Фабио

Австралия — земля контрастов. До сих пор не знаю, как я отношусь к этому материку. С одной стороны это мир прекрасной природы с величественными растениями, чистейшими реками и невероятными животными. С другой стороны средь кружевных листьев деревьев прячутся существа пугающие, многоногие и склизкие, так и норовящие запрыгнуть на тебя и вонзить свои хищные зубы в шею. Мое первое знакомство с этой землей произошло задолго до эпохи географических открытий. Около шести веков назад мы с Александром, в попытках расширить видимые карты, путешествовали на юг. Плавание заняло больше трех лет, но мы, наконец-то, достигли этих далеких берегов. Честно признать, я почти ничего не запомнил о том путешествии. Мысли мои в тот период были заняты только возможностью наконец-то сбежать от вечных политических проблем, бесконечного самобичевания и страхов. Я запомнил только странных зверей с непропорционально мускулистыми ногами и сумками на животах, да огромных волосатых пауков, которые, казалось, повсеместно сопровождают тебя на каждом шагу. Мы пробыли там мало, всего около пяти лет. Команда, что сопровождала нас, начала скучать и все чаще ссориться с местным населением, чей язык и культура были настолько чужды нам, что даже мне с трудом удавалось понять, что они хотят и к чему ведут. За эти годы я так и не смог разобраться в особенностях их быта и культуры, и измученный тем, что приходится каждый день пробираться через тонкости их необузданного темперамента и бороться с вечной переменой погоды и настроением Александра, которому довольно быстро наскучили игры в бога, я поставил галочку в своей памяти и благополучно забыл об этой земле на долгие века. В этот раз, благодаря Пауле, мне удалось избежать долгого изнуряющего пути, и хоть причина нашего появления на Австралийских землях была не праздной, я все же надеялся насладиться видом пейзажей и прихватить с собой в Венецию парочку саженцев и, быть может, варанов. Паула открыла проход. Нас выбросило посреди леса. Ноги сразу погрузились в мягкий ковер травы. Лес был не густой, часть деревьев была вырублена, старые пни, неуверенно обросшие тонкими ветками, чернели средь белесых стволов. Я накинул на вас пелену затемнения на случай, если кто-то все-таки решит прогуляться в ночи. Мы знали, что деревня должна быть пуста, Мараф сообщил, что поселение было полностью уничтожено, но лишняя перестраховка никогда не мешала. Стояла тишина, какая-то неправильная. Обычно ночной лес полон звуков. Птахи, воспевающие звезды, кричат наперебой, уставшие за день ветви шелестят, упиваясь прохладой ветра, а у самой земли то и дело можно услышать тихий рык хищников, вышедших на охоту. Этот же лес молчал, будто застыв в страхе, боясь пошевелится. Мы молча вышли к месту, где когда-то располагалась деревня. О некогда живом крае напоминали лишь покосившиеся остовы домов, уже почти полностью заросшие травой. Природа не терпит пустот. Трагедия для людей, для леса — подарок. Я посмотрел по сторонам. На первый взгляд не было ничего необычного. Просто заброшенная деревня, коих сотни на землях, куда протянули свои липкие руки торговцы старого света. Но стоило присмотреться, и в земле проявились обломки скелетов, а на стенах, уже побуревшие от времени, расцветали кровавые мазки. Я замер, вглядываясь в кровавый росчерк на покосившейся крыше, медленно переводя взгляд с одного пятна на другое. Где-то за спиной Махади объяснял, что, судя по следам на костях, убийством занимался мастер. Все тела были разрублены филигранным движением, ровно по хрящам и соединениям тканей. Он говорил что-то еще про остроту оружия, силу ударов, но я уже этого не слышал. Пятна, хаотично разбросанные по пейзажу, начали выстраиваться в одну картину. Я увидел сцену, которую пытался изобразить творец. Движения смертоносной кисти были мне до боли знакомы! Вот только среди изящества и выдержанности Его стиля угадывались совершенно чуждые