Сегодня мы не умрем

Глаза давно привыкли к темноте — фонарь я выбросила, когда начался обвал. Но сейчас вглядываюсь в зияющую под ногами чернь и не вижу ровным счётом нихрена. — Йонас! Звуки внизу пугают, доводят до истерики. Потому что их нет. Кажется, что слышно, как оседает пыль после взрыва. Игнорирую подступившие слёзы и отсутствие кислорода в лёгких, подтягиваю оборванный трос, сдерживая крик. Спрыгнуть — утопия, слишком высоко, но на это настолько похер, что ноги вниз свешиваю даже не задумываясь. Пытаюсь найти хоть какую-то опору, но старые скобы обвалились вместе с кладкой. Цепляю подошвой пустоту. Пульс в башке отдаётся так, что мозг сейчас ко всем чертям разлетится. Просто не хочу, не могу думать о том, что увижу внизу… Сука, нет. Просто — нет… — Да ответь же! Вместо крика из глотки вырывается жалобный скулёж вперемешку со всхлипами. Улавливаю какое-то движение, не могу понять, снизу или над головой. Просто не получается собраться в кучу. «…Он не будет связан ни с чем напрямую. Просто прикрытие на случай экстренной ситуации…» Стоун, твою мать, как ты мог так просчитаться?! Странное чувство — любовь захлёбывается ненавистью. Я понимаю, что Кей не виноват, но блять… Металлический трос в руках сжимается, деформируется, колко впиваясь острыми нитями в ладони. Внутри всё разрывается, сердце рёбра на куски крошит. Это хуже пулевого, страшнее любого удара. Под ногами, в темноте, слышится какое-то движение, тихий хриплый мат и осипший кашель, переходящий в ворчливое: — Не вздумай прыгать, шею свернёшь. — И я понимаю, что означает фраза «отлегло от сердца». До слёз, сука, понимаю. Трос в руках превращается в металлический ком. В глазах будто песок. Чёрт, надо пить успокоительные, иначе сдохну от инфаркта или ослепну. — Ты… Какого хрена ты молчал?! Я тебя звала! — Воздух печёт горло, втягиваю его со свистом. — А как иначе бы ты окончательно поняла, что влезла в абсолютную срань? Отвечает с надрывом, прерывисто. Тщательно маскируя, что ему больно. Я чувствую. Знаю. — Ты как? Не видно нихрена. — Жить буду. Трос лопнул, завалило. Выберусь. Выдыхаю, запрокидываю лицо, стараясь не разрыдаться. Теперь уже от облегчения. Способность разумно мыслить медленно возвращается, заставляя мозг бешено работать. Как-будто плёнку в голове перемотали и резко нажали на «старт». — Погоди, тут ещё один фонарь был. Роюсь в рюкзаке, одновременно пытаясь осмотреться. Мы попали в служебное помещение ресторана, находящееся в глубоком подвале большого двухэтажного здания. Неудивительно, что «гости» к нам не нагрянули. Несмотря на ранний час, из-за отмечания Обретения в зале должно быть полно посетителей. Музыка, шум, да и стены и пол толстые — фонд старой постройки. Наконец нахожу то, что искала. Узкая полоса жёлтого света режет глаза, цепляет выключатель на стене. Ещё доштормовой. Отстранённо думаю, как интересно получается — снаружи «Лафайет» выглядит как статусная современная инсталляция, а в своих недрах скрывает самые старые и пошарпанные… Додумать не успеваю — тело действует на автомате, руки сами тянутся к выключателю. Тусклое марево заливает большую комнату, уставленную стеллажами и холодильниками. Тоже древними, как птеродактиль. — Не лезь вниз, — шершаво командует Йонас, но я уже обыскиваю подвал на предмет того, что может помочь его вытащить. — Тебе нужно валить. — Ты совсем долбанулся? Я тебя тут не оставлю! А чего он ожидал? — Лу! Времени мало, я уже потерялась в лениво ползущих минутах. Сколько мы тут провозились? Такое чувство, что пару часов. Кровь приливает к голове, виски взрываются болью. Сука, ну хоть что-нибудь тут должно быть? Не знаю, Единый надо мной сжалился или просто должно же было