touch the stars

«Абонент не отвечает. Пожалуйста, перезвоните позже» Эта фраза, огнем выжженная в мозгу, повторяется вот уже пятнадцатый раз подряд. С каждым новым разом голос механической женщины вводит в ещё бо́льшую тревогу, заставляя нервно постукивать пальцами по поверхности стола. На часах уже давно за полночь, а Кадзуха продолжает сидеть на стуле в бессмысленных попытках дозвониться до Скарамуччи. Надпись «был(а) в сети вчера в 15:28» пугает до чёртиков. В последнее время этот несносный парень ведёт себя очень странно. Постоянная беспочвенная агрессия и исчезание сразу после школы в неизвестном месте не могут не настораживать. Лишь недавно Кадзуха позволил теории о наркотиках обличиться и стать четкой, заставив его волноваться с каждым днём всё больше и больше. Но, стоит ему попытаться заговорить об этом, как Скарамучча сразу бросается в бой, со злостью уверяя, что все с ним нормально и это дело Кадзухи вообще не касается. И каждая такая вспышка гнева отдается тупой болью в районе груди, обдавая сердце кислым привкусом обиды. Кадзуха из последних сил держится, чтобы не вспылить в ответ на его агрессию. Однако он понимает, что лучше никому не станет. И, скорее всего, это лишь усугубит ситуацию и держащееся на тонких истончившихся нитях тепло их отношений окончательно потухнет. Между ними просто вырастет холодная стена, сковав их взаимоотношения ледяными цепями. Тогда, очевидно, они вновь станут чужими друг другу людьми, хранящими в сердце лишь пепел воспоминаний. Этого Кадзухе хочется меньше всего, поэтому он продолжает упорно глотать горечь обиды и раздражения, позволяя острым словам Скарамуччи резать его сердце и молоть душу. Он продолжает любить его, несмотря ни на что. «Абонент не отвечает. Пожалуйста, перезвоните позже» Уже давно луна со звёздами укутывает сонный город своим мягким светом, а Скарамучча до сих пор молчит. Возможно, Скарамучча просто спит. Может, это действительно так, ведь ночь для этого и нужна. Вот только Кадзуха звонил и вечером, и днём. В то время, когда этот ранящий его парень сбежал от него с Тартальей. Он молчит. Чёртовы гудки будут преследовать его во снах, если Скарамучча не ответит сейчас же. Гудки. Напряжение, тревога и страх за жизнь Скарамуччи изводят его похлеще фильмов ужасов. Гудки. Кадзуха сжимает телефон крепче, не в силах сдерживать эмоции. Сердце неистово бьётся, грозясь переломать рёбра и вытечь из груди густой кровавой жижей. Гудки. Холодок бежит по спине. Скарамучча упорно молчит. «Абонент не отвечает. Пожалуйста, перезвоните позже» *** Первым, что доходит до сознания - жгучее ощущение на спине и боль по всему телу. В особенности - в нижней части. Холод. Сырость. Запах затхлый, воздух - спёртый. На руках что-то позвякивает. Скарамучча с трудом разлепляет отяжелевшие веки. Абсолютная темнота перед глазами готова поглотить его, разодрать кожу и вырвать сердце. Не сразу, но Скарамучча постепенно вспоминает, что произошло. Но он ничего не чувствует. Внутри него черная дыра, поглощающая все эмоции и сколько-нибудь здравые мысли. Скарамучча медленно садится в жёсткой скрипучей кровати, и по спине проходится пульсацией тупая боль. Юноша тут же падает обратно, звеня этим нечто на запястьях. Во тьме не видно, но по ощущениям можно сказать, что это стальные наручники. Скарамучча по частям вспоминает прошлое. Как его бросил Аякс, как Дотторе решил поиграть с ним, как влил ему неизвестного происхождения жидкость. Он чувствует себя отвратительно. Именно физически, потому что морально он высушен. Он грязный, использованный... Абсолютно нечистый, просто до омерзения ужасный человек, который позволил случиться подобному... Разве такой, как он, ещё может жить?... Такому, как он, ещё есть место в этом мире?... Нет... Так не плевать ли, что случится