элементы. Создавалось ощущение, что кто-то, дополняя картину, просто вылил на холст банку краски и бездумно размазал ее по фону. Но от этого картина стала еще ярче, еще глубже, еще прекраснее! Красота, не подвластная мне! Я не мог позволить, чтобы такое творение исчезло в веках. Мир должен был увидеть истинную красоту! Не обращая внимание на остальных, я подошел ближе. Красок не было, но и шедевр требовал много больше жалкой сурьмы вперемешку с жиром. Умирающее искусство требовало крови. Я вскрыл себе руку и начал воскрешать потрескавшиеся узоры. Кровь лениво лилась, капала с пальцев, не давая мне развернуться. Как же бесит! Мое тело опять протестует против прекрасного! Я выхватил кинжал и полоснул по руке, вскрывая вены от плеча до запястья. Алые брызги, серебрясь в свете луны, разлетелись во все стороны, размечая границы моей будущей работы. Я смогу! Я должен прикоснуться к прекрасному. Это был мой единственный шанс. Звуки ушли на второй план. Казалось, мир вокруг замер в предвкушении. Я водил руками, вырисовывая в воздухе только мне видимые линии, кровь услужливо подкрашивала серый мир ярким цветом, и, разлетаясь по земле и стенам, разрисовывала уснувшее бытие этого места. Движения становились все резче, быстрее, ярче, перетекая одно в другое, и вот я уже не просто творил. Я кружил в танце во славу чистейшего идеала искусства и красоты. Кровавый туман начал подниматься от земли, скрывая от посторонних взглядов. Я почувствовал, что в танце больше не один. Мои руки поддерживала и вела новая сила. Алые капли, начали собираться в образ. Тонкий силуэт существа, столь совершенного и невообразимо идеального, кружил со мной. Тонкие руки грациозно вторили моим движением, мягкие губы расплылись в манящей улыбке. Божество, сосредоточение всех наших мечтаний. Та, что даровала нам жизнь и владеет нашими сердцами. Идеал во плоти! Покоренный ее образом, я продолжал творить. Буря эмоций, о которых я даже не подозревал, наполнила мою душу, заставляя извергать на воображаемый холст свои потаенные страсти, страхи и стремления. Это был уже не танец, не очередная картина, это было рождение нового смысла моего существования. Я готов был пережить всю боль своей жизни, вспомнить все ужасы и страхи, лишь бы еще на мгновение продлить это единение. ОНА звала, ОНА манила, а я, как послушное стадо, брел за ней. Это не мой танец. Сквозь шквал навалившихся на меня чувств я вдруг осознал, что здесь лишний. Это не мои чувства. Не мои эмоции. Они дарованы не мне и рождены не мною. Я посмотрел на ЕЕ божественный профиль, но сердце мое, вечно ищущее красоту, не дрогнуло. Это не мой идеал. Вдруг, сталь, блеснув в свете звезд, рассекла сплетенный из тумана и грез образ. Силуэт, разлетевшись на сотни рубиновых капель, растаял в ночном воздухе. Я обессиленно упал на землю, только сейчас заметив, что не я один был подхвачен безумным танцем. В паре шагов от меня, ошарашено оглядываясь по сторонам, стояла Опис. — Что вам здесь нужно? — раздался, некогда будоражащий меня голос. — Уходите. Вам здесь не место. — Мы пришли проверить, что стало с Арикель, — ответил Махади, выступая вперед. — Ее здесь больше нет. Она… …Я не разобрал окончания его фразы. Слова доносились до меня как из-под толщи воды. Мой разум все еще пребывал в ловушке чужих переживаний. Я смотрел на лицо, что было когда-то для меня подобно солнцу. На глаза, в которых я тонул, и губы, о которых мечтал, и видел лишь перекошенные болью черты лица уставшего человека. Он утратил свой лоск, свое величие и власть надо мной. Я вглядывался в него, пытаясь найти отголоски того, что так пугало и манило меня когда-то, но не находил ничего. Я опущу здесь долгую беседу, что вели мои друзья с моим врагом. Дело не в том, что эти диалоги не важны. Каждое слово подобных им способно повлиять на будущее всего мира. Просто эта история не о том. Я молчал. Мне нечего было Ему сказать, когда ОН пустым взором смотрел в недоступное