> Sext me

Инк выдохнул шумно: — Сделать тебе красиво, Эррор? Ох, хорошо, милый, как скажешь, сделаю, раз ты отважился и раз готов… — он несколькими быстрыми шагами приблизился к окну, задёрнул шторы, потом так же уверенно и целеустремлённо пересёк комнату и клацнул выключателем, вырывая пространство из полусумерек, выдохнул немного нервно и, подставив как опору полную до краёв сахарницу, расположил телефон на столе, направляя камеру на себя, запуская программку и тапая на иконку записи видео, отходя плавно назад, и отставляя изящно вбок ногу. Эх, жаль, что музыки подходящей нет, но тратить ещё хоть минуту на её поиски просто кощунство! Не тогда когда Дэстрой наконец-то разрешил перенести их общение в реальность и ждёт его решения. Это значит, у него всё ещё есть шансы заполучить его… по крайней мере, пока. Пока его не успел захомутать кто-то другой, о ком бы он там не говорил. Нельзя терять ни минуты, надо действовать решительно. И красиво. Инк поиграл плечами, запуская руки за голову и стягивая с волос резинку, позволяя светлым пепельным прядям рассыпаться волнистым из-за плотного плетения, в котором они были прежде, водопадом по шее и плечам, выгнулся, пока демонстрируя лишь спину, делая мелкий изящный шаг назад, ближе к телефону, и медленно, не спеша, играя лопатками, стянул с себя свитер. Отбросил его в сторону, прочертил диагональные полосы по голым плечам, а следом стянул с себя и радужную стрейчевую майку, позвенел пряжкой пояса, вращая задницей, спустил джинсы и, слава богам, не запутавшись в них и не упав, отбросил их куда-то в угол ногой. Наклонился низко, широко расставив ноги и скользя ладонями по внутренней стороне бёдер и ниже, до самых стоп и возвращаясь тут же назад, удачно демонстрируя свою растяжку, и одним быстрым движением стянул вниз боксёры. Переступил через них, оглаживая себя руками и оглядываясь, закусив губу, через плечо. Улыбнулся в камеру, подмигивая и выговаривая тихо: «Ну привет, милый, нравится то, что видишь?», — разворачиваясь и подходя к телефону ближе, прикрыв пока для интриги всё самое интересное и ценное рукой и… Скрип двери чуть не отправил к праотцам. — Инк, а ты не виии… — Дрим влетел в комнату и замер на месте с раскрытым ртом, медленно округляя глаза и, кажется, примёрзнув к полу, не в состоянии пошевелиться или выдохнуть набранный в лёгкие воздух. Захрипел, вдруг бледнея, а следом, заливаясь краской от шеи по самые уши, взвизгнул, словно девчонка, и закрыл лицо руками: — А-а-а-а, И-и-инк, ты совесть совсем потерял или как?! — его судорожные дёргания отлично выдавали внутреннюю борьбу: не то кинуться прочь из комнаты, не то сорвать с ближайшей кровати покрывало и накрыть устроившего цирк наглеца с головой. — Какого ты хрена голый шастаешь по комнате со своей, блять, совсем не висячей ориентацией?! У-уй-й, как я теперь это должен развидеть? Ну почему я опустил глаза? Ну зачем?! Господи! Это… это же просто пиздец! О, моя моральная невинность! — Дрим растопырил пальцы, кидая на натягивающего трусы не менее смущённого и красного художника быстрый взгляд и тут же издавая мученический стон: — Да ты! У-у-уй… Да ну тебя! Это просто уже край! Вот идёшь же навстречу, стараешься быть понятливым другом, слушаешь твои романтические страдания, терпишь ахи и стоны по ночам, оставляешь одного в комнате и лишь просишь пожалеть и не светить настолько сильно своей голубизной, а в ответ, в благодарность получаешь что? Чувственный и неожиданный стриптиз?! Да за что?! А если бы я был не один, Инк? Что бы подумали о нас парни, если ты встречаешь меня в комнате в таком виде? Ладно ты, о тебе и так все отлично осведомлены, а обо мне! Что бы они подумали?! А? Или… А если бы я был сегодня с Ани? Замки на дверях, скажи мне, придумали для кого? Да Инк, мать твою! — Я это… Дрим, ты прости, я просто спешил, мне нужно было срочно. И я совсем забыл закрыть дверь, я не