touch the stars

Школьный двор встречает привычным гундежом, как в пчелином улее. Дети всех возрастов весело щебечут под лучами осеннего солнца, чье тепло последние разы согревает землю. Среди всего этого светлого и жизнерадостного один только Скарамучча выбивается из колеи: раздраженный, с чётким намерением убить каждого, кто посмеет к нему подойти. Его даже местная шайка хулиганов не задирает - одного вида Скарамуччи достаточно, чтобы понять, что к нему лучше не приближаться. На самом деле он ничего не сделает, но внешний вид заёбанного всем и вся действуют на «ура». В самой школе шумно даже больше, чем снаружи. Звуки сливаются в единую какофонию, которая так и намеревается надавить сверху и превратить в бесформенную лепешку. Потому, чтобы как можно быстрее избавиться от надоедливого шума, Скарамучча взбегает на свой этаж, проигнорировав оклик со стороны Моны. И чего ей опять понадобилось? Перед дверью кабинета математики, которую он ненавидит наравне со своей жизнью, Скарамучча морально готовится к встрече с Кадзухой. Наверняка тот не забыл о своем «великолепном плане» по поиску любви всей его жизни. Это больше походит на дешёвый сюжет типичного фильма, где в конце концов «сваха» и главный герой влюбляются друг в друга, наплевав на любовь всей его жизни, которую были обязаны найти. Скарамучча передёргивает плечом, отгоняя абсурдные ассоциации. Выдыхает и открывает двери класса. Кадзуха, сидя за партой на первом ряду на пару с Аякой, бурно обсуждает что-то в окружении всего класса. Неудивительно, что такая личность, как он, заполучила внимание в столь короткий срок. Услужливый, галантный, вежливый, добродушный - эти качества создадут вокруг кого угодно толпу, желающих стать друзьями. Вот он и сидит, наперебой отвечая одноклассникам на вопросы. Скарамучча закатывает глаза, внутреннее ликуя отсутствию Кадзухи рядом, и садится на свое место. И только он собирается залипнуть в телефоне, предавшись меланхолии мыслей о своем увольнении, как это белобрысое недоразумение замечает его и тут же вскакивает, разгоняя столпотворение. —О, Скарамучча! Ты все-таки решил отдать предпочтение учёбе? Я рад, что ты правильно расставляешь приоритеты! - тут же начинает щебетать Каэдэхара, позабыв о оставленных без ответов одноклассниках. —Мхм. - выдавливает Скарамучча. Его сейчас не волнует ничего, кроме того, чтобы найти новое место работы. —Многословно и очень информативно! - блондин плюхается рядом. - Так вот, насчёт моей идеи... —А можно сделать вид, что этой идеи у тебя никогда и не возникало? - сквозь стиснутые зубы спрашивает брюнет, на что получает недовольный вздох. —Но ты же согласился! Знаешь, любовь, может, раньше и обходила тебя стороной, но это не значит, что тебе всю жизнь суждено провести в холодном одиночестве. —А тебе, блять, какая с этого выгода? - поднимает на него убийственный взгляд Скарамучча. —Никакой, абсолютно никакой. Я просто люблю помогать людям, какой бы помощь это ни была - от «помочь донести тяжёлые учебники» до «вылечить душевные раны». —Душевных ран у меня нет. - уверенно лжет Скарамучча, игнорируя холодок, пробежавшийся по спине. - А учебники я в силах и сам донести. —Ты согласился. —Я могу и передумать. —Ты. Согласился. —... Скарамучча несколько длинных секунд глядит на Кадзуху, просчитывая, куда удар принесет больше вреда этому смазливому лицу. Сам себя винит, что согласился. Эта затея показалась веселой забавой, но, кажется, Кадзуха настроен серьезно. Он не настроен на шутки и клоунские парики. Значит, и поиск любви видится ему задачей серьезной. Вот. Черт. —Ты... —Блять, ладно. Заебал. - выдыхает Скарамучча, резко отвернувшись. На лице этого