хоть раз повезти, но, когда я замечаю в углу старую раздвижную лестницу, хочется молиться всем богам, включая тех, которые уже вымерли. — Тут лестница есть, я её спущу, надеюсь, будет куда упереть. — Подсвечиваю фонарём в темноту, стараясь абстрагироваться от того, что вижу. Мы в разных передрягах бывали. Помню, как старшаки в интернате расхерачили Йонасу нос до кровавого месива. Помню, как мы первый раз положили мот. Я тогда два ребра сломала, а он — ключицу. Помню, как… Да твою же мать, я знаю почти каждый его шрам, каждую отметину, но ещё никогда не видела, чтобы на нём живого места не было. Натурально. Когда нам наконец удаётся шатко установить лестницу на поваленные камни, прислонив её к остаткам люка, и Йонас с саднящим кашлем переваливается через края обвала, всё, что могу, — вцепиться в него двумя руками и прижать к себе так, что у самой кости хрустят. — Крэп, Лу! Добьёшь. Ледяные ладони на моей макушке. Гладит по волосам, наверняка неосознанно. Опять странное ощущение, что два сердца рвутся из груди наружу, ударяясь о рёбра, соприкасаясь через них. Шипя от боли, чуть отстраняется и серьёзно, исподлобья смотрит мне в глаза. Насквозь видит, как мне страшно. И я точно знаю, что ему тоже. Чёрт, мы оба просто в шоке. Оттого, что вообще ещё живые. Ослабляю хватку, но отпустить не могу. Размазываю грязь по лицу о его пыльную куртку и, кажется, всхлипываю. — Я поняла, что это полная срань… — Только сейчас? — Давно уже. — Тогда надо довести эту срань до конца и постараться не сдохнуть. Работаем? Внезапный прилив сентиментальности проходит, оставляя после себя послевкусие отчаяния. — Работаем. Отчаяние вновь превращается во что-то, похожее на азарт. Только теперь он не взрывной, не подстёгивающий — скорее, просто хочется, чтобы всё поскорее закончилось. — Если нас кто-то заметит в таком виде, полицию вызовет раньше, чем успеем попросить меню. — Йонас скептически оглядывает меня с головы до ног. Безуспешно стряхиваю каменную крошку с куртки. Впрочем, он выглядит ещё хуже. Весь в ссадинах, кровоподтёках. Мы на побитых шахтёров похожи. Сейчас мне кажется, что даже самое безумное дизайнерское платье из прошлого — как будто это было так давно — было лучшим, что я в жизни видела. — Смотри, тут какой-то шкаф. — Йонас бесцеремонно распахивает скрипучие створки и выдыхает. — Похоже, тут официанты переодеваются. Быстро перебираем чужие вещи — если нас в результате всего дерьма казнят, можно представить, что это козни системы и мы страдаем из-за краденых шмоток. Не глядя друг на друга, скидываем грязную одежду, переодеваемся в чьи-то тряпки. Мне повезло больше — размер мой, а вот высокому хилеру джинсы коротковаты. Матернувшись, подкатывает штанины. Не удерживаюсь от ехидного: — Нам помирать через полчаса, а ты о красоте беспокоишься. С запозданием понимаю, что начало фразы я уже где-то слышала. Возможно, от самой себя. — Не хочу, чтобы ты запомнила меня стрёмным утырком в чужих штанах. Улыбается. Даже сейчас, зараза, улыбается, хотя должен меня уже почти ненавидеть. Наверное. — Дурак. В случае чего мне есть что о тебе вспомнить, помимо этого. Давлюсь собственным голосом, потому что от его взгляда жарко становится. Почти физически больно… Выбираемся из подвала самым банальным способом — через дверь. Судя по тому, что здесь же, помимо продуктов, хранятся личные вещи персонала, помещением пользуются достаточно часто, потому и не запирают. Джекпот — никто не зашёл туда, когда мы там трогательно обнимались и занимались вынужденным мародёрством. Или ещё раньше. Мы сотни раз изучали план «Лафайета», поэтому чёрный выход находим без труда. Только на улице получается вдохнуть спокойно, даже несмотря на