touch the stars

Незаметно пролетев сквозь время, день спешно подходит к окончанию. Скарамучча, весь день провалявшийся в кровати, только и делал, что думал о предстоящей встрече с Кадзухой, воображая, будет ли он ощущать то же самое, что с Моной, или будет несколько иначе. Стрелка часов останавливается на половине девятого. Скарамучча сползает с кровати, корчась от боли, и с такими же болевыми ощущения на негнущихся ногах встаёт, идёт к шкафу и роется в вещах. Боль жуткая - хоть волком вой. Наверняка после останется немало шрамов, как напоминание о том, что путь в счастливую жизнь ему запрещен. Уходит добрых тридцать минут, чтобы привести себя в порядок. Пока Скарамучча натягивает одежду, он успевает раз пять зашипеть, задев особо глубокие раны, и столько же раз начать кашлять кровью от боли в районе груди. Мать приложила немало сил, чтобы от души ударить его туда рукоятью разделочного ножа. На часах уже 21:02, а Скарамучча только покидает квартиру. Невзирая на боль по всему телу, Скарамучча почему-то не хочет пропускать эту встречу. Будь она с Моной, он бы отказался сразу же, не думая. Но с Кадзухой это по неизвестным причинам не работает - возможно, причина в его обаянии, работающем даже через холодный экран смартфона. На часах 21:04, и Скарамучча, наконец, оказывается у лифта, где обыкновенно пунктуальный Кадзуха уже ждёт его, облаченный в похожие простые джинсы и толстовку серого цвета. —О, ты, как всегда, припозднился, Скарамучча. —А ты, как всегда, слишком вовремя. Мог бы ради приличия хоть раз опоздать, идиот, - сложив руки на груди, Скарамучча показывает тому язык. Кадзуха лишь доброжелательно улыбается, отчего-то отведя взгляд, и, схватив друга за предплечье, затаскивает в лифт. Лифт начинает медленное движение вниз, и хватка Кадзухи становится немного сильнее. И это его ошибка - предплечье моментально прошибает вспышкой острой боли, и Скарамучча резко выдергивает руку, закусив губу. —Скарамучча? Что-то... случилось? - блондин с обеспокоенным видом склоняется вперёд, подозрительно косясь на Скарамуччу. Тот лишь хмурится и в привычной грубоватой манере выдает: —Ушиб просто, нечего волноваться. —Ты ведь лжешь, - Каэдэхара печально сводит брови, почти с нежностью кладя ладонь на предплечье друга. - Дай я посмотрю. —Да нормально всё, чё ты. Это не стоит нашего времени... —Мы все равно ещё вниз ехать будем, времени не потеряем. А вдруг там серьезное повреждение? —Д-да не думаю, просто ушибся об угол шкафа... - Скарамучча пятится к стене, ощущая нарастающее волнение в животе. —Ну, не упрямься! - и одним резким рывком Кадзуха приподнимает рукав кофты. Синяки, царапины... Их не счесть. От верхней части запястья и до плеча они тянутся изломанной линией. Прикосновения к ним - поцелуй раскаленного огня или обжигающего холода. —Это... что? —Ничего! - Скарамучча, уже успевший мысленно попрощаться с жизнью, тянет руку назад, запахивая рукав. —Эй, Скарамучча, я спрашиваю: что это? - и глаза, до этого спокойные, как сентябрьский день, наливаются таким спектром эмоций, что Скарамучча намертво прилипает к полу и стене за спиной, не в силах думать рационально. —Я... не могу тебе сказать. Не сейчас. Не сегодня. Никогда. —Настолько мне не доверяешь? - в осеннем пейзаже мелькает едва уловимая горечь. —Боже, нет! Дело не в этом... Я просто... Ум... Знаешь, это как семейный секрет, который запрещено говорить даже самым близким друзьям, вне зависимости от степени доверия. —Ох... - Кадзуха с болью в сердце и тяжестью на душе отстраняется. - Если для тебя эта тема - табу, я не стану... расспрашивать. Но, пожалуйста, тебе стоит бережнее относиться к своему здоровью. И если вдруг захочешь рассказать - я всегда рядом. Помнишь? —Д-да, конечно, я помню. Прости, что не могу рассказать, - Скарамучча удручённо опускает голову, держась за поручень за спиной. Настроение от предстоящего события вмиг темнеет и