самодовольного паренька расплывается победоносная улыбочка. От нее так и веет всем возможным теплом солнечной системы и дружелюбностью. Такая притворная, приторная улыбка. Несёт в себе желание заполучить доверие человека, а потом втоптать его в грязь. Скарамучча сдерживает порыв стереть это слащавое выражение парой ударов в челюсть. —Тогда... За это время я успел пообщаться со многими, в том числе и с параллелью, и у меня на примете есть несколько кандидатов. —Боже мой... - удручённо простанывает Скарамучча. —Смотри... Могу попытаться свести тебя с Люмин или Фарузан... Ещё возможен вариант с Сандроне или... О, Коломбина! - восклицает Каэдэхара и обладательница имени резко поворачивается к ним лицом, на котором видно́ заметное замешательство. - Милая девушка, приятная и интересная в общении. Разносторонняя, с ней не заскучаешь. — Она, скорее, меня прихлопнет томом манги, чем скажет хоть слово. Помешана на этой японской хуйне. - Коломбина, несколько раз сморгнув, возвращается к диалогу с подругой. —Люмин? —Слишком шумная, слишком энергичная и тактильная. Не для меня. - аметистовый взор кочует к блондинке в начале класса, что, обнимая брата, активно жестикулирует, что-то рассказывая другу. Кадзуха в задумчивости склоняет голову набок. —Сандроне. —Молчаливая, как рыба. И довольно странная. Постоянно куда-то бегает, что-то пишет, и шугается младшеклассников. - устало выдает Скарамучча, мыслями витая вокруг идеи найти работу. Это на данный момент жизни важнейшее дело, и никакие романтические отношения и свидания не сдвинут эту затею с постамента. —Фарузан? - голос звучит очень неуверенно, скомканно. —Слишком нудная, скучная и слишком ботан. Она такие умные слова выдает на уроках информатики и физики, что даже забываешь, на каком предмете сидишь. - безыинтересно бормочет Скарамучча. Фарузан в конце класса сейчас активно помогает с домашним заданием по физике Хэйдзо. —Фишль? - звучит ну очень неуверенно. Кадзуха совсем теряет надежду воплотить свой воздушный план в жизнь. Скарамучча победоносно посмеивается внутри. Будет знать, как браться за изначально херовые затеи. —Выражается тяжело, ведёт себя странно, разговаривает с выдуманным другом. Очень похоже, что у неё какая-нибудь шизофрения. - нехотя отзывается Скарамучча. Фишль ведёт словесно неподъемную дискуссию с Моной о... Погодите. Мона? Что она здесь делает? Этот «великий астролог» предпочитает находиться на дебатах со своим братом в своем кабинете перед уроками. Она слушает и отвечает Фишль вполуха, глазами сосредоточенно ища кого-то. —Хм... Тяжело. - задумывается Кадзуха, приложив к подбородку руку. - Я знал, что это непросто, поэтому сдаваться так быстро... —Вот ты где! - на весь класс восклицает Мона и ураганом движется к Скарамучче. Тот успевает только проклясть ее одним из шуточных заклинаний, которые однажды увидел в интернете. Каэдэхара с удивлением косится на Мону. Ее глаза горят, щеки красные, голос взбудораженный. —Скарамучча. Я хочу задать важнейшей вопрос, который предопределит мою жизнь. —Валяй. - нехотя отвечает брюнет под скептичные взгляды одноклассников. Если эта девушка является к кому-либо с таким настроем, то это означает либо скандал, либо скандал. И, возможно, скандал. Кадзуха рядом введен в смятение, а Скарамучча желает только одного - испариться, переместиться в тихое место и подумать над своим возможным и очень незавидным будущим. —Ты пойдешь со мной в столовую? Этот вопрос удивляет, кажется, всех, кроме самого адресата. Скарамучча, знай себе, тычет что-то в телефоне и не замечает удивлённых вздохов одноклассников. Кто-то даже решает выпалить: —Мона, не стоит. Скарамучча ебанутый, у него с