мусорные баки, источающие ароматы похуже, чем в катакомбах. Решаюсь посмотреть на часы… Время течёт медленно, как всегда бывает в случаях, когда приходится чего-то ждать. В моём случае — когда Иво Мартен закончит со своими бумажками и объявит план работы на сегодня. Даниэль с умным видом пялится в экран компьютера, Баретти грозно прохаживается взад-вперёд в ожидании распоряжений, Стоун листает какие-то документы. Остальная охрана рассредоточена по зданию, я даже имён их запомнить не могу. Наконец Мартен с загадочным видом выплывает из своего кабинета и многозначительно оглядывает нашу компанию. — Надеюсь, высоты никто не боится? Его размеренный монотонный голос убаюкивает, и, вместо того чтобы сразу же ответить, пару секунд пребываю в замешательстве. — Нет. — Кей успевает ответить быстрее и теперь смотрит на меня. И да, я знаю, что ему просто нравится это делать. — Я тоже, месье Приор, — спешно киваю, с интересом ожидая продолжения. — Прекрасно, летим к Периметру. Деревня Судвиль. Идёмте, вертолёт ждёт. Коротко улыбаюсь, мысленно ликуя — такая работа мне нравится. Даже скучать буду. А что, шмотки бесплатно подгоняют, кормят неплохо, на вертолётах выгуливают. В прежней жизни единственные вертолёты, которые мне грозили, — это после палёного вискаря. Семеню следом за Даниэль, проклиная неудобные туфли и стараясь не думать о том, что именно сегодня мы впервые действительно берём на себя ответственность за жизнь Приора Инквизиции. За пару дней кабинетной работы без каких-либо особых эксцессов это осознание обходило меня стороной. Разглядываю махину, уже раскручивающую винт. Волосы безбожно путаются в потоке вихрящегося воздуха, когда Стоун, первым поднявшийся в кабину, подаёт мне руку. Касается ладони мягко, незаметно погладив её подушечкой большого пальца. Притягивает к себе якобы в попытке помочь. — Волнуешься? — Говорит тихо, но даже за шумом лопастей всё равно его слышу. — Немного. Ободряюще улыбается, но от этой улыбки хочется послать Мартена с его командировками и утащить Кея в более укромное место, где нам никто не сможет помешать. Он, безусловно, считывает моё настроение и нарочно изображает святую невинность, озабоченную только тем, насколько безопасен предстоящий полёт. Правильно, Стоун, мы тоже будем в этой консервной банке, да и вообще, ещё рано для трагических смертей. Несмотря на дикий шум, полёт приводит меня в восторг. Ну, знаете, вид с высоты завораживает, но любоваться им быстро надоедает, поэтому перевожу взгляд на Мартена и неосознанно задумываюсь о том, кому этот человек мог помешать. Совершенно обычный мужик. Ну, Приор, но кто из нас без недостатков. Наверное, чтобы достичь таких высот, нужно быть дохрена умным и амбициозным. Только кому он умом и амбициями лучше сделал? Явно не себе. Что меня раздражает, так это то, что не получается сложить о нём хоть какое-то впечатление. Он видится серым, как асфальт, полотном, которое поглощает любые мысли и не даёт им развиться. Может, оно и к лучшему, а то окажется ещё нормальным человеком. Такого будет даже жаль… Судвиль — уютная чистая деревенька, окружённая блокпостами. Проще было пригнать сюда одного Приора, чем тащить в Нью-Пари кучу командиров, с которыми он возжелал пообщаться. И теперь приходится созерцать пасторальные виды, греться на солнышке и нихрена не делать, пока остальные тусуются в здании местного Корпуса. От скуки достаю телефон, но он скорбно показывает отсутствующий сигнал. Прекрасно, и как тут вообще люди живут? По старинке, с почтовыми голубями? Хотя о чём это я, теперь птиц можно только в книжке увидеть, и то если повезет. Из-за угла выходят двое — мальчишка и девочка. Весело переговариваются, пока не замечают