теперь он ощущает неприятно грызущее чувство вины. —Ничего. Ты вправе хранить секреты от меня, - на лицо вновь возвращается улыбка. И одними губами он добавляет. - Как и я храню секрет от тебя. Поездка на лифте в этот раз проходит невыносимо тяжело для Скарамуччи и он все порывается выломать чёртовы двери лифта и спрыгнуть с него в шахту. Жаль только, что Кадзухе в таком случае наверняка прыгнет за ним. Но вот мучение в давящей тишине и духоте подходят к концу. Когда двери со скрипом расходятся в стороны, Скарамучча пулей оттуда вылетает и чуть не сбивает с ног пожилую пару, которой Кадзуха тотчас же приносит десяток извинений. —Эй, куда ты так рванул? Тебе плохо? —Да знаешь, жарко так в этом ебучем лифте, я чуть не зажарился, - потирая затылок, Скарамучча отмахивается, уже стоя за пределами давящей многоэтажки. —Ох, но нужно быть аккуратнее, - вздохнув, Кадзуха глядит на свои наручные часы и его глаза удивлённо округляются. - ...черт, звездопад начнется через восемь минут! —И что нам дела... Договорить не удается. Кадзуха, подхватив Скарамуччу за ладонь, срывается на бег. Ноги успевают пробежать за Кадзухой всего несколько секунд, прежде чем их во всевозможных местах прошибает боль, от которой хочется заорать благим матом на полгорода. Кадзуха же и не думает останавливаться - наоборот, его глаза предвкушённо загораются, а движения становятся резче. Скарамучча чувствует, как сердце, не привыкшее к таким резким кардиотренировкам, начинает стучать настолько быстро, что отдает в ушах, а лёгкие загораются пламенем ядерного взрыва. Перед глазами мелькают черные пятна, но Кадзуха, представший перед ним в эту секунду - такой увлеченный, горящий желанием и восхищением, с растрепавшимися волосами - вмиг лишает кислорода лёгкие и ноги едва не подкашиваются, когда в мыслях не остаётся ничего, кроме пустоты. —Мы... Почти... На месте! - с выдохом восклицает Каэдэхара. —Я... Сейчас... Сдохну! - в ответ с долей отчаяния отвечает Скарамучча. —Ну... Ничего... Тебе... Физическая... Нагрузка... Не помешает! —Иди ты... Нахуй! Впереди уже виднеется то самое месте, где прежде Скарамучча, охваченный всесторонним вниманием Моны, наблюдал затмение. И сейчас кровь в ушах, бурлящая рекой, подгоняет вперёд, под руку с Кадзухой, навстречу звёздам. Оставшееся расстояние преодолевается за считанные мгновения, в ту секунду, когда темное полотно небес окрашивает первый белесый росчерк. Лёгкие пылают, горло раздирает, а колени тянут тело к земле от усталости и вспышек боли во всех местах. Благо, что Кадзуха не знает обо всех ранах - иначе точно бы без похода в больницу не обошлось. —Первая. Загадывай желание, скорее! - Кадзуха взбудораженно подталкивает Скарамуччу в плечо, словно это поможет его другу стать к небу ближе. Скарамучча не теряет драгоценных секунд и быстрое «хочу, чтобы этот кошмар закончился» проносится в мыслях уже несчетный раз за жизнь. Сколько раз он уже загадывал это? Сотню? Две? Тысячу? Вовек не сосчитать. Но Скарамучча настойчиво, с маленьким огоньком надежды в сердце, продолжает загадывать его каждый чертов раз, стоит звезде рассечь небеса. Кадзуха подле складывает ладони в замок, прикрывает на мгновение глаза, что-то безмолвно шепча одними губами. Скарамучча невольно, уже который раз за последние дни, цепляется за слегка дрожащие ресницы, за растрепавшиеся от бега волосы и улавливает нотки дорогого одеколона. А ветер, несущийся между ними, подхватывает аромат, вознося их молитвой вверх, туда, где существуют звёзды. Проходит всего четыре секунды, прежде чем желание Кадзухи уносится вдаль и ввысь, сплетаясь с множеством чужих. Всего четыре секунды, но этого хватает, чтобы время показалось Скарамучче остановившимся, как золотой янтарь. Всего четыре секунды, чтобы подметить незаметные до этого детали: яркость красной прядки в волосах Кадзухи, блеск в его глазах, отдающий едва уловимой дымкой восторга и