Фабио

Быть погребённым под толщей песка — не тот конец, о котором я мечтал. Песок жадно высасывал из меня последние капли крови, что сочились из открытых ран. Сил на то, чтобы затянуть их, у меня уже не осталось. Что я чувствовал в этот момент? Страх, боль, грусть? Наверное, так было бы правильно, но единственная мысль, которая билась у меня в голове в тот момент, была: "Ты сделал это сам. Ты добился свободы!" Александр говорит, что описывать события с конца — дурной тон. Нельзя заставлять читателей думать, что произошло непоправимое, играть на эмоциях и переживаниях. Но во-первых, почему нет? А во-вторых, вы и так знаете, что я выжил. Иначе как бы вы всё это читали? Я бы с радостью рассказал всё по порядку, но дело в том, что даже спустя столько веков, потратив уйму времени, влияния и сил, мне так и не удалось восстановить события того года. По сей день произошедшее кажется мне божьим чудом, граничащим со сном. Но всё-таки попробую связать всё воедино, а то, что будет прослеживаться нечётко, я оставлю на волю вашей фантазии. Как всегда во всём была виновата любовь. Не знаю, был ли это подарок Афродиты, либо месть Геры, либо банальная похоть запертой в золотых чертогах женщины, что должна была ожидать своего мужа из бесконечных походов, но факт остаётся фактом. Парис, привыкший жить под защитой неприступных стен Трои, похитил Елену у Менелая. Помню, как их встречали жители города. Калисто даже разрешил мне присутствовать при этом событии. Мы стояли рядом с Приамом в царской ложе и смогли вблизи рассмотреть женщину, что смогла потягаться своей красотой с богами. Честно признать, я не разделял восхищения толп. На фоне Калисто она казалось блёклой, серой и… обычной. Золотые локоны, о которых слагали легенды, на поверку оказались копной сухих пшеничных волос, украшенных таким количеством драгоценных цепочек и камней, что я удивлялся, как она не сломала себе шею от подобного груза. Хотя стоит ли мне так предвзято относится к человеку, благодаря глупости и огромному бюсту которого я смог обрести свободу. Не думаю, что есть нужда в сотый раз пересказывать одну и ту же легенду, тем более что Гомер рассказал её уже давно и в таких выражениях, о которых мне даже глупо мечтать. Началась война. Войска под командованием Агамемнона, брата Менелая, стекали к стенам вечного города. По узким улочкам, сменив яркие праздничные наряды, ровными колоннами шли вооруженные люди с суровыми лицами. А небо окрасилось в алый от света костров, пожирающих соседние деревни. Хотелось бы соврать, что мне было дело до тысяч людей, ежедневно погибающих в этой бессмысленной бойне, но, по правде, мне не было до этого никакого дела. Я мог часами смотреть на то, как огонь лижет камень, оставляя на его белой плоти черные разводы. Я любовался, как вспыхивают, подобно умирающим звездам, точки объятых пламенем кораблей на горизонте. Крики обречённого города были для меня подобны песне. Я не воспринимал людей живыми, в тот период они были для меня лишь декорацией в театре собственной боли и страха. Калисто всё реже находился дома. Тогда в нём ещё теплились остатки эмоций и чувств. Он не показывал это, но я видел, что падение его города — символа безграничной ненависти и всепоглощающей любви — лишает его разума. Он мог часами молчать, рисуя один и тот же элемент, забыв обо мне, и спустя мгновение припасть к моим губам и, разрывая плоть, утолять своё горе моим телом. Он стал похож на пробудившийся вулкан, готовый в любой момент похоронить под собой всё живое. Он с усмешкой говорил, что ни один смертный не войдет в город, но чем больше кораблей тонуло в заливе, тем злее становился его взгляд и раздражительнее фразы. Мне было больно видеть его терзания, но в глубине души я ликовал. Он стал уделять мне меньше времени, иногда на целые недели оставляя меня одного. Терзаемый любопытством, я, скрываясь в глубоких тенях, проникал за пределы стен и смотрел на застывшую в мучительном ожидании армию. Мне нравилось гулять средь уснувших палаток