меня. Девчонка сразу стеснительно замолкает, зато парнишка, смешно рисуясь, бодро вышагивает вперёд и топает прямо ко мне. — Привет. Я Эдман. Смотрит на меня снизу вверх, но так хитро, что невольно отвечаю ему со смешком: — Я Лу. — Нечасто к нам такие очаровательные мадемуазель заглядывают, — с видом бывалого Казановы в кепке заявляет Эдман. — А вы откуда? От нечего делать продолжаю забавный диалог. — Из Нью-Пари. Пацан тушуется, но, надо отдать ему должное, не сдаётся. Его подружка смотрит на меня с детским непосредственным восхищением и подбегает ближе. — А я Периметр видел. Правда видел, — гордо заявляет Эдман, расправляя худые плечи и выпячивая грудь. Ответить не успеваю — из здания появляются Мартен и Кей. Даниэль вышагивает следом, на ходу озабоченно запихивая папки с документами в необъятную сумку. — Рид? Оборачиваюсь на строгий оклик, не понимая, что не нравится Приору. На его бледном лице играет недовольная гримаса, замечаю, как он ищет кого-то по сторонам. Кей хмурится и качает головой. Отвлекает Мартена каким-то вопросом, показывает на спешащую к нам женщину. Она ласково берёт мальчика и девочку за руки и виновато смотрит в нашу сторону. Малыши стоят смирно, но на неё смотрят с недовольством. — Мадемуазель, почему дети гуляют без присмотра? — холодно цедит Приор, пристально оглядывая всех троих с ног до головы. — Прошу прощения, месье Приор, виновата. — Женщина опускает голову, но тут же вскидывает обратно, будто хочет что-то спросить. Не успевает, потому что Мартен уже отдаёт Даниэль команду к вылету, а прервать его она уже не решается. Замечаю, что Кей задумчиво хмурится, но спросить причину нет возможности. Интересно, конечно. С чего бы главе Инквизиции злиться на мать, не уследившую, что её дети подошли к незнакомке? Может, он просто терпеть не может детей и предпочитает держать их от себя подальше? Впрочем, настроения месье Мартена быстро выветриваются из мыслей, стоит только вертолёту вновь подняться в воздух, а уж когда по прилёту нас милостиво отпускают на весь вечер, и думать забываю об утреннем происшествии. — Тебя подвезти? — Кей старательно изображает искреннюю вежливость. Мартен, занятый очередными бумажками, скрывается в кабинете; Даниэль кивает на прощание, не поднимая глаз от монитора. — Спасибо, — благодарно улыбаюсь, стараясь не засмеяться. Очень удобно изображать «просто напарников», когда никому до тебя дела нет. Чинно спускаемся к машине, мило беседуя о пустяках. Стоун выруливает с парковки, искоса поглядывая в мою сторону. — Я тебе утром говорил, что тебе очень идёт этот костюм? Улыбаюсь, как дурочка, но делаю вид, что слишком увлечена поиском зажигалки, чтобы он этого не заметил. — Нет. — Тогда говорю сейчас. — Ой, Стоун, чего это на тебя нашло? — притворно удивляюсь, прекрасно зная, что он просто соскучился. — Ладно, признаюсь, ты тоже очень даже ничего в этом пиджаке. Приедешь домой — не снимай, при первой возможности сделаю это сама. Я, вообще-то, тоже охренеть как соскучилась. В последнее время вдвоём побыть вообще не получалось, а теперь и вовсе придётся записать дражайшего месье Мартена третьим в наши отношения. А что, можно его вместо холодильника в углу поставить, будет оттуда ледяным тоном вещать про свои отчёты и звать Даниэль с документами. — Ты — невозможная, Лу. Рука Кея уверенно ложится на моё колено, и я шутливо пытаюсь её сбросить. Он не поддаётся, проводит пальцами вверх по бедру. — Месье Стоун, что вы себе позволяете?! Зараза, где твои щенячьи глаза и скромная улыбочка? Знает, что люблю, когда дразнит, и бессовестно этим пользуется. — Извините, мадемуазель Рид, не удержался. — Чуть напрягает пальцы, хитро усмехается. — Но если