дальше?... Хочется снова, как плаксивый ребенок, лить слезы от осознания своей ситуации, от осознания собственной беспомощности и грязи, которую теперь не отмыть. Но слезы высохли, и кроме неровного вздоха ничего не остается. Пустота и звенящие наручники. Мерзкий человек... Использовали, как безвольную куклу... Теперь Кадзуха уж точно не захочет иметь с ним дел. Возможно, оно и к лучшему - и без этого достаточно ранил его. Утопая в этой дыре, в которой нет ничего, Скарамучча не замечает, как дверь откуда-то спереди скрипит петлями, отворяясь. Он предпочитает не глядеть на вошедшего. Судя по тяжёлым шагам, это никто иной, как Дотторе. —Вижу, ты очнулся. Сhaton, как спалось? Каковы ощущения? - мужчина с открытой усмешкой тянется рукой к стене, и в следующий миг помещение озаряется неярким светом потолочной лампы. Скарамучча жмурится, садится на кровати и безразличным взглядом стреляет в мужчину. Голова раскалывается, внутренности переворачиваются, слабость равномерно растекается по телу, а тошнота комом стоит в горле. Эта смесь ощущений, точно удар молота, прошивает тело. Нижняя часть ощущается так, словно ему разорвали половые органы, оставив их кровоточить до последующего отмирания клеток. —Молчаливый... Ладно уж, прощаю, - Дотторе ленивой походкой подходит ближе, перебирая меж пальцев блестящий шприц. - Знаешь, а ты мне нравишься всё больше и больше. Оставлю тебя здесь. Буду развлекаться время от времени и дарить мою любовь. Скарамучча, полностью лишенный сил, не может воспротивиться, когда мужчина берет его руку и вонзает тонкую иглу под кожу. Острая боль вспышкой на мгновение озаряет мозг. Скарамучча ощущает, как эта жидкость уменьшается в шприце, потоком проникая в вену. —Эта штучка позволит тебе быть более покорным. На случай, если окажешь сопротивление, - скалясь, Дотторе отнимает шприц, с жадностью впиваясь волчьим взором в стеклянные глаза напротив. - Какой же ты всё-таки красивый. Прямо как фарфоровая куколка. Личико твое такое милое, что одна лишь мысль о нем вызывает бурную волну возбуждения. Опасный блеск на дне его радужки не вызывает страха. Скарамучча должен презирать и ненавидеть его, но этот мужчина не вызывает в нем никаких чувств. Ни гнева, ни обиды, ни отвращения. Он даже возразить не может - рот заклеен скотчем бессилия. Скарамучча, слегка покачиваясь влево-вправо, лишь опустошённо глядит на Дотторе. Абсолютно пустой, как кукла. —Долг уже на 1/5 списан. Замечательно, правда? Большой прогресс! - содрогаясь от безумного дикого смеха, мужчина садится рядом. Скарамучча по инерции отползает ближе к стене, уткнувшись в подогнутые колени лицом. Ему безразлично, если сейчас Дотторе снова что-то сотворит. Возможно, будет больно, но не так уж нестерпимо. Он уже грязен и испорчен, так что хуже не будет. Боль ему привычна, ее он стерпит. Как-нибудь. —Как насчёт того, - Дотторе рукой как бы невзначай касается шеи Скарамуччи, - чтобы уменьшить свой долг ещё больше? Скарамучча молча поднимает голову и переводит безжизненный взор тихого безразличия на лицо наркоторговца. —Знаешь, это несправедливо, что другие не могут воспользоваться твоим телом! Оно столь превосходно, что грех прятать. Знаешь, если поможешь мне с этим, я уменьшу долг ещё больше! Идея хорошая, правда? - не сходящая с губ улыбка хищника должна пугать. Скарамучча же не чувствует ничего. Ему плевать, в общем-то. Возможно, то воздействие наркотика, но он не желает возражать. Пускай что хочет творит. Пускай держит взаперти, пичкает всевозможной дрянью и использует, как бесплатную шлюху. Хуже быть не может. Он уже покрыт несмываемым слоем грязи, и никому до него дела уже не будет. Пускай все происходит. Пускай Кадзуха никогда больше не взглянет на него, если однажды встретит. Ему уже все равно. *** До семи утра просидев, Кадзуха