подумал… — Инк зыркнул на телефон, что до сих пор вёл запись и сделал к нему шаг. Плевать. Остановить и отправить как есть, пусть. Начало же было неплохое, всё равно на попавший в кадр курьёз. Но экран телефона неожиданно предательски мигнул и погас. — Да нет же, чёрт! — художник принялся тыкать на кнопку включения, но севший вусмерть аккумулятор не позволил даже включить мобильный. — Да бля… — Инк кинулся к тумбе, судорожно роняя маты, принялся перекидывать вещи, пытаясь найти так нужное сейчас зарядное, забыв сразу обо всём: и о том, что до сих пор как следует не одет, и о том, что в комнате вообще-то находится его достаточно рассерженный друг, что потихоньку закипал и наполнял комнату своим сердитым сопением. — Инк! — Да подожди, мне надо… да где же… зарядить и отправить. Надеюсь, оно сохранилось… да что же это, где эта грёбанная зарядка? Волосы нещадно мешали что-то искать и видеть, Инк фыркнул разозлённо и закрутил их наскоро в высокий пучок, хватая из вечно стоящего на полке стакана несколько шпилек, прихватывая непослушные пряди и снова залезая в тумбочку почти что с головой. — Инк, мать твою!!! Художник поднял на друга растерянные глаза. Тот дышал тяжело, нахмурив брови и сжав в тонкую линию губы: — А теперь слушай сюда, умник! Раз единственное, что тебя сейчас волнует, — это твой телефон, раз тебе насрать на мои доброту и понимание… Выметайся отсюда нахрен. Инк сглотнул сухо: — Что? — То, Инк! Пиздуй гулять, пошлота, дай от тебя отдышаться, если не хочешь, чтобы я сейчас выплеснул всю свою злость и мы рассорились в пух и прах. — Но Дрим, мне же надо… — Выметайся нахрен из комнаты, я сказал! Дай мне хоть немного отойти и расслабиться, задолбал! — в грудь Инка прилетели скомканные шариком штаны и свитер с высоким воротом. — Иначе я за себя не ручаюсь. Прояви ко мне и моим чувствам хоть немного уважения! Дай побыть одному, это и моя комната, в конце концов! Всё, брысь отсюда, пшёл вон, бездушная зараза, кыш! — Но Дрими, но мне же… ну хоть зарядку дай, ну имей совесть… — попытался выскользнуть из хватки выпихивающего его прочь друга Инк. Дрим вспыхнул красным ещё больше: — Совесть?! Это говорит мне о совести тот человек, что только что страдал эксгибиционизмом?! Да чтоб я тебя здесь не видел до завтрашнего вечера! Всё, имею право! Это моя моральная компенсация! Ничего не знаю и слышать больше ничего не хочу! Иди куда хочешь! Хоть к Блу, хоть к Найтмеру, хоть к тому же своему невъебическому Эррору! Инк шмыгнул носом жалостливо: — Но я не знаю, где он живёт. — Не волнует! Ищи! — припечатали ему бескомпромиссно, воткнули в руки к штанам и свитеру ещё и тапки и хлопнули перед носом дверью. — Но… — в тишине коридора раздался громкий щелчок замка. — Зараза… — ломиться обратно в комнату было бесполезно. Дрим не откроет. Инк знал, насколько эмоциональным и обидчивым он был, и уж если его выпихнули практически голым в коридор… — Эх-х… — он принялся натягивать на себя джинсы и свитер, вздохнул и поплёлся угрюмо по общаге, шкорбая по полу тапками, погружённый в неожиданную апатию и невесёлые мысли. К Блу идти не хотелось — малыш наверняка будет переживать, если узнает об их с Дримом маленькой ссоре, уж лучше будет рассказать ему, уже когда они с другом помирятся, а к кому ещё можно пойти, Инк не знал. — Эх-х… — он вздохнул повторно, останавливаясь на лестнице и, потоптавшись в неуверенности несколько минут, двинулся наверх. Там, над жилыми этажами, располагался ещё один — технический. Пыльный, тёмный и неуютный, но всегда свободный. Инк заваливался туда иногда вот в такие моменты или тогда, когда сил смотреть кому-то в глаза не было. Чтобы пострадать в одиночестве или просто спрятаться ото всех. Да и надвигалась ночь, и спать где-то было надо. А там, среди закрытых комнат с общажными сокровищами типа запасной мебели, текстиля и бытовой химии, было и несколько открытых к посещению помещений. Небольшие