серьёзно, ты вообще как? В последние дни даже поговорить нормально не удавалось. Откидываюсь на спинку сиденья и, прежде чем ответить, наконец закуриваю. — Вот теперь совсем хорошо. Весь день об этом мечтала, — честно признаюсь я, выпуская дым в опущенное окно. — Покурить? — Нет, поговорить. И о твоей руке на моём колене. Можешь вернуть её обратно повыше, я не обижусь. О, а вот и та самая улыбка. Когда вроде весь такой скромный хороший мальчик, а на самом деле — тот ещё чёрт. — Кстати, машина служебная, тут не может быть прослушки? — напрягаюсь, ошарашенная внезапным предположением, но Кей отрицательно качает головой. — Конкретно в этой — точно нет. Я проверил, у меня устройство специальное есть. Старое, конечно, но вполне надёжное. — Переключает передачу, случайно касается моего запястья и наигранно возмущается, считывая моё настроение: — Нет, Лу, даже не думай. На меня Уэйн до конца службы странно смотрел. — Не очень-то и хотелось, — обиженно надуваю губы, но быстро меняю тему: — Кстати, Баретти же сказал, нам в блоках установят системы видеонаблюдения. Что мы с этим будем делать? Я сейчас даже не про… Кей хмыкает: — Отчёты будем писать, Лу. Гектор уже понял, что у тебя насыщенная личная жизнь, поэтому даже не удивится, если ты ему будешь пачками носить бумажки с подробным описанием, почему ты отключила прослушку. Толкаю его в плечо, но, не выдержав, всё же смеюсь: — У него даже усы зашевелились! Но, надо отдать должное, держался хорошо. Сразу видно, начальник охраны. Но я вообще не об этом, мы же не можем обсуждать некоторые моменты, допустим, на улице или в машине. Кей понимает, о чём я говорю, и сразу же становится серьёзным: — В этой, по сути, можем. Я попросил закрепить её за мной, никто другой не сядет. Да и проверять буду постоянно, это не проблема. Кстати, ты заметила, как Мартен напрягся, когда тех детей увидел? Его настроение сразу же передаётся и мне, мысли об усах Баретти отходят на второй план. — Конечно. Он на его мать смотрел так, как будто сожрать готов. — Странная реакция, не находишь? От него раздражение прям волной пошло, даже касаться не надо было. Кстати, эта женщина им не мать. — Стоун говорит быстро: мы почти приехали, а из-за установки этой сраной системы наблюдения ему придётся ехать к себе, вместо того чтобы остаться. Удивлённо отвлекаюсь от созерцания неоновых витрин Термитника и перевожу глаза на Кея: — С чего ты взял? — Дети. Для того чтобы почувствовать их эмоции, можно даже сильно не напрягаться. Они как ретрансляторы. Так вот, ребята явно не хотели уходить с этой женщиной. И не потому, что им так интересно было посмотреть на новых людей. — А почему тогда? — Задумчиво подкуриваю следующую сигарету под его неодобрительным взглядом. — Что? — Лёгкие твои иногда жалко. — Не включай мою мать, Стоун. Ты сам иногда балуешься. Так что там с детьми? — Их чувства можно описать как некоторую привязанность, уважение. В какой-то мере страх. Однозначно, не любовь или что-то подобное. В целом так относятся к старшим, которые ничего плохого тебе не делают, но и близкими не являются. На что похоже? Мне не нужно много времени, чтобы понять, о чём он говорит. Прекрасно знаю всё, что он только что описал. Более того, не слишком люблю об этом вспоминать. — На надзирателей в интернате. Вот вроде и ничего такие, привыкаешь, но… Кей паркуется возле моего дома и, опираясь на руль, поворачивается в мою сторону: — Именно. Очень похоже, по крайне мере. И Мартен наверняка знает эту женщину, иначе чего бы ему так злиться? Вряд ли он настолько терпеть не может детей, чтобы так просто начать вести себя как старый брюзга. Интересные выводы. Решаем подумать об этом на досуге и с полчаса