печали одновременно и профиль его аристократично идеального лица. И всегда Кадзуха был с такой модельной внешностью? Небо рассекает вторая линия падающей звезды, за ней третья - и вот уже падающих звёзд сотни, но Скарамучча даже не обращает внимания на них. Кадзуха поворачивается к нему, и в его по-осеннему кленовых глазах отражается звездопад, отдавая сверкающим блеском. Ветер треплет пепельные локоны, забирая с собой всю ныне живущую в душе тревогу и печаль куда-то в мир недосягаемых грёз. Или их забирает Кадзуха, вдруг неожиданно показавшийся Скарамучче под другим углом? —Скара, пропустишь все. Я не столь прекрасен, как звездопад, - и с промелькнувшей досадой он с наслаждением принимается любоваться белыми росчерками. А Скарамучча встрепенулся, отвернулся, сделал вдох-выдох и с сконфуженным «просто немного задумался» принялся с небывалым интересом лицезреть представшую перед ним картину. Луна в окружении мерцающих точек, подобно людям, наблюдает за падением своих дитя, сотен и сотен по всему черному небосводу. Скарамучча, мыслями витающий где-то в прошлом, бывшем минуту назад, тянет руку вперёд. Она начинает подрагивать от переизбытка ссадин и ран, но Скарамучча продолжает тянуть ее вверх. Расправляя ладонь, он думает о том, что звёзды, всё-таки, довольно жестоки. Они дарят теплую надежду на светлое безоблачное будущее, но потом своим равнодушным холодом отсекают эту идею. Звезды, как боги - лишь то, что может дарить призрачную надежду, но на самом-то деле спасти от смерти они не в силах. Но Скарамучча продолжает доверять равнодушным светилам больше, чем любому живому существу в своей жизни. —Знаешь, - неуверенно начинает Кадзуха, - звёзды символизируют людские души. Если горят ярко, это значит, что их жизнь была полна несчастий, но в конце пути они обрели счастье. Если звёзды тусклы и пусты, это значит, что и за всю жизнь им не удалось обрести счастья. Звёзды же, чья жизнь была полна радостей, но в конце наполнилась отчаяньем или и вовсе осталась светлой, на небесах не видны. Они живут там, куда взору человека не дотянуться. Но все они путеводны, как фонарь в ночи для заплутавшего путника. Каэдэхара становится немного ближе. Или это только кажется? —И... Для чего мне эта информация? - скептично изрекает Скарамучча, упорно вглядываясь в небо. Звездопад продолжает захватывать дыхание и лишает способности мыслить логически. Или причина вовсе не в этом? —Ты же любишь смотреть на звёзды, вот и решил, что тебе хотелось бы знать. Довольно интересная вещь, не думаешь? —Скорее уж смазливо-романтичная, подходящая для сопливых сериалов подросткового возраста. —Наверное, ты прав. Это слишком уж по-девичьи. Но мне нравится. —Мгм. Порой мне приходит мысль, что ты родился не в то время. По-моему, подобные тебе романтики жили несколько веков назад, - фыркает Скарамучча, отведя ладонь от неба и запустив ее в карман. Пальцы сквозь складки ткани нащупывают упаковку сигарет. —Все возможно. Сансара поистине непредсказуема. —О-о, ещё и индийская философия... Да уж, ты реально не там родился, - с беззлобным смешком и зажатой меж зубов сигаретой Скарамучча щёлкает зажигалкой. —Не кури в общественном месте. Это запрещено, - хмурится Кадзуха, пряча нос в рукаве толстовки. Скарамучча выуживает ещё одну сигарету и протягивает ее другу. —Хочешь попробовать? —Нет уж... - он хмурится ещё сильнее, с презрением глядя на табак. - Около года назад еле бросил эту гадость. Больше не желаю к ним прикасаться. —О, - выдает многозначительное Скарамучча, стряхнув кончиками пальцев пепел с конца сигареты. - Какие ещё секреты хранишь, мистер «прилежный-ученик»? —Такие, что тебе и не снилось. А звездопад продолжается, окутывая холодным светом двух одиноких людей, что, стоя под куполом луны, связывают своим судьбы чуть крепче. И лишь сигаретный дым становится тому свидетелем в тишине мерцающей ночи. *** Но все приятное подходит