комнатки, пыльные и неопрятные, как и положено кладовым, в одной из которых, самой просторной, ему и приходилось несколько раз коротать ночи. Не сказать, что это была приятная перспектива — спать на пыльном полу среди швабр, лопат для снега и вёдер, но это всё равно было лучше, чем слоняться неприкаянным привидением по общежитию, пугая жителей целую ночь скучающими стонами и гремя воображаемыми цепями. Инк улыбнулся. — Ха-хах, лучшее в мире привидение с мотором. Ух-х, дикое, но ужасно симпатичное… — настроение почему-то тут же поползло вверх. Ну и ладно, что ему не удалось отправить то видео, ну и ладно, что наверняка волнительное общение с Эррором сорвалось, даже не начавшись. Не так уж и страшно. Зато будет возможность подготовиться к раскрытию себя и сделать запись получше — с музыкой и, возможно, теми же синими лентами, придумать что-то особенное, действительно красивое, станцевать, сделать себе маску, а потом сорвать её под конец, а не просто раздеться перед камерой. Ну правда же, всё к лучшему. На этом и успокоившись, он вздохнул и уже бодрее поскакал лестницей вверх, преодолевая последний пролёт, с зарождающейся полуулыбкой вынырнул на желанном пятом, замер и с недоумением огляделся: — Пыли нет… Небольшое вытянутое помещение, освещённое с одной стороны искусственным светом, а с другой — луной за маленьким окошком, будто преобразилось: не было больше гор непонятных коробок в углу, перила блестели, словно отполированные каждодневным использованием, а с пола пропала вечная серость. Художник хмыкнул. Что за бабайка, питающийся пылью, мог завестись тут и всю её сожрать, было непонятно, но то, что сюда просто добралась рука уборщицы, казалось ещё большим сюром, чем то же предположение о мистическом монстре-пожирателе многовековой грязи. Инк почесал макушку задумчиво и ступил несколько неуверенных первых шагов вглубь всё так же не имеющего собственной лампочки, короткого по сравнению с нижними жилыми этажами коридора, хмыкнул. Под подошвами тапок даже не хрустело. Впрочем какая ему разница, почему отсюда пропала вся пыль, ну мало ли, вдруг случилось какое-то чудо и поменяли уборщицу или нагрянула неожиданно-ожидаемая ревизия, интересующаяся вёдрами и совками… Художник снизал плечами. «Мне же лучше, не придётся чихать», — фыркнул, в несколько шагов дошёл до цели и хапнул за ручку дверь в облюбованную когда-то маленькую склад-комнатку: — Ох, ну что за чёрт! Ну вот как и всегда! — возмутился, обнаружив знакомую дверь внезапно запертой. Это явно было в стиле его везения — единственное место, где можно было никого не тревожа перекантоваться, вдруг оказалось кому-то, кроме него, нужно. Да зачем же было после перечёта, или что тут вообще способствовало таким позитивным гигиеническим изменениям, запирать склад? — Ну мудаки. Не успел несколько месяцев не походить сюда, как уже заперли моё запасное обиталище, жалко им пустого склада с вёдрами! Жадюги бессовестные. А куда деться бедному несчастному Инку, которого несправедливо снова выгнали из дому? Спать под дверью? Вот уж нет! — он нахмурился, снова оценивая вид обычно пыльно-грязного, а теперь убранного коридора и атмосферу в целом, наклонился ниже, заглядывая в замочную скважину — темно, хоть в глаз дай, нифига не видно. Но это и не странно, кому ж в голову придёт оставлять включённым свет в кладовой? А окно… окно могли и заставить чем-то, что лунного света как обычно не видно. Он скривил нос и запустил руку в сооружённый наскоро пучок: — Чего возишься с этими волосами-чего возишься, вот… а того и вожусь! Вот какая огромная с моего пучка польза! — он извлёк из живописно-торчаще скрученных бубликом волос шпильку и, высунув кончик языка, принялся ковыряться ею в широкой скважине. — Блядь, раздолбанный, как задница у старого пидораса, — проворчал, зубами разогнул усики шире и снова просунул шпильку внутрь замка. За секунду раздались тихий