просто молчим, сидя в машине. Кладу голову ему на плечо, думая о том, как мне этого не хватало. Хочется затянуть Стоуна в блок и не выпускать до утра, но скоро должны приехать долбаные техники с системой наблюдения, Баретти бы их побрал. Поэтому лишь коротко целую его на прощание и поднимаюсь к себе… Свободный вечер решаю посвятить лучшему другу, который, по моим подсчётам, должен быть сегодня выходной. Есть у меня коварный план — напоить его и вытянуть правду, какого такого чёрта он натворил, что согласился со Стоуном на нашу аферу. Да, я об этом не забыла. Но, признаться честно, ещё и совесть поджирает за то, что отдалилась от друзей. Созваниваемся-то редко, а уж когда виделись — вообще не помню. Исправить надо это всё, наверное. А то так скоро будем встречаться только на свадьбах и похоронах. Встретив прибывших специалистов по установке прослушки и обговорив с ними необходимые детали, набираю Йонаса. Слушаю долгие гудки. По закону жанра он ответит заспанным голосом на последнем, отвечаю. И ошибаюсь. Он не отвечает вообще. Это, конечно, не так странно, всякое бывает, не будет же он мне отчёт писать, чем занимается… Привязались же мне эти отчёты. Зато Доган отвечает сразу же. Болтаем пару минут о всякой ерунде, пока он не спрашивает настороженным голосом: — А ты Йонаса давно видела? — Давно, а что? — Озадачена его вопросом, но ещё больше — тоном. — Да пропал куда-то. Ну, то есть не пропал, на работу-то ходит, там пересекаемся иногда. Но в целом херня у него какая-то происходит, а что к чему — не добьёшься. Херня… Странно, в нашу последнюю встречу был вполне себе бодр, здоров и саркастичен. Ну, не орал особо за мою «работу», а в целом — ничего необычного. — Ты бы съездила к нему. Я бы и сам с удовольствием, но вторые сутки на смене, запара. Отосплюсь часа три, и чёрт знает, когда потом выходные, — виновато продолжает Доган. Клятвенно заверяю его, что обязательно заеду. И даже собираюсь выполнить обещание, поэтому оставляю техников наедине с их шуруповёртами и проводами, а сама вытаскиваю байк на улицу. Почти стемнело, народу на улицах и дорогах мало. Наслаждаюсь скоростью и шумом ветра в голове, даже не порчу это ощущение привычной музыкой. Доезжаю быстро, даже не успев как следует разогнать байк, и по пути к блоку хилера набираю ему ещё несколько раз. Послений — уже стоя у его двери, слушаю, как телефон орёт в квартире, а эта фифа в шапке не отвечает. Отсыпается, может? Но, знаете, я девочка, а девочки должны доверять своей интуиции. И она сейчас явно говорит о том, что происходит какая-то хрень. Хочу постучать в дверь и понимаю, что она не заперта. Приоткрывается с тихим скрипом. В нём ударяет резкий запах лекарств и антисептика. — Йонас, ты дома? Ну, зная его, сложно предположить, что, судя по витающим ароматам, он открыл дома филиал местной больницы и ушёл за сигаретами, забыв закрыть дверь. — Если ты голый — одевайся, потому что я вошла. Громко скидываю обувь, машинально отмечая про себя непривычно пыльный пол. А вот это уже совсем за гранью, обычно месье Бэр лимонит свою квартиру так, как мне её клининг в прошлом году не отмыл. А у него это так, лёгкая уборка. Здесь можно начинать волноваться, чем я и занимаюсь. Сука, интуиция меня редко подводит. Прохожу вглубь блока, испытывая лёгкое смущение. Не то чтобы меня кто-то осудил за такое вторжение, но странно как-то всё это. Или я просто отвыкла… Поразмышлять об этом не успеваю, потому что, оглядевшись, замечаю Йонаса, уснувшего на диване. Что-то в его лице кажется мне странным, поэтому осторожно подхожу ближе, опускаюсь на корточки. Присматриваюсь… И всё, что могу сказать, прежде чем схватиться за телефон, — это: — Да твою же мать…