и шатров, вглядываться в лица людей, обречённых на смерть. Сейчас это кажется странным, но за всё это время мне ни разу в голову не пришла мысль сбежать. Казалось, что сердце моё было приковано к Нему железной цепью, и стоило мне отойти, как она натягивалась и начинало кровоточить, тоскуя и изнывая от любви. Моя жизнь — это череда фатальных ошибок. Каждый раз оступаясь, я невольно делал шаг вперед навстречу собственному счастью. Но в те моменты мне казалось, что я лечу в пропасть. В одну из ночей я пробрался почти к самому сердцу лагеря. Армия Агамемнона была на грани отчаяния. Очередное подкрепление союзных полисов исчезло, так и не перейдя границы Троянского царства. Немногие выжившие лишились разума и описывали бесплотную тень, что в ночи вырезала более тысячи людей, отчего средь солдат всё чаще начали звучать мысли о дезертирстве и скором отступлении. — Ты не можешь так поступить! — услышал я громкий голос из высокого шатра. Что-то в голосе говорившего заставило меня остановиться и прислушаться. — Только не сейчас. Армия и так на грани, твой уход будет последней каплей! Мы проиграем! — Меня это не волнует, Агамемнон! Это не моя война. Почему я должен торчать здесь, у стен этого проклятого города, только из-за того, что твой слабохарактерный братец не смог удержать свою женщину от того, чтобы прыгать в койку к первому встречному! — Дело уже не в Елене, это дело чести! Мы не можем простить Трое посягательство на нашу собственность! Если мы отступим, то в веках нас запомнят как трусов, что готовы проглотить оскорбление. Ты этого хочешь? Ахиллес, ответь мне! — имя, знакомое мне по сотням баллад и легенд, пробудило во мне любопытство. Я осторожно приблизился к пологу, дабы одним глазком взглянуть на величайшего героя Греции. — Меня не интересуют твои речи. Я принял решение, — дернув широким плечом, ответил тот, — мне нет дела, что обо мне будут говорить твои шавки! — Это всё из-за твоей девки? Тебе мало рабынь? Я могу хоть завтра привести к тебе сотню таких же! В Иллоине можешь выбрать любую, я… — Замолчи! — я настолько увлёкся их беседой, что не заметил, как вышел из тени, затемнение рассеялось. — Мы не одни! — быстрым уверенным движением Ахиллес развернулся на месте и, крепко схватив меня за отворот туники, втянул в шатёр. Движения его были столь отточенными, что я даже не успел понять, как оказался на ковре у его ног. — Кто ты, Аид тебя побери, такой! — лезвие короткого медного меча упёрлось мне в шею. — Кто тебя послал!? Страх сжал мне горло, меня трясло как лист на холодном ветру, слёзы норовились брызнуть из глаз. С трудом сдерживая рыдания, я поднял на него взор. Наши глаза встретились. Я заметил, как он изменился лице, злое выражение сменилось удивлением. Он приоткрыл рот, не отводя от меня взгляда, и, как зачарованный, медленно убрал меч в ножны, протягивая руку. — Не бойся, — тихо прошептал он, наклоняясь ближе, — я не причиню тебе зла. Как тебя зовут? — Патрокл, — имя раба, что работал виночерпием у нас в доме, всплыло в голове, — мне пора, Он ждёт, — я попятился к выходу, но сильные пальцы впились мне в плечо не давая сдвинуться с места. — Патрокл, — на суровом лице Ахиллеса расплылась мечтательная улыбка, — это имя так тебе подходит! — он помог мне подняться, беря за руку, и вывел из шатра. Первой моей мыслью, когда мы оказались на улице, было выдернуть ладонь и бежать без оглядки. Но его цепкие мозолистые пальцы держали крепко, а взгляд, полный обожания и вожделения, пугал и не давал сдвинуться с места. Я молча проследовал с ним через весь лагерь к его шатру. На нас глазели солдаты, завистливо посмеиваясь и перешептываясь за спиной. Всё внутри меня сжалось. Я молил, чтобы Он пришёл и спас меня. Липкий взгляд Ахиллеса вызывал во мне отвращение. Его высокая медведеподобная фигура вводила в ужас. От одной мысли, что он сейчас овладеет мной, мне хотелось разрыдаться. Мы молча дошли до его палатки. Она оказалась низкой и грязной, уставленной дешёвой походной утварью, от которой на