щёлк, обрадованное «Хе! Попал!» и шуршание металлического язычка в механизме. Инк разогнулся, потягиваясь и разминая спину, вернул шпильку-отмычку обратно в пучок, поправил сбившийся на бок свитер и открыл едва-едва дверь. Он помнил, как это старое нечто умело скрипеть, так что предпочёл протиснуться через минимальную щель, чтобы не насиловать свои нежные уши душераздирающим звуком, прикрыл полотно за собой и сделал несколько шагов внутрь. В комнате оказалось действительно темно, и он поморгал немного, привыкая к полному отсутствию света — там, в коридоре, хоть с лестничной площадки забивал белый свет жужжащих ламп, а тут лишь тусклые, пробивающиеся сквозь шторы на окнах, лучи луны и позволяли хоть что-то видеть. «Стоп, шторы?» — Художник вытянул губы удивлённой уточкой и двинулся дальше внутрь, с опасением отмечая существенные изменения во внутренней обстановке комнаты — она больше не была заброшенным складом. О нет. Высокой громадой в углу стоял шкаф, ближе к противоположной стене в лучах луны виднелся высокий пенал, небольшой стол и два стула, а за шкафом обнаружилась тумбочка и кровать, а в кровати… накрытый до пояса одеялом спал… — Секу-ундочку, и как это прикажете понимать? Это что, кто-то мою берлогу присвоил в личное пользование, пока меня не было? И даже ключи где-то раздобыл? Ну нихрена ж себе наглость! Почти у меня дома без меня жить! — Инк подошёл ближе, с опаской всматриваясь внимательнее в черты спящего и… икнул, не в состоянии поверить своим глазам. А ещё своему везению. Эррор! Да, ошибки быть не могло! Парень, что так беспечно сейчас сопел на кровати, точно был им. Даже при лёгком лунном свете нельзя было перепутать его лицо с чьим-то другим — пухлые приоткрытые во сне губы, волнистый шухер на голове, полоски на щеках… Так вот, где живёт это чудо! Так вот, почему никто не видел и не мог сказать, куда поселили нового студента, сколько бы Инк ни спрашивал и сколько бы ни искал. Ну что же, жизнь не слишком уж и несправедлива, раз подготовила ему такую компенсацию за потерянное время и потраченные силы. Он облизнул губы и подошёл практически вплотную к узкой кровати, разглядывая лежащего, практически пожирая его глазами. — Вот же ж… валить и трахать, сука, просто валить и трахать! Красивый блядь аж пиздец. Ну чего ж ты такой сасный-то, а? — прошептал едва слышно и скользнул глазами от плеча откинувшего во сне одеяло парня ниже. — М-г-м-м, ну нельзя ж так искушать, твою ж ты… Белая в полутьме рука потянулась к лежащему на боку Эррору, зависла над складочкой под расслабленной и такой манящей мышцей груди. Инк сглотнул сухо. «Прибьёт ведь, если проснётся от такого…» — всполошенная мысль, непрошенная, шальная, последняя нормальная. «Ну и хрен с ним, я живучий!» — пронеслось в голове тут же, и на смуглую кожу таки легла узкая ладонь. Инк закусил нижнюю губу, цокая зубами о серебро колечек, и чуть не заскулил в голос, где-то там, внизу, шевельнулось возбуждение, и он, едва дыша, сжал пальцы на горячем теле сильнее, мышца тут же дёрнулась едва ощутимо под рукой… «И-и-и-ий-й!» — совсем уже неконтролируемо бесновались и орали внутри мысли, пока прохладная и взмокшая моментально ладошка скользила беспорядочно по шелковой коже груди, пока большой палец цеплял почему-то затвердевший моментально тёмный сосок, пока сердце выбивало ритм бешеной Джинги, а пальцы ползли всё ниже и ниже… «Мва-а-ах!» — очередное эмоциональное немногословие, и Инк уже чувствует под рукой бугорочки напрягшихся мышц живота, затаив дыхание, отсчитывает едва видимые кубики пресса, что манят и ведут его ладонь к впалому пупку… и последние секунды своей жизни тоже отсчитывает, судорожно и возбуждённо. — Я-ха-а-ах… — не то выдох, не то слова, не то просто невозможно удержать в себе восхищение, что срывается с приоткрытых влажных губ, когда пальцы с окрашенными в чёрный ногтями после чётко выраженной косой мышцы