дежавю

Следующие несколько дней для троицы брата и сестры Райсов и Маунта казались адом. Громкие заголовки, обвиняющие бедную Кэтрин во всех смертных грехах, приписавшие ей еще миллионы других проступков, сводили с ума. Папарацци не давали проходу. Вопросы, один наглее другого, ставили в тупик. Их мир, такой спокойный, сошел с катушек. Деклан всегда был спокоен. Он умел общаться с наглыми журналистами и всегда выходил сухим из воды. Все было нормально. До этого момента. Его личная жизнь, которую он тщательно охранял после тяжелого расставания с Марией, снова стала привлекать ненужное внимание. Он нервничал; любое его пред- или послематчевое интервью всегда заканчивалось одним и тем же вопросом: какой была ваша реакция, когда вы узнали, что это ваша сестра разрушала ваши отношения? Не очень приятно слышать такое изо дня в день, не правда ли? Маунт, все еще борющийся со своими эмоциями, с журналистами и вовсе не церемонился. Огрызался, нападал, хоть и понимал, что Кэтрин действительно виновата. Но она была его лучшей подругой, и он будет защищать ее, несмотря но на что. И, казалось бы, история должна завершится здесь и сейчас. Но сердце Жуана, хоть и с другом собралось заново, не готово было отпустить все просто так. Белла заходит в квартиру так расслабленно и вальяжно, будто к себе домой. Конечно, ее никто тут особо не ждал, но ей было как-то наплевать. Она пришла сюда с определенной целью, и она выполнит ее. Разговор, конечно же, пошел о Кэтрин, про которую ничего не было слышно последние дня три точно. — Мой хороший, тебе все это ничего не напоминает, а? — усмехнулась испанка, укладываясь на диван рядом с парнем. Он, естественно, не был особо настроен на разговор и подключился к нему только из-за того, что не понимал, о чем речь. — О чем ты? — в искреннем недоумении спрашивает Феликс. — Не чувствуешь, не знаю, дежавю, когда ты с ней? — уверенно продолжает Гарсия. Боже, только не это. — Вы не похожи. — сразу обрывает это на корню. — И даже не смей мне это еще раз говорить. — Иначе что? — девушка выключает телевизор быстрым нажатием кнопки, чтобы внимание Жуана было полностью сосредоточено на ней. — Послушай, я просто хочу сказать, что я тоже делала просто ужасные вещи, но я до сих пор тут, рядом с тобой. — Ты сейчас про Пабло? — Феликс невольно усмехается. — Не сравнивай, это абсолютно разные ситуации. — Я буквально предала его, Жуан. Голос девушки задрожал. Она никогда не говорила об этом вслух, причем так честно. Она знала, что было ужасно, что это было плохо, она ненавидела себя за это, но никак не могла признаться. И Жуан, всегда старающийся избегать этой темы, сейчас пытался побороть в себе это эго, что мешало принять ее исповедь. — Ты изменила ему, это другое. Ты не отнимала у него то, что он любит. — Он любил меня. А я плюнула ему в душу. — У него хотя бы остался футбол, Белла. Ты оставила ему хоть что-то. — Феликс был на грани того, чтобы снова расплакаться. Ему тяжело было говорить вслух о том, что так сдавливало сердце. — Она лишила меня всего, я остался ни с чем. И после этого ты можешь сравнивать себя с ней? Гарсия молчит. Сказать ей было пока нечего. Она лишь прижимает парня к себе, крепко-крепко, и позволяет ему наконец-то выплакаться. Несколько дней он не мог все свои эмоции выплеснуть наружу, держал все в себе. Ему казалось, что так будет лучше: если никто не увидит его боли. Никто не будет испытывать к нему жалости. Никто не будет сочувствовать ему. Все будет так, будто бы ничего не было. Конечно, он ошибался. — Жуан, — Гарсия шепчет, параллельно гладя его по голове в успокаивающем жесте. — я просто хочу, чтобы ты поговорил с ней. Выслушал ее. Не ради нее, а ради себя. Чтобы ты мог простить ее и двигаться дальше. Естественно, это все имело смысл. Да и Жуан сам хотел бы поговорить с ней, чтобы просто все выяснить для самого себя. Но так просто соглашаться он не хотел. — Я поговорю с ней, если ты поговоришь с Гави. — на его лице мгновенно появилась победная улыбка. — Либо так, либо никак, дорогая. Девушка сидела на кровати в спальне Феликса, пока пыталась собраться с мыслями. Номер Гавиры до сих пор был в ее телефонной книжке; ей оставалось лишь нажать на кнопку и только. Но руки предательски дрожали, стоило их только поднести к мобильному. Что она ему собиралась ему сказать? Думать об этом было сложнее всего. Привет, Пабло, сколько лет, сколько зим! Ну что, как жизнь, что нового? Что за идиотизм. Жуан, примостившийся рядом, вовсе не собирался давить на девушку или как-то ее торопить. Он прекрасно видел, как она нервничала, и даже в какой-то момент хотел попросить ее этого и вовсе не делать, но девушка уже нажала на кнопку вызова. Долгие гудки отдавались неприятным эхом в голове. Где-то внутри Белла искренне надеялась, что он не возьмут трубку, что ему будет не до глупых телефонных разговор, что он просто сбросит, в конце концов. Но буквально через минуту протяжные гудки оборвались, а из трубку разносилось тихое прерывистое дыхание. — Да? Конечно, он был без понятия, что это звонила Белла, иначе бы разговор начался совсем по-другому. Девушка