головой проблемы! Пойдешь с ним и у тебя тоже крыша поедет. В ответ раздаются одобрительные смешки и кивки. Тарталья Чайльд Аякс, коротко - Торт, Тарталья. Тот самый тип людей, который может развлечения ради убить кого-то и его с радостью оправдают и повесят над головой ангельский нимб за красивую мордашку. Это даёт ему возможность издеваться над слабыми, сквернословить и поступать, как настоящее мудачье. Но при этом каждая вторая девушка, лишь увидев его пленительно-очаровательную улыбку, падет пред ним на колени с визгом счастья. Наверное, поэтому каждая считает своим долгом попытаться завоевать его внимание и «исправить в лучшую сторону». Аяксу, конечно же, абсолютно плевать. Он любит играть с чувствами других, подрывать их доверие и получать незаслуженное прощение, стоит только обворожительно улыбнуться и сказать, что признал свою ужасную ошибку. Девицы, все как один ведутся на это, совершенно не ощущая подвоха. Все, кроме той, чьё внимание и любовь Чайльд не может заполучить вот уже два года. О, Люмин - его единственная и самая сильная слабость. Он-то с другими играет, чтобы она обратила на него свой взор и начала ревновать. Аяксу это кажется тем, что он готов загадывать каждый новый год и день рождения. Однако Люмин предпочитает общаться со своим братом, нежели обращать внимание к кому-то столь ужасному, как Тарталья. Это то, за что Скарамучча ее действительно уважает хоть немного. Она не ведется на его личико и видит всю гниль его души. Самая умная из девиц, наверное. Кадзуха резко вскакивает со стула и обращается к Аяксу: —Эй, так нельзя. Если человек не нравится вам, это не значит, что он не может понравиться другим. Да и оскорблять, не зная человека, как-то совсем уж низко и отвратительно. Знаешь, Чайльд, стоит тебе научиться быть более цивилизованным, и, возможно, ты не будешь чувствовать себя таким одиноким и паршивым. В самое сердце. Точно в цель. Тарталья, пользуясь всеобщим обожанием, однако, сам внутри себя чувствует огромную черную дыру пустоты и одиночества. Никто и никогда не видел в нем личность - лишь красивая обёртка и сладкие речи. И именно его характер не даёт ему найти человека, который будет любить за то, что он просто существует. А Кадзуха, будучи проницательным человеком, смог так запросто разгадать его. Смог взять и обнажить то, что Чайльд ненавидит в себе. —Кад, да ты нихуя его не знаешь. И меня тоже, кстати. Поэтому советую ебало завалить и не нарываться. - уверенный голос чуть содрогнулся на втором предложении. —Так и ты не знаешь его. Откуда тогда такая информация? Делать настолько резкие выводы, опираясь лишь на собственные догадки и неприязнь к человеку - отвратительно. Тарталья, тебе бы поучиться быть добрее. - Кадзуха даже не ругается - только констатирует факты, а Тарталья уже едва ли не в бешенстве. —Завались, блять. Скарамучча наблюдает за этим с очень смешанными чувствами. За него вступились впервые в жизни - это хорошо, но за него вступился тот, кто его раздражает, - это плохо. И непонятно, радоваться тут или злиться. Так ещё и Мона, как туча нависшая, давит своим присутствием. Она стоит, смотрит на него пронзительно, выедая мозг, и ждёт ответа. А что ответить, когда сейчас в голове работа, увольнение, Кадзуха, Тарталья, конфликт, смерть, глиобластома, деньги и все-все смешалось в единое месиво? Ничего. Скарамучча молчит, начиная закипать. Эти двое продолжают собачиться, пока одноклассники делают ставку на то, кто из них выйдет победителем, а Мона не прекращает стоять рядом над душой. Окно заперто. Душно. Звуков, мыслей и желаний слишком много на одного Скарамуччу. Голова начинает болеть. Скоро звонок. Жарко. Математика, чтоб ее. Столовая... Зачем вообще? —...