мили несло потом и оружейным салом... Он проводил меня к низкой заваленной вещами койке и мягко усадил, не отпуская мою руку. Тонкая лучина, разгоняя полумрак, отбрасывала густые тени на его лицо, отчего он становился похожим на дикого зверя, что в любой момент бросится на меня, погребая под огромной тяжёлой тушей. Я вжался в соломенный матрас, зажмурившись, в любой момент ожидая почувствовать прикосновение его мерзких лап на своем лице. Шли мгновения. Тишину ночи разбивали только далёкие крики солдатни и треск пламени. Я слышал, как он тяжело дышит рядом. Его горячее пропахшее кислым вином дыхание касалось моего носа… но больше не происходило ничего. Я просидел так несколько минут, которые тянулись подобно вечности, не решаясь двинуться. Наконец, устав от неизвестности, я открыл глаза. Взору моему предстал совсем другой человек. Уверенный взгляд холодных глаз погас. Вместо повелителя и великого героя у моих ног, нерешительно касаясь подола моей туники, сидел фанатик. — Ты был послан богами, — шептал он, теребя ткань, что от его влажных рук уже покрылась тёмными пятнами, — только боги могли создать нечто столь совершенное, как ты! Я молился каждый день! Я просил знак, как же мне поступить, и вот он ты! Я был прав! — воскликнул он, отчего тонкая нитка слюны повисла на уголке рта. — Яви мне свою волю! — Я... ты ошибся, — промямлил я, пытаясь незаметно сдвинуться к краю, — всё не так... — Я ошибся?! — как зачарованный, повторил он за мной. — Я знал… я не должен был приходить на эту войну. Я прекращу эту бессмысленную бойню… — Нет! — слова слетели с моего языка раньше, чем страх сковал горло. — Нет, только не это! — от мысли, что война закончится и всё вернется обратно, холод прошёл по моей коже. — Пожалуйста… — Значит, быть бою! — он подскочил, отпустив мою руку, и, словно лишившись разума, быстрым шагом начал мерить палатку. — Всё, что ты пожелаешь! Я уничтожу всех! Я не стал дослушивать его пафосные речи. Стоило ему на мгновение спустить с меня взгляд, как я соскочил с койки и, нырнув к выходу, скрылся в ночи. Я нёсся со всех ног, сбивая пальцы в кровь. Мне казалось, что это похотливое грязное чудовище дышит мне в спину. Он рядом. В этом мире есть всего одно место, где я был бы в безопасности. ОН защитит меня! ОН успокоит! ОН спасёт! Но Он не спас. Он не пришёл ко мне ни в эту ночь, ни в следующую, ни неделей после. Убитый собственным страхом и жалостью к себе, я всё больше понимал, что за Его идеальными чертами сидит отвратительное и злобное существо. Лишившись его постоянного Присутствия рядом, я как будто начал видеть то, что раньше оставалось скрыто. Поводок, что он так долго пристраивал на моей шее — слабел, позволяя уходить мне всё дальше и дальше. В одну ночь, когда тоска моя стала невыносимой, Он наконец явился ко мне. Взгляд его был пуст, кожу покрывал тонкий слой пепла и мраморной крошки, а вокруг витал удушливый запах лилий. Дальнейшими своими действиями я не горжусь. Я бы хотел стереть эти события из своей жизни и истории мира. Но случившееся уже не изменить. Грехи прошлого будут преследовать меня до самой смерти, что бы я не сказал. Да, я был глуп, убит ревностью и обидой — но разве это оправдание? Я многие годы хранил эту тайну. И дело не только в последствиях моих импульсивных действий, дело не в методах и жертвах. Дело в причинах. Я так боюсь, что, прочитав это, вы утратите ко мне последние крохи уважения, но, честно признать, хранить это в тайне я уже не могу. Это моя исповедь. Да простят меня боги. Я пришел к Ахиллесу следующей ночью. С утра он должен был покинуть поле боя, уведя за собой половину армий. Война должна была закончиться, и тысячи людей должны были встретить рассвет. Но гнев в моей душе перечеркнул всё это. Я хотел мести. Как Он разбил мне сердце и уничтожил душу, так и я хотел разрушить то, чем он дорожил. Разговор с Ахиллесом был недолгим. Калисто всегда говорил, что нет нужды в словах, имея такое тело. Тогда я не знал, что ещё я могу предложить. Иногда я