так и не дозванивается до Скарамуччи. Достигнув пика тревоги, Кадзуха в панике пишет Моне в надежде, что девушка может знать его местонахождение. Вы: Мона, привет. Тебе случайно неизвестно, где Скара пропадает? Мона: Привет. Да нет, не знаю. Вот сама ему вчера писала с просьбой вернуть тетрадь с конспектами, да молчит он. Что-то случилось? Вы: Он со вчера мне не отвечает. Ушел после школы с Тартальей, теперь чёрт знает где ходит. Мона: С НИМ?!? Твою ж мать. Это плохо. Тарталья, вроде как, крутится в обществе наркоманов, так что мало ли что сотворить может... Кадзуха бледнеет пуще прежнего. Телефон выпадает из рук на стол. Скарамучча ведь болен. Наркотики лишь усугубляют его положение... А если Тарталья решит напичкать его ими до предела?! Скарамучча ведь не мог...? *** В подвальное помещение с одной кроватью в ней входит тучный мужчина лет пятидесяти. Седые жидкие волосы спадают с плеч, щенячьи глазки зыркают с пугающим интересом. Скарамучча без интереса смотрит перед собой, обмякший от наркотического вещества. Такого мягкого и приятного... —Использован лишь раз. Этот юноша своим очаровательным лицом гарантирует вам истинное наслаждение в постели! - расхваливает Дотторе, рукоплеща. Скарамучча лишь мимолётно скользит взглядом по фигуре этого упитанного мужика со взглядом голодного до похоти хищника. Мозг просто затормаживается. Он не может - или не хочет? - думать. Безжизненные глаза лишь и могут, что источать полное отсутствие. *** Кадзуха даже не знает, в какой квартире живет Скарамучча. Как назло, Тарталья тоже не берет трубку! По-прежнему оба молчат. Кадзуха по-прежнему изнемогает от рвущей сердце тревоги и липкого страха. Как бы Скарамучча ни бил его в самое сердце, ни причинял боли больше, чем кто-либо ещё, Кадзуха ни за что не отвернется от него. Пусть Скарамучча вырвет ему крылья и потушит свет души, Кадзуха пойдет за ним сквозь бурю и пламя. На часах уже девять утра. Кадзуха, топя душу в океане ужаса, с тусклой надеждой жмёт кнопку вызова. Гудок. Сердце сжимается с каждой секундой безмолвия лишь больше, а руки окутывает ледяная тревога. «Абонент не отвечает. Пожалуйста, перезвоните позже» *** Это было мерзко физически. Наверное было, потому что Скарамучче вновь вкололи нечто странное, что вызвало прилив невиданной эйфории, заглушая боль, пока этот похотливый мужик вдалбливал его в ветхую кровать. Скарамучча словно занемел, не чувствуя дискомфорта, пока обострившееся сексуальное влечение подстегивало поддаваться телодвижениям мужчины сверху, заставляя непроизвольно стонать на радость клиента. Скрип кровати, хлюпающие звуки, стоны и боль раздираемых до мяса половых органов были заглушены одновременно нахлынувшим физическим вожделением и расслабляющей патокой эйфории. Афродизиак и мефедрон - сочетание опасное, но ради своей очевидно омерзительной цели Дотторе не гнушается ничем. Скарамучча буквально растворялся в ощущениях крайне приятных и ярких, что заглушали любые порывы здравого смысла прорваться сквозь. И не было мыслей, не было переживаний и Кадзухи. Только лишь мягкость и эйфория. *** —А мать его не искала? - озадаченно и с толикой волнения в голосе интересуется Бэй Доу, сидя на диване. - Типо... Никого больше не волнует его пропажа? —Нет... Не знаю! - Кадзуха запускает пальцы в волосы, опуская голову. В порыве страха за своего близкого и любимого человека Кадзуха совершенно позабыл, что его мать - Бэй Доу - раньше работала в полиции. Вспомнив это, он пулей позвонил ей и попросил о помощи. К счастью, завал на работе был уже решен, поэтому вместе с Нин Гуан она примчалась довольно быстро. — Ага-а... - протягивает Бэй Доу. - Значит, никто больше его не искал. Получается, что либо он сейчас с кем-то из знакомых с отсутствующей батареей телефона, потому и молчит, либо