натыкаются на шершавый край белой резинки нижнего белья. «Невозможно просто! Меня разорвёт блять прямо тут и сейчас, на месте! Да я щас дрочить побегу, сука! Какой же рельефный!!!» — пищит желание, скручивая сознание в тугой плотный рулончик в экстазе, а щёки Инка горят изнутри. — И… Инк? Ты что… блядь… делаешь?! И крепкая сухая рука на запястье. «Нет, пожалуй, не побегу…» — ретируется тут же желание подрочить и спешит спрятаться куда подальше, пока не убили: — Эм-м, а на что это похоже? — глупая ухмылка, и свободная рука зажата между ног, чтобы скрыть уже наметившуюся там выпуклость. — Пытаюсь тебя нежно… ы-ы-ы… разбудить? — не слишком-то уверенное утверждение, но на большее его сейчас точно не хватит. Его сейчас вообще на хлеб вместо растаявшего масла можно намазывать или гвозди им забивать — смотря какую конкретно часть тела рассматривать, куда уж тут хладнокровность и уверенное враньё! Эррор смотрит на него вдруг внимательно и серьёзно: — Разбудил… Зачем пришёл? Инк попробовал отдёрнуть руку, что так и была зажата между горячей ладонью и мерно вздымающимся животом, но как ни странно, её всё ещё не отпустили, то ли спросонья, то ли собираясь при неправильном ответе моментально сломать, отсечь, или, и того хуже, отгрызть: — Чаю попить? Поговорить? Поесть? Попросить тебя меня простить? Ты только не злись, но… Мне переночевать негде. Эррор, меня выгнали из комнаты, не убивай меня, я жить хочу, мне идти больше некуда… можно я тут останусь? Пожалуйста-пожалуйста-пожа-а-алуйста! Я честно не знал что ты тут живёшь, но раз уж так вышло, так может… ты же не станешь меня прогонять? И к тому же, ты проиграл мне желание! Помнишь ту нашу игру на дополнительных с математики? Так вот, я хочу остаться сегодня ночевать тут у тебя! — он заглянул в охреневшее немного всё ещё сонное лицо. — Ох, ну Эри, ну пожалуйста, я уже осознал, насколько огромный я дебил. Ну можешь меня стукнуть ещё раз или опять на пол уронить, но не выгоняй… — Идиот, — буркнул Эррор, видимо наконец-то просыпаясь по-настоящему, откидывая от себя ладонь Инка, которую тот тут же прижал к груди, словно самое большое в мире сокровище, перетёк одним плавным движением в сидящее положение и натянул на себя валяющуюся тут же, возле кровати, чёрную футболку. — Не буду я тебя никуда ронять, и это… раз ты всё же пришёл извиняться… я тоже… не всегда нормально себя веду. Вот. Не стоило мне так с тобой тогда. Но и ты хорош! Обвинять меня просто так, без доказательств! Конечно, я сорвался! Но… давай так, прощение за прощение… и я попытаюсь больше не вести себя с тобой так жёстко. «Да ладно, я же сам тебя изводил, сам виноват», — стоило бы сказать нечто подобное, но изо рта художника вырвалось только наглое и пошлое и улетело прямо в смотрящие внимательно и пристально золотые глаза: — Ох, не переживай насчёт этого, Эри, я люблю на самом деле, когда жёстко. — Выгоню. — Понял. Заткнулся, — Инк поднял руки, принимая правила и не желая больше бесить. В комнате на долгие полминуты воцарилась полная тишина, а потом он прикусил язык — раньше фигурально, а потом и буквально от того, что Эррор, немного подумав, пошуршав до этого прикрывающим ноги одеялом и зыркнув исподлобья, поднялся с кровати, поправил указательным пальцем подтянувшуюся непослушно вверх ткань белых облегающих брифов на правой аппетитной округлости и под шумное дыхание Инка прошествовал ставить чайник. Это Инк понял лишь спустя несколько минут — по шуму закипающей воды, так и не сумев полностью прийти в себя и оторвать взгляд от чужой задницы и бёдер, что, кажется, только что расширили диапазон идеальности Эррора в его глазах из «Часть верхняя — пиздец пальчики оближешь» к «От синих полос на щеках к самым коленкам — ёбаный Аполлон». Смотреть на то, что находилось ниже колен, Инк попросту теперь побоялся, опасаясь обнаружить там ещё какую-нибудь откровенную идеальность. Он сглотнул ещё раз