неправильно. Унижения не сделают тебя круче в глазах сверстников... Ох, поверь, Кадзуха, его - сделают. —...еблан. Хватит пиздеть не по делу... Согласен, Тарталья. Нахуй Кадзуха вообще вмешался? Твои жалкие оскорбления не заденут моей гордости. Мне абсолютно поебать. Голова начинает гудеть и в ушах появляется привычный звон. Писк, как после взрыва. И снова боль. Больно, что хочется разбить голову о любую жёсткую поверхность. Если сейчас же не покинуть этот дурдом, голова точно взорвётся. Скарамучча, оттолкнув Мону, пулей вылетает из класса, в котором сиюминутно воцаряется гробовая тишина. Кадзуха, помешкав с секунду, выбегает следом. Мона, сказав что-то вроде «ну вы и идиоты», покидает кабинет за ним. *** Скарамучча идёт по коридору с ужасной головной болью, которую из последних сил старается сдержать. Она лезет отовсюду, заглушая звуки. Она вытесняет всё, кроме себя. Лишь боль, словно рвущая сосуды в голове, и беззвучная мольба прекратить это. Кадзуха догоняет его быстро. Они останавливаются у мужского туалета. Все ученики уже рассосались на уроки, звонка на который Скарамучча не услышал. Только боль, натянутая до предела, и Кадзуха, придерживающий за плечо. Он снова что-то говорит, и снова ничего непонятно. Ничего не слышно. Больно. Больно. Ничего, кроме «больно». Она рвет изнутри, бьётся о стенки черепа, желая распространиться по всему телу. Из-за нее из глаз непроизвольно начинают течь слезы. Кадзуха, кажется, приобнимает, и, судя по вибрациит голоса, кого-то зовет. Настолько больно, что можно самостоятельно вырвать себе волосы. Больно. Остановите, кто-нибудь. Но боль сильнее. Она наступает. Она тянется цепкими лапами и погружает в купол тьмы. *** И снова голоса. На этот раз отчётливые. Сознание не до конца прояснилось, но мозг уже начинает работать. Снова этот мерзкий запах медикаментов и стерильности. От него было бы в пору два пальца в рот и всё содержимое желудка наружу. И снова Кадзуха с медсестрой разговаривает. Голос его отчего-то опечален и взволнован. Небось опять волнуется за того, кто плевать и злиться на него с высокой колокольни хотел? Ничему жизнь парня не учит. Голова больше не гудит. Даже хорошо так, приятно. Мурашки по спине, словно хорошее АСМР посмотрел. Сонливость, как от снотворного. —У него совершенно точно какие-то проблемы. От простого недосыпа такого быть не может. - уверенно говорит медсестра, настукивающая ритм по папке-планшету. Вмиг приятные мурашки сменяются холодом, жутким и пробирающим. От него хочется сжаться в молекулу и никогда больше не возвращаться в прежнее состояние. —Он мне не говорил, но я это понимаю. —Ему необходимо в больницу на обследование. —Считай он меня другом, может, я и смог бы его уговорить. Но, поскольку мы не друзья, он вряд ли меня хотя бы слушать станет. - как-то виновато звучит, будто оправдание. —Это вообще должны родители делать. Почему они за своим ребенком не следят? - строго спрашивает у пустоты медсестра. И смешно, и грустно. Разве ж матушке не плевать? Плевать, конечно. Умри ее сын на глазах, она бы и пальцем не повела. Но разбейся на ее глазах бутылка дорогого алкоголя, Эи бы оплакивала потерю месяц. От этих мыслей тошно. —Так, ему на уроки идти в таком состоянии не рекомендуется. - продолжает медсестра. - Сможешь его до дома проводить? —Да, без проблем. —Хорошо. Как только проснется, можете уходить... Мне нужно отойти. - медсестра убирает планшет на стол и покидает кабинет. Кадзуха тяжело вздыхает и подходит ближе. Садится на рядом стоящий стул. —Почему ты так отпираешься от помощи? - риторический, печальный, глухой вопрос. И ответом ему служит тишина...