думаю, что, если бы Ахилл не был столь отвратителен мне, я бы никогда не решился на подобное. Я хотел быть опороченным, хотел уничтожить в себе всё прекрасное, что Калисто столько лет создавал, подобно статуе, отсекая лишнее. А дальше вы знаете. Пара ночей свела героя с ума. Он готов был выполнить любую прихоть за возможность провести со мной хотя бы пару минут. В будущем нашу связь прозовут величайшей любовью, но, по правде говоря, это история величайшего позора и лжи. Но всё должно быть в меру. Ввиду своей неопытности я тогда ещё не знал, что счастье мотивирует только первое время. После же оно неумолимо начинает пожирать любые цели и мечты. Ахиллес, одурманенный моим присутствием и ложью, мечтал лишь о том, чтобы как можно скорее покинуть поле боя и, спрятавшись в глухой убогой деревеньке, доживать свою скучную жизнь. Он настолько боялся потерять меня, что почти не оставлял меня одного, из-за чего его участия в боях становились всё реже и реже. Я понимал, что стоит Калисто вспомнить обо мне, мои шансы на месть станут равны нулю. В тот момент я даже не мыслил о том, чтобы скрыться, убежав на край света. Я был уверен, что момент, когда Он явится за мной и накажет — лишь вопрос времени. Я до сих пор не знаю, почему Он так поступил. Может, уже в то время у него был план, или же это просто череда совпадений, или очередные игры богов, но до момента моей "смерти" Калисто не давал о себе знать. Прошёл почти год с момента моего побега. Мой гнев утихал с каждым днём, сменяясь отвращением и безмерной тоской по Его манящему взору. Стоило мне на мгновение закрыть глаза, как я видел перед собой его божественный лик, вновь ощущал прикосновение его мраморных пальцев к коже. Иногда мне казалось, что средь вони и грязи лагеря, в ласках мягкого ветра я слышал нотки аромата магнолий, что вновь возвращали меня в прошлое. Я почти бредил возвращением домой. Ласки Ахиллеса стали для меня настоящим испытанием. Я молился богам о падении Трои с таким же рвением, с каким мечтал, чтобы Он пришёл и остановил меня. Я сходил с ума. Именно в один из моментов моего полного отчаяния я и решил "умереть". План, по моим меркам, был великолепен. Я одним махом избавлялся и от навязчивого внимания Ахилла, и давал ему мотивацию уничтожить ненавистный мне город. Ахилл спал, утомившись от своих вялых попыток удовлетворить меня тем, что годы спустя скульпторы стыдливо прикроют маленьким фиговым листочком, и изрядного количества вина, что я с таким трудом вливал в него, пока он не налакался до состояния грязного животного. Я украл его доспехи и вышел на поле боя. Армия готовилась к научному прорыву. Мы ринулись в бой. Его идиотские золотые доспехи висели на мне как на вешалке, я до сих пор не понимаю, как меня не поймали. Возможно, уже тогда во мне начинали проклёвываться задатки с затемнению. С десяток стрел, летевших с осажденных стен, ударили мне в грудь. Я упал навзничь, изображая агонию. Шлем театрально упал с головы, я проследил, чтобы как можно больше людей увидело мою кончину, а после скрылся в ночной тьме. У меня хватило мозгов не оставаться на месте, любуясь творением рук своих. О том, насколько фатальны были мои действия, я узнал только три века спустя, когда дорога привела меня в Спарту. Я верил, что после такого Он меня не простит. И наверное, в тайне желал этого. Я направился в Фивы — единственное место на земле, где, как мне казалось, Он меня не найдёт. Окрылённый своей маленькой победой, я совсем забыл о том, что ничего не знаю про этот мир. Больше сотни лет живя в его доме, я пребывал в полном неведении о том, что есть за пределами моей спальни. Все мои познания сводились к изучению карт, которые даже близко не передавали реальность, и чтению древних текстов на языках, на которых никто не говорил. Но всё это мелочи. Меня кормили, меня укладывали спать в безопасности, меня скрывали от злых взглядов. И сейчас, оказавшись один на один с миром, я понял, что не выживу в нем. Земля на мили вокруг Трои была пуста. Я