и вздрогнул от неожиданного громкого вопроса, что видимо был поставлен ему дважды. — …фе, или чай, глухомань ты радужная? Ты меня слышишь или у тебя слух отняло от количества пирсинга в твоём организме? — Ох, чай! Если есть, то зелёный… а… — Инк вдруг свёл возле переносицы брови. — А откуда ты знаешь, что у меня много проколов? Ты… что-то где-то видел, или… — художник всё никак не мог сформулировать мысль. «Глухомань радужная»… а может ли он догадываться, что Инк и есть тот, с кем он переписывается по ночам? Знать и вести двойную игру, набивая сейчас и до этого в универе к себе интерес и дразня? Зная, что художнику нравится некая грубость и тайны. Да нет, бред, он бы не стал, не с его закомплексованностью… — Что видел? — поднял немного брови Эррор, отрицая его догадку и предположение. — Подожди-подожди, ты хочешь сказать, что двойной пирсинг губы и тоннели в ушах это ещё не всё, что на тебе есть? Странная заинтересованность в золотых глазах вспыхнула жадным пламенем любопытства. Инк повёл плечом плавно и как можно соблазнительнее: — Могу показать всё, что у меня есть, хочешь? Всё-всё, только за маленькую ответную откровенность взамен. Ох, для тебя я всегда готов, Эри, ну так как, показывать? — мягко положил руки на стыке свитера и пояса джинс он, чуть-чуть оттягивая те вниз. — Нет-нет, я… пожалуй, обойдусь! — воскликнул Эррор тут же, тушуясь и отводя в сторону глаза, расстраивая неимоверно своим отказом уже успевшего вновь моментально закипеть художника. — Я… наверное не готов вот так вот сразу смотреть стриптиз в твоём исполнении, тем более если ты собираешься тут ночевать. Мне… — Эр вдруг расправил плечи: — И вообще! Что это вообще за «Покажу за ответную откровенность»? Я слишком хорошо уже тебя выучил, чтобы не увидеть тут подвоха! Вот сейчас снимешь только свой свитер, а с меня потом потребуешь… ой всё! — он вспыхнул и отвернулся к Инку спиной, звеня ложками, выставляя на стол сахарницу и тарелку с какой-то наполовину уничтоженной мясной нарезкой и плюхая рядом со всем этим дымящийся чайник. — А чашки? — протянул Инк недоумённо, замечая, что Эр завис над столом и вроде бы не собирается больше туда ничего ставить. — Чашки-то дашь? Эр фыркнул и проворчал раздражённо, стреляя злым взглядом и тут же пряча глаза: — Нет, блять, не дам чашек, у меня сегодня акция — пососите из носика! Инк заморгал часто, потом прыснул смехом в ладонь, наблюдая чужое смущение от казалось бы обычной, ничего не значащей немного пошлой шутки, а следом и рассмеялся, не выдержав, в голос — Эррор прикрыл почти полностью красное лицо ладонью и проворчал тихое: «Ак-х, как же глупо вышло, не стоило мне даже пытаться… шутить», — заставляя Инка расплыться в широкой нежной улыбке. «Ах, булочка! Такая милая ворчливая булочка! Невероятно аппетитная, сладкая и милая, просто невозможно не влюбиться», — подумалось мельком, и Инк в неверии замер, тут же роясь в своих путанных обычно чувствах и поджимая пугливо губы. «Только не говорите, что опять…» Влюблённость. Самая настоящая влюблённость, а совсем не обычное желание или простая симпатия, нашлась там, абсолютно не прячась, и Инк сжал в кулаке свои же пальцы. Было немного страшно после последних оказавшихся такими сложными и токсичными отношений… нет, было не немного страшно, а просто неимоверно пугающе опять влюбиться и… потерять. — Нет-нет, всё… всё хорошо, это просто было неожиданно, услышать от тебя подобное. Ты редко шутишь. Нельзя было потерять, нельзя было проворонить этот шанс на счастье, что выписала ему обычно не балующая на личном фронте судьба. Инк не может позволить себе промахнуться, недо-стараться, недо-покорить, или даже недо-заставить. Он не хочет снова потерять. — Садись рядом, расскажешь мне под чай что-то интересное, а я расскажу что-нибудь тебе. А то знаешь, гулять вместе — гуляли, ты даже синяк мне поставил один раз, а если подумать, так мы же почти