действительно попал в какую-то херню. Если он взаправду ушел с наркоманом невесть куда-а... - женщина многозначительно косится на рядом стоящую Нин Гуан. —На что ты намекаешь? Не пугай ребенка! - Нин Гуан с осуждением легонько хлопает жену по щеке. - Он скоро в обморок свалится от стресса, ещё и ты нагнетаешь... —Сына, отставить панику. Найдем мы твоего парня, обязательно найдем, - Бэй Доу, незаметно показав жене язык, не скрывая лёгкой дрожи, хлопает сына по плечу. - Я, может, уже давно не работаю в полиции, но некоторые связи до сих пор имеются. Нам должны помочь. *** Истекая кровью от кожных разрывов, Скарамучча невидящим взглядом выжигает дыру в потолке подвала. Когда воздействие препаратов сходит, Скарамучча ощущает, как сильно жжёт и ломит от каждого движения низ живота. Не нужно смотреть или гадать, чтобы понять - всё плохо. Только вот, невзирая на боль, Скарамучча не реагирует на нее. Как не реагирует на боль и кровавые сгустки, так и не обращает внимания на вошедшего Дотторе с полиэтиленовым пакетом в руках. Что-то неразборчиво подпевая под нос, Дотторе придвигается к Скарамучче. Тот просто лежит, с тусклым наслаждением вспоминая все те ярчайшие эмоции, что он испытывал часом ранее. Это было столь приятно, что брюнет с радостью повторит ещё. Злость бессильная берет, что он не может прямо сейчас вновь повторить те эмоции и сладкую эйфорию. —Chaton, я принес тебе вкусняшек, - мужчина протягивает парню пакет, удовлетворённо качая головой. - Здесь два новых пакетика порошка и одна внутривенная штучка. Ты хорошо поработал, клиент оказался доволен. Это презент. Скарамучча стеклянно прожигает пакет, с безразличием снаружи и радостью внутри, и ослабленной рукой принимает дар. Натянутая улыбка выходит кривой, кукольно неестественной. Дотторе с одержимостью и толикой нежности касается его виска, слегка поглаживая иссиня-черные локоны, перепачканные в красно-грязных пятнах. В его глазах, спрятанных за маской, можно разглядеть расширившиеся зрачки и какой-то темный, точно демонический, взгляд безумца. Его чуть подрагивающие кончики пальцев накручивают короткую прядку, перебирая каждый волосок с истинным наслаждением. —Ну точно куколка. Ты так мне нравишься, что даже делиться ни с кем не хочу, - пальцы прогулкой идут дальше, поглаживая кожу щек и носа. - К сожалению, приходится делиться. Ради выгоды, ради прибыли приходится терпеть такую нечеловеческую несправедливость. А так бы с радостью прибрал тебя к рукам и никому не показывал. Браслеты, действительно оказавшиеся наручниками, звенят, когда Скарамучча на уровне интуиции нащупывает содержимое пакета. Дотторе подле продолжает жутким могильным взглядом поедать его, едва сдерживая порыв наброситься снова. —Невероятно, как такие миловидные юноши могут существовать на нашей недостойной планете. Безбожно прекрасный, чертовски желанный. Просто ангел! Продолжая пощупывать и поглаживать его лицо, Дотторе постепенно становится ближе к нему. До этого расстояние в метр сокращается до полуметра, затем - до какого-то десятка сантиметров. Скарамучча предполагает, что этот обезумевший хочет сотворить, вот только все это наркотическое богатство рядом вмиг притупляет барахлящий механизм самосохранения. Больше эйфории, больше яркости, больше чувств, эмоций и наслаждения. Больше ложного счастья. *** —Да чёрт бы побрал этих псин плешивых! - смачно выругиваясь, Бэй Доу походкой не обнадёживающей выходит из здания полиции. —Что случилось? - в унисон спрашивают Нин Гуан и Кадзуха. —У них, оказывается, недавно руководство сменилось, а оно в свою очередь весь персонал заменило. Теперь нет знакомых и нет нужных связей! - Бэй Доу от праведного негодования пинает камешек. - А писать заявление о пропаже человека можно только спустя сутки. —Они ещё не прошли... - обреченно