давно сменила номер. Голос Гави звучал иначе, чем в их последнюю встречу в коридоре отеля в Мадриде, когда он и слова не мог спокойно произнести. Когда стоял, как маленький запуганный мальчишка, спрашивал, придёт ли она на матч. — Кто это? Его голос был немного осипшим, и даже неясно, почему. Девушка слушала эту давящую тишину, и на сердце мгновенно становилось тяжелее. Боже, нужно что-то сказать. Но она чувствует, как теряется в этом всем, как запуталась, что все слова покинули ее разом. Феликс жестом показывает ей, чтобы она сбросила звонок, но даже этого Белла не смогла сделать. Ей хотелось еще послушать его голос. — Это сеньор Гомес? — глупая отмазка, но сейчас это был ее единственный выход. — Нет, вы ошиблись. — уверенно отвечает Гавира. — Простите, я думаю, вы не туда попали. — Прошу прощения за беспокойство, — она извиняется, но на самом деле вовсе не за этот звонок. Она снова извиняется перед ним за все, что натворила. — хорошего дня вам. Девушка хотела было сбросить звонок, но голос Пабло остановил ее. — Я вас, случайно, не знаю? Ваш голос звучит очень знакомо. Сердце бешено бьется. Да, да, Пабло, ты знаешь ее и всегда знал. Это девушка, которая вытерла об тебя ноги и сбежала, как последняя трусиха. Это девушка, которую он любил всем сердцем, несмотря ни на что. И сейчас он отгонял ненужные мысли куда-то назад, чтобы они снова не сломали его. — Боюсь, вы ошиблись. Девушка нажимает на кнопку отбоя, прежде чем упасть без сил на кровать и уткнуться в подушку. Никто не говорил, что это будет легко. Вторым, естественно, разговаривать пришлось Жуану. Он сделал все довольно быстро: написал девушке, попросил приехать и забрать свои вещи — все банально и просто. Даже не нужно было придумывать предлог, чтобы увидеться. Кэтрин решила приехать сразу же, и потому у них обоих не было времени подготовиться к этому разговору. Все шло тяжело и через силу. Она оправдывается, он слушает. Вроде как даже понимает ее мотивы. Вроде как. Кэтрин нервничает; ладошки вспотели, и она тут же вытирает их о свою черную шелковую юбку, щеки немного раскраснелись. Ей в принципе в новинку было извиняться или оправдываться перед кем-то, и потому весь этот монолог выглядел до жути неправильным и даже смешным. Феликс же, наоборот, сохранял спокойствие, ведь слушать — Тебе стоит поблагодарить Беллу за то, что ты вообще здесь стоишь. — наконец, решил высказаться Феликс после долгой и немного однотипной тирады девушки. Он уже подустал от этого и хотел быстрее перейти к самой сути. — Я не собираюсь ни о чем благодарить эту испанскую суку. — Мне постоянно все говорили о том, как вы похожи. Я даже чувствовал вину за это, что, мол, я посмотрел на тебя только из-за того, что ты похожа на нее. — Жуан усмехается, не в силах сдерживать собственные эмоции. — Но только сейчас я понял: ни черта вы не похожи. Белла никогда бы не поступила так со мной. Она бы никогда не предала меня. Он медленно выходил из себя. Сложно было держать себя под контролем, пока она смотрела на него так. Будто совсем не понимала, что происходит. Будто она извиняется за то, чего в жизни не совершала. Будто бы — Я правда сожалею, Жуан. — Можно вопрос, м? Один вопрос, и мы решим это все. — парень чувствовал, как его глаза начинают болеть под давлением. Неприятно, мерзко. Он трет их до страшного покраснения, хотя, если быть честными, они у него были красными с того момента, как он вышел из больницы. — Конечно. Кэтрин была готова ответить на любой вопрос, если это поможет все наладить. — У тебя были хоть какие-то чувства ко мне? Но не на этот. — Я не могу сказать, что это была любовь. — все внутри обрывается с последнего спасательной веточки. — Я привязана к тебе, и мне правда хорошо с тобой. И потому я хочу все исправить. Исправить что? Что он сейчас еле как стоял, опираясь на стол, чтобы просто банально не упасть? Что его нога болела при каждом малейшем телодвижении? Что на поле он выйдет в лучшем случае в конце лета? Что она собиралась исправлять? — Ты должна была об этом подумать, прежде чем подсыпать мне снотворное, Кэт. Она хватает его за руку, сжимает в объятиях, каждое ее движение было какое-то резкое, жесткое, но больше - полное отчаяния. Из ее глаз медленно потекли слезы, голос неприятно подрагивал, когда она просила, нет - умоляла простить ее. Но все это для Жуана напоминало больше театр одного актера. И такое представление ему вовсе не нравится. — Послушай, мне было очень хорошо с тобой. — каждое слово болью отдавалось на языке. — Я люблю тебя, Кэтрин, очень сильно люблю. Но быть с человеком, который мог так спокойно разрушить чужую жизнь, даже если из-за таких благих побуждений, как твои, если так вообще можно говорить. Жуан смело поставил точку. Да, будет больно, да, обидно, неприятно, противно. Он не хотел, чтобы Кэтрин стала для него очередным уроком. Он не хотел, чтобы Лондон был очередным уроком. Феликс надеялся начать жизнь здесь с чистого листа, надеялся найти свое счастье. Но сейчас, снова собирая себя заново по кусочкам, он чувствовал тоже самое, что и тогда в Мадриде. Это ужасное чувство дежавю.