ничего друг о друге не знаем. — А тебе разве интересно? Знать что-то обо мне. Инк приобнял за плечи присевшего неуверенно сбоку Эррора: — Глупый вопрос, конечно же, интересно. Я люблю слушать тайны, и не совсем тайны — тоже. М-м? Ну так что, расскажешь? Что-то личное. — Я… — смуглые пальцы перебирают неуверенно картонную бирочку пакетика чая. — Только если ты первый. … Инк уже не помнил, когда в последний раз так много говорил о себе. Не помнил, когда ему было так легко раскрываться и так интересно слушать. Под остывший чай они обсудили невесёлую личную жизнь: у одного отсутствующую, а у другого несчастную, Инк, не таясь, рассказал о прошлых своих отношениях и скатившемся в наркозависимость бывшем, о том, как долго страдал и не мог забыть, о том, как пытался вернуть себя к жизни, пытаясь беспорядочным онлайн-общением заполнить зияющую пустоту внутри, пока в конце не успокоился и не понял наконец, что прошлое в прошлом и цепляться за него вечно не стоит. А Эррор, Эррор уж совсем неожиданно для себя рассказал о боязни огня, о случившемся давно по его вине пожаре, о том, что остался совсем один, потеряв родителей, и что ходил к психоаналитику именно по этой причине. А потом были тихие разговоры ни о чём почти в обнимку на одной кровати, и Инк вжимался в крепкое плечо и фыркал в чёрную футболку смехом, вспоминая детство, а потом шмыгал носом в шею, раскрывая и первую свою любовь, что оказалась не как у всех, а учителем трудового — крупным дядькой сорока с чем-то лет, с рыжей женой и двумя детьми в комплекте, и страх непохожести, и горькие слёзы в туалете, когда мальчики из его класса узнали, и горящую попу, когда узнал отец, а потом цеплялся в горячий бок руками, не в состоянии остановиться, через смущённое немного сопение пересказывая в общих чертах, как тупо просрал свой первый раз, напившись на первой же вечеринке первого же курса, когда поступил сюда и сбежал наконец из дому, как жутко было краснеть, когда Найтмер, зайдя в туалет, обнаружил его, делающего минет какому-то третьекурснику, имени которого он, к своему стыду, уже даже и не помнит. И как потом быстро расползались слухи и как было стыдно и страшно ходить и жить одному, потому что никто не хотел делить с ним комнату. А потом появился Дрим, а через лето и милашка Блуберри, а потом… Инк затих под широкой ладонью, что поглаживала макушку и временами щекотала шею, прижался как можно плотнее, пока не отталкивают и не гонят, отпустил все свои переживания и тревоги и заснул. Просто заснул, не заметив даже, что в светлые волосы толкнулись губы и что широкая грудь, на которой пришлось прикорнуть, вздымается волнительно и часто. И проснулся уже утром от запаха кофе, не в состоянии понять себя, разрываемый щемящим чувством нежности внутри и неожиданной робостью, которой никогда не страдал прежде. Лёгкий завтрак, растерянные улыбки в ответ на пристальные взгляды, скользящие мимолётные касания и правильное, совсем не напрягающее немногословие, обещание как-то повторить и совершенно неуклюжие объятия на прощание. Он вышел на коридор, встряхнув плечами от жуткого скрипа закрывшейся за ним двери, не зная, то ли пищать от радости, то ли плакать от неуверенности, что же ему делать дальше. Ведь ему не хватило духу признаться, что он знает, кто такой Эррор, что это он и есть тот Поцелуй Радугу, с которым и пришлось ему общаться, потому что он неожиданно испугался. Побоялся испортить идеальный вечер, разрушить нежное зародившееся доверие, уничтожить то притяжение, что, как ему показалось, Эр испытывает к нему. Ох, он обязательно расскажет ему в следующий раз, или нет, лучше покажет, снимет красивое видео. С лентами, с чувственным танцем и с улыбающимся собой, или наоборот — с нежным и волнующим признанием. Так, чтобы ему понравилось, так, чтобы он захотел. Ведь Инк теперь точно не может позволить себе его потерять. Инк постарается. Инк сможет.