажёром матери. Он ведёт по ним сальным взглядом, и маленький Скарамучча тушуется. А здесь Яэ Мико в день его рождения отвезла его в парк аттракционов, где Скарамучча вдоволь наелся сладкой ваты и мороженого. Вот Скарамучча с диким страхом в голосе просит Эи помочь ему с домашним заданием, на что получает яркую оплеуху. А годом позже... Но падения вниз и драматичных сожалений о жизни не следует. Скарамучча зависает где-то между реальностью и фантомной возможностью полететь вниз. —Боже... Мой... - испуганно выдыхает Кадзуха и Скарамучча думает, что других слов этот придурок не знает. - Ты только что... чуть вниз... Блондин удерживает Скарамуччу за предплечье, пока тот туловищем над пустотой висит. —Блять... - выдыхает Скарамучча, успевший пересмотреть все худшие эпизоды своей жизни. И уже шёпотом, что услышат лишь мерцающие звёзды, добавляет, - Хотя мог и не ловить. —Что? - тон Кадзухи выражает крайнюю степень удивления вперемешку с крупицей злости. На что он злится? Неужели он услышал? —Ничего! - Скарамучча подтягивается и оказывается в стоячем положении. - Спасибо говорить не буду, поэтому иди нахуй. Скарамучча поспешно скрывается с крыши, оставляя удивленного Кадзуху наедине с собой. *** Холодный, по-осеннему неприятный воздух колышет голые ветви деревьев. Они жалобно скрипят, покачиваясь в такт ветру. Над головой - обширное полотно с россыпью белых точек. Все тело болит и ломит, ведь раны требуют незамедлительной помощи.Кровь более не сочится из них, но до мурашек колющая боль никуда не ушла. Лёгкое головокружение до сих пор шлейфом окутывает голову. Несмотря на вечер, людей на улице предостаточно. Кто-то спешит с работы, кто-то на нее, а кто-то лишь прогуливается в надежде обрести душевное спокойствие. Скарамучча движется незаметно, в тенях, куда не поступает свет уличных фонарей. Куртка закрывает ото всех раны на теле и кровавые пятна, но на лице порезы не скрыть. За очередным незаметным поворотом, спрятанном во мгле вечерней, Скарамучча переходит на узенькую пустынную дорожку. По ней ходят очень редко: она ведёт к озеру, заброшенному и неухоженному. Но, невзирая на это, Скарамучча страсть как любит это место. Оно на втором месте из любимых мест Скарамуччи: на первом стоит его любимая крыша, теперь оккупированная одним прилипчивым блондином. От мысли о Кадзухе Скарамуччу передёргивает, будто небеса стукнули его молнией. Какой-то этот Кадзуха странный: все ходит за ним и ходит, помощь предлагает и проявляет активную инициативу в зарождении их дружбы. Зачем ему это нужно? Если уж сказали следить за успеваемостью, так пусть за ней и следит. Но нет ведь, ему обязательно надо поковыряться в душе, выудить оттуда что-то крайне болезненное и неприятное, а потом пожать плечами и сделать вид, что ничего и не было. Скарамучча неосознанно скрежещет зубами от раздражения. Его много кто раздражает и много кому хочется сломать парочку ненужных костей, но Кадзуха этот список почётно возглавляет. Нет, парень он неплохой, это видно невооружённым глазом. Но его прилипчивость и желание помочь, когда того не требуется, выводит из себя похлеще, чем орущие учителя и тупые одноклассники. Скарамучча доходит до одиноко стоящей лавочки. Краска обшарпана, а на спинке маркерами написаны нецензурные ругательства в адрес некой «Моны». Скарамучча с скептицизмом оглядывает надписи и понимает, что раньше их здесь не было. Вздохнув, парень садится на холодную поверхность лавочки. Изо рта вырывается на свободу клубок пара. Иронично, что даже неодушевленные предметы свободнее него. Озеро, хоть и не очищенное от сухих и гнилых листьев, выглядит неплохо. Здесь, в отдалении от шумных автострад и пьяных людей, хорошо и умиротворенно. Никакого Кадзухи, никакой сумасшедшей матери, никаких мрачных мыслей - только он, безмолвные звёзды и несуществующая свобода. Скарамучча откидывается головой на спинку лавочки, умиротворенно прикрыв глаза. Тишина, спокойствие, и... —Я НЕ ЖЕЛАЮ ТЕБЯ ВИДЕТЬ, БОЖЕ МОЙ! - женский голос на повышенных тонах режет слух скальпелем. Скарамучча, не прекращая неподвижно лежать, выдыхает. —МОНА, НЕ БУДЬ ДУРОЙ! Я НЕ МОГ ТАКОГО СДЕЛАТЬ! - мужской голос звучит почти жалобно. Спокойно. Умиротворенно. Ничто не может потревожить его покой. —АЛЬБЕДО, Я ТЕБЯ ЗНАЮ, КАК ОБЛУПЛЕННОГО! ТАКОЕ В ТВОЁМ СТИЛЕ, ЗНАЕШЬ ЛИ! - девушка, судя по голосу, оказывается ближе. Спокойствие. —МОНА, Я РАДИ ТЕБЯ СТОЛЬКО ДЕЛАЮ, А ТЫ ВСЕ РАВНО ПРИДУМЫВАЕШЬ ТОГО, ЧЕГО НЕТ! —НЕ ПРИБЛИЖАЙСЯ КО МНЕ! Спокойствие... нарушено.