к концу, как дотлевание последней сигареты. Вот и звездопад заканчивается печально быстро, подобно мимолетности жизни. Последний росчерк освещает небо и мир погружается в привычный мягкий мрак. —Как... быстро, - с выдохом и досадой говорит Скарамучча, сминая давно истлевшую сигарету пополам. Сегодня расставаться как-то немного больше не хочется, чем раньше. Синеглазый стоит на месте, не зная, идти ему домой или что-то сказать. —Хорошее всегда кончается непростительно быстро. Таков закон жизни, - изрекает Кадзуха, кажется, ощущая точно такое же нежелание уходить. И то ли их мысли соединяются, то ли Кадзуха просто слишком самоуверенный, но он выдает: —А пошли ко мне? Родителей снова нет дома, а одному... пусто как-то. —Хм... Дай подумаю... Я... —О, ещё можно Мону позвать! —...отказываюсь. Скарамучча вмиг отпускает хорошее настроение в далёкие дали, не махнув рукой на прощание. Мона, Мона, Мона. Снова она. Почему Кадзуха до сих пор не понял, что сводить истеричку и не верящего в любовь парня - идея так себе? —Да зачем она нужна? Слушай, Мона мне все ещё не нравится, поэтому настоятельно рекомендую забыть ее раз и навсегда! Прекрати ее упоминать, пожалуйста. Она меня раздражает своим поведением капризного дитя и общаться с ней я больше не хочу. Она ведь как... —Спокойно, не ревнуй, я не отбиваю даму твоего сердца, - хихикает Кадзуха, будто Скарамучча сказал невероятно забавную шутку. Но Скарамучче ни черта не смешно. —Какое, нахуй, «ревнуй»?! Я просто не хочу видеть ее рядом с собой! —Тебе же понравилось ваше свидание и я решил, что это - отличная возможность и хороший знак продолжить ваше сватовство. —Да иди ты нахуй! Не нужна она мне. Черта с два я ещё раз останусь с ней один на один! Знаешь, делать что-то такое, когда... Воздух из лёгких вылетает моментально, когда Скарамучча оказывается плотно прижат к Кадзухе в успокаивающих объятьях. Его теплые руки, по спине умиротворяюще поглаживающие, и дыхание на самой шее вмиг прохладной морской волной тушат пожар гнева. И Скарамучча чувствует себя настоящим идиотом, что так беспричинно сорвался на единственном друге, готовым быть с ним, невзирая на весь полный шкаф скелетов и порой излишнюю грубость. —О, не стоит нервничать, это негативно влияет на психику и может вызвать нежелательное ухудшение самочувствия, - ведя ладонью с таким трепетом и нежностью, на которую израненное сердце, что травит и ненавидит само себя, способно, Кадзуха действует, как прохладный напиток в жаркую погоду или спасительный горячий шоколад зимней морозной ночью. —Кад. —М? —Прости. Я не хотел. Не знаю, что это было, но я действительно не желал срываться, - Скарамучча обнимает в ответ, утыкаясь носом в теплый воротник кофты своего друга. И даже яркий запах одеколона не способен перебить это мягкое ощущение уюта и чего-то до боли умиротворенного. Такого, чем обладает только Каэдэхара Кадзуха - порой странноватый, но уже такой привычный школьный друг, готовый ради своего несносного приятеля пойти на край планеты. И Скарамучча правда не понимает, с чего так сорвался. Мона, конечно, бесит его, и любое упоминание ее имени вызывает неконтролируемый порыв скрежета зубов, но не до такого. Да, она бесит, но не настолько сильно, чтобы быть причиной такого выброса яда на, возможно, первого и последнего человека, с которым Скарамучча не чувствует себя чужим и брошенным. Возможно, это лишь сказывается усталость?... Или, быть может, истинный ответ знают только звёзды. Но, как бы то ни было, этот момент уюта и тепла, которого в жизни Скарамуччи было так чертовски мало, он прерывать не намерен. —О, это мне нужно извиняться. Я слишком непредусмотрительно отношусь к твоим настоящим чувствам и все никак в них не разберусь. Видимо, мне все же стоит сбавить обороты... - Кадзуха продолжает поглаживать друга по спине, избегая и игнорируя сумасшествие собственных мыслей. О, а в мыслях творится