произносит Кадзуха, опустив голову. В его глазах боль и нечеловеческая тревога с хрустом ломают кусочек надежды. - Нет, нет... слишком долго ждать... —Эй, эй, что-то да придумаем... - Нин Гуан приобнимает Кадзуху за плечи, с теплотой поглаживая. - Не переживай, милый, ничего с ним не случится, обещаю. Мы что-нибудь придумаем. Кадзуха вымученно улыбается. Улыбка эта - олицетворение безысходности и отчаяния приговорённого к казни человека на смертном одре. Он хочет верить им. Хочет. Жаждет всеми фибрами души, но в прошлом было точно также. Он думал, что успеет спасти их. Считал, что есть шанс и его переживания излишни. А потом он узнавал о их смертях. *** —Я не могу насытиться тобой, chaton... Дотторе делает ещё один нетерпеливый толчок, руша последние крохи того нетронутого внутри Скарамуччи, что до этого ещё было цело́. - Внутри тебя так жарко и мокро... Это возбуждает только сильнее. Кровь, только недавно с трудом переставшая течь, возобновляет бег тонким ручьем по внутренней стороне бедра. Оставляя алые дорожки, она смывает всё отвращение и боль. Ударившая в голову новая доза наркотиков умело орудует нервами, заставляя то взлетать в небесную вышину, то опускаться вниз на мягкое перистое облако. Так хорошо в этом эйфорийном мире без проблем и гнетущих мыслей, что возвращаться совсем не хочется. Дотторе с хлюпающими звуками ускоряет темп до сумасшедшей тряски готовой развалиться кровати. Мужчина возбуждённо шепчет что-то до мерзкого приторно-сладкое, что обычно говорят в типичных подростковых сериалах про любовь. Скарамучча покорно раздвигает ноги шире, утопая в бескрайнем море фальшивых розовых надежд и умиротворения. Белоснежный наркотический порошок рассыпается по щекам и груди, словно свежевыпавший снег в конце затухающей осени. Сравнение очевидное, и оттого вызывает приглушённый смех. Мертвый такой, без намека на прежнего Скарамуччу. Осени... Осень. Осенние глаза, горящие теплотой и любовью. Нежные руки, бережно хранящие его сердце. Солнечная улыбка, своим сиянием способная искоренить тьму и призвать рассвет новых надежд. Скарамучча смутно помнит образ этого человека, что когда-то так внезапно ворвался в его серое унылое существование, вмиг перевернув половину жизни вверх дном. Кадзуха... Кадзуха спас его от медленной гибели в бездонной пропасти, куда он падал вот уже семнадцать лет. Он протянул руку и безвозмездно вытянул на свет. Может, он не избавил его от всех бед, но смог привнести недостающее ему счастье. Скарамучча почему-то не может вспомнить его голос. Он слышал его совсем недавно, но в покалеченном разуме исполненный доброты и нежности голос почему-то совершенно противоестественно искажён. В нем звучит холод, безразличие и полное отсутствие. Сломанный тон. Неправильный. Не принадлежащий Кадзухе. Скарамучча взмахивает ресницами, продолжая в такт безжалостных толчков Дотторе двигаться вперёд-назад по кровати, провоцируя открытие кровотечения на ранах спины. Его глаза. Они, точно камин в снежную ночью, грели его. Если подумать, Скарамучча с самого начала знакомства уже был во власти этого слишком настойчивого парня. Он не признавал, но уже тогда, впервые встретив Кадзуху на крыше, Скарамучча загорелся его огнем. Но горел он неспеша, с лёгкой болью, прежде чем ласковое пламя добралось до его сердца. Его руки, точно воды чистого ручья, обнимали его несчётное множество раз. Скарамучча мог подолгу сидеть после и ощущать эти фантомные прикосновения, греясь лишь ими одними. Они были его спасением, его путеводной звездой на пути несчастливой жизни. А теперь ему кажется, что всё это стирается из памяти, словно ластиком по карандашу. Кадзуха растворяется, медленно и мучительно больно исчезает, ветром рассеиваясь по миру. Настоящий свет его жизни затухает. Остаётся лишь лживое счастье.