шёл, опустошенный и израненный, не в состоянии даже извлечь стрелы из груди. Голод дурманил, но на пути моём не было ни одной живой души. Я спал в полуразрушенных погребах покинутых деревень, питался исхудалыми кошками и псами, кровь которых не насыщала. Я умирал, в полубреду крича Его имя. Устав от слёз, я впадал в полное оцепенение, и в такие минуты мне казалось, что он рядом. Закрыв глаза, я чувствовал его запах, я слышал шелест его шагов, а сквозь завывания голодного ветра мне мерещился Его голос. Иногда мне везло и я натыкался на свежие трупы... Первое время я с отвращением проходил мимо, я не мог заставить себя прикоснуться к мертвой плоти. Но голод взял верх. Я старался не думать, откуда они берутся посреди голой земли и почему они одеты в городские одежды. Я не думал ни о чем, просто бредя вперед. Вы, наверное, ждёте, что сейчас всё изменится. Я, пройдя через все мучения, вдруг обрету мудрость и спасение. Но нет. Это же не фантастические сказки, что мамаши рассказывают у камина непослушным детям. В этой истории нет красивого финала. Нет умной мысли или героической битвы. Всё это будет, но многим позже. Опустим моменты того, как я оказался в землях Египта. Я толком не помню этого. Это было странное путешествие. Я мог уснуть в одном месте, а очнуться за десяток миль оттуда. Люди на кораблях и повозках, в которые я проникал, зачастую полностью игнорировали меня, давая проехать с ними десятки, а то и сотни миль. А те, кем я питался, сами шли в руки, даже не пытаясь сопротивляться. Хотел бы я верить, что то — проведение богов. Но чем больше я об этом пишу и чем больше вспоминаю, тем чётче осознаю, что если это и был чей-то замысел, то явно не их. *** Не тот конец, который должен быть. Ну что поделать. Глупость должна быть наказана. Сахара — величайшая из пустынь. По легенде, она была создана по ошибке сыном Аполлона, по имени Фаэтон. Он уговорил отца дать ему прокатиться на колеснице, что тянет за собой солнце. Но, не справившись с управлением, упал на землю, протащив солнечный диск по плодородной почве, навеки иссушив её. Поучительная история. Не стоит верить в то, что ты можешь быть подобен своим создателям. У таких историй всегда один конец. На картах пустыню всегда изображали жёлтыми крапинками. Когда ты смотришь на разводы охры на плотном пергаменте, ты не представляешь даже сотой доли масштабов того, что они олицетворяют. Я думал, что смогу добраться до Фив в одну ночь. Наивно. Нужно было лучше слушать учителей. Силы мои были на пределе. Ноги утопали в песке, с каждым шагом всё глубже затягивая меня в нутро барханов. До рассвета оставалось совсем немного. От однотипного пейзажа начинало рябить в глазах. Я уже не плакал. Слезы остались в прошлом вместе с желанием жить. Я поднял глаза к небу. Чернильный купол, накрывая землю, сиял сотнями звезд. Они были так близко, что казалось, я могу дотянутся до них рукой. Мы не можем устать в прямом смысле этого слова. Мёртвый организм не знает усталости, чего не скажешь о душе. Последняя воля к жизни покинула меня. Я стоял и смотрел на звёзды, ожидая неминуемого конца. Как вдруг воздух наполнился гулом. Казалось, тысячи стрекоз одновременно взмыли ввысь. Гул всё нарастал, становясь оглушительным. Я никогда не слышал ничего подобного. Сначала я даже подумал, что сошёл с ума и стоит мне закрыть глаза, как всё исчезнет. Вы видели когда-нибудь, как рождается буря? Это не похоже ни на что. В одно мгновение горизонт окрашивается в черный, заслоняя собой тонкую полосу рассвета. Ветер поднимает в небо тонны песка, перемещая барханы с насиженных мест. Глядя на всё это, ты в полной мере осознаешь собственное бессилие и ничтожность. Первый порыв тут же снёс меня с ног. Песок моментально забился мне в горло, вдавливая всем весом в землю. Хрустнули рёбра, пробивая лёгкие и сердце. Последнее, что я услышал перед концом, как Он зовёт меня по имени. Быть погребённым под толщей песка — не тот конец, о котором я мечтал. Но если подумать… какое же это потрясающее начало?