сущий кошмар. Мысли, мысли, мысли... Их много. Они настолько огромны и темны, что собою способны затмить само солнце. А крики собственного подсознания не заглушаются даже шумом машин где-то на автостраде и музыкой ночного клуба вдали. Кадзуха не может прекратить ненавидеть себя за слабость перед натиском чувств. Он каждую минуту, проведенную со Скарамуччей, винит себя в том, что снова сорвался, снова идёт с ним и за ним, вновь не может совладать с собой и опять поддается порывам. Почему Скарамучча просто не может возненавидеть его? Кадзуха же ядовитый, опасный, абсолютно ненужный этому миру человек, который сеет лишь боль. Почему в тот злополучный день Кадзуха не совершил самоубийство? —Да поху-у-уй уже... Ты такой... Мягкий, - Скарамучча прикрывает глаза, лицом зарываясь в складки одежды своего друга и вдыхая этот аромат одеколона, так щекочущий нос. —Знаешь, странно мы выглядим: два парня обнимаются посреди пустой улицы на фоне звёздного неба. —Ммм... Если кто-то подумает, что мы геи, я им на пальцах объясню, что самый настоящий натурал, а если не поймут - объясню на кулаках. Делов-то... У Кадзухи камень с души свалился, когда Скарамучча это сказал. Не гей. Значит, риск взаимности отсутствует? Но камень возвращается, позабыв об одном: Томо тоже был «негеем». Итог каков? Отношения длиною в восемь месяцев и его же самоубийство выстрелом в голову на крыше под воздействием наркотических веществ. Это мгновение, в которое Кадзуха пережил всю жизнь, он запомнит навсегда. Такое не забывается, ведь время не лечит - оно лишь притупляет. —Не сомневаюсь в твоих методах объяснения, хе-хе. —Пара синяков до кого угодно истину донесет, - Скарамучча нехотя отстраняется, потому как пальцы уже начинают леденеть, а по телу бежит дрожь от холода и боль вновь редкими вспышками возникает то тут, то там. —Охотно верю. Идем, не то примерзнем здесь. —Хм, мне кажется, или скоро пойдет снег? *** Квартира Кадзухи, уже успевшая стать для Скарамуччи чем-то родным за несколько встреч по время ночёвки, посиделок и совместного решения задач по геометрии, встречает их с распростёртыми объятиями. Скарамучча почти сразу заваливается в комнату Кадзухи, где без промедления и включенного света плюхается на мягкую кровать. —Смотри, не засни. Мы ещё обязаны посмотреть фильм, поесть вредной пищи и сделать домашнее задание. —О, Господь милостивый, только не домашка, - досадно стонет в ворох подушек Скарамучча, обречённый на душевную смерть. —Нечего возмущаться, там совсем немного. Кажется, прочесть одно произведение по литературе и все, - из недр письменного стола Кадзуха выуживает учебник литературы, злобно сверкающий цифрой «11». Плюс скорой смерти один - возможно, не доживешь до экзаменов. —Уйди, сатана, уйди, - Скарамучча отползает назад, стоит блондину оказаться по другую сторону кровати. - Я не стану читать эту хуйню. —Это школьная программа литературы. Порой можно найти действительно интересные произведения, - Кадзухе удается словить друга и притянуть к себе, попутно включив настольную лампу. - Так, это у нас «Господин из Сан-Франциско»... Что ж, приступим. —Не-е-ет... Боженька, смилуйся! —Да ничего страшного в рассказе нет, уж поверь. Или тебе нужны книги со списками, какие сигареты лучше купить? —Да это в сотню раз лучше! Но Кадзуха снова применяет тактику объятий, приятянув Скарамуччу к себе, что напрочь лишает его дара речи. Сидя бок о бок, Кадзуха листает страницы, одной рукой удерживая друга за плечи, попутно поглаживая, словно успокаивая - помнит про раны. И стоит спокойному, тихому голосу Кадзухи пролиться, как Скарамуччу неимоверно заклонило в сон. А мягкие поглаживания, тепло чужого тела и приглушенный свет поспособствовали этому. И вот в объятиях сон медленно подбирается к нему со спины, завалив Скарамуччу на чужое плечо под звуки голоса, ставшего частью его серой жизни. И лишь звёзды станут им сны охранять.