мне прошлое, повествуя о том, что ОН разорвал связь с НЕЙ, ибо выбрал остаться, но единственным, либо слиться с ней и стать одним из многих. Я молчал, когда Он решил уйти. Я молчал даже когда все вокруг, пропитанные его печалью, говорили, прощаясь. Опис сделала последние приготовления. Дверь ведущая в умбру — мир столь загадочный и чуждый таким как мы — отворилась. Оттуда нет пути назад. Особенно, если ты уходишь с намерением не возвращаться. Он стоял на границе, уже собираясь сделать последний шаг из нашего мира. — Спасибо, — тихий шепот слетел с моих губ, — спасибо за все, что мне дал. — Не надо смотреть на меня с такой жалостью, мой мальчик, — мимолетная улыбка коснулась губ, — не уверен, что тебе есть, за что меня благодарить. — Если бы не ты, я бы не стал тем, кто я есть, и никогда не познал бы истинного счастья и любви. Спасибо. — А ты действительно вырос, — рука на мгновение двинулась вперед, но в последний момент замерла в нескольких дюймах от моего лица, так и не решившись коснуться, — я никогда не признавал этого, но то, как ты боролся за свою любовь, открыло мне глаза на многое. Возможно, только в тот момент я понял, что всю свою жизнь провел в самообмане. И благодаря этому я теперь знаю, что делать. Я рад, что давным-давно ты появился в моей жизни. Прощай… и будь счастлив. Дверь в Умбру закрылась за ним. Все закончилось. Я смотрел на то место, где он только что стоял, и глубокая тоска сжимала мое сердце. Что я здесь делаю? Почему смотрю вслед уходящему прошлому, запирая себя в оковах собственной памяти? Паула перенесла меня в Венецию. Я шел по коридорам собственного дома, не разбирая пути. Мысли мои были заняты сейчас только одним. Поворот, еще поворот. Одна галерея разделяла меня от цели. За столько лет я, сам того не понимая, как-то научился чувствовать его присутствие. Я точно знал, где он находится, и куда нужно идти. Сердце, так давно остановившее свой бег, казалось, сново трепетало, подобно птице, наконец познавшей свободу. Я распахнул двери и почти вбежал в кабинет. Не видя ничего вокруг, я подобно сомнамбуле шел к нему. За пару шагов оказавшись рядом я забрался к нему на колени, обхватил шею руками и прижался к его груди. Я наконец-то был дома. — Выйди, — услышал я тихий голос Александра и только сейчас заметил, что в кабинете мы не одни. Стыдливо, будто не зная, куда себя деть, напротив стола, уткнувшись в документы, сидел Сандро. Он подскочил и с прытью, обычно не свойственной его статной и горделивой фигуре, выскочил за дверь. — Прости, я… не заметил его, — вдыхая родной запах, ответил я, — мне нужно было срочно тебя увидеть. — Я всегда рядом, — он сильнее прижал меня к себе, — что стряслось? — Калисто… его больше нет, — я почувствовал, как от звуков этого имени все мышцы Александра напряглись, он замер, будто ожидая удара. — он ушел… навеки. Повисла пауза. — Ясно, — слова давались ему с трудом. — И как ты? — Никак… я ничего не ощутил. Совсем… разве, может только, жалость. Я столько лет представлял этот момент. Думал, что буду ликовать… Но — ничего. Я, наконец, осознал, что мне уже давно все равно, что с ним происходит. Я больше не испытываю к нему ни ненависти, ни злости. Ничего. Он лишь жалкий осколок моего прошлого, рана от которого давно зажила, благодаря тебе. Я стоял там, смотрел на то, как он уходит, и все, о чем я думал, как приду домой и расскажу тебе об этом. Как я снова увижу твое лицо, обниму и больше никогда никуда не отпущу, — я провел ладонью по его щеке, разворачивая к себе и увидел, как его сапфировые глаза наполняются мелкими бусинами слез. — Я люблю тебя больше всего на этом свете! Прости, что так долго не мог это произнести. Мы сидели обнявшись, наслаждаясь просто тем, что мы рядом. В ту ночь мы больше не произнесли ни слова, ибо слова утратили весь смысл в переплетении чувств и страстей. Я много веков искал ответ на вопрос, что же такое счастье… И, кажется, наконец нашел.